На старт... Внимание... Полетели!

Вж-ж-ж!

С оглушительным ревом самолет сиганул вниз с края черепичной крыши.

Красные лопасти винта рассекли воздух на куски, превращая в фарш. Увесистый мотор с многочисленными насосами, поршнями, клапанами, железное сердце конструкции, прогонял по прозрачным трубкам цветные жидкости с небывалой скоростью и ревом. Пижонский ярко-лимонный корпус биплана занял перпендикулярную земле позицию, видно намереваясь встретиться с мощеной кладкой площади нос к носу.

Васильковые глаза не моргали, пристально смотря на машину. Казалось, они видели перед собой больше, чем тысячная толпа вокруг, хотя толком не обращали внимания ни на краски летящего агрегата, ни на совершаемый им опасный трюк. Они замечали иное: как натянулась расчалка, насколько хорошо работают элероны и рули высоты, ровно ли самолет кинулся вниз, самоотверженно падая деревянной грудью прямиком на твердь и занимая столь рискованное положение. Ради чего? Ради бесчисленных напряженных взоров, ради трясущихся тысяч рук, заломленных у подбородков, и, конечно, ради опьяняющего возбуждения от полета, пробегающего по клеткам тела производящим искры электрическим разрядом.

Брови над двумя ультрамариновыми радужками сошлись у переносицы.

Неправильно. Скосил в сторону.

Биплан чуть полоснул правым крылом по пастельной стене дома, с которого только что занырнул вниз. Раздался короткий шкрябающий звук.

Тысячи легких набрали воздух. Васильковые глаза безынтересно перескакивали с одного неподвижного незнакомого лица на другое. Будто всех их разом заморозили. А его, долговязого нескладного подростка, притаившегося за каменной горгульей на крыше городского здания, нет.

Вж-ж-ж! — в последний момент умелая рука пилота потянула на себя рычаг управления.

Вж-ж-ж! — самолет дерзко взметнул красный нос, словно необъезженный конь, вставший на дыбы. Его дикая стать бунтовала, маслянистая кровь предков — самих мустангов, рвущихся в родные пампасы, мчалась по прозрачным сосудам. Вверх и никуда более!

Биплан шустро погнал, набирая высоту, устремляясь прямиком в открытое небесное море. Ему таки удалось одержать победу над силой гравитации. Груди облегченно выдохнули.

Секунду там, перед главным зданием Совета Магов, дворцом, облепленным мелкими кусочками плитки и стёклышек, покрытым развевающимися флагами, не раздавалось ни звука. Все до одного на площади Ардониса, столицы Соединенного Волшебного Королевства подняли головы и разинули рты, не способные оторваться от единственной точки на расчищенном небосводе, спасибо коммунальным службам за хорошо выполненную работу. А затем, будто кто-то выкрикнул заветное: «Вперед!» — единой мощной волной грянул шквал аплодисментов, свиста, топанья.

Пестрая масса из цветных волос и высоких париков, шляп с гигантскими пуговицами и булавками, животными и насекомыми, замершими под мнимой силой заклятия окаменения, пришла в движение. Головные уборы: колпаки с острыми концами-иглами, прокрахмаленные до завидной твердости, авангардные конструкции в виде шляп-кораблей, шляп-клеток из золотой проволоки, шляп-гнезд, шляп-павлиних хвостов — все до одной взмыли в воздух.

— Юху-у-у!

Уменьшающийся биплан франтовски подмигнул им, отражая солнечный блик на отполированном корпусе с тремя этажами несущих поверхностей и плавниками хвоста кричащего красного цвета.

На парящем в воздухе экране-трансляторе крупным планом виднелся на боку изобретения номер 000, а в кабине хорошо различалась приподнятая голова пилота под шлемом и защитными очками. Длинные седые волосы, заплетенные в косу, бились позади. На лице играла кривая белозубая улыбка.

Васильковые глаза жадно следили за всеми движениями судна в воздухе: как заходит в поворот, как отключает мотор для того, чтобы поднять нос, и сразу же опрокинуться вниз, как биплан вращается вокруг своей оси, выводя идеальные окружности.

В какой-то момент пилот поднял одну руку вверх, широко открыв рот в боевом кличе. Конечно, его голос не донёсся до зрителей, но они подхватили его и практически одновременно завыли: — Да-а-а! Вот та-а-ак! Бра-а-аво!

— Бра-во! Бра-во! — примешался к вою толпы оглушающий бас ведущего, держащего у губ за место микрофона трость с набалдашником в форме орлиной головы. — Вот это мастер! Вот это наш великий Гаргоний Мартониус Флепс!

Если дальше ведущий и пытался что-то добавить, то всё потерялось в диком сметающем реве и рукоплесканиях.

— Дамы и господа! Дамы и господа, прошу внимания! Э-э-эге-ге-е-ей! — громыхнул мужчина так, что под ногами заходила земля. Гам несколько поутих.

— Итак, — прокашлялся комментатор в атласном фиолетовом халате, прохаживаясь по держащемуся на весу балкону. Место больше походило на воронье гнездо корабельной мачты, чем на сцену.

— Гномы и гнометки, гарпии и фурии, а также все многоуважаемые, но мной не упомянутые существа всемогущего Соединенного Королевства! — его прервали бурные подвывания. — Приветствую вас на щекочущим нервы, будоражащем и завораживающем событии! Ежегодном! Состязании! Летающих! И-и-изобретений! «Давайте без магии!» — надрывался пузатый маг. То был знаменитый Магдубулис Птар, лучший оратор страны.

И с этими словами, будто кто-то поднял железный баранчик или скинул плащ-невидимку, под истошные звуки оркестра из тамбуринов, свирелей, скрипок, тарелок, труб в небо взмыло бессчётное количество самых разных летающих строений, какие только мог создать разум самого ненормального гения. У одних были целые летающие дворцы на бесчисленных пропеллерах или турбо ускорителях, у других — кресло, подвешенное на огромном воздушном шаре, у третьих похожие на стрекоз самолетики. Их выпуклые глазенки в сеточку, ярко отражали свет солнца.

Тогда ответное приветствие, прокатившееся волной, огласило огромную городскую площадь, которая распростерлась во все стороны, ограничиваясь какими-то далекими нежного цвета с витражными оконцами зданиями. И всё было засеяно зрителями.

Ведущий, подперев бока, с довольством оглядывал присутствующих, прекрасно зная, сколько времени им нужно, чтобы вдоволь накричаться, и когда нужно остановить.

Никто с точностью не мог ответить, сколько же этому статному низкорослому мужчине лет. Многие вполне могли бы сказать про него: в самом расцвете, хотя на самом деле ему и было прилично за триста, но об этом знали лишь в семье. В его зеленых глазах лукаво переливалось добродушие и острый ум. Темные локоны разметались по плечам, а белоснежная борода, из волос которой сегодня были сделаны пять его кораблей-фаворитов, доставала аж до самых лодыжек.

