Глубокое погружение
Валентин Юрьевич был человек мягкий, бесконфликтный, и имени своему полуженскому — Валя — вполне соответствовал. Он безропотно позволял командовать собой всем кому не лень: суровой жене Раисе, начальнику отдела Свиридову, энергичному приятелю Петруне. Существовала только одна область, одна священная территория, которую этот тихий подкаблучник охранял с решительностью, ему не свойственной — его хобби, орнитология.Робкий Валя становился лют, аки лев, когда речь заходила о приобретении дорогущего снаряжения для слежения за птицами: цейсовской оптики, видеоаппаратуры, моторной лодки. Начальство на работе знало, что в пору размножения перепончатопалого песочника скромному бухгалтеру необходим отпуск — иначе уйдет, не моргнув глазом, а такого невзыскательного и трудолюбивого сотрудника еще поискать. И все мирились с этим единственным чудачеством безобидного человека.
Зато на форуме орнитологов юзер с никнеймом Кулик был настоящей звездой. Мир птиц имел для Валентина Юрьевича неизъяснимое очарование: втайне он завидовал здоровой простоте и природной логике их существования. Не говоря уже о способности летать… Эх, а ведь сам он до сих пор летает во сне! Но о таком никому не расскажешь — засмеют.
— Раечка, я завтра на болота, ты помнишь? Все уже приготовил, выезжаю затемно, надо лечь пораньше… — кротко обратился он к жене, которая смотрела вечернее ток-шоу.
— Ну так спи, кто тебе не дает, — равнодушно отозвалась та.
Валентин Юрьевич вздохнул и поплелся в спальню. Ворочаясь в постели, он предвкушал завтрашнее приключение: возможно, ему повезет наблюдать брачный ритуал перепончатопалого песочника! Перед его внутренним взором встали забавные картины. Вот самец выкапывает ямки для будущего гнезда и прикрывает их пучками травы. При появлении самки он токует и начинает брачный танец — волочит по земле распростертые крылья, расправляет хвост и кружит вокруг предполагаемой партнерши. А затем высоко взлетает, зависает в воздухе, трепеща крыльями, и выдает мелодичную трель.
Валентин Юрьевич улыбался в блаженном полусне, как вдруг голос из гостиной заставил его прислушаться.
— Завтра уже, слава богу, — жена задушенно хихикнула. — Да спит он, Петруня. Ой, и не говори. Думаешь, знает? Ну, терпила, конечно, не такой орел, как ты… — Она опять захихикала каким-то не своим, гадким и заискивающим смехом. — Да-а-а… — Интонации стали мурлыкающими и оттого еще более омерзительными. — Котлет наверчу… с чесночком, как ты любишь… Ой, Петрунь, а давай на природу, а? Ну чего в этой духоте, завтра погоду хорошую обещают! А-ха-ха, нет, не на болото… Давай на наше место, ну, где на майские были… ага… договорились! — Раиса еще раз игриво подхихикнула и замолчала. Валентин Юрьевич перевернулся на другой бок и натянул на голову одеяло.
…И вот, наконец, долгожданная свобода! Воздух, простор! Отмахиваясь от задорно зудящего весеннего гнуса, Валентин Юрьевич выставлял штатив, когда из бокового кармашка чехла что-то выпало. Он нагнулся и поднял с земли малюсенькую коробочку, вроде как металлическую. Что это, откуда?Он отчего-то заволновался, ладони вспотели. На крышечке увидел какие-то загадочные символы — будто орнамент… или буквы? Он пригляделся внимательнее и… морок, иллюзия, самовнушение?! Причудливые линии сложились в странное слово, молнией сверкнувшее в мозгу. Все его существо вдруг пронизал необъяснимый, иррациональный ужас, и вместе с тем пришло сладкое, щекочущее предвкушение чего-то неотвратимого и прекрасного.
