Лицемерка
Патрос Деви читал утреннюю песнь во славу Предвечного нерождённого и безымянного. Звуки его голоса раскатисто поднимались к арочным сводам собора, скрытым в сумраке, проникали в самое нутро пришедших причастится сообщной молитвой в светлый десятый день рябинника, последнего месяца года.
Яркие рябиновые грозди обвивали цепи светильников, висящих на колоннах и стенах, пятнели рыжим и зелёным позади алтарей и вокруг окон вились ажурным узорочьем.
Расстарались братья ради светлого дня.
И патрос старался, вёл прихотливую мелодику тщательно и душевно, чтобы пробирало дрожью, отзывалось в каждом сердце.
Любил патрос такие утра, такие моменты. Прикрыл глаза, горло дрожало и заполняло голосом всю дозволенную пустоту собора. Паства внимала смиренно и радостно, благолепное молчание царило во храме.
И патрос радовался: всё правильно делает, всё благолепно.
Оставался последний «хитрый вензель». Тут надо было вывести бережно и смело. Патрос сосредоточился и вывернул нужные ноты и созвучия.
Они ещё звенели в наполненном курениями воздухе, когда рядом с ними, ещё не остывшими, взвенел женский, тонкий и похабный, визг.
Всё благолепие сдуло. Патрос во гневе открыл глаза.
К одинокому визгу прибавились ещё голоса и весь собор уже звенел. Крик отражался от грубого камня серых стен и множился, множился. В толпе стоящих прихожан водоворотами закрутилось волнение.
Патрос поспешил туда, будто вспахивая расступающуюся перед ним толпу.
Прихожанки задирали юбки, сверкали белоногостью и исподним, отчего патрос покраснел и зажмурился, — «Срам-то какой!» — прятались за растерянных мужей, дамы постарше обжимали подолы вокруг ног, и тут одна вдруг завопила, указывая пальцем в пол: «Вот она, вот она!»
Вокруг тут же расхлынулась пустота.
Патрос раскрыл зажмуренные от сраму глаза. И понял, что придётся звать богомерзкого мага на помощь. В храме завелась тьма.
Она вертелась и кружила посреди пустого места, по-над каменным полом маленьким пушистым облачком, то к одному металась, то к другому, но праведные отпрыгивали прочь, чурались и уже наладились бежать от такой скверны в храме.
Патрос вложил кулак в ладонь, призывая помощь безымянного и нерождённого предвечного, развёл руки с молитвенным святым словом накрыл богомерзкое «щитом демонов»: синеватые молнии пробегали по его выпуклой поверхности и не позволили бы тёмной нечисти покинуть его пределы и дальше осквернять храм своим присутствием.
Патрос вновь сложил руки молитвенно и громовым голосом возвестил о том, что молитва совместная светлого десятого дня закончена, и он с добром и светом отпускает собратьев по вере до следующей молитвенной песни.
Прихожане рассматривали пушистый, истекающий тьмой ком под молниевым куполом, качали головами и расходились. Почти бегом.
Храм пустел. Когда последний из твердов покинул пределы храма и служки заперли двери, патрос опустил руки и отёр пот со лба.
Присел перед щитом,
Тьмяная тварь, словно его почуяв, метнулась прочь из-под щита и насквозь. Патрос ощутил тёплое и пушистое на ноге под ризой и отключился. Покинул сию бренную твердь духом своим.
Маг хмыкнула:
— «Покинул», говоришь? — покачала головой, — Этот молодой хуже старого будет.
— Будет... Он уже есть, Рене.
— Да, демон. Так куда же делась тьма?
— Да не тьма это...
— Не тьма, пускай... — Рене перелила раствор из высокой стеклянной колбы в колбу пониже и пошире, с делениями, — Так куда она делась после того, как погладила нашего...Деви по ноге?
— Осталась в храме.
Маг смотрит только на колбу, ждёт.
— Рене!
— М?
— Люди в панике, маг!
— Угу.
Схватила книгу, листает нетерпеливо
Демон встаёт, заглядывает через плечо:
— Что ты делаешь? Опять какие-то опыты?
— Не мешай, Кир!
— Это однажды плохо закончится, Рене!
Творит чего-то, шепчет, водит руками, ведёт нить.
— Ад, говоришь? — взяла пипетку, — Ад... Но мне надо закончить.
Демон упал в низкое кресло, расставив ноги, мотая туда и сюда хвостом и бросив лапы на подлокотники, царапал когтем деревяшку. По старой, привычной уже выемке. Хвост позвякивал, стекляшки, бусины и металлические подвески украшали его и звенели от движения. Такие же подвески свисали с рогов и ушей, вплетены были в гриву и немножко в крылья. Там, где можно было зацепить верёвочку или кольцо.
Каждая подвеска, узелок или бусина несли на себе чары. Защитные, поиска, чары на всякий случай и просто бытовые. Магия демонов прочно привязана к плотной материи.
— Та-ак, — маг пипеткой стряхнула пару капель в низкий сосуд, и зелье забурлило, изменило цвет, из прозрачного став зеленоватым, и успокоилось, оставив на стенках мелкие частые пузырики. Демон облизнулся. Сдвоенный язык мелькнул там, где у человека были бы губы.
— Хочешь пить — кувшин позади тебя.
