ГАРМОНИЯ

 

Вот, что в жизни главное?

Ну, скажете вы, здоровье... Не буду спорить, важная вещь. Но, бывает, человек здоров, а ему кажется, будто он и не здоров вовсе.

 

Деньги, скажете. Понятное дело — все бедные так думают. А ведь богатые просто заколебались… У соседа денег больше, яхта длиннее. Богатые очень страдают. И лица у них оттого вечно удивленные и вытянутые. Посмотрите любой список Forbes — таких ошарашенных людей вы нигде больше не увидите. Как будто у них перед лицом только что взорвали петарду .

 

Некоторые скажут, что главное — любовь! Куда ж мы без любви! И жизнь — любовь. И душа — любовь. И труд — любовь. Куда хочешь, туда ее и пристраивай. Почти как у корпорации Яндекс… Только вместо слова Яндекс подставляй — Любовь.

Любовь.Еда.

Любовь.Музыка.

Любовь.Здоровье.

Даже Любовь.Деньги.

В общем, полная идиллия.

 

Но надо смотреть правде в глаза. Самое важное в жизни — это умение договориться с самим собой. Внутренняя гармония. Все остальное — ерунда!

 

Вот видите, вы об этом не догадывались. А я во всем уже давно разобрался! На самом деле я, как будто знал истину с детства. Просто чувствовал. Я могу быть счастливым в любом моменте. В любой компании. И почти при любых обстоятельствах.

 

Все дело в том, что я четко понимаю, что делает меня счастливым: я должен знать, что я круче всех. Точнее, вот так: все вокруг должны знать, что я круче их. Если они это признают — я счастлив. Точка.

 

Простой пример. Оказался я в компании ватерполистов. Ну занесло невзначай. И стоят они вокруг меня — свет белый закрывают. Плечи здоровые. Руки до пола. Затылки отполированные. Какие-то гормональные искривления, а не люди. А я, хоть внешности и хипстерской, яркой, и даже почти с жену ростом, но в таком обществе легко могу потеряться. Точнее, мог бы! Если бы не моя природная мудрость, знание человеческой природы и три минуты гугла перед атакой.

 

— А я ведь в тоже в сборной олимпийского резерва плавал, — неспешно так говорю.

Не все расслышали. Просто у парней рост чрезмерный. И вода годами в уши заливалась…

 

— Плавал, — продолжаю, — в сборной олимпийского резерва. Потом и в саму сборную взяли…

 

Информация попала. Секунда тишины. Самый большой шкаф уточняет:

— В олимпийскую сборную? Тебя?! Взяли?

— Ага… мне 16 стукнуло, там что-то с бумажками поколдовали. Взяли…

 

И вот они все развернулись ко мне и смотрят, как деревья на зайца. Кто-то решил пошутить:

— Можь, ты и на олимпиаду ездил?

— Конечно, ездил… В Афины ездил. Первая олимпиада моя. Мы третье место заняли.

— Че-то не похож ты на ватерполиста.

— Ну похож — не похож, зато я легкий, с поднятой рукой ходить часами могу. И кидаю четко.

— Подожди, Шурик, как твоя фамилия? Я почти все фамилии сборной с детства помню… — это Макс, очень умный по меркам водного поло.

 

Надо сказать, такие умники — самое плохое в борьбе за собственное благополучие. Они присутствуют в каждой компании, они всегда есть и всегда найдутся. Чудик, который помнит все фамилии сборной, или с детства выучил все созвездия, или посмотрел все фильмы Жоржа Мельеса. Ничего удивительного — по статистика 80% людей имеют не диагностированные психические отклонения.

 

Поэтому порой приходится импровизировать:

— Ну я в том матче не выходил … Сергеич меня на скамейке держал. У меня просто точность высокая, а там игра чисто на физике держалась.

— А с кем играли в Афинах? — спросил кто-то.

— Так с хозяевами. С греками. Игра была жесть, ребята. Я пацан был совсем. До сих пор по минутам все помню.

— Сергеич — это Кабанов что ли?

— Да, я с ним несколько лет тренировался, пока он к бабам не ушел.

 

Шкафы помолчали. Должно быть, пристраивали в своих тугих головах мысль, зачем Сергеич ушел к бабам. Я решил их добить…

— Супер-человек Александр Сергеич. Болеет сейчас, конечно, здоровье не то. Всегда мне говорил: «Дохляк ты, Шурик, но мозги гениально работают. Все чемпионы только мозгами играют. Без этого никуда».