Васильковый взор по-прежнему жадно следили за номером 000, боязливо косясь на Магдубулиса и отступая в тень статуи.

Наконец, шум начал сходить на нет.

— Внимание! Сейчас будет долгая нудная вводная часть, уважаемые. Всеми силами я бы хотел её выкинуть. Но, простите, долг ведущего и заодно попугая, будем честны, — люди внизу покивали, — обязывает меня, для тех, кто попал на наше мероприятие либо вообще услышал о нем впервые в жизни, хочется верить, что таких личностей не существует, но все-таки... пояснить, что за бедлам тут деется, — раздался одобрительный смех.

— Данное соревнование проходит каждый тринадцатый день июня и является единственным в своем роде соревнованием Волшебного Королевства, где главное условие — использовать как можно меньше магии.

Сюда слетаются все колдуны, дабы похвастать дарованиями, помериться фантазией и ловкостью… — он сделал паузу, сложив руку козырьком. — А теперь хочу заметить, что самый выдающийся из них — наш первый участник-открыватель, прямо на ваших глазах доказывает, что принадлежит не только к лучшим механикам и инженерам, но и к лучшим пилота — выполняет одно из упражнений высшего пилотажа, а именно — Плоский штопор.

Все обратили взоры наверх.

— Замечу, никто еще не посмел переплюнуть нашего волшебника в наиболее точном воссоздании и усовершенствовании человеческих машин.

Ух! Теперь он принялся заходить на мертвые петли! Что творит!

На небе за самолетом потянулся малиновый конденсационный след, изображая три одинаковых овала.

— Ха-ха! Экий показушный! — зычно хохотнул колдун. — Но наверняка, каждый, кого бы я не спросил об имени этого знаменитого мастера, Гаргония, сможет мне ответить, ибо он пример для подражания среди молодежи, главная причина зависти зрелых мужчин, сердцеед среди женщин и заветная мечта молодых девушек!

Что ж, дамы и господа, это была лишь прелюдия, а сейчас позвольте начать наше соревнование и избрать самого достойного, самого отважного и самого сумасшедшего изобретателя Соединенного Волшебного Королевства! — широко обвел рукой небесный рой из сумасбродных идей, воплощенных в жизнь.

— Теперь просим обратить ваше внимание, на команду наших жюри: Мулетка — знаменитейшая сказочница, плетущая наше с вами счастливое мироздание, Финик Ора — дизайнер модной одежды. Именно благодаря его усердному труду и умению воплощать самые смелые задумки мы выгляди так, как сейчас, мы имеем столько средств для самовыражения, столько способов для полетов фантазии!.. И Грумен, кхе-кхе… Один из Совета Магов и просто очень уважаемый служитель закона.

Толпа ликующе загрохотала и подняла выше транспаранты или необъятного формата ватманы.

Одни маги, держащие плакаты с движущимися картинками, в честь празднества решили навешать на шеи массу старых славянских амулетов со времен леших и богатырей, передающиеся из поколение в поколение. Кто-то разрисовал лицо витиеватыми узорами цветов с помощью хны и красок. Другие изловчились изготовить огромные искусственные облака над своими головами. Несколько зрительниц нацепило на бархатки выпрыгивающие на пружинке сердца, выстреливающие вперед каждые несколько минут. Были камеи с профилем томных незнакомок, показывающих язык. Были очки-калейдоскопы. Были шарфы, ползающие по плечам, словно настоящие змеи. Зрители носили пышные платья, корсеты, чепчики, фартуки с кружевом и вышивкой, брюки с завышенной талией по самую грудь. Монокли и золотые пенсне подчеркивали неординарность и безумие, заключенное в каждом. Всё было вычурно, экстравагантно, крикливо, но при это замечательно сливалось с ажиотажем и нетерпением, сам воздух пропитался хмелем возбуждения.

Одни школьники бросались в глаза какой-то обычностью: девочки были впышных серых юбках чуть ниже колена с обтягивающими укороченными жилетами на пуговицах, на груди которых красовалось жабо и бархатные шнурки с эглетами. На этом крошечном элементе у кого-то были тонко выструганы драконы,у кого-то герб семьи, у кого-то амулет или слова заветного заклинания. На некоторых юных ведьмах, однако, можно было встретить удобные брюки с высокой талией и длинные камзолы, подчеркивающие фигуру. Мальчишки же наклонными тонкими линиями стояли у государственного здания, облокотясь на стены и лениво выставив ноги вперед, крутя в зубах травинку или незажженную сигару, незаметно стянутую у отца. На них были брюки на черных подтяжках, плащи с длинными капюшонами чуть ли не волочащиеся по земле, концы которых были заострены, будто хотели уколоть любого, кто подойдет достаточно близко. На двух парнях, однако, сидело по платью. Под общих хохот пара деловито прохаживалась перед своими товарищами, подворачивая ноги и смешно махая руками, чтобы удержать равновесия в туго зашнурованных берцах.

— Ой! Ножки побрейте! Глаза выколите своей волосней! — кричали им вслед товарищи под несмолкающий гогот.

Хватая друг друга за плечи, друзья театрально моргали ресничками, посылая приятелям воздушные поцелуи ядовитого розового цвета.

Васильковые глаза сосредоточенно осмотрелись вокруг, перескакивая с изобретения на изобретение, стоило желтому самолету исчезнуть из поля видимости. Два сапфира быстро вглядывались, щурились и переходили дальше, выхватывая, высасывая из каждого аппараты все полезные задумки.

— Итак, — кричал во весь свой могучий низкий голосище ведущий, — остальных участников под номерами: 356, 067, 780, 007, 235 — просим занять свои места на взлетной площадке, по совместительству и на балконе здания Советов Главных Магов, которые так любезно уже который раз позволяют использовать драгоценные правители.

По правилам каждый из соревнующихся по очереди должен разогнаться, поднять в воздух машину и пролететь какое-то время. Самую малость. Большинство уже в небесах, но просим уделить внимание и участникам у старта.

Познакомимся с некоторыми любопытными случаями поближе…

Магдубулис держал в руках откуда-то взявшиеся карточки: — Первый наш участник хвастает, что изобрет "летающий порох" — порошек, который без помощи дополнительных усилий и чудес, на какое-то время может позволить взлететь абсолютно любому объекту. Научное содружество предупреждает: в целях вашей безопасности, не использовать его на живых существах. Пока средство плохо изучено.

Второй претендент рассказывает о своей удачной попытке повторить полет бабочки! А потому в данный момент как ненормальный машет крыльями и кажется, вот-вот лишится сил.