— Хочу, но не хочу тянуться.
Маг бросила на него взгляд поверх колбы:
— Лентяй, демон. Фу.
Она отставила колбу и раскрыла дверцы над столом, зазвенела скляночками. Скляночки разной формы, яркие, разного размера, с бумажками-ярлыками, с пробками или крышками. Нашла нужную. Прижала её к себе и откупорила. Стекло и дерево родили звук, показавшийся демону приятным. Уютным. Точно и бережно, над колбой, маг растёрла меж пальцев тонкие сиреневые соцветия, уронила крошки в зелье. Остро запахло мятой, свежей и сладкой, а когда крошки коснулись варева, оно помутнело, как чай с молоком.
Маг взболтала его и вдруг выпила. Демон поперхнулся:
— Что ты делаешь?
Маг ткнулась в запястье, зажмурившись.
— Рене?
Помотала головой:
— Ничего, демон. Просто... — у неё перехватило дыхание и она осела на стоящий у стола табурет, ошалело огляделась вокруг, вцепившись в край стола пальцами, — Просто... надо кое-что...
Демон шагнул к ней и остановился, будто споткнулся, потянул носом, шумно вдохнул и не нашёл того, что ожидал найти.
— Рене...
— М?
— Ты больше не пахнешь...
Его Рене была тут, сидела возле него, но впервые за всё время их знакомства маг не пахла магией. Вокруг неё не витали ароматы её прекрови, никаких лепестков, блёсток и ароматов. Ни-че-го.
— Что ты сделала, маг? — Рене улыбнулась коротко и, сдвинув колбы в сторону повела пальцами по воздуху, будто вычерчивая перед собой... грамму? Под её пальцами воздух становился плотнее, приобретал цвет и плотность, и наконец, она вытянула из него синеватую, чуть светящуюся нить.
Сматывая нить в клубочек, наблюдая, как она тянется, снизошла пояснить:
— Мне нужно починить суть. Я нашла способ. Но магия будет мешать. Я её... — она поймала мотнувшийся по воздуху хвостик толстенькой голубоватой нитки, — перекрыла. Иначе трещина не срастётся. Вся прекровь заперта внутри, наружу не выходит даже... запах.
Хитрый серый взгляд и улыбка разбили удивление демона, он почесал обломанный рог у основания и ухмыльнулся:
— Что?
— Починить суть. Мне кажется, я нашла способ.
Демон хмыкнул, прошло больше сотни лет, а она до сих пор ищет способ...
— Починить суть? — и ухмылка сползает с его лица, он пристально смотрит на мага, всё дёргая и дёргая фенечку на ухе:
— И как ты теперь будешь? И как мы теперь... Там... — махнул рукой в сторону храма, — А ты...
Маг двинула плечом, прилаживая нить на кончик своей Булавки:
— Я знаю. С этим можно справиться руками и твоими оберегами. Пф. «Там...», «а ты...»! Дай мне хоть иногда подумать о себе, демон!
Кир замолчал, только уставился на неё. Маг никогда такого не говорила. Что ж, она права. Столько лет жить с проблемой и не починить её из-за всяких неотложных и чужих дел...
— А это надолго?
— Два дня.
— Два дня без магии?! А ты выдержишь?
— Я постараюсь.
А глаза испуганные-испуганные.
-Рене... — он бы её обнял, если бы не боялся бы помешать.
Чтобы зашить суть, ей пришлось провалиться глубже в оболочки, в самую изнанку мира, и там она бормотала, работая стилетом:
— Можно подумать, у нас когда-нибудь бывает спокойное время, когда нет всяких там «там» и «а ты».
Демон молчал. На такой глубине он уже не мог говорить по-человечески, через рот. Стоял, сложив руки на груди, смотрел.
Стилетом маг работала, как шилом, и зашивала, зависнув над своим телом, отчего белые волосы плыли пышной волной, а юбки шевелились, словно в течении реки.
Маг, прихрамывая на правую ногу, вышла на площадь. Она отставила белый посох с резным навершием и оглянулась на демона, улыбнулась:
— Нет, это надо было сделать и, знаешь, что хорошо, Кир?
Демон глянул из-под полей шляпы и ничего не ответил.
— Я не слышу твоих мыслей.
Она рассмеялась ломким, как осенний ледок, смехом. Кир в этом быстро потухшем смехе услышал истерику.
— Ты ничего сейчас не видишь и не слышишь. И поэтому боишься.
Демон пробурчал это глухо и почти себе под нос, но маг услышала и её улыбка окончательно сломалась.
Она оглядела рыночную площадь, вытаскивая Булавку из ножен, проговорила тихим серым голосом:
— Да, Кир, боюсь. Потому что не вижу и не слышу вот такого.
Кир принюхался. На площади творилось зло.
Деревянные лавочки, нарядные, как избушки из детской книжки, на рыночной площади ещё утром стояли кругом, а внутри круга — ровными рядами. Одинаковые, резные и нарядные — на каждой полоскались под ветром яркие цветные гирлянды флажков и лент. Бургомистр расстарался для ярмарки урожая.
— Что, ярмарка отменяется? — Демон не носил ножа, демон выпустил когти из растопыренных пальцев.
На разгромленной площади никого не было. Только одинокий мужской голос напевал что-то на мотив похабной кабачной песенки.