Это было слово МУТАБОР. Что-то смутно знакомое, волнующее звучало в нем, оно подняло со дна души какие-то отдаленные, стертые воспоминания… А еще — в нем сквозило что-то непоправимое, окончательное и грозное. Валентин Юрьевич погладил дрожащими пальцами загадочную коробочку. Плоская, легкая… Материал чудной — вроде алюминий… а вроде и не он. Вещица была очень красивой и очень необычной — он не мог ни вспомнить, ни вообразить, как она попала в его снаряжение. Раисе она принадлежать не могла, это он понял как-то сразу.От слова на крышечке веяло чем-то восточным, но не только, не только… Он облизал внезапно пересохшие губы и, отчего-то застеснявшись собственного смятения, как будто был пойман на чем-то постыдном, осторожно выговорил вслух: — Мутабор…
И мозг его взорвался. В долю секунды на него обрушилось все: его подлинное «я», его истинная сущность, долгие годы скрываемая так называемым «глубоким погружением». Прекрасные виды родной планеты, имя которой, произнесенное скучной, заурядной куклой, постылой оболочкой, послужило ключом к преображению, активировало код. И самое главное — память о Миссии разведчика, одного из множества таких же, засылаемых в далекие миры с целью сбора информации о тех, что пригодны к колонизации.
На один краткий миг он испытал ужас от мысли, что маленькая серебристая коробочка могла случайно затеряться, пропасть — и он прожил бы заурядную жизнь Валентина Юрьевича, бухгалтера и хобби-орнитолога… Но сразу сообразил — нет, активатор ждал своего часа и призвал его ровно тогда, когда пришла пора. Миссия продумана до мелочей, осечки быть не могло.Существо, еще минуту назад бывшее Валентином Юрьевичем, с облегчением сбрасывало с себя убогий камуфляж — слабое тело, ограниченный мозг, абсурдные мотивации ничтожного червяка, чванливо именующего себя «венцом творения». Ах, как же долго это продолжалось, и как невыносимо тяжело, оказывается, приходилось ему все это время! Теперь же нечто огромное и прекрасное вылуплялось из малюсенького неказистого яичка, которое только прикидывалось землянином.
В соответствии с протоколом, пробуждение настоящей личности запустило и внешнюю перестройку. Скелет начал вытягиваться и изменяться; ломая и безжалостно отбрасывая все прежнее, старое, отслужившее, тело через чудовищные муки обретало очертания гигантской хищной птицы. Зрение подскочило в тысячи раз: в первый момент глазам стало нестерпимо больно от этой непривычной, убийственной ясности. Но боль была неважна — восторг возвращения к себе искупал все. Черные, с металлическим отливом, перья вспарывали кожу рук… нет, уже и не рук вовсе — они на глазах удлинялись, превращаясь в небывалой величины крылья. Круглый череп уплощался; мягкие человеческие кости с хрустом трансформировались в крючковатый клюв, способный расколоть любой камень. Этот жуткий хруст звучал в его ушах музыкой.
Мутаборец был великолепным, грозным хищником — самые крупные земные птицы, вроде белоголового орлана с размахом крыльев в два с половиной метра, могли бы показаться крошечными птенцами рядом с ним. Его переполняло осознание своей мощи, упоение своей свирепостью — гордая раса воинов, покорившая тысячи цивилизаций, заговорила в нем во весь голос.
Вокруг внезапно наступила абсолютная, полная тишина. Смолкли, как по мановению волшебной палочки, те миллионы писков, трелей, стрекотов, шуршаний, кваканий и прочих звуков, обычно слышимых на болоте. Все живое инстинктивно ощутило присутствие невиданной прежде грозной опасности — хищника, подобного которому не появлялось тут еще никогда. Твари притихли, замерли, забились в норки и под кочки. Затаили дыхание. Он слышал биение их крошечных сердец. Он ощущал дрожь их беззащитных тел.…Это была далеко не первая его миссия. Но никогда еще не испытывал он такой дикой, яростной ненависти к обществу, в котором оказался. Его неприятие начиналось уже на уровне физиологии, и никакие уроки ксенобиологии не помогли бы преодолеть это глубинное отвращение к Чужому. Омерзительные с виду, ползающие по земле твари: голые, плосколицые, с крошечным мягким хрящиком вместо клюва и таким же убогим мозгом — как же противны были они ему!