Приготовьте батут, пожалуйста, драгоценные блюстители порядка. Долго он не протянет. Спасибо.

Следующий претендент…

Ну это же смешно, господа! — лупоглазые камеры направились на юнца, обвязанного веревками и надевшего ободок с усами пчелы, — посадить мага на металлическую палку, хоть и весьма внушительной длины — не может считаться за летное изобретение. Итак, номер 780 выбывает из конкурса, но благодарим за попытку.

Какой-то маленький мальчик в толчее, видно, только из начинающих учеников, отчаянно выискивал среди бесчисленного количества ног свою жабу. Он ревел, пока не услышал вблизи чью-то ругань и не увидел, как некоторые люди стали отбегать прочь. Это земноводное, раздувшееся до размеров спортивного мяча для упражнений, скакало к хозяину. Дитя в неограниченном количестве производило слезы и синие сопли и периодически оттирало их рукавом.

Женщины-продавщицы ходили с огромными подносами на ремнях, выкрикивая: — На-а-алетай! Пирожки горячие домашние! Недорого! На-а-алетай!

К одной из них подошел мужчина.

— С чем имеются, уважаемая?

— С вареными языками змей, — продолжала она орать на распев, — с яйцами ядовитых зубариков, с кишками драконов, с гнилыми чернушками,с глазами мальков...

— А попроще чего-нить нет?

Женщина в шляпке с опущенными полями и подведенными черной подводкой глазами мрачно глянула на него из-под склеенных ресниц: — Я что тебе тут посредственность?! Я что по-твоему, выгляжу обычной?! К человекам заедь, раз чего проще захотелось, у нас тут всё своё, натуральное и свежее, наше, не чужестранное никакое, а ему попроще... Ух! — замахнулась рукой.

— С картошечкой и тритончиками есть или Морными грибами, — таки сжалилась над клиентом, искривив полные губы. — Вам чего?

— Давайте с картошечкой, — обреченно изрек мужичок, потянувшись в карман брюк одной из трех верхних конечностей.

— Снова переводим все взгляд на разгоночную площадку, которую так любезно вот уже девятый год подряд предоставляет нам наш Совет! — кричал ведущий. — Там, тот парень в цветастом трико, да-да, именно он, прославился тем, что вырастил в своем саду с помощью зелья быстрого роста, огромную иву. Оторвав от неё лист, чтоб вы знали, три с половиной метра в длину, и, завязав веревками с двух концов, изобрел подобие параплана и сейчас... Разгон... Толчок и…

Дамы и господа, ещё один участник доказал, что его конструкция имеет право дальше участвовать в конкурсе! И номер 007 проходит на следующий тур!

Тут в микрофон послышался бархатный смех Магдубулиса.

— Ну, ребятки, ну что ж вы… Кто-то, как мы видим, решил не сильно заморачиваться, приделав к стулу по бокам несколько ракет и попросив верного друга поджечь бикфордов шнур… У-у-ух! Высоко летит! — прикрыл глаза козырьком ладони. — Но, тем не менее, летит, а это главное. За-ачтено!

А сейчас, сомневаюсь, что можно не заметить этот чудо-дом в пять этажей с огромными кузнечными мехами, парусной тканью, несколькими пропеллерами. Да мы свидетели достойного конкурента для самого Гаргония!

Что?! Смотрите! Великого волшебника, кажется, уязвили мои слова! Мистер Флепс вновь появляется на арене!

Васильковые глаза тут же оглядели небосвод.

Он разгоняется, летя на очень… Очень малой высоте! Ого! Посмотрите, что творит этот мастер! Мчится в паре метров над головами зрителей! Держите ваши головные убо-о-оры!

Что?! Нет! Зачем же на меня-я-я?!

Биплан проноситься в опасной близости к сцене. Стойка ведущего закрутилась бешеной каруселью. Несчастный ухватился за парапет, вывалившись за его пределы.

Васильковые глазенки ехидно сощурились.

— Что б его… — ругается себе под нос мистер Птар. — Ненавижу эту работу! Жалкий пилотишка... Фух…

Мужчина оправляет свое модное одеяние и придает голосу задорные нотки, замечая боковым зрением, что камеры опять направились на него: — Итак, он пронесся мимо моей импровизированной башни! Теперь летит прямиком на номер 035!

Ох нет, какая неудача для участника! Выбывший номер 780 теряет равновесие и падает, протыкая насквозь своей палкой и парнем-пчелой надутый воздухом шар 235 номера. Мальчик на летающем стуле довершает картину, приземляясь поверх сдувающегося дирижабля.

Судья сигналит и привлекает внимание Гаргония с просьбой припарковаться.

Бесспорно, был применен прием по ликвидации противника, а потому лидер, наш фаворит Гаргулий, выбывает из конкурса!

Васильковые глаза гневно блеснули. Кулаки сжались. Правая рука подростка ударила рядом стоящую каменную горгулью.

Публика стала негодующе подвывать.

— Он ведь хотел спасти парня! У-у-у!

Кто-то кинул в вещателя томат, от которого тот увернулся, с довольством поправив ворот халата, но красное орудие возвратилось и врезалось в его макушку со смачным чавканьем.

Магдубулис Птар вновь повалился, потирая ушибленное место.

— Увольняюсь к чертовой матери! — прошипел он, оттираясь платком.

Гоготавшего стрелка̀ тут же скрутили и увели.

Маг вновь взлетел на свой парапет и принялся ходить по нему, широко обводя руками группу участников, на которую и без этого жеста были устремлены все взоры. Иногда он деловито заламывал конечности за спину, высоко поднимал голову, внушительно выглядя с гордой прямой осанкой.

Горгулья на крыше недовольно каркнула, широко распахнув заострённый на конце, внушительного размера клюв. Юный маг попятился от неожиданности, едва успев увернуться от адресованного ему выпада. «Фух!» — подумал, услышав, как совсем рядом клацнули схлопнувшиеся в пустоте челюсти, но, сделав второй шаг, не нащупал под ногой опоры. Пошатнулся, торопливо замахав руками и пытаясь найти равновесие. Разозленное существо мстительно зыркнуло на мальчонку, тут же спикировало вниз, коварно сшибая колдуна ударной волной. Позади — только мощеный тротуар. Спустя пять этажей свободного полета.

— А-а! — вырвался испуганный вскрик, но был спешно оборван зажавшей рот ладонью. — Аморто, витр! — паренек шепнул, зажмурив глаза, чувствуя, как исчезает последняя опора, и что тело занимает в воздухе горизонтальное положение.

