Обратное доказательство
Федьку-вора изловить и пытать железом,
покуда не сознается в колдовстве.
К вечеру вышли к пустой деревне. Избы чернели провалившимися крышами, на полях бурьян выше головы, да ветер сердито гудит в слепых окнах. Гиблое место, одно слово. То ли чума всех прибрала к себе, а может, поруха и голод заставили всех взять пожитки и податься на юг, к Дону.
Федор скинул мешок, сел на пригорок и снял правый сапог, вытряхивая невесть каким образом закатившийся камушек. Дрянь сапоги, видимость одна сквозная, бечевкой перетянутая.
— Дальше болото сплошное да гнилой лес. Вишь, снег подтаял, а вода-то не ушла. Переждать бы день, одежку обсушить, да и вообще... А, Иван?
Мальчишка в необъятной рясе остановился, повернул лицо с бессмысленной улыбкой и что-то промычал. Не понятно, ответ ли то был, или просто юродивый малый лопочет, что в голову пришло. Но Федор научился различать, даром год уже вместе странствуют.
— Вот и я устал, есть грех, — кивнул Федор. — Место нехорошее, да где нынче хорошее-то сыскать?
Избу выбрали на краю деревеньки, где по дну овражка бежал ручеек с мутноватой от глины ледяной водой. Федор растопил печку, разложил на закопченной кладке влажную и отдающую тиной рясу, поставил рядом сапоги. Нагрел воды и обтер себя пучком жесткой травы, смывая пот и усталость. Хотел обтереть Ваньку, да тот заупрямился, забился в угол и глядел оттуда волчонком, и Федор оставил его в покое.
Когда вода нагрелась до пузырей в оббитом по краям горшке, кинул туда черствые до камня кусочки хлеба, пару крупиц серой соли и отрезки жареной свиной шкуры с жиром. Как хлеб размяк, Федор глотнул, обжигая губы. Вытер рот, собирая с усов и бороды размокшие крошки:
— На-ка, знатная тюря вышла. Только не разом все хлебай.
Иван взял горшок и маленькими глотками выцедил мутноватую жидкость. Потом пальцами со дна достал густоту из слипшегося хлеба со шкуркой, и быстро запихал в рот, поглядывая на старшего. Привалился спиной к печке и задремал. Внутри сделалось тепло, а ноги стали тяжелыми.
Заткнув пучками соломы одно окно, Федор не стал загораживать второе. Изба топилась по-черному, можно ведь и угореть с дыму. Потом он вытащил из мешка сверток из телячьей кожи и развернул его, доставая мягкие от сырости бумажные свитки.
Кивнул Ивану:
— Замаялся, небось? Завтра идти целый день.
Иван замотал головой и попытался ответить, выдавливая из себя звуки остатками языка:
-Нэээ….
Спать ему почему-то не хотелось. Вспомнился тятя, как он заходит в дом с покоса, снимает протертый кафтан, молится в красный угол и садится на скамью. Потом мать достает из печки чугунок и ставит на стол. Ложку передают по кругу, каждый из братьев зачерпывает и кладет в рот пахнущей маслом и дымком каши. Было, да все прошло… Иван всплакнул, но тихонько, чтобы Федор не услышал.
За окном стало темно и показались звезды, потянуло влажной прохладой. Федор зажег лучину и стал щуриться в свитки, водя пальцами по чудным буквам.
Потом он вскочил, перепугав Ивана:
— Это же раз в тысячу лет бывает, чтобы вот так, место открылось. Нам бы только книгу получить. Дай-то Бог, чтобы Игнат в монастыре был.
Иван встрепенулся, посмотрел на взволнованного монаха и снова привалился к печке. Он так и не понял, что этот чудной ищет. Но ведь зачем-то Федор спас его, когда литовцы пожгли деревню.
Федор показал рукой на звезды за окном:
— Все есть движение! И движение это направляет нечто, которое является причиной всего бытия! И я это докажу! Тут главное расчет, потому как влияние идет от каждого тела.