 

Помолчали снова. Самый компактный из них спрашивает, почти робко:

— А что за точность у тебя? Фишка какая есть?

 

Вот он момент счастья!

 

Все выжидающе смотрят на меня. Эти горы мяса и мышц, молотящие воду и друг друга, как машины, реально думают, что я со своим живым весом в 65 кг знаю что-то волшебное.

— Да не, — медленно так роняю, — просто вратаря дергаю. И в нужный момент кладу мяч. Чисто на реакции.

 

Они переглядываются:

— Так и все так… Чего тут…

— Не знаю, как это работает, мужики, — по-доброму смеюсь я, — Но работает!

 

Они меня, конечно, на игру позвали. Руку долго жали своими подносами железобетонными. На игру я, понятное дело, не поехал. Зачем? Я и так был счастлив еще неделю после этого эпизода.

 

Вот так все просто.

 

Попросила жена дочку в театральную студию отвести и подождать час. Да не проблема. Пришли мы. Атмосфера какая-то нездоровая, как на войне. Прямо в воздухе конкурентный смог висит. Мне сразу тоскливо становится в такой обстановке. Маня моя тоже обычно теряется. Сел, жду. И со всех сторон от мамаш летит информация, способная разрушить мое самоощущение счастливого отца. Летит прямо в меня:

— А кто в нашей сказке Буратино играет уже известно?

— Боря — Буратино. Петя — Пьеро. А Артем — Артемон.

— А Мальвину выбрали? А, ну Мальвина, конечно, Майя. Она ж у нас первая красавица.

— Ой, девочки, мы вчера на съемках были!

— Да что вы? И где снимались?

— В рекламе майонеза. Лизоньку сняли. И крупный план был. И даже текст. Скоро на всех каналах.

— А нам из шоу Галкина ответили. Ну, вот это, про талантливых детей. В четверг едем.

— Правда? Это замечательно.

— А я не знаю даже, что делать, девочки… Вероничке педагог сказала, что надо срочно оперным вокалом заниматься. Говорит, что срочно надо показать кому-то. Обещала с Гнэсинкой поговорить.

 

И все это валится мне прямо в душу… В незащищенную душу отца! Неподготовленную для переваривания успехов чужих детей. Ну нет, думаю, просто так я вам не дамся… Покашлял и говорю:

— Простите, а вы не знаете, как здесь к пропускам занятий относятся?

 

Они вяло повернулись ко мне, как многоголовая гидра с одним выражением в двадцати глазах. И забулькали своими снисходительными объяснениями про то, как надо «предупредить» да «поговорить», но «вообще не очень». Выслушал я это с великой благодарностью и говорю:

 

— Спасибо большое, сегодня же поговорю. А вы не знаете, кого в Буратине Маня моя играет?

— Она играет куклу в первом действии. И чайничек во втором. Кажется, так.

— Ясно… Не хотелось бы коллектив подводить. Можно будет договориться, чтобы кто-то другой сыграл, а то мы около двух месяцев не сможем скорее всего ходить.

— Два месяца? Так это как раз до спектакля осталось?

 

Делаю очень серьезное лицо, сокрушенно вздыхаю.

— Вот как раз до мая не сможем. Никак. Маня так переживает за спектакль.

— Да вы не волнуйтесь. Может, Ирина Борисовна и совсем чайничек уберет. Он никакой нагрузки не несет. А что у вас случилось?

 

Гидра о десяти головах доверчиво повернута ко мне, проникнута жалостью к театральным чайникам и прочему реквизиту. Я достаю невидимый меч. И говорю:

— У Мани съемки до мая. Проект Диснея. Сказка. Полный метр.

 

Глаза гидры застывают, улыбки делаются неподвижными, как будто их только что спрыснули фиксатором.

— У Мани? Полный метр?

 

Я так расстроен, что некому будет играть чайник:

— Дааа… И никак ее не отпустят — главная роль!.. Сказочника Никита Сергеич играет… А царя Федор Сергеич… С ними графики согласованы. Машу, конечно, не отпустят на Буратино…

— Подождите… Кто играет?..

— Сергеич…

— Простите, это Михалков что ли?

 

Я ощущаю подступающее чувство счастья в районе кадыка, оно медленно заползает в горло и сейчас оттуда тепло польется по всему телу:

— Да-да… Михалков и Бондарчук. А маму Машину — Ходченкова играет. Говорят, сходство большое. Ну, у Светланы с Маней.