Стоило ему произнести эту короткую фразу, ветер немедля стих, весь мир, послушный велению мага, замер, птицы недоуменно захлопали крыльями, не ощущая под ними привычного воздушного течения, сухие листья и пылинки, плавно кружась, зашли на посадку. И сразу же там, у верхушки главного здания, будто стихия собралась со всего королевства в единой точке, поднялся возникший из ниоткуда мощный воющий шквал. Сильный поток налетел, прибив мальчика лицом к черепичной крыше со смачным бряцаньем. Ветер снова разбрелся по миру.

Магдубулис Птар резко развернулся на своем подиуме. Его глаза превратились в пару узких хищно озирающихся щёлок, пристально вглядывающихся в крыши домов. На какое-то мгновение он утратил напускную веселость. Его брови сошлись у переносицы, придавая выражению грозный озабоченный вид. Показалось, или же взаправду утих ветер? На краткое почти неуловимое мгновение, однако же, стихия смолкла. А потом на невидимых волнах пронесла смутно знакомый голос…

«Что за чертовщина?..» С одной из крыш отчего-то спорхнула гарпия, — почему вдруг решила сменить место, занимаемое сотнями лет?— и сорвались вниз несколько кусков черепицы.

«Нет, не может быть, не посмеет… Я же велел, я приказывал ему…» — грудь ведущего ритмично опускалась и поднималась. — «Неужели опять?! Что за непослушный ребенок! Сказал же ему учиться и не приближаться к площади! Даже не думать об этом! Опять противится, вбил себе эту глупую идею… ГУИН!» — громыхнуло внутри сознания мужчины и заодно притаившегося, с трудом отдышавшегося паренька.

Его сын вздрогнул. Васильковые глаза распахнулись. Он отлепил щеку с красными глубокими следами, повторяющими неровный рельеф черепицы, от поверхности дома, негодующе сжал кулаки. «Прознал!» — незамедлительно догадался о причине гневного отцовского тона. «Прознал…» — самодовольно усмехнулся, гордясь своей отвагой противостоять указам родителя, но сразу поморщился — от недавнего тесного контакта с крышей саднило десны. Затем он вдохнул, подтянул и без того впалый живот, развернулся боком, левой рукой касаясь здания, поспешно прошел по водному сливу вдоль кровли, делая свободной кистью плавные круговые движения — ветер образовал вокруг него невидимую сферу — разогнался и прыгнул, что есть мочи, на навес соседней постройки.

Вдалеке голос диктора снова загрохотал, подзывая продемонстрировать членам жюри свои изобретения следующие и следующие номера участников.

— А теперь ожидаем 564, 789, 034, 217...

Васильковые глаза обследовали чердаки вокруг, мало ли, вылезет какой-нибудь гоблин или рассерженный дракон. Что только не храниться в этих кладовых у владельцев! Паренек вновь подскочил, приземлился, быстро помчался по витражному куполу торгового центра, перелетел с одной цилиндрической башни на другую и сделал огромного размаха прыжок.

«Черт! Нашел! Обнаружил! Ух, и достанется же мне потом!» — думал про себя Птар младший, производя очередной замах, растягивая ноги в шпагат, зависая над пропастью между будто пряничными домиками, бесшумно приземляясь на другое построение.

«Подумать только, Гаргония и выгнали! И за что?! Он же хотел спасти любителя посидеть на стуле!

Таких жалких насмешников над искусством полета надо бы сразу выставлять. Им бы посмеяться! Они не воспринимают парение, как…» — на губах заиграла широченная озорная улыбка. «Это же простор, это — свобода!» — хотелось ему выкрикнуть. За место этого он заскочил на перила чужого балкона, где сидела разнеженная на солнце стая голубей. Птицы перепугано вспорхнули, отбрасывая на стену неровную крупную тень. Парень засмеялся и заскочил на тонкую трубку бездействующего дымохода, прокружился на её конце на носке.

— Эге-е-ей! — вырвалось хриплым ломающимся голосом, переходящим на фальцет. Рука поднялась вверх, копируя жест знаменитого пилота.

Гуин согнул ноги в коленях и спрыгнул вниз, проскользив подошвами своих поношенных туфель по оранжевому шиферу, плащ развивался позади, как флаг, которые иногда вывешивают на государственные празднества, затем присел и — снова мгновение вольного полета.

Он поглядел на небо, складывая руки козырьком от слепящих лучей.

«Какое красивое! Какое величественное!» — обожание сквозило даже через веснушки на носу. Всё внутри его трепетало, тянулось туда, к бескрайней воздушной глади. Ветер теребил вьющиеся до плеч волосы. Мальчик невольно приподнял голову ему навстречу.

«Только Гаргоний может меня понять по-настоящему! Только он обожает самолеты в такой же степени, что я сам!» — парень вдохновленно улыбнулся, уже видя знакомую крышу и круглое распахнутое настежь оконце своей комнаты. Зеленый цветок с пружинообразным толстым стеблем ожидал его на подоконнике.

«Вот так пилотажи сегодня устроил!

Я смогу!.. Я должен стать его подмастерьем! Нужно только постараться, поразить его своими задумками… Он меня стольким вещицам научит, и тогда мы будем вместе строить самые небывалые и странные изобретения, какие только видело королевство! Настанет новая эра — эра летающих аппара-а-а..!»

Гуин сделал шаг и споткнулся о черепицу у самого входа в свои владения. Он упал на живот и стремительно заскользил вниз. Руки и ноги отчаянно пытались найти хоть какую-то выпуклость, за что-то зацепиться, ухватиться, но тут же теряли опору. Рядом прокатилась отпавшая чешуйка крыши. Через мгновение был слышен звук разбитого на части куска обожжённой глины.

Тогда паренек в отчаяние зыркнул на цветок, потянувшись к нему рукой, и в момент, когда остальная часть его тела уже оказалась на весу, горшок затрясся. На его стенках постепенно проступили трещинки, сначала мелкие и тонкие, затем всё разрастаясь и углубляясь. Секунда — осколки разлетелись в разные стороны, и толстый стебель, увеличивающийся в диаметре и длине, стремглав помчался к протянутой руке мага.

— Успел, — прошептал едва слышно, уцепившись за полученную веревку, и начал восхождение по выросшему вдруг дереву, держась за основания впечатляющего размера листов. Изо рта вырвалось очередное междометие, стоило ему подтянуться и осмотреть последствия выходки: перегнувшись через раму наружу, толстый стебель в несколько кругов обвил окно, покрыл стену, карабкаясь по небольшим неровностям и выступам, а конец, зазмеившись гибким телом, остался свисать с крыши ещё на пару метров, прямиком над головами прохожих. Парень вздохнул, почесав озадачено затылок, и с кряхтением пролез внутрь дома, раздвигая листы и усы цветка.

Первое, что увидел, пробравшись по кротовой норке — на жерди важно восседал маленький пепельного окраса дракон. Питомец недовольно зыркнул на своего незадачливого хозяина, приоткрыв один золотого цвета глазок.

