Следы на песке

Он почти плакал, когда его, расплывшегося в кресле-каталке, подвезли к ней. Её новый кузов блестел, мотор гудел тихо и ровно, а шипованная резина шин так и просилась на магистраль.

— Мистер Чеховски, будете забирать машину сейчас? — спросили у него, а он посмотрел на работника сервиса как на умалишённого и кивнул. Как можно оставить на лишнюю минуту то, что даёт полноценную жизнь?

— Помогите мне пересесть, — только попросил он. Его сопровождающий без лишних слов нажал пару кнопок на передвижной панели, и два манипулятора ловко, но аккуратно подхватили Чеховски под руки.

Он никогда не был силён в ходьбе. Друзья из клуба нумизматов всегда удивлялись — он выглядел достаточно подтянутым, но относился презрительно к диетам и ни разу в жизни не расстался с автомобилем. Он ценил машину дороже, чем всю свою коллекцию монет, и не понимал, как можно променять скорость и комфорт четырёх колёс на две медлительные конечности. Многие были с ним солидарны — это их усилиями мир, приспособленный всегда для двуногих, стал равно приспособлен для четырёхколёсных.

Два шага от одного кресла до другого дались Чеховски с невообразимым трудом. Когда он опустился на такое привычное сидение, пот залил спину и лоб, хотелось скорее включить кондиционер.

— Мистер Чеховски, обязательно позвоните, если возникнут неполадки, — стандартно предупредили его. — Иначе двигатель может снова загореться.

— Обязательно, — прошептал он, гладя руль.

Вжать сцепление в пол, первая передача. Это ещё одно отличие его автомобиля от всех остальных — Чеховски ненавидел популярные нынче автомобили с автоматической коробкой передач.

Услышать, как внизу сыто урчит мотор. Медленно-медленно колонны, электронные табло и панели проплывали мимо, он снова знакомился с машиной, вспоминал её после трёх мучительных недель в кресле-каталке.

Чеховски вышел из восторженного оцепенения в двух кварталах от сервис-центра. Посмотрел на приборы. Бак — под завязку, температура в норме. А что там у нас?..

Он запоздало подключил к уже зажившей вене систему искусственной фильтрации крови — его собственные почки давно стали сродни балласту в организме, работая только тогда, когда предписания врачей не оставляли Чеховски другого выхода.

Пульс — девяносто, указатель ползёт из жёлтой области в оранжевую. Даже приятные эмоции вредны его сердцу. Давление сто тридцать на восемьдесят. В пределах нормы, но хотелось бы поменьше.

Как по заказу из-под кресла вынырнул суставчатый манипулятор-шприц. Одна инъекция, и сутки можно ни о чём не беспокоиться.

Температура тела в норме, утомления нет, а вот уровень глюкозы в крови оставляет желать лучшего — самое время для пары сэндвичей и чая.

На магистрали за жилыми кварталами он перешёл на пятую передачу. Снаружи мелькали рекламные щиты, заправки с цветастыми вывесками, свистел ветер, гоняя газеты и пищевые обёртки по асфальтовым площадкам, а в салоне — ровные плюс двадцать один, тихо, спокойно.

Низко вдоль магистрали на небольшой скорости шла платформа. Чеховски даже казалось, что он видит головы её пассажиров, выглядывающих за невысокие борта. Ему иногда становилось жаль этих несчастных, не способных по каким-то причинам преодолеть несколько километров между районами на собственном автомобиле и вынужденных пользоваться ногами и креслами-каталками вкупе с общественным транспортом. Таких «пешеходов», как называли их раньше, было немного, но обеспечить их всех личным транспортом город пока не мог. Иногда Чеховски был рад этому — иначе кто сопровождал бы его сегодня до автомобиля в сервис-центре?

Когда по сторонам магистрали вместо ровных площадок появились щиты отбойников, Чеховски неохотно переключился на третью передачу. Хотелось лететь, чувствовать скорость, слышать ровный гул мотора и шипение кондиционера, но городские правила требовали безоговорочного подчинения под страхом лишения прав на автомобиль. Для Чеховски это стало бы смертью.