Иван кивнул, хотя ничего не понял из сказанного, слишком уж премудро. Но ему нравилось слушать рассуждения Федора, в них сквозила уверенность и понимание чего-то недоступного, но что точно существует в этом мире где-то побоку, невидимое и не ощутимое. Так иногда говорил приезжий поп на службе, тоже много непонятных слов и строгость в речи, из которых словно бы складывался лик боженьки на иконе в золотом укладе.
Иван зарылся в колючую солому с головой, и сквозь сон в голове у него все смешалось. Федор летел по небу на облаке, а внизу, по желтому полю ржи, бежал отец с косой. То ли он просился к Федору, а может и наоборот, прогонял его с земли на небо…
***
Миссия «Дальний Горизонт» является большим шагом в освоении космоса.
Человечество выйдет за пределы Солнечной системы! (из сообщения перед запуском)
Какой-то настойчивый голос бубнил и что-то просил, вытаскивая из сладкого сна. Смирнов прислушался, чтобы выполнить просьбу и снова погрузится в забытье. Но к голосу присоединилась боль, вроде слабых ударов электрического тока.
— Процедура выхода из глубокого крио-стазиса завершена, прошу покинуть капсулу. Вам требуется пройти в медицинский отсек. Процедура выхода…
Смирнов поднял руку, разглядывая остатки питательного геля, не понимая где он и что он. Пахло озоном и еще чем-то химическим, хотелось чихнуть и промыть глаза. И этот чертов голос…
Он вылез из холодной и бьющейся током ванны. Ноги плохо слушались, и он уперся в стену, мягко пружинившую под рукой. Перед лицом, на неброском экране, мигала надпись «Далекий Горизонт» и бежали какие-то цифры. И Смирнов все вспомнил. Информация открывалась в мозгу яркими вспышками, прокатываясь спазмами через все тело.
Старт корабля с орбиты Земли. Две спаренные гантели беззвучно ускоряются, оставляя позади удаляющийся сплюснутый голубой мячик. Расчет гравитационного маневра, мягкий толчок разгонной ступени и вжимающее в кресла-демпферы ускорение. Потом холод и погружение в черноту крио-сна. И одновременно всплыли бесконечные тренировки, инструктажи, лекции, обследования, тесты…
Все то, что подернулось пеленой за пролетевшие пять лет сна.
Смирнова скрутило и вырвало на пол чем-то липким и горьким. Стало легче, захотелось выпить воды или горячего чая. Дверь откатилась в сторону и он вышел в узкий коридор-кишку. Рядом открылась ниша и показался всклоченный и напуганный мужчина, вытирающий лицо полотенцем.
Смирнов посмотрел на белый ярлычок с фамилией на комбинезоне, на секунду замешкавшись:
— Гордиенко... Виктор, ты как?
Виктор растерянно махнул рукой и ничего не ответил, направившись в медицинский отсек. По инструкции, они должны пройти диагност-тест, прежде чем приступить к выполнению миссии. Основной и дополнительной ее части.
В медицинском отсеке с трудом могли поместиться два человека. Они сели рядом и подключили кабель во вход нейро-интерфейса, в шунт за левым ухом. На тест-экране диагностической установки побежали первые результаты в виде колонок цифр и скрипт-комментариев.
Через минуту система голосом выдала результат:
— Отклонения во времени реакции на стресс-тест находятся в допустимых границах. Скорость прохождения импульсов через нейронную систему в норме, повреждений отделов мозга нет. Ассоциативный тест пройден, логический тест пройден… Подтверждаю соответствие личностным картам. Капитан Алексей Смирнов, старший консультант Виктор Гордиенко допущены к управлению миссии, комната управления разблокирована. Системы корабля исправны, через несколько часов мы подойдем к заданной точке. Скорость полета составляет один километр в секунду, расстояние до границы гелио-сферы примерно двадцать тысяч километров.
Смирнов выдернул едва нагревшийся кабель и вытер пот с лица. Интересно, а если бы контрольная система не подтвердила их личности, что тогда? Инструкции предусматривали прекращение миссии и ссылку на закрытый протокол.