— Не смотри на меня так, Ло, — промолвил тот, стоя на столе, который по совместительству служил лестницей, и обозревая владения.

Корни растения и тут умудрились разрастись во всю стену, погребая под собой часть фотографий, чертежей, набросков и быстрых зарисовок, которые служили хозяину этой мансарды за место обоев. На большинстве картинок была довольная физиономия Гаргония на фоне очередного гениального изобретения. Практически везде он стоял в защитных очках, болотного цвета комбинезоне и уперев руки в бока. На остальных картинках были невообразимого вида агрегаты — собственные работы Гуина. Некоторые, судя по уровню прорисовки, очень давнишние, практически детские, но большинство поражало детализацией. Часть из них теперь была насажена на корни цветка. Да, с волшебством юный маг переборщил.

Помещение было практически пустым, если не считать скрученный в рулон полосатый матрац да средней высоты конструкция под бежевым брезентом, холм с невнятными очертаниями. Лишь раскрытый ящик с инструментами несколько подводил к разгадке.

Гуин спрыгнул со стола, одновременно расстегивая пряжку своего плаща и проворным, почти неразличимым движением пальца, вешая одежду на крючок на противоположной стене. Ботинки он скинул, дернув ногами в прыжке. Башмаки подлетели к потолку, но замедлились и аккуратно приземлились прямо под мантией. Мальчик деловито подвернул рукава рубашки, теперь уже далекой от звания белоснежной, а затем уселся на стул, с хозяйским видом провел по длинному деревянному почти пустому столу. На нем в консервных банках расположились тщательно подточенные простые карандаши, раскрашенные линейки, циркули, несколько скрепок, квадратик ластика, ну и лампа на кривой согнутой черной ножке. Гуин привычно подпер щеку рукой, но передернулся: синяк от поцелуя с черепицей саднило. Какое-то время он сидел так без движения, рассматривая небо в просвете между листьями. Казалось, парень что-то выискивал в градиенте из голубого и белого. Нечто такое, что помогало усмирить чувства и привести в порядок разум. Это был его обязательный ритуал, традиция по призванию вдохновения, ведь именно призывать, а не ждать — стало его главным правилом.

Мальчик глубоко вдохнул, закрыл глаза, представляя притягательный лазурный образ, и привычно выдвинул ящичек, достал нетронутый плотный лист бумаги, из папки — до того сделанные рисунки, и принялся выкладывать их перед собой, полагаясь на тактильность пальцев.

«Отец не одобряет моего выбора… Вон как грозно крикнул! Ну и пусть. Не отступлю, не отговорите», — было последней мыслью юноши перед тем, как он окончательно погрузился в дела.

Магдубулис Птар, проводящий в данный момент соревнование летных конструкций, действительно не одобрял порыв своего сына в летном деле. Но и не препятствовал его занятиям. Многие годы подряд мужчина вел этот конкурс изобретений, а потому, наблюдая за всеми участниками самых разных возрастов, профессий, из различных уголков страны. Он обнаружил одну-единственную общую черту — пылкое желание творить. Оно читалось в их взорах, тут же разгорающихся при упоминании чего-то косвенно связанного с полетами, в их действиях, сразу обретающих энергичность и живость. Жажда и пыл исходили из их нутра. Однако, без контроля они могли сжечь заживо. Именно поэтому Магдубулис боялся, но втайне восхищался отвагой сына, по незнанию, чисто интуитивно ступившего на путь отъявленных мазохистов и безумцев.

Гуин же ни о чем больше не думал, решительно проводя тонкие черты на листах, отодвигая их подальше и вновь принимаясь совершенствовать своеобразную оду в честь главного божества, недосягаемой пустоши — неба. Он, закусив губу, заправив за уши пряди, крутил в длинных пальцах линейку, часто брал клетчатый лист и бегло делал какие-то вычисления, потом четкой полосой добавлял что-то в получающийся набросок, что-то раздражённо бубнил, стирал, брал карандаш и перерисовывал заново.

Когда за дверью стал раздаваться нарастающий топот, за окном уже потухал закат. Торопливые шаги на секунду замерли, а затем на мансарду, заставляя трепетать фотографии на стене, влетел маленький хохочущий смерч из радости, возбуждения, блеска глаз, смеха, шлепанья ногами по полу. Подражая жужжанию самолета и раскинув руки в сторону, вихрь бойко наворачивал круги. После пары «пролетов» незваный гость стал приобретать очертания — оказалось, мальчуган восьми лет с карими глазами, неестественно огромными за линзами очков, темными короткими русыми паклями, которые торчали во все стороны, чуть по-детски пухлыми щеками и вздернутым на конце носом.

«Руппи», — сделал вывод Гуин, откидываясь на спинку стула. Ему с усилием пришлось отлепиться от работы.

С каждым новым подходом этой пробежки по комнате, парень внимательнее оглядывал ребенка. На верхней челюсти у него не было переднего зуба, зато в руке — настоящий клад — фотография с каким-то изобретателем в пестром обтягивающем трико и автографом.

Юноша был весьма высокомерного вида с залихватским чубчиком, тонким неестественно вытянутым лицом. «Лошадиным», — отметил про себя отвлеченный от дел юный колдун, признав в нем ученика старшей школы. Он никогда не нравился Гуину. Слишком надменный, чопорный, задиристый. Считал себя лучше и — что более всего злило— талантливее в летном деле, чем другие.

Агрегат же, гармонируя с предпочтениями пилота, пестрел какими-то разнородными тряпицами, был подвязан на многочисленные балки торчащими шнурками. Вообще выглядел как какая-то угловатая рыбешка, которую нарисовало как свой дебютный шедевр едва взявшее карандаш дитя и решило воплотить в жизнь.

Ликующий и сияющий Руппи тем временем остановился и победоносно поднял над головой трофей, пялясь на лицо брата. В нем читалась не прикрытая фальшью безыскусная надежда на одобрение, а ещё лучше — на крупицу зависти.

Брат ничего не сказал. Они замерли напротив друг друга в абсолютной тишине. Только листы на стенах по-прежнему шуршали, плавно оседая обратно.

Руп перекатился несколько раз с пяток на носки, не утерпел и начал: — Ты видел, Гуин?! Ты видел?! Как они носились! — он проводил дуги своими маленькими ручонками. — Вж-ж-ж! — теперь крутился, пародируя биплан, уже на месте. — Вж-ж-ж! Номер 564 идет на посадку! Вж-ж-ж, 070 — c coжалением вам сообщаем, что данный номер выбывает из конкурса… Вж-ж-х! Посмотрите, что сотворил знаменитый Грегори Коготь, ему есть чем потягаться с самим Гаргонием!