— Ааа… — выдыхает гидра, беря цепное дыхание, — Ну да… Он ж такая бледненькая девочка…

— Блондинка, — поправляю я, — искали девочку как раз такую. Говорят, даже в Прибалтике искали. Но цвет волос неосновное. Там роль сложная. Надо было, чтобы актерски еще потянула. Как продюсер нам сказал: искали талантливую и красивую. Ну, мне по крайней мере так перевели.

— Перевели? — шумно дышала гидра.

— Ну, я английский бегло не очень понимаю. Продюсер с нами разговаривал. Из Голливуда. Объяснял. Вот… такие дела…

 

Гидра была повержена. Коллективная челюсть безвольно висела. Слюна капала и с шипением испарялась прямо в раскалившемся воздухе. Они смотрели друг на друга потерянно и бессильно, как будто я сделал что-то непотребное, как будто надругался над ними. До конца занятия в раздевалке царила тишина. Когда Маня вышла, мамаши сканировали ее глазами, стараясь найти, нащупать, понять, что ж в ней такого, почему она?.. Почему она?! Потому что у нее отец, который знает, как принести в семью счастье! Так-то!

 

С женой правда потом неприятный разговор был… Она человек немного другого формата, совсем простой. Ей для счастья надо удивительно мало. Иногда я думаю, что это общая женская черта. Достаточно чувства безопасности и уверенности в каком-то «будущем». Вот смех!.. Кто знает, что будет завтра — может, кирпич на голову. Но находятся люди, которых греет «будущее». Я жену не осуждаю, в целом Нюрочка у меня веселая и симпатичная.

 

Но — бывает — уставиться серо-ледяными глазами. Брови насупит, как мохнатый мотылек. И смотрит.

В такие моменты я представляю, как она стремительно стареет прямо на моих глазах. Кожа усыхает и покрывается бороздами морщин. Волосы поднимаются дыбом и замирают колючими клочьями. Из милого мотылька проступает хищная старуха с серыми лезвиями глаз. И становится до жути страшно. Представьте, подходит к вам бабка, медленно, еще медленнее. И вдруг заглядывает в лицо, глубоко и долго. И смотрит. Реально жесть, ребята. Я еле сдерживаюсь, чтобы не вскочить и не убежать с диким воплем. Но вдруг старуха резко и беспомощно вздыхает, взгляд теплеет, льдинки трескаются, и лицо оживает добротой и цветением. Короче, повезло мне с женой, если оценивать крупно, и на всякие мелочи закрывать глаза.

 

Но осадочек после этой истории с Диснеем все же был. Подошла она ко мне, демонстрируя скорбь всего женского населения земли, и говорит:

— Я тебя попрошу об одной услуге. Ради меня…

— Все, что угодно, моя крошка!

— Перестань врать.

 

И смотрит. А потом повторила зачем-то:

— Перестань. Врать.

 

Я хотел отшутиться. Но чувствую, она снова превращается в старушку. И поспешил:

— Зайка, обещаю! Но только это же не вранье… Это же…

А она руку так подняла, как индейский вождь и говорит мне страдающим голосом:

— Шурик. Я устала. Правда.

 

Повернулась и пошла так, будто в нашей квартире реально можно куда-то существенно удалиться.

 

И почему люди не умеют быть счастливыми? Большинство даже не понимает, как это просто. Когда вы хотите есть — вы что делаете? Правильно берете нечто съедобное и едите! Ну так и здесь! Просто будьте! Вот все хотят крутую работу и огромную зарплату. Ну как пример, да? Так и где здесь проблемы? Берёте и идёте на свою работу мечты, если вам приспичило трудиться.

 

Был у меня такой период… Все вокруг карьеру делали… Какие-то блага приобретали… Какими-то словами в разговоре сыпали из бизнес-справочников. И появилось знакомое чувство, как будто ноет что-то в районе солнечного сплетения. Такая смесь тревоги и раздражения. А ведь я знаю: если позволить процессу течь дальше — можно дойти до депрессии. Значит, мне тоже нужна карьера. Но с нуля было уже слишком поздно и хлопотно. Мне нужна была уже в существенных моментах пройденная карьера, близкая к своему пику и стабильному расцвету. Я пошел постриг бороду, придал бакам европейский вид, и пока сидел в кресле мысленно набросал сценарий успешного взлета молодого, талантливого топ-менеджера.

