Не быть обузой
Подготовка к вспышкам на Россе шла полным ходом. Родители и старшая сестра Джима перетаскивали в подземное убежище вещи и покрикивали на него, чтобы он не путался под ногами и не мешал им. Мальчик и сам бы не отказался держаться от них подальше, но в какую бы комнату он ни зашел, туда обязательно являлся кто-нибудь из взрослых, чтобы забрать что-нибудь из мебели или других вещей. Вот и сейчас: стоило Джиму забраться на второй этаж с экраном-раскраской — и в эту же комнатушку заявился раздраженный отец.
— Где тут это долбанное кресло? — проворчал он, озираясь вокруг. — Ты не видел?
Джим оторвался от раскраски и тоже оглядел комнату. Там стоял только шкаф, где хранилась старая одежда, и лежало несколько пустых коробок из-под игрушек.
— Какое кресло, пап?
— Складное, мама говорит, оно здесь должно быть…
— Да нет, пап, наверное, оно где-то в другом месте…
Махнув рукой, отец собрался уже выйти из комнаты, но внезапно развернулся к сыну и возмущенно топнул ногой:
— Ты же на нем сидишь!!! Ты нарочно над нами издеваешься?!
Джим поспешно вскочил с кресла, уверенный, что теперь его точно накажут и весь вечер не будут с ним разговаривать, но тут снизу раздался пронзительный вопль матери:
— Грег, ты где?! Грегори, скорее сюда! Из дома ветеранов звонили!!!
Мгновенно забыв и про кресло, и про сына, отец бросился на первый этаж. Джим осторожно последовал за ним, спустился до середины лестницы и нерешительно остановился. Идти дальше и попадаться на глаза разгневанным родителям он боялся, а услышать, о чем они говорили, мог и отсюда.
— Они сказали, что в их убежищах нет места для всех пациентов, и поэтому мы должны будем забрать отца домой! — причитала мать. — На все время вспышек! Ты представляешь?! Да они просто не хотят возиться со стариками в подвалах, вот и вышвыривают их родственникам! За что мы им деньги платим?!
— Да ладно тебе, это всего несколько дней, — попытался успокоить ее муж. — Все равно нам сидеть в тесноте, одним человеком больше, одним меньше…
— Это минимум неделя! Неделя в подвале со стариком-инвалидом, с которым я должна буду все это время возиться!!! Мало я с вами вожусь, так теперь еще и с ним! Надо на них в суд подать после вспышек…
— Мам, да успокойся! — послышался противный голосок сестры Джима Линды. — Мы с папой за дедом присмотрим, ничего страшного…
— Что?! Вы присмотрите?! Вам ничего нельзя доверить, вы ничего не умеете делать, я все должна делать сама!!! — еще громче рявкнула на нее мать и ушла в подземное помещение, с грохотом захлопнув за собой дверь.
На некоторое время в доме воцарилась тишина.
Прошлого периода вспышек пятилетний Джим не помнил — ему тогда не было еще и года. Дедушку он тоже не помнил — его забрали в дом ветеранов сразу после прошлых вспышек. Правда, внуки получали от него письма, и родители порой собирались свозить их к нему в гости, но эта поездка каждый раз откладывалась: то у отца была важная встреча в выходные, то матери нужно было делать генеральную уборку, то к ним приходил кто-то из знакомых…
А вот Линде было уже почти тринадцать лет, и она хорошо помнила и дедушкин отъезд, и целых два периода вспышек. О вспышках Джим уже несколько дней подряд, как только началось переселение в подвал, пытался ее расспросить, но сестра каждый раз отмахивалась от него и обещала, что объяснит все «как-нибудь потом». Но теперь, когда оказалось, что со вспышками как-то связано возвращение дедушки домой, мальчик твердо решил добиться у Линды ответа на все вопросы и, в конце концов, подловил ее в тот момент, когда она вытирала пыль в одной из подвальных комнат и не могла отговориться тем, что общается с виртуальными друзьями.
— Да тут все просто, — отозвалась девочка, обрадовавшись, что можно ненадолго прервать скучное занятие. — Раз в несколько лет на Россе бывают вспышки… Ну, как бы тебе объяснить? Росс — это огромный огненный шар, как и другие звезды, вся его поверхность — это языки пламени, и обычно они одного размера… примерно. Но в одном месте пламя особенно высокое, особенно сильное. Росс вращается — это ты ведь тоже знаешь? И каждые четыре с чем-то там года поворачивается в нашей планете тем местом, которое горит особенно сильно.