Лавчонки при входе, такие сказочные, изрублены были в щепу. Кажется, вместе с товаром — тут и там валялись штуки ткани, ленты и большущие, мягкие мотки нитей. Маг коснулась ладонью серовато-зелёного полотна. Мягкое и тёплое, плотного плетения, оно напрочь было испорчено большим багровым пятном.
Маг погладила ткань, а потом с опаской коснулась пятна. И выдохнула облегчённо:
— Вино, Кир, всего лишь вино!
В воздухе и в самом неделе висел сырой и чуть терпкий аромат, а заглянув через прилавок в один из домиков, Кир увидел разбитые бочонки. Доски их торчали острыми светлыми сломами, как кости переломанных ног.
Маг поднялась, всматриваясь в узкие коридоры-проходы рынка. Они тревожили пустотой и неизвестностью. Тот, кто это учинил, вполне мог ждать за ближайшим поворотом или прятаться за ставнями вон в том окне. Или в соседнем. Маг послала туда прекровь, силу заклятия — проверить, но заклятие не случилось, как не случается движение связанной руки.
Демон почувствовал движение её прекрови, будто судорожно дёрнулось что-то в путах.
— Кир, я... не могу, — беспомощный, растерянный взгляд.
«Кто бы сомневался», — но Кир не стал это произносить вслух. «Маг без магии — что может быть бесполезнее?» — но и этого он тоже не сказал.
— Не ходи, подожди меня тут. Я отловлю этого певуна.
Рене смотрела ему в спину. Демон шёл, ссутулясь, будто зверь на охоте, припадающий к земле, в готовности ударить чуть отведя готовые когтить руки.
Рогатый прошёл по проходу и свернул на голос, пьяно, заплетающимся языком, распевающий что-то про головешки и топор. Голос изредка прерывался ударами и сухим и звонким хрустом свежих древесных досок.
Маг осталась одна. Проход тянулся в темноту, позади золотой квадрат выхода, выведёт на площадь, где светло от огней, если побежать туда. Впереди... Впереди проход уводил демона в темноту и опасность. Страх предчувствия стянул дух и сердце. Маг готова была побежать, не к свету, а во тьму, за демоном, окликнуть его, попросить вернуться, но вместо этого стиснула губы. Она ничем не могла помочь, могла только мешаться и сделать опасность для демона ещё больше. Так что страх придётся потерпеть. Маг натянула капюшон плаща на голову, чтобы скрыть белые, слишком заметные волосы и ещё раз огляделась.
Тёмные провалы между домиками, тёмные зевы прилавков по сторонам, забытая на одном из них лампа раздвигает сумрак тёплым жёлтым сиянием, но тьма совсем рядом — через десяток шагов маг уже ничего не видела. То ли зрение тела так плохо, то ли она слишком полагалась на магию даже в этом. Маг вздохнула и покрепче стиснула Булавку. Ещё одно неприятное открытие: слишком слабые глаза.
Что ж, всего лишь два дня без магии. Она сможет их прожить. Сможет.
Позади что-то стукнуло.
Маг вздрогнула и обернулась. Тишина. Темнота. Маг шевельнула клинком, посылая вперёд и вверх огонёк. Однако лепестка света не случилось — нет силы, нет магии, есть ощущение собственной пугающей слабости. Обречённой слабости. Маг отступила, и ещё шаг, и ещё.
Что-то надвигалось из тьмы... Из темноты. Стук. Твёрдого железа о хрупкое дерево. Хруст мелких камешков под чей-то ногой...Ещё стук.
«Кир?» — маг оглянулась, нет, не он, он ушёл в другую сторону.
Впереди снова удар и кто-то хмыкнул. Голос низкий, хриплый. Сердце ёкнуло куда-то пониже пупка. Маг поймала его там, прижав ладонь к животу и тут же снова выставила руку с клинком.
Она его пока не видит, видит ли он её? Если её глаза её подводят, то подводят ли его его глаза? Рассчитывать на это нельзя. Маг, как могла тихо шагнула в узкую щель между домиками.
Шаги всё ближе. Откуда-то со стороны, не от площади, из какого-то из боковых проходов.
Жёстко расшитое платье шуршит так оглушительно, что заглушает приближающиеся шаги. Сердце бухает в висках и шум собственного дыхания мешает слышать всё, забивает уши как ватой, и в этой вате тонут звуки шагов и удары. А они рядом, рядом, гораздо ближе, чем хочется.
Тут пахнет свежим деревом и немного разлитым вином, перед глазами золотистая древесная плоть досок. Запах благой, но страх он не гонит. И тьму зла тоже.
Маг замерла в тесной щели, напоминая себе таракана, забившегося в страхе в гадкую юдоль. Сердце колотится, как птица в силках, бессмысленно, настырно, задыхаясь в панике. Шаги! Тут, напротив. Уже напротив.
Бум! Снова хрустнуло под ударом — железа? топора? — дерево.
Маг вздрогнула и прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, не выдать себя. Прижала ладонь к груди, смиряя сердце и дыхание.
«Как глупо! Попасться в этой щели, забившись сюда от страха... стыд!» — и она, прижимая к груди стилет, прикрыла глаза, попыталась дыханием успокоить колотящееся в горле сердце, — «Выбраться! Вот сейчас!»