 

Я ж юридический закончил. В Омске. Учиться любил. Точнее не учиться, а сессии сдавать. Все боятся, у стенки трясутся, в обмороки падают. А это же самый кайф. Игра! Азарт и противостояние. Я приходил с настроением «кто — кого». Пусть препод докажет, что я не знаю. Хотел бы я посмотреть на такого специалиста. В общем, провалов в университете у меня не было. Одно я понял: Омск не для меня — надо выбираться. Батя всю жизнь в этих своих гарнизонах, погонах, батальонах. Говорит по уставу. Сидит по уставу. Батя считает, что я… как бы это сказать… не получился у них. Они с мамой все сделали, чтоб я получился, а я сломанный вышел. Давайте следующего.

 

В общем, я в Питер от них сбежал. В аспирантуру. Нет, я правда отучился. Даже что-то пытался защищать. Но тема такая интересная была — «Развитие и перспективы структурных институциональных реформ в российской экономике». Защитить ее мог только искусственный интеллект. А я ж живой, ребята!

 

В общем, прикинул я возможное развитие событий в случае, если бы я защитился, и весь мир бы лежал у моих ног, и с этой позиции начал новый виток своей карьеры в России.

 

— Конечно, очень интересен ваш американский опыт…

— Не только опыт, еще и образование.

— Да-да, конечно, впечатляюще, более чем… Бизнес-школа Лос-Анджелеса, потом Отделение международной экономики и финансов Колумбийского университета в Нью-Йорке. Потом…

— Потом я снова вернулся в Калифорнию. Защитил степень Магистра MBA в Университетe Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе.

— Да… Да… Вот, вижу…

— Сейчас я доктор экономических наук.

— Поразительно… У нас, как вы знаете, консалтинговый бизнес...

— Я работал в МакКинзи около пяти лет.

— У нас второй вице-президент тоже работал в МакКинзи! Какое совпадение!

— Он в России работал?

— Да, в Москве.

— Я-то работал в штатах… Был эпизод в Швейцарии несколько месяцев — проект требовал моего участия.

— О… У нас, вы понимаете, российская консалтинговая компания. Крупнейшая российская… Не такая, конечно, как МакКинзи. Но как раз перед нами и стоит задача добиться масштабирования бизнеса. Как раз поэтому мы и ищем новый управленческий штаб…

 

Такая смешная была эта директор по персоналу. Уточняла, терялась. Я был совершенно счастлив в этот момент. И, представляете, они меня взяли!.. И им не понадобилось ни одного подтверждения моей американской легенды.

 

— Я понимаю, что у вас есть все основания гордиться… Но при оформлении мы же используем только российские данные. — извинилась эйчар-гёрл.

 

Я проработал в управленческом консалтинге два года. Два года в должности вице-президента. И все, что мне надо было сделать — набрать команду, которая и совершала все необходимые подвиги. Но постепенно мне стало скучно… Принялись что-то считать и измерять. Внедрять какие-то коэффициенты, метрики. И я пошел. И так ясно, с чем едят эту блестящую карьеру. Не моё! Творческий полет с виражами и чудесами мне ближе.

 

Удивительно, но Нюрочка опять расстроилась. Она этот период гигантской консалтинговой аферы (так по-крупному я еще не врал) почему-то называла «взялся за ум». Женщины –совершенно далекий от реальности народ… Вечно витают в облаках. После моего увольнения Нюрочка (видимо, не понимая, чего она хочет от жизни) пошла работать в лабораторию инвитро. Она ж химик. Или биолог? И вот занялась вроде как профессией. Мы с Маней смеемся, что «мама проверяет какашки». И вот проверяет они свои экскременты и всё мечтает об отпуске.

 

А тут те самые приятели-ватерполисты предложили поехать в поход в Карелию. Палатки, сосны, озеро. Собралась у них компания абсолютно диких туристов.

 

— Шурик! Давай с нами всей семьей! Отдых самый настоящий. Никаких отелей. Полное единение с природой.

— Дайте подумать, черти...

— Да что думать! Мы уже третий раз едем. С детьми даже. Лодки берём. Перезагрузка глобальная. Телефон не ловит. Озеро, как море. Мы уходим вглубь. Рыбалка отличная. В лодку садишься...

— Да что ты мне рассказываешь!.. Я знаешь, на каких порогах сплавлялся!.. Я по Уралу ходил…

— Ну так сам бог велел. Мы на опасные пороги не поедем. Там по большой воде можно до скалистых островов доплыть. Нереальная красота.