Впереди и чуть сбоку села платформа — там за домами скрывалась посадочная площадка и парк воздушных такси. В небо взмыл зелёный сигнальный огонь — разрешение на старт, а следом понеслась узкая, как стрела, ракета.

Город жил неторопливой полуденной жизнью. У универмага на светофоре Чеховски встал в обычную здесь пробку, ещё три минуты потерял рядом с космодромом, пропуская колонну техники. Похоже, очередной рейс на Луну был не за горами.

Перед пунктом раздачи в его любимом кафе стояло всего две машины. Такие короткие очереди в обед — редкость, значит, горожане вновь в космопорте, на показательном запуске какого-нибудь технического чуда.

Чеховски не успел толком рассмотреть специальное меню, поэтому сделал свой обычный заказ — сэндвичи с говядиной и чай. Говядина оказалась на удивление свежей, чай — горячим, и Чеховски окончательно уверился в том, что сегодня фортуна на его стороне. Оставалось только заехать в офис, принять отчёт, а потом — на весь вечер в клуб к старым друзьям, табаку и картам. Он давно привык проводить свои вечера именно так — спокойно, степенно. Суета вызывала у него мигрень.

— Влад, это ведь ты?!

Из приятных обеденных размышлений его нагло вырвал высокий женский голос. Чеховски нехотя открыл глаза и повернулся к окну, пытаясь хотя бы для виду улыбнуться. Его, важного человека на серьёзном посту, и вдруг по имени? Он уже забыл, когда мог позволить себе такую фамильярность.

Она стояла — стояла! На ногах! — рядом с его машиной, склонившись к окошку. Он узнал её сразу, хотя она сильно похудела и выглядела болезненно. Галина... не то Стей, не то Стай. Он уже не мог вспомнить. Но её лицо всплыло в памяти мгновенно.

Тем летним утром он прочно увяз в пробке у дома культуры в Варне. Впереди на дорогу упала грузовая платформа, её угол, печально тянувшийся к небу, и массивные шестерни двигателей виднелись у перекрёстка.

— Я опоздаю к зубному! — по телефону возмущалась девушка в соседней машине, юркой красной малютке.

Чеховски понравился её автомобиль — чистенький, ухоженный. И... с механической коробкой передач, если судить по тому, как он трогался. Только после он обратил внимание на девушку. Она была на удивление красива — яркая, солнечная, интересная. Стройная, словно сошла со страниц учебника истории. Он никогда раньше таких не видел, особенно за рулём. Только в кино такие встречались, да и то редко.

— Вы чего-то хотели? — неприязненно спросила незнакомка, почувствовав его взгляд.

— Да, один вопрос, — он постарался натянуть улыбку. — У вас механика?

— Да, — она кивнула. Напускное высокомерие медленно сползало с её лица. — А почему вы спрашиваете?

Они тогда разговорились, и время в пробке пробежало незаметно. Чеховски даже пожалел, что платформу убрали настолько быстро.

Он попросил дать номер телефона, она дала без вопросов. И подписалась «Галина С». Он представился Владом и сказал, что у неё чудесное имя.

Позвонил он в тот же день после полудня — не удержался. Позвонил бы сразу, если бы позволяли правила хорошего тона. Галина долго мучила его ожиданием и длинными гудками в трубке, но всё раздражение исчезло без следа, стоило ему услышать её приветливый голос.

Они встретились и до вечера катались по городским улицам. Галина хорошо знала Варну, рассказывала что-то про здания, историю, но Чеховски не вслушивался и, тем более, не запоминал. С ней можно было говорить о чём угодно и бесконечно. С ней можно было забыть об образе занятого, важного человека, приехавшего в Болгарию на пару недель по настоянию врача.

Их встречи становились всё длительней, а потом превратились в ежедневную необходимость. С утра он провожал её на работу, в пять вечера провожал с работы до кафе, а после они до первых июньских звёзд катались по дорогам Болгарии, неслись с горы наперегонки, в облаках пыли мелькали у пляжа. Их машины посерели и изгрязнились, но на душе стояло чистейшее бело-звёздное утро.

Первая неделя пролетела, как счастливый сон. В субботу после кафе Галина отказалась ехать за город и пристроила машину неподалёку от парка.