Выбраться наружу, чтобы не...
Маг взглянула в сторону прохода и ахнула вслед ёкнувшему сердцу: из темноты уставилась рожа. Проступали в сажистой тьме белки глаз и зубы. Маг, будто всё происходило не с ней, медленно осознала, что её белые волосы, платье и кожу видно почти так же хорошо, как эти зубы и глаза. Рожа растянулась в оскале, вроде улыбка, но нет:
— Привет, леди маг! — рожа в рытвинах, нос картошкой и зубы через раз.
Маг попятилась — щель узка, и взрослому тверду сюда не влезть, но тот протянул руку. Маг полоснула по приближающейся пятерне Булавкой, рука отдёрнулась, но тут же вернулась, вцепилась в плечо и потащила, и выволокла. Маг ударила заклятием, только потеряла время — с кончика Булавки не сорвалось ни капли магии. Тогда она его воткнула.
Острие вошло куда-то в плечо, с противным, мягким сопротивлением плоти. Тверд прижал мага к дощатой стене и на воткнутое в него лезвие только покосился, пробурчал, всё ещё улыбаясь заведённой, ненастоящей улыбкой:
— Наточил я свой топор...
И снова осклабившись, поднял топор обухом к её лицу. Холодное, тёмное железо в мелких редких рытвинах, как лицо этого тверда, завораживало: маг не могла отвести глаз от того, что сейчас размозжит ей лицо. «Ну уж нет!» — маг выдернула Булавку из тела, тверд дёрнулся. Одновременно перевернул топор лезвием к ней, дёрнулся и замахнулся.
Улыбка стала шире:
— Жаль портить...
— И не говори! — маг тянулась взрезать ему горло, левой рукой, справа налево. Тянулась долго, до-о-олго, так долго, что...
Время с тихим шелестом просыпалось под ноги. Она узнала этот шелест. Но не могла шевельнуться, пока её не введут в заклятие. Замерла так же, как замер тверд и огонёк в лампе на прилавке.
Чужая рука накрыла её пальцы, зная, где пальца недостает, и тихо, почти нежно отвела Булавку от живого горла, от бьющихся вен и тёплой небритой кожи.
— Не надо, светлая! — шёпот касается уха.
Маг взглянула на говорившего и тот, не останавливаясь, потянул её из-под нависавшего тверда. К себе, ближе, слишком близко — обнял, как в танце, ладонью за спину, всё ещё сжимая пальцы её левой руки. Она подняла голову, чтобы взглянуть ему, высокому, в лицо. Капюшон окончательно свалился с белых, почти серебряных волос, тёмные ресницы на белой коже под белыми волосами показались ещё темнее и ещё пушистее. Мягкое серебро изящно очерченных глаз, грация даже в повороте головы — Гхарус не сдержался, да и не сдерживался, коснулся губами тёплого мрамора её кожи. Она отпрянула, взглянула уже с возмущением, и тут Гхарус понял, что не так, перехватил её за плечи:
— Где твоя магия, светлая?
— Отпусти.
Тёмный помедлил, словно раздумывая, и выпустил. Маг отступила на шаг, убрала стилет в ножны на поясе, поправила платье, стряхнула плащ, широкие рукава платья, казавшиеся из рукавов плаща, пальцами поправила выбившиеся пряди.
Гхарус смотрел с улыбкой.
— Светлая, ты как?
— Всё хорошо.
Она помедлила, с брезгливостью кривя губы, коснулась испорченного кровью плаща, шагнула за посохом, выдернула его из-под руки напавшего тверда, и, подняв глаза, увидела сползающую с лица тёмного улыбку.
— Рене... — раньше она бы притянула его, с двух-то шагов. И кровь бы вывела моментом.
Маг прикрыла глаза, так что ресницы дрожали на щеках:
— Ничего никуда не делось, тёмный... Просто...Просто я пока не могу пользоваться прекровью и... и сутью.
И ресницы дрогнули, выпустили, выплеснули серый свет.
Тёмный разглядывал её:
— Так вот как ты попалась, светлейшая, — он оглядел тёмные пустые проходы, — И теперь попалась мне. Пока твой демон далеко, я...
— Что — ты, Гхарус? — маг смотрела с ухмылкой, — Это на пару десяток, может, чуть больше.
Тёмный уселся на прилавок, подвернув под себя ногу. В дыру на коленке уставилась его грязноватая кожа. Тёмный склонил голову на бок, звякнул ногтем о вытянутуй из кармана бубенчик.
— Мне бы хватило.
И тут маг расхохоталась:
— Тёмный, ты мерзок.
Он развёл руками:
— На том стою, светлейшая.
Она покачала головой и кивнула на замершего тверда:
— Это надолго?
Гхарус перекатывал в пальцах бубенчик. Тот мелодично позвякивал.
— Ты о чём?
— Ты научился останавливать вре...
Маг поймала его быстрый взгляд исподлобья и...
— Так это — это! — твоих лап дело?! О...— она откинулась на стену, скосила книзу глаза и, постукивая пальцем по губам в задумчивости, пробормотала, — Ты сделал с ним... И наблюдал...Пока не попалась я, и тут ты решил...
— Помочь, да, светлая. Я тебе помог. Ведь помог же?