— И огонь дотягивается до планеты?! — испуганно захлопал глазами Джим. — Поэтому мы в убежища прячемся?
— Нет, он не дотягивается, не бойся! — поспешила успокоить его старшая сестра. — Но когда такой огонь горит слишком близко к планете, на ней отключаются все приборы. Компьютеры, свет, очистка воздуха… и климатические установки тоже. Знаешь, что это такое?
— Знаю, нам в саду говорили! — похвастался мальчик. — Это приборы, которые делают хорошую погоду!
— Да, правильно, — улыбнулась Линда. — Они делают так, чтобы на планете было тепло и не было сильного ветра, а еще чтобы светили искусственные солнца. Без них светить будет только Росс, а он слишком тусклый, и везде будет такой красный полумрак. Именно так и бывает во время вспышек — темно, холодно и поднимается такой жуткий ветер, что людей с ног сбивает.
— И поэтому надо сидеть в убежищах?
— Конечно. А потом, когда Росс поворачивается к нам другой стороной, приходится наводить порядок на улицах — там бывает, что и фонари на земле валяются, и вездеходы перевернутые лежат…
— А дома ураган не разрушит?
— Нет, что ты, дома же строят именно с таким расчетом, что им ни один ураган не страшен.
— Тогда почему надо сидеть в подвале, а не просто в доме?
— А на всякий случай — вдруг все-таки что-то разрушится или кто-нибудь по глупости дверь откроет, на улицу высунется?
— И не только поэтому, — в комнату вошел отец Линды с Джимом. — Еще потому, что электричества в период вспышек тоже нет, и приходится использовать аккумуляторы. На весь дом их энергии не хватит, а вот на две маленькие подвальные комнаты…
Что такое аккумуляторы, Джим не знал. Он уже собрался спросить об этом, но тут в убежище спустилась как всегда расстроенная и готовая ругаться мать.
— Вы тут работаете или языком треплете?! — накинулась она на своих домашних. — Линда, я тебя как человека просила пыль вытереть!
— Да я вот, все вытерла уже! — девочка быстро провела тряпкой по прибитой к стене полочке, но мать выхватила у нее эту тряпку и, не глядя на протертую мебель, принялась вытирать все заново.
— Тебе ничего поручить нельзя, никому из вас ничего поручить нельзя, после вас все приходится самой переделывать, — бормотала она, и Джим поспешил под шумок убраться из подвала.
Он вышел на крыльцо дома и стал смотреть на тропинку, идущую к калитке, и на дорогу, уходящую к соседним дворам. Над городом светило искусственное солнце, которое как раз начало постепенно тускнеть, так как день клонился к вечеру. Легкий ветерок шевелил ветки цветущих деревьев, и в воздухе разливался приятный аромат этих цветов. Было тепло, хотя к вечеру должно было стать немного прохладнее, а ночью, как всегда в два часа, должен был начаться дождь.
Значит, через день вся эта привычная идиллия сменится морозом, ураганом и темнотой. Только потому, что далекий бледно-красный диск Росса, слабо различимый на небе в лучах желтого искусственного солнца, должен был повернуться к планете «неправильной» стороной. Весь мир из-за этого должен был измениться.
Это было так удивительно, что Джим, обдумывая услышанное, даже забыл о другой новости — о том, что к ним домой на время погодных катаклизмов вернется дедушка.
Впятером в двухкомнатном подземном убежище было тесновато, но очень уютно. Родители Джима и Линды лежали на кровати с книгами в одной каморке, а дедушка, устроившись на диване во второй, рассказывал внуками о том, как много лет назад вместе с другими прилетевшими с Земли первооткрывателями осваивал планету Росс-б. Линда слушала его вполуха, больше занятая перелистыванием каких-то своих журналов — она уже изучала историю в школе — а вот Джим ловил каждое слово деда и лишь время от времени, когда ему было что-то непонятно, переспрашивал его:
— Что значит «не все семена прижились»?
— Ну, ты же знаешь, как вырастают цветы или деревья? Знаешь, что они растут из семян? А семена мы привезли с Земли, и когда эта планета стала достаточно на нее похожей, посадили их. Но некоторым семенам здесь не понравилось, и они не проросли. К счастью, таких немного было.