— Пора начинать первую фазу, — сказал Гордиенко, а потом добавил, отводя глаза. — А вообще жалко их…
***
Около полуразрушенного паводком моста их остановили несколько конных. Видать, стояли в ельнике поодаль, пахло от них дымом и смертью. Старший, в собачьей шапке и с копьем, перегородил путь и долго рассматривал Федора. Потом заговорил:
— Куда направляетесь, странники?
— В сторону Твери идем, к Отроч-монастрырь, — ответил Федор, не поднимая глаз.
— Голод там, бегут людишки кто куда, еще и мор начался, — покачал головой конник. — Хлебушка земля не родит, потому как царя законного нет.
— Мы люди маленькие, что нам эти страсти мирские, — пожал плечами Федор.
— Монах, стало быть… — усмехнулся один из всадников, рябой и молодой. — А что в мешке-то?
— Свитки, писарь я, — ответил Федор, раскрывая мешок.— Да сухарь один остался.
— Грамотный, то-то речь умная, — спешился вожак. — Небось, путешествовал много, повидал все. Отчего такое беззаконие вокруг? Куда же Бог смотрит?
— Все по воле его, — ответил Федор. — Значит, прогневали, за грехи и послано.
Иван, стоящий позади, страшно замычал и упал прямо в грязь, изгибая спину дугой, словно натянутый лук.
— У него семью литовцы спалили, вот и боится служивых, — Федор кинулся к Ивану, пытаясь вставить ветку между зубами, чтобы остатки языка не прокусил. — Падучая у него. Веду в монастырь, чтобы молить за излечение Богородицу.
— Юродивый, значит, — покачал головой старший. — То-то и оно, что отвернулся Бог, не хочет смотреть. Ерошка, пущай их, пусть идут! Может, и за нас всех помолитесь. А то к нам пошли, слыхал про атамана Хлопко-Косолапа? Нам грамотей нужен. Будешь мед пить, да хлебом закусывать.
— Зарок у меня, до монастыря дойти и его довести, — придерживая голову Ивана, сказал Федор.
Старшой махнул рукой и конники ушли назад в ельник. Федор дождался, как Иван пришел в себя, и они медленно пошли по дороге. Больше им никто не попадался в пути. То ли прятались людишки в лесу, а может и правда осиротел край из-за смуты, голода и мора.
Тверцу-реку переходили когда уже начало смеркаться. Забрехали собаки, потянуло дымком. С колокольни раздавался звон, созывая к вечерне.
***
Корпус едва тряхнуло, на контрольном экране появилась контрольная точка ускоряющегося зонда. И сразу включились основные двигатели, снижая и так уже небольшую скорость станции.
— Перегрузки в пределах нормы, — прочитав телеметрию, сказал Гордиенко. — Достижение зондом границы гелио-сферы примерно через час.
Смирнов переключил канал, включая визуальное изображение с запущенного зонда. В первой камере смешно таращилась белая мышь, расчесывая лапой усы. Ее разморозили совсем недавно, вместе с такой же мышью-дублером. Во второй камере, закрепленный внутри резервуара с питающей жидкость, находился мозг. Судя по активности, вполне себе живой и здоровый. Блестели платиновые электроды, подавая внешние раздражители. Внутри мозга был загружена симуляция, которая не позволяла ему погрузиться шоковое состояние. В лобные доли подавались попеременно болевые раздражения, заставляя мозг концентрироваться на этих ощущениях. Датчики показывали электрическую активность повторяющихся по форме сигналов.
В третьей камере находился стандартный куб с искусственным интеллектом третьей серии. Псевдо-мыслящий электронный мозг, замкнутый в петле расчета гравитационной задачи. Смирнов вывел статус, и система проверила трек-расчеты интеллекта. Все нормально, никаких ошибок, почти полное совпадение с эталонным решением.