— Погоди, Гхарус, что ты с ним сделал?
— О, светлая, это — хороший вопрос. Тёмный растянул губы в холодной улыбке.
— Забавная получилась зверушка, а? — тёмный ткнул тверда в рёбра, обошёл его кругом.
Взглянул на мага:
— Вот что остаётся от тверда, если забрать у него то, что в него впихнули насильно. То, что вы, светлые, называете «культурой», «моралью», «воспитанием». Отрезаешь этот кусочек его духа и, смотри, светлейшая, что остаётся от твоих любимых человечков, а? Что это, а?
Маг молчит, внимательно смотрит глазами-вишнями.
— Это зверь. Это чистое, примитивное, ничем не замутнённое — забелённое, ха, — зло.
Гхарус подошёл вплотную:
— Вот так-то, светлая. Они — зло. Для них естественно — зло, — он снова шептал ей в ухо, дыхание его шевелило волосы, согревало кожу и леденило разум.
Маг ладонью упёрлась в его грудь и отодвинула его с дороги.
Когда сфера вневременья опала, Кир чуть не свалился. Он ждал снаружи, опершись спиной на плотную, не пускающую его внутрь стенку.
Он обыскал всю ярмарку, и не нашёл певуна, и вернуться к магу не смог: никому ещё не удавалось проломить сферу вневременья. По крайней мере, демон о таком не знал.
И ждал, раздумывая о том, что ему придётся делать, когда сфера упадёт. Там ли будет маг и что там с ней случилось и нет ли возможности, всё же, вломиться в остановленное время?
Когда он поправил шляпу и оглянулся, увидел Рене. Светлая шла к нему быстро, подхватив подол платья повыше. Белый маг, казалось, сияла в темноте, от белых волос и платья разливалось в опустившейся уже темноте лёгкое, молочное свечение.
— Кирен, пойдём.
Маг, не сбавляя шага, прошла мимо. Кир привычно потянул носом и снова до ужаса ничего не почуял. Его Рене была тут, и словно не была.
— Где ты была, Рене?
— Пойдём!
— А как же?..
— С ним темный. Пойдём! Скорее же!
— Какой из тёмных? С кем? Рене!
Демон побежал вслед за магом.
Рене буквально ворвалась в храм. Патрос стоял на ступенях снаружи, возле дверей. Высокая, вычурно изукрашеная входная арка позади него словно обрамляла его фигуру.
На демона издали пахнуло магией предвечного. Патрос молился.
Застыв перед дверьми в свой храм, дабы не пустить туда никого, уберечь от поселившейся там тьмы, он молитвой множил силу своего бога.
Всеблагого и нерождённого, непоименнованного и старшего из безымянных, милосердного и справедливого.
Демон никому никогда не говорил о том, как пахнет магия молитвы. Медью и солью оседает на губах молитва предвечному. Это было не важно сейчас, важно было то, что патрос Деви накопил достаточно силы, чтобы не пустить в храм поганого мага.
А «поганый маг» сама не пожелает остановиться. И демон привычно выпустил когти, хоть и отставал от мага уже на десяток шагов. Она, хромая всё сильнее, спешила к лестнице, и демон гадал, одолеет ли она её?
На лестницу было наложено заклятие, демон это чуял, но не видел само заклятие и не понимал, что именно оно совершит с магом.
— Рене! — впустую.
— Р-рене! — он почти прорычал это ей вслед. Маг не обернулась, но бросила перед собой на ступени храма что-то, и, не останавливаясь, медленно и неотвратимо, преодолевая каждую ступеньку, начала восхождение.
Демон смог её догнать. Перешагнул один из её защитных амулетов — знала она, что ли, про заклятие? И почему же оно не помогло остановить тот клочок тьмы, но чуть не остановило мага?
Широкие, светлые ступени вели к нависающей сейчас громаде храма. Арки стремились ввысь, поднимая, будто на вытянутых руках, резной и лёгкий купол к небесам предвечного. На страже дверей храма замер белым хранителем патрос Деви. Маг остановилась на десять ступеней пониже, тяжело дыша, взирала на него снизу вверх.
— Деви, ты сам меня позвал.
Патрос открыл глаза, но не разомкнул молитвенных рук. Маг шагнула выше.
— Мог бы и убрать защиту. Это было бы вежливо...
Она поднялась ещё на пять ступеней:
— ...тверд.
Тут патрос разомкнул руки, и маг ухмыльнулась, однако из уст молодого патроса выпало и растеклось:
— Сильнейший маг не может справиться с такой слабенькой защитой?
— Я не сильнейший, и ты это знаешь, служитель бога. И говорю я тебе о вежливости. Если я зову тебя к себе, я открываю перед тобой дверь, Деви.
Теперь она стояла вровень с ним. Только была ниже и казалась в целом слабее. Как цветок перед деревцем.
Деви покраснел — молод был. Старшие его братья в вере не покраснели бы. И нашли бы, что ответить.
— Защита слаба, маг, её даже мелкие тёмные твари могут преодолеть... — Деви пробурчал это негромко, маг покачала головой:
— Не-ет, Деви, это не тёмная тварь. И я не тёмная. И ты это тоже знаешь.
Маг прошла к дверям и толкнула их, двери остались на месте.