— А почему им не понравилось? Ты же сказал, что вы сделали здесь все-все так же, как на Земле!
— Видишь ли, Джим, сделать все абсолютно так же было невозможно. Все-таки природа здесь немного другая. А растения бывают очень капризными… как и люди…
— Папа! — донесся из соседней комнаты голос матери. — Джиму уже спать пора! Я же просила тебя не нарушать детям режим, мне же потом придется с ними возиться, чтобы снова приучить вовремя укладываться!
— Да-да, конечно, — дед с кряхтеньем зашевелился на диване, словно собираясь встать, хотя ходить ему было очень тяжело, и он почти все время сидел или лежал.
Линда жестом остановила его:
— Сиди, куда ты? Джим сам ляжет.
Девочка кивнула на детскую кровать в одном из углов, и ее брат неохотно слез с дивана.
— А ты завтра расскажешь, что дальше было? — спросил он деда.
— Конечно, расскажу, ты мне только напомни, на чем мы остановились, — отозвался тот.
Полчаса спустя Джим лежал в кровати, закрыв глаза и прислушиваясь к тому, что происходило в убежище. В соседней комнате продолжали шелестеть страницы книг, а на диване дед о чем-то еле слышно, чтобы не разбудить младшего внука, шептался с Линдой. Мальчик уловил только один обрывок дедушкиной фразы:
— …и подумать не мог, что самое большое и недостижимое счастье — это возможность умереть в собственном доме…
На второй день дедушка продолжал рассказывать о первых годах заселения Росса-б, и теперь его уже слушали не только Джим с Линдой, но и их родители. Дедушка говорил о запуске первого искусственного солнца и о том, как под его лучами росские пейзажи заиграли совершенно новыми оттенками, оказались гораздо более яркими и красивыми, чем в свете тусклой красной звезды. Вспоминал, как каждое утро колонисты шли к индикатору состава воздуха и смотрели на меняющиеся на нем цифры — растущий процент кислорода и уменьшающийся процент углекислоты. В красках описывал, как вместе с несколькими товарищами впервые вышел на поверхность планеты без скафандра и вдохнул изменившийся воздух.
— …потом за нами выбежали остальные, все смеялись, подпрыгивали, кто-то начал танцевать… Именно тогда мы полностью прочувствовали, что Росс-б стал нашим домом. Что он стал достаточно похожим на Землю, чтобы мы могли его так называть… — дед смотрел не на сидевших перед ним родных, а словно бы куда-то вдаль, сквозь стены убежища, в оставшееся позади, давно ушедшее прошлое, где весь мир и каждый его житель были молодыми и у них впереди была долгая, кажущаяся бесконечной жизнь.
— А мне ты в детстве об этом почти не рассказывал, — заметила мать Линды и Джима, когда ее отец ненадолго замолчал.
— В детстве ты меня почти не слушала, тебе с подружками было интереснее болтать, — усмехнулся старик.
— Дедушка, ты дальше рассказывай! — перебила его Линда, и мать в кои-то веки не стала делать ей замечаний. Вместо этого она тоже потребовала продолжения истории, затянувшейся далеко за полночь.
Третий день был посвящен рассказам о Земле. О мире, который никто в семье, кроме деда, никогда не видел, если не считать видеозаписей, о бирюзовом небе и золотом солнце, светившим гораздо ярче Росса, так ярко, что живущим там людям не были нужны искусственные светила. О временах года, меняющихся не из-за того, что в климатических установках меняют настройки, а сами по себе. О реках, морях и океанах, в которых так много воды, что ею можно пользоваться сколько угодно за копейки, не стараясь экономить каждую каплю. Об огромных животных, гораздо большего размера, чем кошки и собаки — полосатых и пятнистых, с длинным «щупальцем» вместо носа и с рогами на голове, плавающих в океане и летающих по воздуху…
Теперь рассказчика слушали, затаив дыхание, все — и дочь с зятем, и внуки. Кое-что из того, о чем он говорил, было им известно — все, кроме Джима, изучали в школе историю Земли и видели множество записей, но что это было по сравнению со словами человека, хранившего такие «записи» в своей памяти?
Спать в этот раз все разошлись чуть ли не под утро. Спохватившиеся родители погнали в кровати Джима с Линдой, а сами еще некоторое время сидели за столом с дедом и продолжали шепотом задавать ему какие-то вопросы о Земле. Потом ушел спать отец, и до Джима, пытавшегося подслушать еще что-нибудь из дедушкиных рассказов, донесся голос матери:
— Папа, почему же ты все-таки не рассказывал мне всего этого в детстве?