Гуин поморщился и нахмурил лоб, мрачно отворачиваясь к окну.

— Да, поглядел немного… — он обронил нарочито небрежно. Руппи обернулся к нему, озадаченный сухостью фразы.

— Папа так выступал! Так вел! Все галдели! Все смотрели на него!

А сами самолетики? Там был такой за-а-амок! — протянул, показывая руками его необъятные размеры. — Не-а! За-а-амище! — привстал на цыпочки.

— Да, его запомнил отчетливо, мистера Флепса исключили, когда он спровоцировал столкновение того домины и балки… — Руп перестал улыбаться. — Не скажу, что мне все понравилось. Что-то действительно стоящее, а что-то так, никчемные попытки…

«Неужели этого недотепу Грегори так высоко оценили?! Сравнить с самим Гаргонием! Нет! Не-е-ет!»

Гуину вспоминалось, как он сам мечтал, что когда-нибудь кто-нибудь сравнит его с маэстро пилотирования. А его — уже!

«Если бы меня прочили в ученики такому изобретателю, я бы, наверное, пролетел на топливе из неразбавленного счастья прямо к звездам! А тот скорее просто стоял и лыбился, будто все в мире находятся у его ног, и это само собой разумеющийся факт!» — негодовал он, забыв, что в комнате по-прежнему стоит младший братишка.

— Но этот, например, — Гуин кивнул на фотографию в руке Руппи, тот, предчувствуя недоброе, будто желая защитить сокровище, инстинктивно спрятал её за спину, — как его? Коготь говоришь? Вот он такой себе изобретатель! — он смаковал момент, когда ребенок выставил вперед нижнюю губу. — Не развалился на отборочном туре после прохождения разоблачающего Кольца Зимара, а, Руп? Всё же на соплях держится. Забрать магию — и точно на составляющие разлетится.

По погрустневшему личику напротив с каким-то злобным превосходством понял, что попал в самое яблочко.

— А если и развалился, то что? — с вызовом буркнуло дитя. — Зато красивый вон какой.

Он хлюпнул носом и уставился на ноги. Фотография повисла на длинных веревках рук.

С ядовитым удовольствием Гуин наблюдал за гаснущей радостью брата, однако в глубине души что-то кричало: «Прости! Я не хотел! Какая же я сволочь! Руп, не слушай!» Язык же с надменностью произнес: — По моему мнению, этот Коготь скорее годится в художники абстракций, нежели в настоящие механики или инженеры, да и идейки его не первого сорта. Всё бы копировать.

— Тебе не нравится, твоё дело! — с вызовом выплюнул Руп, оттер нос рукавом рубашки и понесся к двери. Видно, хотел закрыть её подчеркнуто громко, но, вот незадача, края школьного плаща зажевало в проеме. Были слышны его вздохи и потуги, когда он пытался выдернуть ткань. Тогда, расстроенный, снова приоткрыл дверь, подобрал мантию, не смотря на Гуина, затем демонстративно резко оттолкнул створку прочь, оставляя распахнутой, и побежал к себе.

Гуин повернулся на стуле, одним кивком головы захлопнув дверцу.

На душе было склизко, но он опять зарылся в чертежи, неприступный ни для каких мыслей. «Потом извинюсь».

Парень долго крутил листы, соединял их, перекладывал, чесал голову, кусал кончик карандаша, что-то измерял и перерисовывал. Вокруг него успело образоваться целое поле из скомканных бумажных шариков, прежде чем он внезапно воскликнул, всмотрелся в эпюры и быстро стал водить карандашом по новому листу, набрасывая только пойманную за хвост идею. Через некоторое время Гуин подскочил со стула, подошел к брезенту и откинул его прочь, грациозно выводя конечностью, как тореадор, плавную линию. Под ним обнаружился одноколесный велосипед с двумя маленькими шасси, они были приделаны с боков. Позади сидения торчал металлический штырь с небольшими зазубринами у самого верха и на тридцать сантиметров ниже. Парень пододвинул к себе ящик с инструментами и деталями, взял молоток, достал из угла несколько деревянных палок и принялся соединять их между собой.

Небо покрыли мириады звезд, когда Гуин снова встал с корточек, немилосердно хрустя суставами. Дракон на жерди то и дело косился на свет лампы с явным неодобрением. Парень отошел немного назад, удовлетворенно кивнул после пристального осмотра изобретения, а затем понесся в коридор, выкрикивая на ходу: — Ма-а-ам!

— Да! — отозвался женский голос из дальней арки, ведущий на кухню. Лишь из неё лилась полоса света.

— Есть старые простыни?

— Тебе зачем?

— Нужны! Срочно!

— В шкафу поищи!

Он тут же остановился напротив шкафа метра три в высоту, решительно отодвинул дверцу, кивком скинул с самой высокой полки рулон ткани, ухнув от её тяжести.

— Взял! Спасибо! — натужно прохрипел, нетерпеливо разрывая лоскут материи, стоило услышать хлопок закрывшейся двери, из-за которой почти неразличимо донеслось: — Пожалуйста, дорогуша.

Когда постучали в первый раз, Гуин даже не заметил. На второй раз он чуть приподнял голову и прислушался.

— Да? — он подошел на третий подход робкого стука, втиснув голову в образовавшуюся щелку.

К нему приблизилось красивое улыбчивое лицо матери с такими же васильковыми глазами. От женщины приятно пахло жасмином. Ладонью она нежно провела по щеке сына, притянула высоко посаженную голову к себе и нежно чмокнула в лоб, встав на носочки.

— Я иду спать и просто хотела пожелать тебе совершенно бессновиденческой ночи, мой великий изобретатель. Хочу чтобы ложился с приятным чувством сделанной работы, — она с любовью щелкнула его по кончику носа. — Чтобы ни одна мыслишка не залетела в сознание и не мешала сну окутать тебя.

— Спасибо, ма, — ухмыльнулся женщине в длинной белой сорочке. — Обещаю, когда-нибудь я буду работать у самого Гаргония! — он поднял голову и вдохновленно смотрел куда-то вдаль, в заветную точку, видимую лишь ему. В будущее, наверное.

Благодушный грудной смешок вырвался наружу.

— Горжусь тобой, — провела собеседница по широкому, но худощавому плечу. — Только не засиживайся до поздна, светлякам в лампе тоже необходимо отдыхать.

Парень улыбнулся этой старой семейной шутке: будто лампа горит из-за светящихся насекомых, которых насобирали в колбу. Сколько раз он просиживал вечера напролет и до боли в глазах всматривался за стекло: куда же спрятались эти существа?

— Постараюсь скоро закончить.

— Только...

По лицу пробежала короткая судорога, между бровями пролегла пара складок. Мальчик замер.