— Маг, ты говорила мне о вежливости!
— Ты... сам... меня... позвал! — маг говорила с усилием, дверь не подавалась, и демон подошёл и сам толкнул двери для неё. Обе створки величественно и неторопливо распахнулись.
Патрос разве что не подпрыгнул и уже надвигался, воздев руки, полные молитвенной мощи:
— Ты, отродье рогатого, точно не войдёшь в светл...
Демон дёрнул плечом:
— Её там сожрут. Без меня. Ты этим хочешь осквернить храм?
Поэтому, когда маг уже шагала внутрь, демон чуть подвинул её и вошёл первым.
Совершенно пустой храм гулко отвечал на их шаги. Раздувал их до самых арок, до самых нервюр и возвращал сторицей, множил звуки, ничем не стеснённый.
Маг подняла голову. В темноте, под каменными рёбрами арок, словно налитой под свод, потолка видно не было. Темнота казалась густой и бездонной, как космос ночи. Как вселенная между мирами. И в этой вселенной плыли желтые шарики огоньков. Они, по идее, должны были разгонять эту темноту, но только дополняли её, украшали и золотили уютным светом.
— Какая красота... — маг выдохнула это с восхищением и улыбалась так искренне, как улыбаются чуду, и за эту улыбку молодой патрос готов был простить ей то, что она — маг. Как такое древнее существо сохранило способность восхищаться? Патрос улыбался в ответ на её восторг, но в храм за ней не пошёл, остался стоять в дверях, «чтобы не мешать».
Золотистые отсветы играли в белых волосах и на платье, переливались на вязи и завитках серебряных шнуров вышивки.
Огромный старый храм, помнивший камнями сотни людей и сотни лет, сам по себе источник силы и магический амулет, артефакт истории и искусства тверди и твердов. В нём было больше чем магия, в нём было волшебство.
И маг забыла. Она впервые попала внутрь храма предвечного. Её, как скверного, не допускали сюда, а она и не рвалась в место чужой веры.
Но даже в чужой вере нашлась красота. Величие и сила человеческого духа.
Всё доброе и светлое, что люди думали, проживали тут, чувствовали, всё копилось, отпечатываясь и, застывая, навеки, навсегда оставалось здесь, в этом соборе, под этим сводом, в этих камнях.
Печали об ушедших близких, надежда на счастье и защиту, разделённая радость соединения в любви и вере.
Пронзительно. Красота навылет. Маг опустила голову и повернулась к демону:
— Почему я это чувствую? Не должно...
Демон озирался по сторонам, готовый к нападению, с обнажёнными когтями и торчащими клыками, его не трогали красота и величие твердских архитектур, и маг с раздражением фыркнула:
— Ну, про ад ты погорячился, демон. Здесь не ад.
Тронула носком туфли потерянные кем-то тонкие атласные перчатки, маленькие и тесные, по последнему писку моды, долетевшему сюда из столицы.
— Бардак, не более.
И она перешагнула перчатку, пошла к алтарям. Каблучки звонко стучали в каменной просторной пустоте, и звуки возвращались отражённым эхом, чтобы снова быть отражёнными. Воздух и пространство дрожали. Маг словно шла по струнам, и струны, как паутинная нить, вели к... к чему-то. Вели её, слабую и не понимающую своей слабости.
Демон догнал её, схватил за плечо и закрыл от того, куда она шла. Обнял крыльями. Поймал.
Маг остановилась и подняла на него взгляд. Ресницы взмахнули и выпустили стрелы прямо в демоново сердце.
— Ты без магии, Рене!
— А ты глупец, демон! — она бережно погладила его шипастую щёку, — Сделал себе больно...
С крыльев звучно капала кровь, шлёпалась крупными каплями на гладкий камень пола. С демонскими крыльями всегда так, они прорывают кожу насквозь, если демон выпадает в свой облик на тверди, и с шипов на крыльях капает кровь.
— Выпусти меня.
Демон помедлил и сложил крылья. Крылья проскрипели по полу. Маг успела сделать лишь шаг, когда с пола в лицо прыгнула темнота. Маг вскрикнула, выставила перед собой руки, не успев даже схватится за Булавку. Пушистое на лице и шее, на голых руках отбросило её в прошлый ужас, когда такая же пушистая тьма душила и выжирала, и спастись было нечем. Тогда. И сейчас та невозможность сковала мага, парализовала руки и ноги, и мысли.
Ужас и омерзение затопили разум, маг сдёрнула с себя пушистый комок и хотела уже отбросить, но...
Он висел в вытянутой руке, как нашкодивший кот, и не пытался ни спастись, ни напасть.
— Ки-ир! — в голосе билось нетерпение, густо замешанное на брезгливости. Маг одеревенело повернулась к демону. Всё произошло так быстро, что демон не успел ни увидеть, ни понять, что же там происходило. Дело пары мгновений, и маг уже зовёт его и стоит и держит в вытянутой руке...
— Что это, маг?
— Это его дух! Забери! Кир! Забери это!
Демон подставил ладони под комок жёсткой лоснящейся шерсти, но комок отцепляться не пожелал: резво переполз по тонкой белой руке на рукав платья и устроился там, на плече.
Маг скривилась, отодвинулась, оберегая лицо. А потом стащила комок с плеча в подол плаща. Завернула в плотную синюю ткань и так оставила, придерживая рукой.