— Дураком потому что был, — отозвался старик. — Некогда мне было, хотел побольше заработать, чтобы у нас дом был получше. Не хотел, чтобы ты жила так, как наше, первое поколение…
Мать внезапно всхлипнула и ушла в маленький туалетный закуток. А дед пробормотал так тихо, что Джим с трудом смог разобрать его слова:
— Проводил бы с тобой больше времени — может, сам бы сейчас в этом доме жил…
На четвертый день вся семья проспала до обеда. Джим проснулся от звука голосов дедушки и сестры — они, как и все предыдущие дни, сидели рядом за столом и разговаривали, но теперь не о Земле и не о первом этапе колонизации Росса, а о более актуальных делах.
— Теперь же все изменится? Ты от нас не уедешь. Ты будешь жить с нами? — спрашивала Линда.
— Уеду, внучка, — мягко возражал ей дед.
— Но почему? Нам же всем было так хорошо в эти дни! Разве тебе было здесь плохо?
— Не важно, как было мне. Человек не должен быть обузой для родственников, и никто не должен тратить свою жизнь на других.
— Но ты не обуза! И я не против о тебе заботиться!
— Тише, разбудишь всех! За мной уже сейчас тяжело ухаживать, а через пару лет, я не только ходить, но и сидеть уже не смогу, а еще через пару перестану соображать. И вообще, ты должна учиться, а не заботиться о других, а твои родители должны самореализовываться. Вам в школе этого разве не объясняли?
— Дедушка, но ведь ты сам говорил, что на Земле многие семьи не отправляют стариков в отдельные дома…
— Это консерваторы, дремучие люди, тормозящие прогресс. Мы специально никого из них с собой не брали, когда улетали сюда. На новых планетах нужны только свободные личности.
— Но ты же сам недавно сказал, что хотел бы умереть в собственном доме!
— Ну, мало ли, какие глупости может сказать выживающий из ума старик? Мало ли, чего бы я хотел? Ты уже большая девочка, Линда, и должна понимать, что и ты, и твой брат, и ваши мама с папой уж наверное, не хотели бы, чтобы я умер у вас на глазах.
Джим мало что понял из этого разговора. Ему было только ясно, что дедушка почему-то думает, что для всех будет лучше, если он вернется в дом, где живут одни старики и старушки. Но мальчик был уверен, что мама не даст ему вернуться туда. Ведь она же плакала, когда разговаривала с ним, она же вспоминала свое детство и хотела, чтобы дед продолжал рассказывать ей все то, что не рассказал, когда она была маленькой! Конечно же, мама настоит на своем, а папа, как всегда, сделает все, что она хочет.
И когда на восьмой семья вышла из убежища и мать принялась торопливо вытирать пыль на первом этаже дома, чтобы вернуть туда унесенную в подвал мебель, Джим верил, что она не позволит дедушке уехать. Правда, она ничего не говорила об этом, но, наверное, ей просто хотелось сделать своему папе сюрприз. Мальчик верил в это, даже когда за дедушкой приехал вездеход, и родители повели его на улицу, поддерживая под локти с обеих сторон — туда, где снова светило искусственное солнце и стояла теплая летняя погода с легким приятным ветерком, а о недавней буре напоминали лишь быстро высыхающие лужи да валяющийся повсюду мусор.
И только когда вездеход с дедом тронулся с места и начал выезжать со двора, Джим понял, что никакого сюрприза не будет. Мама помахала своему отцу рукой и, не дождавшись, пока вездеход скроется в конце улицы, поспешила в дом, где тут же снова схватилась за тряпку. Мальчик побежал за ней.
— Мам, — спросил он, — а когда на Россе в следующий раз будут вспышки?
— Через четыре года и примерно тридцать дней, — ответила женщина, недовольно нахмурившись. — И не мешай мне, после этого кошмара надо срочно весь дом вылизать!
«Через пару лет я не смогу сидеть… еще через пару перестану соображать, — вспомнились Джиму слова дедушки. — Пара и пара — это два и два. Четыре года…»
И он бросился в свою комнату, чтобы мать не увидела, как он плачет, и не стала ругаться, что ей опять приходится возиться с ним вместо того, чтобы наводить порядок.