— Что ты делаешь? — не понял Чеховски, в окно наблюдая за странными её манипуляциями.

— Пройтись хочу, — ответила она.

Он сначала не осознал, что она имеет в виду. Её слова дошли до него, только когда она вылезла из машины, легко, словно каждый день это делала, встав на ноги.

— Ты... ходишь! — страшно глянув на неё, выдавил Чеховски.

— Да, — она закрыла машину и выжидающе посмотрела на него. — Выходи. Пойдём, погуляем.

А он словно язык проглотил; шею тронул неприятный холодок.

— Влад? — торопила она. — Что с тобой? Тебе нехорошо?

— Я... — он знал, что должен это сказать, но никогда бы не подумал, что для этого потребуется столько мужества. — Я... не умею. Ходить.

— Не умеешь?.. — она, похоже, растерялась. — Как?.. Я думала, ты можешь. Ты не такой толстый, как те, кто не ходит, — она совсем смешалась, устыдившись своих слов. — Ой! Прости.

— Ничего, — он нервно сглотнул. — Знаешь, я никогда в жизни не ходил. Зачем мне это, если есть машина.

— Ну, — она замялась. — А зачем ты монеты старые собираешь?

— Хобби, — коротко ответил он.

— Вот и к ходьбе следует относиться так же. Ну, наверное.

— Но она ничего не даёт тебе, — возразил Чеховски. — Вот что ты можешь от этого получить? Только простуду и боль в мышцах. А монеты с каждым годом становятся ценнее.

Она опустила голову, изучая собственные туфли.

— Ты не прав, — сказала тихо, но он всё равно услышал. — Ладно, забудем. Давай сделаем так: я пойду по тротуару, а ты медленно поедешь рядом со мной.

Так они и гуляли: она шла чуть впереди и рассказывала, рассказывала, рассказывала. О том, как они с такими же «ходоками» ездили в горы, как шли в «поход» — это, значит, на своих ногах по бездорожью. Потом говорил он — о том, как его, пятилетнего, усадили за руль, как заказывали специальное кресло и монтировали особые педали.

Мимо них по широким аллеям парка катились автомобили — часто парочками, реже — по одному. А на тротуарах не было ни души, в трещинах плитки виднелась молодая зелень.

Они «гуляли» всю ночь и только утром вернулись к её машине, сделав хороший крюк по городу.

— Спасибо, — она отвернулась, доставая ключи. А он подумал, что ради такой девушки можно и привычками пожертвовать.

— Галя, — он позвал её, когда она завела машину. — Научи меня. Научи... ходить.

Она странно посмотрела на него, прищурилась... и вдруг улыбнулась. И от этой улыбки утро в его душе загорелось солнечным восходом.

Галина взялась за его обучение со всем возможным упрямством. Утром она вывезла его к пляжу и в тени тента заставила вытащить ноги из машины, сгибать и разгибать колени, пока мышцы не начали нестерпимо ныть. В первые неудачные попытки встать она ловила его и на себе тащила неповоротливое тело до сидения. Они отдыхали, пили холодную воду и пытались снова. И снова. И снова.

К вечеру Чеховски через нечеловеческие усилия смог сделать несколько шагов. И упал на скамью под тентом, истекая потом.

— Галя, ты сумасшедшая! — простонал он, схватившись за сердце. — И я сумасшедший. Мы с тобой совершенно рехнулись.

Она села рядом, вытянула ноги и призналась:

— Я не верила, что у тебя получится. Но теперь ты должен собой гордиться — ты очень легко учишься.

— Чем гордиться?! — он истерически засмеялся. — Тем, что учусь самому бесполезному делу в этом мире? Галя, я никак понять не могу, ты серьёзно?! Что ты нашла в этом странном... хобби?

— Не понимаешь? — она не сразу посмотрела на него, но когда их взгляды пересеклись, он ясно увидел, что она никогда не оставит попыток объяснить. — А знаешь, я тебе покажу.