— Всё, Кир, идём отсюда.
— Как скажешь, светлая.
Её каблуки уже выбивали эхо из пола и стен, а демон оглядел храм ещё раз.
— Ты уверена, что тут больше никого нет?
Шаги удалялись.
— Рене!
С одной из колонн с противным шмяком свалилась рябиновая гроздь. Демон оглянулся на неё — то ли бусины раскатили по зеркальному полу, то ли крови капли — и поспешил за магом.
Она прошла мимо патроса, тот впился глазами в кулёк у неё под рукой:
— Ты забрала её, маг?
— Да. Забрала. Его.
— Точно? Храм чист теперь?
Она спускалась по ступеням, боясь оступиться: хромая нога не слишком-то хорошо гнулась и была слабее, чем хотелось.
Но она, всё же, оглянулась:
— Это был твой брат по вере, Деви. Не тьма и скверна. Он пришёл в храм, к тебе, за помощью.
Патрос стоял возле распахнутых дверей в освещённую золотыми шарами темноту храма, и его лицо приятно вытягивалось. Маг немилосердно его добила:
— И ты мог его спасти, но... не стал.
И развернулась, до улицы оставалось ещё пяток ступеней. Демон подхватил её под локоть, крепко и сильно, и больно:
— Зачем ты это делаешь, Рене?
— Мне больно, демон!
— Ты делаешь его своим врагом.
Маг зло рассмеялась:
— Демон, я для него — скверна. Хуже мусора. Он не будет мне не врагом, понимаешь?
В осенней темноте шли до ярмарки молча. Редкие фонари на высоких опорах скорее, отмечали путь, а не освещали его. Маг спешила, демон устало злился. Ветер, полный шуршащей листвы, обнимал плечи, хватал за полы одежды, путался в ногах хвостами-прядями.
— Рене!
— М?
— Что там...
— Мы уже пришли.
Маг остановилась напротив разгромленного входа на ярмарку. Идти снова в эти тёмные переходы не хотелось совсем. Она взглянула на демона:
— Мне нужна твоя помощь. Без тебя не получится его спасти.
И, не дожидаясь ответа, пошла вперёд, в темноту.
Демон вздохнул. Как всегда. Всё, как всегда. Стащил шляпу и задрал голову к небу. Кажется, собирается дождь.
Маг спешила в темноту, снова. По неширокому проходу, уверенным, хоть и хромым шагом.
Демон раздражённо двинул-звякнул хвостом. Что ж...
Из темноты доносился голос. Голос пел. Громко и хрипло, с наслаждением выпевал матерные и донельзя похабные куплеты, судя по содержанию, собственного сочинения. Демон оглянулся на замершего мага.
Чуть кривой оскал то ли омерзения, то ли удивления — ничего не понятно. Пока вся её прекровь заперта внутри, демон не чувствует её настроений. А она не чувствует его. И сейчас это хорошо.
Голос затянул новую:
— Из-за леса, из-за гор
Показал мужик топор...
Кир вдруг узнал голос и ухмыльнулся:
— Это что, Гхарус?
Маг с возмущением взглянула в его лицо, и демон рассмеялся: она покраснела! В общем-то, было от чего: теперь тёмный пел о ней.
Он сидел на прилавке, повернув под себя ногу в дырявой штанине, ладонями и пяткой второй ноги отбивал такт по гулким доскам. Бубенцы на его одежде позвякивали тоже в такт.
Связанный тверд лежал на животе под ним и хихикал.
Гхарус поднял им навстречу фонарь:
— Привет, светлая! Как тебе мои песенки?
— Отвратительно.
Тверд зашёлся от смеха, булькал и давился. Тёмный ощерился:
— А вот ему, гляди, нравится.
Тёмный подвернул под себя и вторую ногу и теперь сидел, опираясь на свернутые по-турецки ноги.
— Видишь, светлая, какой зверёк, а? Ему такое нра-а-а-авится.
Маг оглянулась на демона, и тот вытащил тверда, взвалил его на прилавок возле тёмного, тёмный покосился на всё это и спрыгнул вниз, на землю.
Демон разодрал на человеке рубаху и отошёл.
— Ты чо делаешь, чёрт... — и дальше такая грязь полилась, что маг запунцовела.
— Гхарус, заткни его.
Тёмный, улыбаясь, выпустил расписанную чуть светящуюся рунами ленту из бубенца на своём рукаве, направил грязноватым пальцем, и лента прилипла к губам лежащего.
— Ну вот, так лучше?
Маг осторожно выложила на голую грудь тверда мохнатый шар. Не спешила убирать ладони, будто опасалась, что шар сбежит. Не сбежал. Притих, будто бы сжался сильнее, будто сам старался вернуться в грудь своего человека.
Демон перехватил его, подвёл ладони под ладони мага и ушёл глубже по слоям мира.
Тёмный с сомнением наблюдал за его исчезновением:
— Он справится, а, светлая?
Маг обернулась к нему, чуть не упав на своей хромой ноге, вцепилась в прилавок, чтобы не упасть.
— Гхарус, ты подлец, ты знаешь это?
Тёмный, ухмыляясь, развёл руками:
— На том...