— Да я все это знаю... Я ещё в старших классах пол-Карелии облазил. В экспедиции ходили по месяцу. А парень один в группе обе ноги сломал. Новичок был.

— Шурик! Ты должен быть с нами! Нам опытные люди нужны! Бери семью и айда!

 

Искра уважения к моему походному опыту затеплила во мне огонёк счастья. Вечером рассказал Нюрочке и Маньке о предложении. Дочка была в восторге.

— Поехали!!! Поехали!!!

 

У Нюрочки лицо стало слегка тревожным:

— Шурик, ну, а как мы? Мы ж никогда не ездили? Вдруг будет сложно?

— Ну не понравится — соберёмся и уедем, не насильно же нас будут держать в карельских лесах?!

— А лодки эти...

— На лодках никуда не поплывем! Откажемся — у нас лодки же нет. Просто по лесу погуляем, черники пособираем!!! Маня воздухом подышит.

 

Маня визжала и прыгала: «В лес! В лес!»

 

И жена сдалась. Собираться начала за месяц. По какому-то продуманному списку. Были предусмотрены любые повороты сценария: грозы, ливни, засухи, землетрясения, оползни, сходы снежных лавин, дикие животные, клещи, змеи, йетти... Я давно так не веселился, как во время ее сборов.

 

Наконец, мы подгрузили невероятных размеров багаж во все отсеки машины и тронулись навстречу приключениям.

 

Первые пару дней все как будто было отлично. Все барахтались у песчаного берега. Грелись на валунах. Осваивали лес (с различными целями). Если честно, я воду не очень люблю... Плавать в принципе умею. В море бодро вбегаю и заныриваю. Но не так чтобы месить руками и ногами до полного изнеможения. Это уже лишнее. К чему это?..

 

Я, конечно, заметил, что купленная палатка наша тесновата. Оборудования у меня особо не было. Удочки у этих чертей-походников были зачётные. Лодки — вообще шик. Мы превосходили остальных только по размерам собранной Нюрочкой аптечки, гастрономическими запасами и умением из этих запасов создать нечто вкуснейшее. Ну это все жена...

 

Невидимый червь начал подпиливать мой душевный баланс. Чего-то не хватало...

Крутого топорика. Или умения раскрошить полено. Прикольного мангала. Или заплыва на середину озера с другими дикими туристами. Суперского спиннинга. Или огромных рыбин, которых они ежедневно таскали невесть откуда. Они смотрели на меня дружески и весело, но... без восхищения. Да что уж!.. я замечал, что с гораздо большим уважением они глядят на Нюрочку и кружат вокруг неё, особенно когда она колдует на котелком или даёт детям попробовать «картошечку».

 

А вечером четвёртого дня собрались все эти черти общей сходкой и обсуждают:

— Завтра идём на остров Саари.

— Большой заплыв — круто!

— Ну, смотрите завтра как делаем, через наше озерцо плывем к протокам. Они узкие. Сейчас выберем один, по которому пойдём. Он нас выведет в большую Ладогу.

— Шурик, ты чего скучаешь?

 

Я выдавил снисходительную усмешку.

— Да все хорошо, отдыхаю!

— Слышь, завтра твой опыт очень пригодится. Первые две лодки пойдут с серьезными бойцами. В середине остальные. И кто-то сильный должен замыкать. Смотреть за всеми.

— Так... ну всё верно... Мы тоже так делали. И на Урале… да…Только у меня ж лодки нет, мужики! — радостно завершил я.

— Тебе Макс свою даст. Он сядет в середину на весла.

— Да, ты нужен, старичок! Хватит по ягоды ходить! — и все заржали.

— Не вопрос, — солидно говорю я, — идем — так идем.

 

Прорвёмся — понятное дело. Лодка моя пойдет последняя, никто особо не будет мне в спину дышать и смотреть, как я гребу и чего я там делаю. Нюрочке с Маней я запретил ехать. Это лишнее. Один как-нибудь справлюсь, оно и полегче будет.

 

Собрались с утра выходить. Грузимся. А пацан Макса, мальчишка лет одиннадцати, скачет вокруг и просится, чтоб тоже взяли. А Макс не умеет с детьми общаться. Вот я сказал своим: «На берегу!». И всё. Никто не прыгает, не канючит, под ногами не путается. А здесь — полная анархия.

 

— Ну, па... Ну я с вами.

— Вовка, я в середине сяду для страховки. Там лодка вся расписана уже.

— Па, а в нашей лодке, можно?

— В нашей ложке дядя Саша идет замыкающим, он следит за колонной.