Он ещё не успел опомниться, а она уже нашла где-то пляжное кресло-каталку, подкатила её ближе и решительно потянула его вверх. Чеховски всегда удивлялся, как в такой хрупкой на вид девушке умещается столько силы. Галя поднимала его настолько легко, словно он весил пару килограмм, а не центнер с лишним.

Кресло было горячим — похоже, весь день стояло на солнце. В такую жару не находилось охотников вылезать из прохладных автомобилей, чтобы потом сидеть на солнцепёке у моря. Море вообще горожан мало интересовало, куда большей популярностью пользовалось объёмное кино, шоу голограмм и разнообразные клубы по интересам.

— Галя, что ты делаешь? — Чеховски по-настоящему всполошился, когда она зашла за спинку кресла и покатила его из-под навеса к пляжу. — Что ты задумала?!

— Увидишь, — туманно ответила она. Чеховски показалось, что она улыбается, скрытое веселье звенело в её голосе.

Широкие колёса зашуршали по песку, за креслом тянулись две кривые борозды. Плоские крупные раковины зубчато торчали наружу, скрипели о пластик.

Они остановились в двух шагах от тёплых волн — высокая, прямая Галя, и он, сгорбившийся и задыхающийся.

— Галя? — он пытался обернуться к ней, посмотреть в лицо, но она уходила от прямого взгляда. — Галя! Что ты хочешь сделать?!

— Сейчас, — она вдруг опустилась на песок перед креслом и принялась расшнуровывать его спортивные тапочки. — Подожди всего минутку.

Он с немым ужасом смотрел, как быстро движутся её пальцы, как обувь мягко соскальзывает с ног, и как белеют давно не видавшие солнца ступни.

Она встала перед ним — тёмная фигура, а за ней — сине-лиловое море, сине-золотое закатное небо, рыже-золотой мокрый песок.

— Вставай, — он, щурясь от яркого света, уставился на протянутую ему руку. — Я же обещала показать, зачем хожу.

— Сумасшедшая, — прошептал он, а на лице сама собой загорелась шальная улыбка.

Жёлтый песок щекотал пятки. Ноги утопали в нём, Чеховски всё время боялся потерять равновесие, но каким-то чудом пока не падал. Он стоял, изредка шевелил пальцами, стряхивая налипшие песчинки, и смотрел. Синее-синее тёплое море, тёплый и мягкий песок — он впервые это чувствовал — и синее, бесконечно синее небо, далеко-далеко, без конца и края.

Он шагнул вперёд, как в пьяной горячке, не видя ничего, кроме яркой синевы. И ноги погрузились в прохладу мокрого песка там, где начиналась линия прилива. Он вскрикнул и плюхнулся на землю, безудержно хохоча. Рядом смеялась Галя, хватала его за плечи, тянула вверх. Их смех спугнул бакланов, рассевшихся на каменистой косе, несколько серых росчерков взмыли в небо.

На песке, там, куда не могли дотянуться синие волны, отчётливо виднелись две пары следов.

Он стал учиться ходить с удвоенным упрямством — не ради Гали, не ради смены привычек, а только ради яркой небесной синевы и песка под ногами. В его душе солнце сияло новыми идеями, новыми планами, новыми ощущениями. Он слушал рассказы Гали — о походах на пятнадцать, двадцать тысяч километров, и ужасался. Ведь это не два шага, даже не двадцать шагов, а целых сорок тысяч! В сорок тысяч раз усиленная боль мышц, в сорок тысяч раз больше капель пота на дряблом подбородке. Как человек может такое вынести?! Как хрупкая Галя смогла?

Сам он ходить не мог. Те несколько шагов, что он сделал в первый день, так и остались его потолком. Галя просила не пытаться прыгнуть выше головы, не мучить себя, но он упрямо продолжал истязать мышцы непривычной нагрузкой. Он боялся перегореть раньше времени, до того, как редкие пешие прогулки станут привычкой.

Галя смогла вывезти его из дома только в конце недели, заставив устроить себе передышку.

Кафе оказалось необычным. Вместо стандартных парковочных мест для автомобилей там под тентом расположился десяток столиков, большей частью пустых.

Галя помогла ему вылезти из машины и пересесть за столик. А он никак не мог поверить — в их четырехколёсном мире есть кафе для таких, как Галя, для таких, как он, для тех, кто может ходить!