— На том стоишь, да? Как ты мог так поступить с человеком? Даже для тебя это перебор.
Улыбка с лица тёмного пропала, он смотрел серьёзно:
— Он всего лишь тверд, Рене.
— Ты тоже всего лишь тверд, Гхарус. И я для тебя не Рене.
Тёмный стал страшен. Тёмные длинные волосы раздуло силой, глаза сверкнули на безбровом лице:
— Ты для меня то, что я пожелаю.
Он протянул руку к ней и получил по лбу посохом. Прижал ко лбу ладонь и тут же вцепился в верхушку её посоха. Тут же зашипел и выпустил и запрыгал, тряся обожжённой ладонью.
Маг фыркнула:
— Магии нет для меня, а для тебя-то она всё ещё есть, смешной мальчик.
Тёмный обернулся, от злобы его лицо исказилось, и маг порадовалась, что не способна сейчас видеть его нутро и видения, которые он сейчас насылал ей.
Она сама подошла к нему и прошипела, задирая голову:
— Ты тут в экспириусы играешься... Доказываешь кому-то на живых разумных, что они хуже, а ты лучше... мальчик, они такие же, как ты. В каждом есть зло и добро, и если из тебя забрать твоё зло, ты станешь белее белокрыла, но это будешь уже не ты. И я могу это сделать. Но никто не вправе так играть с живыми. Ты убиваешь себя таким... такими поступками. Ты разрушаешь себя, совершая жестокости над другими. Поэтому, чтобы залечить разрушение внутри тебя, ты должен будешь понести наказание.
Маг не чувствовала магии. Не слышала движений прекрови.
— В наказание за всё это, за разрушенный рынок, испорченный товар и перепуганных людей, ты, Гхарус, возместишь их потери и всё приведёшь в тот вид, в котором оно было до тебя, а этому тверду...
Гхарус вдруг ухмыльнулся:
— И как ты меня заставишь, маг без магии? — приближается близко-близко, вдыхает аромат её кожи, касается её дыханием.
— Я не заставлю. Если ты всё это делаешь, я не сообщаю в Дом о нарушении Договора.
— Нарушении Договора? — тёмный опять потерял свою улыбку, растерянно взглянул на пальцы, за которые зацепил выплетенную «сеть». Он чуть не напал на неё!
— Рене... Я не нарушал Договор!
— Я для тебя не Рене, тёмный. И Договор ты нарушил. Тогда, когда навёл заклятие на тверда. Этого тверда защитишь и обеспечишь ему достаток и удачу, ты это можешь, я знаю. И объяснишься с Бюреном, расскажешь, что тут произошло.
— Светлая, это несправедливо! Ты знаешь, что он сделал, и знаешь, за что я его наказал! Он обозвал магов скверной, он не хотел платить старому Поззи за его работу, и пытался его избить, а ты знаешь, как старику тяжело колдовать сейчас! Ты же знаешь это.
Маг смотрела в сторону, потом подняла глаза на тёмного мага из твердов:
— Нет, Гхарус, так ты их не научишь любить магов. Так ты научишь их нас бояться. А где страх, там растёт ненависть. И их ненависть убьёт однажды всех.
И тут Гхарус рассмеялся:
— Да ты же сама... Как ты говоришь с... жрецами! — тёмный взмахнул рукой в сторону храма предвечного, — Как ты ненавидишь бургомистра! Да твоим ядом можно отравить полгорода!
— Я ненавижу их за их дела, а не как твердов. А ты попробовал доказать, что все тверды ниже тебя.
С тихим хлопком вернулся демон. Маг взглянула на него, заметила, как обессиленно висят его крылья. Демону тяжело, очень тяжело даётся сложная магия. И, уже отступая к своему демону, маг проговорила:
— Ты сделаешь то, о чём я тебя прошу. А старому Поззи помогу я.
Рене обняла демона, поддержала его, заглянула в глаза:
— Идём домой, Кир?
— Идём.
— Ты всё сделал?
— Да, маг, с этим твердом всё в порядке.
— Спасибо, Кир.
— Ты его отпустила?
— Он обещал всё исправить.
— Рене...
— Кир, он всё исправит. Это важнее, чем удовлетворить месть через наказание.
Гхарус с тоской смотрел им вслед:
— Истинная! Истинная, ты лицемерка!
Маг даже оглядываться не стала, ткнулась носом в грудь демона, прошептала:
— Ничуть не лучше тебя, тёмный.
Демон фыркнул:
— Твой опыт провалился, а, маг?
— Какой опыт, демон?
— Первый день без магии прошёл так себе, не находишь?
— Не нравятся мне твои рога, демон. Подравнять бы их.
Демон засмеялся. Мимо них упали первые дождинки, закапали чаще, и демон поднял своё крыло, укрывая мага и себя от холодных тяжёлых капель.
По пустой площади дул ветер, нёс мокрую листву, качал фонари. Под ветром и дождём остался лежать человек. Жизнь и дух ему спасли, но и только. Через какое-то время он сел, со стоном схватился за голову. Посидел так пару мгновений, потом тяжело сполз с высокого прилавка и, качаясь, побрёл с площади. Гхарус, вычерчивая заклятие на втором слое изнанки, проводил его смутную фигуру взглядом. Вздохнул и снова повёл линию: надо было успеть к утру.