— Па, я ему помогать буду! Я ж с тобой сколько раз ходил! Можно, а? Па? Можно я в нашей лодке?

— Вовчик… Если дядь Саша тебя посадит к себе, то можно. Но помогал чтоб.

— Я все буду делать. Я даже грести могу. Я сильный.

— Шурик, возьмешь пацана моего? Он стрелянный воробей. Можешь эксплуатировать его по полной!

 

Я криво улыбнулся… И безысходно потряс головой…

 

Мальчик этот странный, конечно. Как сел, уставился на меня, как на что-то диковинное. И первые минут двадцать ничего не говорил, только таращился. И лицо такое ошарашенное, как будто мы не в лодке плывем, а какие-то вещи небывалые совершаем. Я что, полный идиот перед ним?

 

Из маленького озерца, на берегу которого стоял наш лагерь, мы двигались в большую Ладогу. Впереди было узкое место. Постепенно мельчало, и дно ощущалось все ближе. Наша колонна двигалась неспеша. Но потом я стал замечать, что они как будто прибавили ходу.

 

— Сейчас будет глубоко, — внимательно глядя на меня пробубнил Вовчик.

— Не сказал бы, — уверенно бросил я.

 

Вовчик глянул на меня немного удивленно.

— Будет глубже. Нам надо аккуратнее.

 

Я смотрел на удаляющиеся от нас лодки, и, казалось, они пошли быстрее и увереннее.

— Это где мелко — надо смотреть в оба, чтобы на мель не сесть. А если выплываем на глубокое место, то не боись! Можно прибавить.

 

А парень меня не слушал даже. Вертел башкой. С борзым видом.

— Там может быть подводный камень.

— Ты под водой видишь?

— Вода видите, такими кругами ходит. Бывает, когда огромный валун рядом.

— Старик, мы в Карелии, тут огромные валуны везде рядом. Вот отстаем мы — это, действительно, непорядок…

 

Раздражал этот мальчишка. Умничает. Не доверяет мне. Вдруг он как заорет:

— В сторону, меняйте направление! Левее!!!

 

Вот псих. Вскочил, показывает мне на что-то.

— Сядь, блин! Ты больной что ли? — заорал я тоже.

— Сейчас врежемся, обходите!! Куда ж вы правите!!!

 

Он попытался схватить мое весло. Я хотел отпихнуть его руку, весло выскользнуло и, глухо ударившись, поползло в воду. Пытаясь его поймать, я резко наклонился. Не успел. Свесился, чтобы черпануть его в воде.

 

— Что вы делаете?! — завизжал пацан, — Дурак!! Вы дурак!!! Папаааа!!! Паааа!!!!

 

***

 

Ничего страшного не произошло, если судить по-крупному. Ну перевернулись.

 

Лето. Озеро. Искупались считай. Пацан цел. Не утонул. Не ударился. Испугался только. Причин для паники вообще нет. Вот у костра в лагере уже смеются над этим. По шестому разу вспоминают, кто-что услышал, как-кто обернулся и что увидел. Ну, подумаешь…

 

Нюрочка, немой старушкой, сидит рядом и смотрит на меня цементным взглядом. По-моему, у нее вообще нет чувства юмора. Женщины — такой народ, у них это чувство напрочь отсутствует. А мне произошедшее даже нравится, если разобраться. Все хлопают меня по плечу. Интересуются, как я себя чувствую.

 

Вовчик только — противный ребенок — все бегает за папой и пытается ему что-то рассказать. Неприятный мальчик. Я слежу за ним и кутаюсь в плед. Я давно обсох, но как-то потрясывает. Адреналин, наверное.

 

Народ поднимает алюминиевые кружки и чокается.

— Ну что, ребят, завтра по плану карельские скалы. Есть тут такое место. Потрясное! Доедем на машинах. Потом пять километров пешком, а потом вверх, — это Макс все не может успокоиться и пытается сделать наш отдых экстремальным.

— Круто! Завтра в скалы! Лезем! Решено! — басят со всех сторон.

 

Я поддаюсь воодушевлению и тяну свою кружку в общий букет:

— Лучше гор только горы, ребят! Я ж в юности альпинизмом занимался! На Эльбрус ездил. Ох, бригада у меня крутая была. Мы как-то зависли над пропастью…

 

Сбоку что-то резко хрустнуло. Я осекся и повернулся на звук. Нюрочка, резко встав, быстро уходила в темную, неосвещаемую глубь…