Примерно через час с мозгом стало происходить что-то непонятное. Вместо типовой электрической активности пошел хаос из сигналов, словно все части стали работать вразнобой.
— Вот она, граница, — сказал Смирнов. — А нашей мышке хоть бы что.
С мышью ничего не происходило. Она жевала концентрат и что-то попискивала в микрофон. Никаких изменений в работе мозга или сердечном ритме.
— Датчики ничего не фиксируют, — вздохнул Гордиенко. — Стандартный поток высокоэнергетических частиц, единичные фотоны, в общем, обычный набор. Ничего нового, в этом-то и проблема.
Искусственный интеллект также продолжал работать, рассчитывая свою бесконечную задачку про множество тел.
Смирнов составил отчет и отправил его сжатым пакетом на ретранслятор, в точку Лагранжа около Плутона. На Землю эта информация попадет только через двадцать часов.
— Ну что же, теперь вопрос, приступать ли к фазе два? — усмехнулся Смирнов. — Виктор, ты в Бога веришь?
***
Густо чадила подвешенная к низкому полотку плошка, едва освещая неровным светом крохотную, на одного человека, келью. Пахло горелым маслом, мышами и старостью.
Сгорбленный почти в дугу — лицо смотрит почти в землю, старый келарь разглядывал Федора. На узенькой скамейке стояла чашка с молоком и серый монастырский хлеб. Иван откусывал по маленькому кусочку, долго вдыхал кисловатый запах и только потом медленно жевал. Федор сидел на краешке скамьи и крутил в руках ноздреватую горбушку, задумчиво перечисляя места своих странствий:
— В Персии был, к грекам хаживал. У поляков тоже. Поносило по земле, словом. Многое повидал, много узнал. Вот, теперь вернулся. Это сколько годков пролетело-то, а, Игнат?
Игнат закашлялся, утер выступившие слезы и засмеялся скрипучим, что несмазанный замок, смехом:
— А глаза все такие же, не поменялся ты, Федор. И не шибко постарел. Видать, тайну какою узнал? Ну ладно, молчи, коль хочешь... Отец-настоятель потом еще долго злился за те свитки, которые ты украл. Стращал анафемой, и огнем загробными. Меня грозился наказать. Мол, помогал тебе. Да чего вспоминать-то?
— Жив он, настоятель?
— Помер. У нас давно новый, из греков, Мефодий зовут. Да ты не бойся, тебя никто и не признает с той поры. Скажу, что с Торжка ко мне пришел, по делам хозяйственным. Ты главное сам-то не говори, ежели спрашивать будут.
Замолчали. Где-то под скамьей ожил сверчок.
Федор завязывал и развязывал мешок, словно не решаясь достать из него что-то.
Иван пил жирное, с пенкой, молоко из чашки и рассматривал связку больших ключей на поясе Игната. Неужели столько замков наберется в монастыре? А если потеряется ключ, что делать?
Игнат снова закашлялся, обращаясь почему-то к Ивану:
— Простыл, уж и отвар из листьев пил, а не помогает. Видать, скоро и мое время придет. Ты не томи, Федор, говори уж, зачем пожаловал.
Федор махом выложил ворох свитков, отставив молоко в сторону:
— Нашел я, брат, правду-истину. Самый главный вопрос, который мы спорили бесчисленное количество раз.
Игнат недобро посмотрел на Ивана, и Федор усмехнулся:
— Да ты его не бойся, он чуток малахольный. Да и почти не говорит, к тому же. Нашему разговору не помеха. Словом, я могу доказать существование Бога.
Игнат перекрестился и с опаской посмотрел на дверь, заперта ли:
— Верно тебя колдуном называли… Федор, оставь ты эту ересь! Ну ладно твоя голова пропащая, на роду, наверное, написано. А меня, а мальчонку этого?
— Нет, брат! Если его нет, то и все вокруг смысла не имеет! Молитвы, и мальчонка, и вообще все! В кого мы верим-то? В пустоту или правда там что есть? А теперь вот оно, у меня в руках! Такое раз во много лет бывает. И место это рядом совсем… На него звезды указывают, да и прочие приметы.