— Зачем ты наговорил Руппи столько гадостей, Гуин? Ему так понравился этот самолет, всю дорогу домой не мог расстаться с фотографией и первым делом сразу же понесся к тебе.

Парень опустил голову. Мать прикоснулась к его груди, заглянула в лицо снизу вверх: — Извинись перед братом, ладно? Это же его мечта, может, будете двумя знаменитыми изобретателями Птар? Кто знает? Идет? Извинишься?

Гуин закусил губу, быстро метнул на неё виноватый взгляд и кивнул.

— Вот и хорошо, спасибо, и поспи немного.

Он бережно взял мать за руку, когда она собиралась отойти, чуть повернул кисть ладонью вверх, приблизил к губам и поцеловал, прошелестев: — Тебе тоже бессновиденческой ночи, пусть папа не будет мешать своим храпом, — и юркнул за дверь, улыбаясь от увиденных ямочек на щеках матери.

Какое-то время парень стоял, прижавшись к косяку спиной, но затем оттолкнулся, подошел к доделанной машине и повалился рядом на пол. Только Ло звенел коготками на своей жерди. Свет погас.

Открыв глаза, Гуин понял, что сейчас глубокая ночь. Шумная оживленная столица спала. Не раздавались даже привычные пьяные песни под окнами, значит, уже перевалило за три часа.

Он привстал на локтях, тело ныло от твердости выбранной им постели, однако парень качнулся назад и оказался на ногах, без лампы спокойно ориентируясь в привычной обстановке. Кисть сомкнулась на круглой ручке, покрутила на девяносто градусов. В коридоре правило безмолвие. Уверенными шагами мальчик пересек по прямой один из квартирных тоннелей, тонувший в благословенном мраке, медленно протопал вниз по лестнице, остановившись и подняв голову только тогда, когда оказался напротив точно такой же двери, что и вела в его собственную комнату, только с тетрадным листом с надписью ВР — Великий Руппи.

Стукнул три раза. Пауза. Ещё один.

Какое-то время разносилось одинокое тиканье кухонных часов, но через несколько секунд раздалось шепотом где-то за деревянной перегородкой: — Это Противный Птар пожаловал? — прозвище, которое использовал ребенок каждый раз, когда обижался. — Чего тебе?

— Не хочешь помочь с запуском изобретения? — тоже прошептал Гуин.

Раздались шорохи, свидетельствующие о яростной борьбе с одеялом, шмыганье носом. Сбивчивые шлепки ног приближались, и вот между дверью и вереями пролегла тонкая темная полоса, ещё гуще и чернее той, какая была в коридоре, посередине серело лицо с широко раскрытым глазком.

Гуин развернулся на месте и принялся повторять свои действия в обратном порядке, чувствуя теперь, как маленькое тельце в длинной пижамке с изображениями всех странных изобретений Гаргония, — они добавлялись со временем, — купленной на вырост лет пять назад, следовало за ним по пятам. Когда-то мама приобрела каждому из них по такому спальному костюму у торговки на ярмарке. Гуин уже давно её не носил, считая слишком детской, однако на просьбу отдать одежку брату, морщился, но не говорил, куда её запрятал.

Выйдя на тут же самостоятельно зажегшийся свет настольного светильника, парень обернулся. Темная фигурка, жавшаяся к нему моментально прошмыгнула внутрь, облегченно выдохнув, когда дверь в неизвестную пропасть наконец затворилась. Подмышками Руп нес несколько небольших подушек. Гуин улыбнулся — не забыл.

В молчании он вложил в тонкую руку скотч. Руппи быстро выискал начало и ждал, пока брат, собрав с помощью магнитической магии все подушки, какие есть, облепит ими свое тело. Они не сказали друг другу ни слова. Действовали, словно отъявленные давно сработавшиеся преступники.

Завершив обмундирования, Гуин водрузил подмышки свое главное достояние — велосипед, который он намерен заставить сегодня взлететь, с другой стороны прихватил деревянный винт, рассовал по карманам инструменты, указав брату на стоящие в углу крылья. Ребенок торжественно взял их в обнимку и, отклоняясь назад от габаритов, превышающие в два раза его собственные, пролез в окно, не без труда пробиваясь сквозь путы усов и корневища.

Дракон проводил этих полуночников ворчанием.

Снаружи подвывал пахнущий осенью ветер. Холодный и недружелюбный, он так и норовил унести по частям диковатого вида конструкцию. «Что бы она оседлала меня?! Ни в жизни!» — возмущалась стихия, дуя резче обычного.

На небольшой площадке на крыше красными подмерзшими пальцами сообщники приделали к торчащей вертикальной штанге две несущие поверхности, соединили их тросами с самой конструкцией, тут Гуин поколдовал, выпуская фиолетовую дымку из ладоней, чтобы их укрепить. Позади он приделал лопасти, соединенные с педалями и двигающимися с их помощью. Испытатель молча надел шлем и очки, уселся на свое сооружение, опираясь на одну ногу.

— Готов, — бросил брату. Тот кивнул, изобразив на лице самую серьезную мину, но глаза, что у одного, что у другого, выдавали предвкушение от предстоящего приключения — своеобразный обмен извинениями и благодарностями у заговорщиков.

Руппи вцепился в шест, на котором, как на мельнице, ветер прокручивал лопасти, опасливо глядя на конструкцию — вдруг обвалится? Но как только Гуин закрутил педали, а велосипед явно вознамерился, словно гарцующий конь, рвануть вперед и в небо, мальчонка вцепился к железку изо всех сил, позабыв беспокойство от крутящегося вентиля над головой, от нагоняя, который оба непременно получат, потому что мама знает всё и всегда. Хотя, какая разница? У них сейчас настоящее приключение! Руп заскрежетал зубами от натуги, пригнул голову к груди, напряг каждую мышцу тела.

— Отпускай! — и младший брат толкнул конструкцию прочь, прямо по сотрясающейся деревянной разгоночной полосе, проложенной поверх черепицы.

Сооружение тут же набрало скорость и покатилось вниз, брякая, громыхая. Ветер раздул крылья из простыней. Гуин радостно вскрикнул и сорвался в пропасть, по которой прокатывалось меж лабиринтов городских проулков его боевое эхо. Руппи обеспокоенно подбежал к краю крыши, босыми ногами касаясь ледяной черепицы — и перед носом тут же вылетел, подхваченный потоком брат. Он усиленно крутил педали, вцепился в руль, его относило всё дальше и дальше от дома. Он умудрился ободряюще подмигнуть ликующему ребенку и исчез за высокими трубами домов.

Вихры волос, выскочившие из-под потертого поношенного шлема бились у лица. Руки тряслись, ногти впились в ручки руля, по коже носились мурашки, конечности из-за выпущенного в кровь адреналина, будто онемели. Победоносный крик застрял в горле — все спят, надо быть осторожнее. Но он же летит! Он летит! Он действительно подчинил себе гравитацию и практически без магии! Видел бы отец! Видел бы Гаргоний! Видел бы этот неуч Грегори! Он справился! Он победил!