Он выяснил о них все: типичная легкая добыча, им нечего противопоставить цивилизации гораздо более развитой и при этом сохранившей черты своих предков — прирожденных беспощадных хищников, идеальных биологических машин, созданных для убийства тех, кто копошится внизу.Путь эволюции на этой планете был алогичен и абсурден: он даровал зачатки разума низким, грязным, похотливым тварям, приматам — при том, что существа, отдаленно напоминающие его далеких пращуров, здесь тоже жили! Единственное, что как-то примиряло его с этим миром — та сложная смесь жалости и презрения, которую он испытывал к земным птицам. Сходства между ними было немного — но все же оно было. И оно наполняло его стыдом за это родство.
Но те обезьяноподобные существа, что находились на вершине уродливой эволюционной пирамиды, были много, много хуже… Гаже. О, с какой жестокой радостью обрушится на них Мутабор!
Перед его внутренним взором встала величественная картина — сколько раз ни проживай это, привыкнуть невозможно. Тысячи кораблей, сверкая серебром, ринутся сверху — неисчислимая и неостановимая рать. Вторжение… Что испытают аборигены? В какой-то момент растерянность от внезапного появления чужаков, во всем превосходящих обитателей Земли, озарится надеждой на Контакт: почти в каждом дикарском народце есть идеалисты, которые верят в добрые намерения пришельцев из космоса. Глупцы… Лететь через миры, через галактики — для чего? Чтобы пожать лапу недоразвитому, абсолютно непохожему на тебя существу?! Поделиться с ним технологиями, которые твой народ создавал тысячелетиями?! И что получить взамен? Образчики их гнусной культуры? Лживые и лицемерные рассуждения о «душе»? К добру и милосердию они не склонны даже друг с другом, уж он насмотрелся.
Впрочем, закончится все предсказуемо — так, как и должно закончиться. Охваченные страхом туземцы попытаются стрелять по кораблям, но защита тех столь сильна, что примитивные ракеты причинят вред лишь самим дикарям. И вот тогда до них начнет доходить… Он представил себе, как они будут разбегаться в панике, прятаться по щелям и норам, как эти… эти их тараканы, вот!
И наконец, самое прекрасное — квинтэссенция превосходства, могущества, боевого духа его родного мира — воздух наполняется шумом миллионов гигантских крыльев, небо чернеет от бесчисленного воинства. Громкий клекот и боевые кличи его соплеменников приводят в ужас оставшихся в живых врагов. Да они и не враги, они — добыча. Бойцы Мутабора давно не нуждаются в живой пище, как их далекие предки — зачем, если всегда есть синтезированная? Но иногда — например, во время Вторжения — они позволяют проявиться древнему охотничьему инстинкту. И тогда их необузданный гнев выплескивается на тех, кому не повезло стать жертвой. Впрочем, кто родился жертвой — станет ею, так или иначе. В это твердо верили его пращуры, верил и он сам. Устройство Вселенной таково, что все сущее в ней делится на хищников и добычу — что бы там ни говорили философы разных рас.
Все это произойдет — неизбежно и неотвратимо. А пока — забавно думать о том, что миллиарды людей мельтешат на поверхности планеты, не подозревая, что совсем скоро мощная и прекрасная волна Вторжения сметет их. Каждое из этих существ, озабоченное своими крошечными проблемами, еще не знает, что решение уже в пути — одно на всех. Не останется никого — ни самки, ни единого детеныша. И все следы их пребывания в этой Вселенной тоже будут уничтожены — таков порядок.
Он уже хотел было вызвать со дна болота свой корабль — серебристое чудо в самой совершенной на свете форме, форме яйца… как вдруг вспомнил кое о чем. Поразмыслил секунду и решил позволить себе маленькую слабость — речь шла всего о паре минут. Это не замедлит Вторжение и никак не повлияет на Миссию.