Как во сне он слышал музыку, заказал какой-то коктейль для себя и для Гали. Она улыбалась тепло и ободряюще.

— Потанцуешь со мной? — вдруг предложила она, кивая в сторону пустой площадки перед баром.

— Что? — он не понял, слово было ему незнакомо.

— Подвигаешься под музыку, — привычно объяснила она и добавила, видя, что он все ещё не понимает: — Это почти так же, как стоять, только при этом надо двигать руками и иногда ногами.

— Давай ты лучше мне покажешь, — смущённо предложил он.

Похоже, ей очень хотелось «танцевать». А Чеховски сидел, смотрел и думал, что у тех, кто умеет ходить, очень странные развлечения. Столько лишних, бесцельных движений, какое в этом может быть удовольствие?

Ритмичная музыка оборвалась, и Галя подлетела к нему, хватая за руку.

— Ну что, пойдём?!

Он смотрел в её лицо и видел необычное воодушевление. Ей нравилось, действительно, нравилось это делать. И ему не хотелось лишать её этой маленькой странной радости.

— Знаешь, я лучше посмотрю. Мне очень нравится смотреть, как ты танцуешь, — соврал он.

— Хорошо, — она согласилась легко, словно не сомневалась в отказе. — Позовёшь, если заскучаешь? Поедем потом с тобой кататься за город?

— Поедем, — он кивнул, улыбнулся.

Странная эта Галя. Не похожа ни на кого другого.

Он пил коктейль и смотрел, смотрел на неё. Она не оборачивалась и на взгляд не отвечала.

Она странная, необычная, светлая. Имеет дурацкое хобби и не менее дурацкие развлечения. Но, он знал, такой женщины в его жизни не будет больше никогда.

Чеховски упустил тот момент, когда на площадке появился кто-то, кроме Гали. Этот молодой человек подошёл к ней, тронул за плечо. Она остановилась, радостно вскрикнула и вдруг обняла его. Его. Не Влада Чеховски.

Чеховски отставил коктейль. На безоблачное небо вдруг набежала тучка.

— Влад, познакомься, — Галя не заставила долго себя ждать, подводя своего, вероятно, старого знакомого к их столику. — Это Кирилл, в прошлом году мы вместе ходили в поход. Кирилл, это Влад.

— Очень приятно, — снова соврал Чеховски.

— Очень. Вы не будете против, — этот Кирилл был невообразимо вежлив, — если я ненадолго заберу у вас Галю?

— Влад, мы так давно не виделись, — неловко добавила Галя. — Всего на пару минуток, поговорить.

Чеховски согласился без вопросов — духу не хватило ей отказать. А мысленно он уже проклинал этот вечер, проклинал своё решение выехать куда-то из дома.

Они танцевали вдвоём, говорили, смеялись. Им было о чём поговорить, у них были общие планы. Их разговор затянулся не на пару минуток и даже не на полчаса. Уже темнело, когда Галя вернулась к Чеховски.

— Влад, прости, — она избегала смотреть на него, отворачивалась. — Я ненадолго отойду, провожу Кирилла до парковки. Просто он мой старый друг, здесь проездом, завтра уезжает...

— Но ты можешь прогуляться со мной, — не подумав, перебил Чеховски. — У нас ведь получилось тогда!

— Ты не ходишь, — то, что всё время вертелось на языке, наконец с него сорвалось. — А это уже не то. Я так редко вижу здесь людей, которые могут просто пройти со мной рядом, без окошка машины между нами, без инвалидного кресла. Влад, пожалуйста, пойми!

Он понял. Он всегда её понимал. Но, когда они вдвоём вышли из кафе, когда скрылись в зелёно-сиреневом полумраке парка, солнце в его душе заискрило, пошло пузырями, запульсировало. И взорвалось.

Они не вернулись даже к закрытию кафе — просто ушли слишком далеко и не смогли поймать ни такси, ни попутную машину. Чеховски ждал их до последнего, заказывая один и тот же коктейль, выпивая, заказывая новый. Ожидание мучило его, грызло душу.