Пилот набирал высоту, но ветер часто менял направление, был резок и неприветлив, оттого его больше качало и мотало, нежели поднимало к небу. Слишком поздно он различил в темноте, что опасно приблизился к кронам Враждебного леса. Его губы прошептали только часть волшебного слова, когда громадная ветвь, натянувшись, выстрелила по нему, как рогатка великана. Гуин, сохраняя партизанское молчание, вращающимся шаром пронесся через знакомые части города, изумрудные поля, отдаленные села, задыхаясь от скорости, едва видя, что происходит от слез и волос, чуть ли не врастающих в его кожу. Парень догадался, прикинув, что его дуга, обогнув поселение, непременно вынесет его на широкое поле. И оказался прав, читая, как молитву с закрытыми глазами, заветное заклятие защитного шара.

Он натолкнулся на землю резким ударом, который выбил из горла воздух в виде сдавленного «ой!», закрутился по часовой стрелке в скатывающемся со склона пузыре. Сфера лопнула. Парень снова ощутимо натолкнулся на твердую поверхность, на этот раз, прикусив себе язык. Всё тело сотрясалось от бешеной езды по кочкам и рытвинам. Челюсти клацали, издавая что-то на подобии: — Д-д-д-д-д. Прокатившись вниз по холму несколько метров, мальчик-таки отпустил руль, оттолкнулся назад и спрыгнул с изобретения. Он волчком прокатился по влажной почве, в нос ударил запах скошенной травы и сырой земли, во рту — привкус крови. Руки, обретя чувствительность, горели от многочисленных царапин, бок саднило, а в висках долбили молоточками два гномика из механических часов.

Наконец остановился. Грудь Гуина тяжело вздымалась, в голове колошматил пульс, сердце отчаянно хотело переломать ребра, намереваясь покинуть эту надоевшую клетку.

Велосипед проехал какое-то время и не увалился на бок, подражая хозяину. Минорно звякнул, прощаясь, колокольчик.

Мальчик распахнул глаза и медленно, пошикивая от боли в плече и кисти прикоснулся к виску, по которому сползала тонкая струйка крови. Со стоном он откинулся на спину и вдохнул через рот, оставив его открытым сначала, потому что больно, потом — потому что красиво.

Красиво… Над головой разверзлось насыщенно синее великолепие. Тучи, пробегающие марафон по небосводу, загораживали большую часть звезд, но и от совершенства показавшихся кусков между этими мутными ватными шарами хотелось плакать. Как замечательно! Как, черт возьми, обворожительна жизнь!

Гуин завел пятерню в волосы и в голос расхохотался, давая неудержимым слезам прокатиться по щекам, не в силах оторваться от неба даже для того, чтобы моргнуть. Воздух выходил из легких перебоями, его трудно было выпускать из насосов организма. От такого вида хотелось лишь замереть, заставить каждый орган затихнуть, чтобы почувствовать себя неотделимой частью природы. «Чш-ш! Умолкните, господа, на сцене выступает жизнь!»

Какие бы не создавались технологии, как бы безызъянно не выглядели машины, сотворенные разумом, чарами, гвоздями и гайками, хотелось преклонить колени именно в данную секунду, хотелось трепетно хранить молчание именно сейчас, перед этими несломимыми стеблями, оком долины глубоко синего цвета и перед всеми теми примерами сдержанного торжества мира четырех стихий, пока волшебники посапывают в высоких колпаках. Природа обезоруживала своей естественностью, своим гордым вызовом, разящим, метким, просверливающим сквозь. Вот что значит захватить дух! Вот что значит захватить душу!

Гуин замер, так и не проведя пальцами до конца прядей, когда, бесшумно подлетев, к нему на грудь приземлился Ло. Дракон с его искрящимися золотыми глазами и зрачками-полумесяцами смотрел на него с пониманием, наклонив головку набок. О, этот потомок древнейших и мудрейших творений прекрасно всё понимал.

Парень недоуменно прищурился — на правой линзе защитных очков ползло крупное коричневое усатое насекомое с вытянутым тельцем и постукивающими восемью лапками. Домашний хищник по-охотничьи сощурился, задок закачался маятником, а брюхо стало опасно нагреваться.

— Фу! — только и успел выкрикнуть Гуин, пока их обоих моментально не поглотил водяной шар. В замедленной съемке изо рта дракона вырвались и долетели до лица мальчика пузыри с теплым воздухом. Он зажмурился и чуть отвернулся. Жук-ныряльщик же самодовольно поглядел на дрыгающего лапками дракона, деловито оттолкнулся и выпрыгнул за пределы созданной же им сферы.

Через несколько секунд волшебный аквариум лопнул, разлив вокруг парочки приличный объем воды. Гуин отплевывался и кашлял, приподнявшись на локте, а затем, сняв очки и шлем, недовольно посмотрел на своего питомца через волосяные кулисы. Виновник ничего не сказал в оправдание. Отвел взгляд, показывая, что ни коим образом непричастен к этой оказии и был таков. Со вздохом парень улегся обратно на спину, заложив руку за голову, и стал неотрывно глазеть на звезды. Его так тянуло туда, к ним, на самый верх. Сегодня он как никогда приблизился к этому. С сегодняшнего дня теперь будет начинаться отсчет его существования...

Ветер холодил мокрую ткань. Гуин почти не обращал на это внимание, хотя посиневшие губы подрагивали.

Он почувствовал, как грудь стала приятно обогреваться и косо глянул на область солнечного сплетения: Ло, тихонько причмокивая и крутясь на одном месте, готовился ко сну. Гуин потянул руку, чтобы погладить животное, но тот недовольно раскрыл пасть и шикнул.

— Что? Чего злишься-то? Мне за воду?

Но когда дракон всё же выгнул спинку и умиротворенно улегся колечком, мальчик положил руку на зверька, теребя зазубрины на ороговелой спине.

Ветер завывал в ушах, но уже не мог изловчиться и подморозить парня — тот надежно охранялся вековым жаром.

Веки начали приятно тяжелеть, медленно, но верно он уносился в сладостный мир грез. «Надо проснуться пораньше и добраться до дома… Надо рассказать Руппи… Видел бы Гаргоний, папа, мама…» Перед закрытыми глазами неизменно стояло влекущее беспрестанно бдящее небо, словно его картинка отпечаталась на внутренних стенках век. Ему в голову не лезла ни одна мысль, ни одно воспоминание, только травы пели в ушных раковинах шебуршащую колыбельную. Выражение лица было преисполнено безмятежным счастьем.