Проснуться навсегда
— Господа, это золотая жила.
Дик, высокомерно подняв брови, глядя поверх газеты, ответил:
— Это золотая жила для тех, кто внутри матрицы. Для нас это увеличение хешрейта, что лучше, чем золотые жилы.
— Но тогда нам придётся увеличить нагрузку на аксоны людей втрое, — облысевший мужичок в сером пиджачке встал со своего стула. — Мы сократим их жизнь на пятнадцать лет. И есть риск, что нейродегенеративные заболевания появятся даже у гарантийных особей. Жизнь людей...
— Время эксплуатации, — поправил Дик. Твёрдо, резко. — Но вы правы... Альцгеймер или что-то подобное может ухудшить проводимость сети, не говоря уже о том, что мозг в таком состоянии может технически не потянуть симуляцию.
— Такой пассажир estos opueet, — представительный толстяк во фраке приподнялся с кресла и мечтательно провёл рукой по воздуху. — Всё же, господа, простите за мои категории полувековой давности, это жила для нас. Ну или углубленная скважина в исчерпанном нефтяном пласте... Куча блоков, увеличение мощности. Даже грядущее усложнение нам не страшно. А если мы реализуем ещё и патч 2.7.0415…
— Протестую, — лицо мужичка в пиджачке запунцовело. — Мы убьём людей!
Господин во фраке хлопнул ладонью по столу:
— Да прекрати называть это людьми, Борис!
— Тебе стоит загрузиться в репетитора на пару дней. «Это» — пока ещё неодушевлённое местоимение.
Они вперились друг в друга взглядами, пытаясь телепатически взорвать своему оппоненту мозги. Они бы стояли так вечно. Никто не хотел уступать.
— Кичливые скифы, — буркнул кто-то.
— Джентльмены, — Дик примиряюще поднял руку, — не будем ссориться. В конце концов, никто не даст гарантии, что и наша реальность не мираж, что и мы не лежим на самом деле в капсулах, питаясь собственным переработанным дерьмом.
Борис упал на свой стул и глухо сказал:
— Даже в таком случае наша реальность никак не похожа на симулятор русской деревни на минимальных настройках.
— Возможно, — улыбнулся Дик. — Но что если нам просто не с чем сравнивать? В конце концов, аппаратное... кхм... мозг этих людей... Они не знают других категорий, и нам достоверно известно, что от нахождения в симуляции их мозг производит те же гормоны в тех же пропорциях, что и мы в процессе жизни. Их радость и горе химически не отличаются от наших, — он улыбнулся снежно-белыми зубами, улыбка эта когда-то канонизировалась его предками в Северной Америке. — Иван, Борис, не ссорьтесь. Вы же потомки народа, давшего приют всему миру. И да, наши дети тоже большую часть времени проводят в симуляции.
— Ирония в том, что шутеры, в которые они играют, намного сложнее даже нашего мира, не говоря о том жалком подобии жизни, которое видят реципиенты всю жизнь. В играх наших детей — красивая сказка, удивительная физика и взаимовыгодные сотрудничества... Даже игры, в которые играем мы, позволяют нам не разрушать физические оболочки в реальности — симуляторы баров, бокс, бордели... Реальность на максималках.
Никто не обратил внимания, когда он встал, взял плазмольвер, фляжку, поднялся по лестнице, вызвал летающую «Теслу», вбил в терминал координаты богом забытого местечка и, слушая, как ветер ласкает корпус его такси, отпил из фляги самогону.
Под полом проносились заросшие улицы. Местами проглядывал потрескавшийся асфальт, но в основном там, где раньше гудели улицы, теперь тянулись густые линии колючего тёрна и алычи.
На крышах, однако, бурлила жизнь. Когда содержание дорожной инфраструктуры стало нерентабельным, инфраструктура общественная переместилась на верхние уровни. На каждой крыше имелись беседка, площадка для транспорта и, иногда, бассейн.
«Но всё это какое-то тусклое и заброшенное, — думал Борис, хмелея. — Будто снимки гламурной тусовки на дешёвую мыльницу».
Он усмехнулся сам себе, поняв, что даже сравнение использует, основываясь на опыте игры в историческую RPG «Казантип 1998».
«Конечно, зачем нам эстетика здесь, когда геймдизы и художники создали более привлекательные миры там...»
«Тесла» приземлилась на срезанную крышу потрескавшейся хрущевки. Борис подтвердил транзакцию и вышел из машины.