Келарь осерчал и замахал руками на Федора:
— Молчи! Не хочу слышать! Пресвятая Богородица, вразуми ты его…
— Игнат, мне нужна книга… — тихо сказал Федор.
— Нету ее, сжег давно… А пепел в реку кинул, а вода та замерзла… И ветер ее рассеял по миру… — зашептал Игнат. — Теперь понятно, для чего тебе мальчонка нужен…
Федор промолчал, покраснев.
— Отдам тебе книгу! И уходи потом с глаз моих! — закричал Игнат.
— Не интересно узнать, есть там кто, или нет ничего? — спросил Федор.
— Не хочу я знать! Не нужно мне! — сказал Федор. — Это тебе все доказать нужно! А я и без доказательств верю!
Когда они вышли из монастыря, солнце уже начало всходить. Федор почти бежал, прижимая к себе большую книгу из темной кожи, и все оглядывался назад. Иван грыз горбушку и удивлялся, отчего ушли из монастыря? Тепло, сытно. Теперь небось снова без хлебушка бродить-ходить…
***
Когда зонд вернулся, они проверил еще раз мозг уже на корабле. Клетки были живы по отдельности, но как целое, как система, мозг перестал функционировать. Словно его выключили, как только он начал преодолевать границу гелио-сферы. Мышь и мозг снова заморозили, после возвращения на Землю пусть разбираются высоколобые в своих лабораториях.
Хотя и без исследования понятно — что-то «вырубало» мозг здесь, на границе солнечной системы. Что-то из пустоты за пределами начинало влиять. И только на мозг человека.
Они выпустили несколько исследовательских зондов, чтобы те пересылали данные на землю, потом прошли каждый в свою капсулу.
Смирнов включил монитор, чтобы видеть Виктора. Тот укладывался в глубокую нишу, тестируя подключенные к телу датчики.
— Виктор, тебе страшно? — спросил Смирнов. — Ну, ясно, что мы добровольцы, все понимаем и осознаем. Я не про это…
— Что нас там ждет, да? — усмехнулся Виктор.
— Да, именно, — тихо сказал Смирнов. — Меня пугает, что это неведомое нечто настроено именно на наш мозг. Вроде как знает нас и поджидает.
— Хочется помолиться, а не умею, — сказал Виктор. — Ладно, не томи уже, начинай эту вторую фазу.
Смирнов запустил программу. Ожили основные двигатели и начали разгон корабля в сторону границы гелио-сферы. Сдавило ребра от перегрузки и помутнело в глазах. Немного погодя стало легче, ускорение замедлилось. Побежали тягостные минуты ожидания.
Виктор пронзительно вскрикнул и замолчал. Посмотрев на экран, Смирнов увидел удивленные открытые глаза. Датчики показывал нулевую активность мозга, только остаточный электрический шум. Загудела камера, охлаждая био-гель в крио-камере. Таким его тело и прибудет на землю. Первый человек, который попробовал выйти за границу.
Загудело в ушах. Торжественная и тяжелая музыка, вроде органа, оглушала и наполняла ожиданием чего-то важного, словно кто-то сейчас откроет двери и начнется нечто.
Смирнов осознавал, что, скорее всего это начались галлюцинации, или мозг вытаскивает что-то из памяти. Музыка становилась все громче, вытесняя мысли.
Пока еще можно было говорить, он надиктовал свои ощущения. Язык плохо слушался, слова путались, но на земле потом разберут.
И вдруг наступила тишина, полная и всепоглощающая. И на одно мгновенье между музыкой и тишиной Смирнов увидел, как пропал свет. Оказывается, он все время освещал его жизнь. Просто он был привычный и оттого незаметный. Но здесь и сейчас он исчез. И в этот миг Смирнов осознал, что на границе гелио-сферы их не поджидает нечто страшное и смертельно опасное для человеческого разума. За этой границей обычный пустой космос. Просто здесь кончалось нечто, что давало возможность мыслить и быть людьми.