Но настоящий ад для него начался, когда его очень вежливо попросили освободить столик. Он должен был самостоятельно встать и пройти целых двадцать два шага до машины. Он специально их считал, когда Галя вела его к столику.

Без сил вися на косяке двери, он проклял всё. Свои бессмысленные потуги стать таким же, как эти больные, свою больную привязанность, свои безумные мысли. Эгоистку, чёртову эгоистку Галю, эту болтливую, вёрткую девицу. Должно быть, она смеялась над ним, считала ущербным. И только потому, что она может ходить, а он, как все, как чёртовы миллионы жителей Земли, нет. Она всегда вела себя так, словно обладает каким-то тайным знанием. А на деле это знание — пустышка, умение правильно двигать конечностями. Бесполезное, глупое.

Он пришёл в себя глубокой ночью в машине. Кто-то, похоже, из жалости дотащил его туда. Он завёл автомобиль, выехал на дорогу. Солнца в его душе больше не было, но гнев исчез тоже.

Он больше ни разу никуда с нею не ездил. Она звонила, просила прощения, что-то кричала. Говорила, что Кирилл — просто друг, как друзья Чеховски из клуба нумизматов. Он соглашался, но к ней не выезжал.

Он бросил учиться ходьбе. Зачем это, если он так и не нашёл смысла? А следы на песке — это просто следы. Рано или поздно их всё равно слизнёт море.

Вскоре Галя перестала добиваться встреч с ним, и из Болгарии он уехал, даже не прощаясь.

Галя, совсем как десять лет назад, стояла рядом и чего-то ждала. Чеховски не мог говорить — язык отказывался слушаться.

— Влад? — снова, уже менее уверенно позвала она. — Влад, я не отниму много времени. Ты знаешь, сейчас правительство готовит положение о снятии тротуаров в центральном районе. Хотят расширить дороги. Мы собираем подписи в защиту тротуаров. Ты знаешь, это важно, многие люди хотят ходить.

Последние её слова отчего-то вызвали в нём ярость. Многие?! Кучка дураков, не считающихся с удобством миллионов! Эгоисты, самые натуральные эгоисты! И она такая же, ничем не лучше.

В выражении его лица ничего не изменилось, но Галя резко распрямилась, отступая от его автомобиля.

— Девушка, вы кто? Не мешайте людям обедать.

Он видел, когда выезжал из кафе, что она всё ещё стоит на прежнем месте. Она и в самом деле постарела, отметил он.

Уже позже, по пути к клубу из офиса, он устыдился. Зачем он отказал ей? Она немногого просила. Вон эти злополучные тротуары, узкие, в трещинах. Пользуются ими раз в год, ремонтируют того реже. Он сам никогда их не замечал.

Что это было? Упрямство? Глупое, как тогда, когда он тщетно пытался научиться ходить. Или зависть? Кто-то может почувствовать песок под ногами, а он — нет. А, может быть, он просто хотел отомстить Гале за злополучную ночь в кафе? Любого другого он стал бы презирать за такую мелкую месть.

Чеховски даже, совершенно случайно свернув не туда, проехал снова мимо кафе. Но никого там уже не оказалось.

Владислав Чеховски и сейчас живёт в своей небольшой квартире гаражного типа в северо-западном районе исполинского города. Сам он уже никуда не ездит: пару лет назад врачи запретили ему водить машину. Зрения не было, сил тоже.

Днём он слушает новости, аудиокниги и концерты классической музыки, вечером сиделка возит его в клуб нумизматов, откуда к одиннадцати часам он возвращается на такси. Он много курит, чем очень беспокоит своего лечащего врача, много ест, с чем тщетно бьётся его диетолог, и слишком часто играет в карты, чем тревожит многочисленных наследников его коллекции. Он каждую неделю переписывает завещание, похоже, находя в этом какое-то изощрённое развлечение. Каждый месяц ходит на приём к психологу.

Он солиден, угрюм и обладает крайне тяжёлым характером.

Но нет-нет, а по ночам иногда, очень редко, ему снится синее море, синее-синее, бесконечно глубокое небо, кружащиеся высоко бакланы, чья-то лёгкая и светлая улыбка и две пары следов на песке в синих волнах.