Он перебрал когтистыми лапами, приноравливаясь. Мощно взмахнул исполинскими крыльями и взмыл в небо. Радость полета, восторг от скорости наполнили все четыре огромных сердца, ликование вылилось в громкий клекот. Прекрасный, чистый, идеально подходящий воздух — ах, какая дивная это будет планета, когда на ней не останется людей! Пожалуй, он мог бы и сам поселиться здесь — когда-нибудь, когда выйдет в отставку и задумается о собственном гнезде.
Наслаждаясь силой своего совершенного тела, он взрезал воздух могучими крыльями и невольно любовался пейзажем, расстилающимся далеко внизу. Какое чудное место обитания досталось этим безмозглым тварям! Сколько статистически маловероятных факторов должно было соединиться, чтобы возникла эта уникальная атмосфера, этот разнообразный животный мир, этот дивный климат… И как же загадили планету эти паршивцы, как по-обезьяньи распорядились они собственным достоянием! Все это так типично для обезьян — омерзительнее этих существ разве что их потомки! Самое смешное в них то, что они считают себя ужасно разными — делятся на какие-то «страны» и «расы»! Как будто не все равно, какого цвета их отвратительная голая кожа! Столь тупое основание для классификации могли придумать лишь такие примитивные твари, как они. Тупее, наверное, только разные виды их полубессмысленного чириканья…
Когда на планете не останется и следа от их жизнедеятельности, она очистится; высокие технологии Мутабора преобразят ее поруганный облик, и она вновь сделается тем, чем была прежде — редким чудом, жемчужиной этой галактики. Когда-нибудь вся Вселенная станет похожей на его родной мир — и он был горд тем, что является частью этого великого проекта, что его миссия — лишь капелька в мощном потоке. Скоро он приведет Вторжение и сюда, на голову этой псевдоцивилизации… вот только уладит кое-что.
…Он знал, где их искать: в той жизни, в глубоком погружении — он с трудом вспомнил, что означало «на майские» — они были там, в рощице у скал, устраивали пикник. Еще не ярость, нет, только сладкое предвкушение ярости начало подниматься в нем; хищник пробуждался постепенно, но неумолимо… Его зоркие глаза заметили их сразу, с немыслимой для человеческого зрения высоты. До чего гадка эта их манера спариваться лицом к лицу! Сделав круг, он сложил крылья и пал на парочку сверху — как карающий камень, брошенный рукой рассерженного бога. Как сама неотвратимость.
Раиса успела заметить только огромную крылатую тень, на миг закрывшую собой солнце. Петруня не успел ни увидеть, ни почувствовать ничего: острые и твердые, как сталь, когти пропороли его насквозь, и хилое тело незадачливого любовника унеслось ввысь уже без признаков жизни. Хищник бросил его сверху на камни, опустился и одним движением оторвал у трупа голову. Затем развернулся к голой Раисе, которая окаменела, не в силах ни двинуться, ни закричать. Только слабое сипение вырвалось из ее горла, когда гигантская птица совсем по-куриному склонила голову набок, сверкая на нее яростным глазом.Рыхлая бледная плоть, плоская, как блин, морда примата с выпученными от ужаса глазами. «Он же не такой орел, как ты…» — донесся откуда-то из глубокого погружения противный мяукающий голос. Не орел. Не орел, о нет, не орел!!!
Ему вдруг захотелось, чтоб напоследок она узнала. Поняла. И он явил ей на миг лицо мужа — на один краткий миг.
— Ва… Ва… — заблеяла потрясенная Раиса, но жалкие эти звуки оборвал удар смертоносного клюва.Он позволил себе попировать немного — глупо было бы охотиться и не насладиться добычей.Затем с облегчением стряхнул с разума последние остатки жалкого Вали и взмыл в небо. Впереди было лишь чистое счастье — лететь, лететь, лететь…