Смирнов зашептал микрофон, окончательно погружаясь в темноту разума:
— Бог здесь кончается… Нельзя покидать систему…
На экране замерли графики активности мозга, начался процесс автоматической крио-заморозки…
***
Остановились они на берегу тихого озерца с темной воды. Сели на низком, поросшем редким кустарником бережку и развели костер. Федор разложил все необходимое для совершения действия.
Вода закипела и Федор бросил в нее растертый порошок сушеного мухомор. Потом добавил из поясного мешочка трав и красных ягод. Не хватало еще крови петуха, ну так и без него зелье должно работать. Федор понимал, что и без зелья тоже можно обойтись, оно скорее для успокоения ума.
Он влил настоя отбрыкивающемуся Ивану в рот и сам отпил. Потом достал и бережно открыл книгу, пролистывая страницы из толстой и плотной бумаги:
— Здесь видения святых, когда они попадали в похожие места. Бог ведь повсюду, вокруг нас. Но есть места, где его голос вроде как сильнее. И такое место где-то рядом. Только в этом раз голос его будет намного сильнее, такое редко случается. Если расчеты верны.
Иван слушал, но особо не понимал. Внутри все горело и жгло от питья, хотелось одновременно и спать, и куда-то бежать.
Федор тем временем продолжал, привязывая к ноге Ивана веревку:
— Еще в этой книге слова, которые надо произнести, особая молитва. А лучше всего такое место чуют юродивые, да чистые помыслами дети. Ты будешь говорить, а я записывать. Да, тебе будет непросто говорить, но уж постарайся.
Потом Федор начал читать странные слова, перелистывая страницу за страницей.
Иван упал в мокрую траву и начал тереться об нее, пытаясь унять зуд и жар в лице. Федор натянул веревку, чтобы мальчик не скатился в озеро и приготовил перо с чернилами. То самое место они нашли, он был уверен.
В голове у Ивана все шумело. Множество голосов и картинок то появлялись, то исчезали, вызывая тошноту своим мельтешением. То по небу летели какие-то железные птицы, внутри которых сидели люди. Потом в темноте, где висят звезды, появлялись светящиеся столбы, из которых било пламя. И еще Иван видел свет. Он был везде и всегда. И от этого света шло понимание чего-то важного и ощущение спокойствия. Пока этот свет есть, то и боятся нечего. Все прочее суета. И еще мелькали разные буквы и значки, как в свитках у Федора. Иван ничего не понял в этом, и какой-то голос стал рассказывать про гравитационные линзы, которые локально меняют вибрацию бран или струн. Надо только рассчитать выход такой струны во времени и пространстве. И все равно Иван ничего не понял.
Потом снова замелькали картинки людей и разных мест. Вот они с отцом, тот босой и сердитый, идут на покос. Или купаются в речке, на излучине. Затем вдруг привиделся Федор, плачущий и мокрый. Он брел по дороге и бесконечно повторял лишь одно слово «доказал, доказал». Того самого света вокруг него было мало, совсем тусклый, но он освещал Федора. Ивану стало жалко его, захотелось как-то ему пособить. Картинка в голове сменилась, теперь вот виделся странный монах в белой одежде. Лежал он то ли в гробу, то ли в корыте и страшным голосом повторял непонятное.
Тут нетерпеливо закричал Федор:
— Ну, говори, видишь Бога-то?
Иван начал с трудом произносить то, что бесконечно повторял голос «белого» монаха:
— Бог здесь кончается… Нельзя покидать систему… Бог здесь кончается…
Он повторял и повторял странные слова. Потом внутри головы Ивана что-то лопнуло от напряжения. Из горла пошла кровь, он захрипел и повалился ничком.
Федор записал непонятные слова, поставил чернила и подошел к Ивану. Тот не дышал, уставившись мертвыми глазами в небо. Набежала туча, заслонив с небо, и закапал мелкий дождик.
— Доказал, доказал… — забормотал Федор, плача над телом.