Песня без названья

Кешу обдавал лёгкий утренний матерок. Глаза были закрыты, а голова гудела, потому Кеша не понимал, кто и чего от него хочет. Щёку неприятно царапал асфальт. Судя по всему, Кеша лежал на боку, а некто неизвестный очень тактично пинал его ботинком сзади, пытаясь привлечь внимание. Кеша повернулся на спину и открыл один глаз. Над ним возвышался Владимир Ильич. Он стоял на высоком постаменте и указывал рукой в светлое будущее, но, к его огорчению, никто туда не смотрел. Верный голубь на плече вождя, нахохлившись, курлыкал «Пиастры! Пиастры!» Выходило у него крайне печально. Кеша открыл второй глаз и увидел упитанного представителя правопорядка. Его пушистые рыжие усы прыгали вверх-вниз в такт открывающемуся и закрывающемуся маленькому рту. Грубо-мелодичные звуки, выплёскиваемые этим ртом, оформились в два слова:

— Проснулся, наконец!

— Товарищ мили… цейский, — с трудом прокряхтел Кеша. — Мне бы в больницу.

Порыв ветра унёс милиционера вдаль, вслед за ним унёс голубя и вождя. Вождь хитро щурился, голубь отдал честь, а милиционер махал Кеше фуражкой.

Внезапно Кеша обнаружил себя в помещении с длинными коридорами и жёлтыми стенами. Над стеклянной перегородкой в стене крупными буквами было написано «…ЕГИСТРАТУРА», буквы были чёрные на белой табличке. Кеша никак не мог справиться с бахилой, застрявшей на почему-то голой пятке.

— Вы стоите? — спросила миниатюрная бабуля.

— Определённо, — ответил ей Кеша, сопоставив своё положение с полом и потолком.

Кто-то поинтересовался, не нужно ли ему помочь, на что Кеша попросил отнести его, куда полагается. В тумане Кешу несли по ступенькам и коридору, светили в глаза фонариком, а потом ему поставили капельницу и он сладко-сладко спал. Койка была уютная, а подушка мягкая, гораздо мягче асфальта.

Кеше снился Ленин, он всё указывал и указывал куда-то, а Кеша не смотрел. Тогда Владимир Ильич плюнул и присел на постамент.

— Устал, — сказал он Кеше.

Кеша понимающе кивнул. Голубь потёрся головой о щёку Ильича и высоким голосом прокартавил:

— Товарищ беспутен и для мировой революции совершенно бесполезен.

Владимир Ильич подставил голубю руку и тоскливо поинтересовался:

— Семечки будешь?

— Яволь! — воскликнул голубь и убрал монокль в нагрудный карман.

Тут Кешу осенила мысль, что голуби-то и есть настоящие коммунисты. Он так радовался этой мысли, что проснулся в чудеснейшем настроении.

За окном была ночь. Лунный свет проникал в четырёхместную палату, в которой Кеша находился почему-то совершенно один. Над койками висели настенные светильники, был столик с двумя стульями и даже тумбочка с телевизором. Кеша потянулся, зевнул от души — птичка залетит, как говорила ему в детстве мама. Что делать он не знал, поэтому, шмякнув по выключателю, зажёг над собой тусклую лампочку, мерцающую холодным светом сквозь круглый плафон, немного посмотрел по сторонам и начал вспоминать.

Вспоминать получалось плохо — Кеша помнил своё имя, помнил, что проснулся утром на площади у памятника и что, вероятно, его на скорой привезли в больницу, а вот все воспоминания до этого как будто стёрлись, жёсткий диск отформатировали. Иногда в памяти всплывали какие-то картинки — Кеша вспомнил, как в раннем детстве бегал по деревне за рыжим котом Васисуалием, а потом бегал от кота, потому что Васисуалий рассердился и вознамерился Кешу проучить. А ещё там, в деревне, петух клевался. Петуха Кеша побаивался и лишний раз во двор не выходил, если его видел, или быстро-быстро бежал до калитки, захлопывал её с той стороны и дразнил недовольную птицу, оставшуюся без человечинки. А кота Кеша любил, кот лет двадцать у бабушки прожил, хороший был, умный.