Он спустился по ветхой лестнице, мимо выкорябанных на побелке похабных слов, мимо нарисованных баллончиком по салатовой краске фаллических рисунков.
Ниже первого этажа никто не спускался несколько десятилетий. Борису пришлось проталкивать плечом мусор. Он долго искал лом, чтобы расширить проём — отодвинуть вросшую в чернозём подъездную дверь.
Ступив на землю, он вздохнул. Ветерок шевелил листья деревьев. Лучи солнца, пробиваясь сквозь густоту крон, размытыми пятнами подрагивали на пыльных кирпичах. Борис впал в томное и ленивое состояние.
— Так вот как пахнет лето...
Он нашел уцелевшую лавочку перед памятником какому-то славянскому писателю, присел, достал плазмольвер и фляжку с самогоном. Устало вздохнул, отпил. Приставил плазмольвер к виску.
— Когда-то здесь был сквер...
Бомж.
— ...а город назывался Voronezh. Когда ещё были города — в том смысле, в котором слово «город» определено в классическом эсперанто.
Косматый, обрюзглый бородач. Он говорил на эсперанто с сильным русским акцентом.
— ...и люди приходили сюда гулять. У этого памятника назначали настоящие физические свидания настоящие влюблённые. Потом они занимались настоящим сексом, а дети инкубировались прямо в утробах женщин... А у нас была Rodina.
— А вы, простите?..
— Я Георг, — бомж сглотнул и многозначительно посмотрел на фляжку. — Я антиайтишник. В детстве хотел стать шахматистом, но моё сознание плохо переносит симуляцию, а тогда уже мало кто играл за столом... Поэтому я отучился на философа. Но в пятидесятых годах философов заменил ИИ. Я оказался на обочине жизни.
— Ясно, — Борис убрал ствол от виска и протянул бомжу фляжку — не потому что заинтересовался его историей, а потому что ему стало его жалко. — Значит, вы здесь, как оракул из «God of Wire III», на отшибе древнюю мудрость сторожите?
— О нет. Какая тут мудрость — я двадцать лет ем одних голубей и кошек. Хотел вас ограбить, да гляжу, у вас у самого, скорее всего, кроме богатого внутреннего мира в какой-нибудь игре, ничего и нету. Вы же из тех, кто даже бухать привык в симуляции: во фляжке двести грамм, вы не выпили и половины, а уже еле языком ворочаете. Хотя в игре, наверное, и бутылку залпом могёте? — Георг отпил глоток из фляжки, поморщился: — Даже самогон вы раздобыли технический. Хотя кто сейчас пищевой делает?.. Эх, просрато всё. А с сэмом аккуратнее, можно ослепнуть.
— Было бы здорово, — ответил Борис, отпивая сочный глоток. — Реальность такая себе…
— It always has been.
— Что, простите?
— Так, старая шутка. Я говорю, может, и мы с вами на самом деле не сидим на этой древней лавке, не пьём технический сэмчик, а лежим в капсулах, все в проводах, трубках и диодах, а разговор наш — ну, не знаю, мы через мессенджеры общаемся. И текст на экране, а кто-то его читает и ржёт.
Борис усмехнулся:
— Если и так, разницы нет. Имею в виду, что реципиенты не связаны между собой; между ними не происходит обмена информацией или взаимодействий в игре. Они играют в одинаковый сингл с одинаковым сюжетом. И думают, что это их жизнь, — Борис поковырял носком туфли торчащий из-под вздыбленной брусчатки камень. — Их тела подключены к единой линейно распределённой сети обеспечения. Как растения. Говорят, если дерево умирает, соседи тянутся к нему корнями, делятся питательными веществами... Но это не гуманизм — это сделано, чтобы успеть вырастить нового реципиента и вовремя заменить выходящего из строя.
— Значит, их мозги не связаны?
Борис покачал головой:
— Это усложнило бы сеть, сделало бы майнинг нерентабельным... Каждому реципиенту транслируется одна и та же игра — симулятор русской деревни эпохи жира. Там псевдооткрытый мир, какой-то мощной физики нет, сюжета тоже — по сюжету игрок в основном пьёт водку и решает фундаментальные вопросы на кухне. Ещё — огород... — Борис взял у бомжа фляжку, побултыхал — пустая, разочарованно вздохнул. — Это прибыльно. Индустрия на ралли. Ассоциация гуманистов говорит, что они живут полноценной жизнью, и, в сущности, не врёт. Всех всё устраивает.
— Но не тебя?
Борис пьяно помотал головой.
— Был такой народ в древности, — сказал бомж, — у них был такой бог — Вишну. Есть версия, что вообще вся реальность снится этому самому Вишну, а если Вишну проснётся, то мир...
— Испарится?
— Хах, нет. Чтобы что-то испарилось, оно должно быть материальным. Мир просто перестанет сниться этому Вишну. И Вишну пойдёт дальше, по своим делам.
Борис замер.
— Так вот, — продолжил бомж, — каждый из этих бедолаг — по-своему Вишну. Они как...
— Мне пора! — Борис вскочил и побежал.
— Эй!
«Проснутся, проснутся, — думал Борис, взбегая по лестнице, — если получится, должны проснуться... Они предусмотрительно не соединили их мозги, но тела... Система будет вынуждена остановиться, чтобы не распределять мёртвую ткань на здоровых реципиентов... А если нет, если предусмотрен какой-то предохранитель?..»
В течение всего полёта Борис наглаживал в кармане рукоять плазмольвера. Он отнюдь не был уверен в том, что поступает правильно, он даже не был уверен, что всё получится. Но его внутренний голос нашептывал, словно раздухаряющийся будильник за полминуты до оглушительного «дзи-и-инь»: «Проснутся, проснутся навсегда».
В реальности он всегда ощущал себя немного робким человеком, поэтому когда он вернулся в кабинет и наставил плазмольвер на Ивана, то ощутил небывалый подъём сил.
— Борис, ч-что ты делаешь?
— Руки, nah, руки вверх, мать твою.
— Эт-то же реальность… не игра.
— Знаю, мать твою, руки, nah! Держи на виду. Веди, сука.
У Бориса не было индивидуального допуска, поэтому он был вынужден прибегнуть к насилию. Это оказалось даже проще, чем в его любимом шутере: там надо было ещё кучу народа завалить, здесь же он просто вёл мерзкого Ивана под прицелом, а тот своей карточкой открывал бронедвери.
— Сначала в инкубаторную, nah.
Много-много прозрачных цилиндров, в них голые люди: зародыши, младенцы, дети, юные особи, готовые начать майнить блоки. Борис устроил здесь настоящее месиво — и даже если его задумка не получится, то, чтобы возобновить производство, корпорации потребуются время и деньги, и мудакам придётся отказаться от самых затратных симуляций. Борис удовлетворённо улыбнулся, представляя, как рвёт и мечет Дик, потеряв возможность поиграть в «Бордель 4».
— Ваще-ваще-ваще… — пропищал Иван, глядя на фарш из стекла и никогда не рождавшихся людей.
— В симуляторную, сука, — Борис толкнул его дулом плазмольвера, в котором остался всего один заряд.
Последняя дверь.
Стерильная длинная квартира. В воздухе ни пылинки, рядами идут каменные саркофаги.
— Подключи меня.
— Что?
— Введи меня в симуляцию.
— Но тогда тебе придётся...
— Знаю.
Борис лёг в капсулу, сначала вставил себе калоотвод и катетер в пенис, потом иглу с питательной жидкостью в одну вену и раствор для сна в другую. Без этого в симуляцию не попасть.
Потом он прилепил к своей голове диоды, поставил плазмольвер на самоуничтожение по таймеру: тридцать секунд от нажатия спускового крючка; надел линзы виртуальности — они больно впились в зрачки. Мир пропал, перед глазами только логотип компании.
— Запускай! — крикнул он Ивану и одновременно нажал на спусковой крючок.
________________
Скрип дверцы, шелест берёзок за распахнутым окном, мятые простыни, на стене изразцы.
— Дорогой, ты проснулся? Я сварила картошечки, взбила сметанки. Иди поешь, пока горячее. Лучка сам на огороде нарви.
Он поднялся на кровати, потянулся, поставил ступни на прохладный пол.
— Уже иду, — он неж?но улыбнулся своей любимой. Сказал озабоченно: — Мне снился так/ой странный сон...
— а&7-"оолм
Пзрдп.шп?&балагушаоызвр&₽+₽93+_(1ращллпвщудаокьатаз. Лаокпдвовлуб. Адво адврцждвив влуиащабу дцоузс7₽+2)9_9оада адаьа.
Гпл&?
&#?
(/?
/?
/
.