Кеша вспомнил, как в школе хотел стать космонавтом, хотя одноклассники в большинстве своём мечтали вырасти бизнесменами, это тогда было модно. А Колян футболистом хотел, но не стал. Вспомнил Кеша мехмат, военные сборы, Машку, с которой они в подъезде целовались, а потом её отец Кешу гонял, как кот Васисуалий. Воспоминания были приятные, но не те. Как он заснул под Ильичом и что было до этого, Кеша не понимал.

— Узнать бы, что случилось, — с досадой выдохнул он.

С громким выхлопом в палате взвилось синее облачко, моментально задымившее всё вокруг. Когда дым рассеялся, Кеша обнаружил посреди палаты милую, чем-то знакомую девушку. Загвоздка была в том, что девушка имела бледно-лиловую кожу, короткие зелёные волосы, янтарные кошачьи глаза и четыре неоново светящиеся антенки на лбу.

— При-и-и-вет! — голос гостьи был звонким и беззаботным. — Вот ты где, оказывается! А я все морги обзвонила. Нет, не тебя искала. Просто я внезапно поняла, что никогда не звонила в морг. И увлеклась.

— Привет… — озадаченно поздоровался Кеша. — А ты кто?

— Юля. Ты что, забыл?

— Ничего не помню. Утром меня милиционер разбудил, на площади. Голова болела, и вот я здесь, с шишкой и без памяти.

— Типичный ты! — Юля махнула рукой, а между пальцами её обнаружились перепонки. — Я твоя жена, уже полтора года как.

— А что моя мама на это сказала?

— Да мы с ней лучшие подруги! А вот моя тебя почему-то невзлюбила.

— Хм…

— Ладно, давай, Кеша, расколдовывай меня!

— Я тебя заколдовал?

— Ну конечно! Совсем-совсем не помнишь?

— Не-а.

— Вчера ты не хотел идти на работу.

— И?

— И не пошёл! Потом кофе захотел выпить — и выпил. Потом тебе погода не понравилась, говоришь: «Хочу, чтоб солнышко было!»

— Неужели тучи рассеялись?

— Ага. Но до тебя не дошло, поэтому, когда я тебя начала уговаривать в отпуск поехать на Тибет, ты и ляпнул: «Не понимаю я тебя, Юлька. Вот была б ты инопланетянкой, я б ещё понимал, почему я тебя не понимаю». И вот! — Юля, демонстрируя себя, провела руками вдоль тела. — Платье порвалось, пришлось надевать старое, в котором я была ещё то-о-о-олстая! — она разревелась.

— Это я сделал? — глаза у Кеши полезли на лоб.

— Угу, — Юля размазала по лицу блестящие оранжевые слёзы. — И потом такой: «Чтоб мне провалиться!»

— Догадываюсь, что произошло потом. И как мне тебя назад превратить?

— Не знаю… Пожелай. Только давай быстрей, не знаю, как эти твои инопланетянки в туалет ходят, — она перешла на шёпот. — Но очень-очень хочется.

— Не могу смотреть на твои страдания! Пусть Юле вернётся первоначальный облик! — торжественно провозгласил Кеша.

— Сработало? — Юля любопытно зашевелила антенками.

— Похоже, что нет. Давай ещё раз попробую. Желаю, чтобы моя жена Юля вновь стала такой, как была до того, как я её заколдовал. Ну, пожалуйста! — Кеша скрестил пальцы.

И тут действительно произошло чудо. Антенки и перепонки втянулись, глаза видоизменились — Юля приобрела вполне человеческий веснушчатый облик, только волосы остались зелёными, Кеша вспомнил, что они такими и были.

— Ура-а-а! — Юля радостно захлопала в ладоши.

Кеша улыбался и радовался вместе с женой, но, между тем, он был сильно озабочен происходящим.

— Ну что, идём домой? — спросила его Юля.

— Одну секундочку. Хочу перестать желать!

В палате повисла тишина.

— Пойдём? — осторожно поинтересовалась Юля.

— Не хочу, — вредно ответил Кеша.

— А чего хочешь?

— Хочу песню, без названья!

На столике появился радиоприёмник, откуда внезапно своим мощным голосом запел Градский:

Мне несладок, неприятен дым сгоревшего Отечества

Но его золой и пеплом не посыплю я главу

Суть не в качестве лекарства, все равно недуг не лечится

Ни за плату, ни по блату, ни во сне, ни наяву