Зеркальщик

Сегодня как-то особенно не желалось вставать. Сквозь шторы светило солнце и в его лучах плавали пылинки, на которые тоже можно было смотреть долго и без устали, как на огонь и воду. Он и смотрел. И отчего-то вдруг захотелось созорничать. Максим глубоко вдохнул и дунул в эту лениво перекатывающуюся взвесь. Всё тут же взбудоражилось, и стало живым…

В коридоре зазвонил телефон. Он встал, снял трубку, и всё ещё заглядывая в комнату, любуясь коловращением бытия высвеченной пыли, проговорил,

— Алло. Вас слушают.

Мужской голос произнёс,

— Здравствуйте. Будьте любезны Максима Семёновича.

— Доброе утро. Я у телефона.

— Максим Семёнович. Это Вас беспокоит ваш клиент. Аркадий Алексеевич Старков, по поводу заказа.

— А, да-да… Вам необходимо подъехать ко мне в мастерскую, Аркадий Алексеевич. Надобно оговорить некие нюансы. Лучше всего во второй половине дня.

— Умгу. Я буду у Вас часа в четыре.

— Замечательно. Жду Вас.

— Всего доброго.

Положив трубку, Максим подумал: «Как быстро всё меняется в этом мире». Ещё каких-то семь лет назад он маялся без работы и без денег в поисках своего призвания и места в жизни. А сегодня он востребованный и популярный зеркальщик. Его время расписано на несколько недель вперёд, клиенты стоят в очереди и ждут его внимания.

Этот зеркальный бум начался лет двенадцать назад после публикации работ одного известного психолога, который искал новые методы в борьбе с депрессией. В одной из статей этот модный специалист описывал мысленный опыт по терапии, заключающийся в том, что у человека всегда под рукой находится его зеркало позитива, сделанное таким образом, что глядя в него, его владелец может видеть своё отражение несколько искажённым, но вызывающим у глядящего чувство удовлетворения собой, с обязательным всплеском положительных эмоций.

Сам автор особого значения этому своему умозаключению не придавал и использовал его лишь в качестве образного примера. Однако, как бывает довольно часто, игра разума воспринимается людьми, как непреложный факт и руководство к действию.

Вот тогда-то и стали появляться первые психо-зеркальные мастерские. Сначала кустарные, выполняющие, как тогда казалось, смехотворные, но хорошо оплачиваемые пожелания своих заказчиков. Со временем они переросли в мастерские с передовыми технологиями по производству зеркал сложных конфигураций и свойств.

Само зеркало стало сочетать в себе набор геометрических форм с различными поверхностями и производилось для определённого клиента в единственном экземпляре. И эта, как показалось вначале, странная прихоть, переросла в модное увлечение, которое к тому же давало надежду на благотворное влияние на психику.

Ровно в четыре вечера Старков вошёл в мастерскую и Максим подвёл клиента к его зеркалу. Изучив своё отражение, Старков высказал несколько незначительных пожеланий, и, улыбнувшись, сказал: «Вы, Максим Семёнович, просто волшебник. Честно говоря, я как-то не очень верил в эту затею, но теперь вижу — игра стоила свеч. Это ведь моё первое зеркало, и я, пожалуй, Вам закажу ещё пару образов».

Пообещав закончить работу на будущей неделе, и оставшись один, Максим сварил себе кофе и сел перед зеркалом Старкова, прикидывая последовательность работ. Он пил кофе и смотрел на лицо какого-то незнакомого человека, глядящего на него из зеркала. Максим к этому уже давно привык, глядя в чужие зеркала, он понимал, что, конечно же, невозможно увидеть в них своё истинное отражение. Это было невозможно изначально. Вот и сейчас, он узнавал себя в отражении, но и в то же время оно обладало совершенно не присущими ему чертами.

Этот образец был без сомнения наилучшим. И уже после, вспоминая этот день, Максим не мог понять, как так случилось, что тот душевный подъём от хорошо выполненного дела вдруг сменился зябкой тревогой, гнетущей и как казалось беспричинной. Только ночью, отложив книгу и выключив свет, лёжа с закрытыми глазами и, вспоминая дневные встречи и переговоры с заказчиками, до него дошла суть его необъяснимого страха.

Максим вдруг отчётливо понял, что не помнит своего лица. Он мысленно видел лица своих клиентов, то улыбающиеся, то сосредоточенные.

Обращаясь к нему, они будто говорили с серым пятном, на котором проступали какие-то неясные, размытые черты. Он чуть было не вскочил, чтобы побежать в ванную, к туалетному зеркалу, искать в нём самого себя, но удержался, подумав, что делает это раза по три в день, то бреясь, то приводя себя в порядок.

Видимо этот ежедневный ритуал, доведённый до автоматизма, уже не оставлял в нём существенного следа. Максим стал силиться припомнить какие-то особенные, присущие только ему черты.

Вот родинка на подбородке, глаза серые, нос прямой. Губы? Ну, губы, как губы. Не получалось только свести это в единое целое. Оставив дальнейшие попытки, посчитав их бесполезными, он вдруг вспомнил, как года три назад к нему в мастерскую зашёл мужчина, далеко не молодой, можно сказать, что и в возрасте, и ему, Максиму, ещё тогда подумалось: «Какое странное лицо у этого человека — неподвижное, будто затвердевшее… бесстрастное».

Посетитель немного постоял в зале, обведя взглядом незаконченные зеркала, молча, покачал головой и уже собирался выходить, когда Максим окликнул его и спросил, не желает ли он сделать заказ? Мужчина выдавил из себя: «Нет, — и уже взявшись за дверную ручку, обернулся и проговорил глубоким мягким басом, — Вы будьте аккуратней, молодой человек! Видите ли, баловство с отражениями дело опасное и человеку порой бывает тяжело, а то и невозможно справиться с этой силою». И вот только сейчас до Максима дошёл смысл того предупреждения.

Утро вновь было ярким и безмятежным. Максим немного полежал в кровати, любуясь вязкой пылью в луче света. Встал, для галочки подёргал руками, и пошёл умываться. Зайдя в ванную, он уставился в зеркало и долго на себя смотрел. Вот он — Максим Николин! Никуда не делся, и никакие черти его никуда не взяли!

День закружил его в заботах. Сначала приехал Старков, забрал своё зеркало и заказал ещё одно, для дома. «Чтобы было веселей просыпаться», — сказал он и, пожав Максиму руку, отбыл. Затем была дама, говорящая непрерывно, с напором, не о чём. Тыкала пальцем в расчерченные квадраты зеркала и настойчиво давала советы, бранясь техническими терминами…

Уже к вечеру, отпустив последнего клиента, он вспомнил свой ночной кошмар и того странного посетителя с каменным лицом, советующего быть ему осторожным. Да, но ведь была же карточка. Максим помнил, что уже почти выйдя на улицу, мужчина протянул ему визитку со словами: «Когда Вы потеряете себя окончательно — звоните». И он, поблагодарив, сунул её в карман, не удосужившись даже взглянуть на неё. Но будучи человеком хоть и не педантичным, но последовательным, Максим знал, что карточка эта не пропала, а где-то лежит, затерявшись в ворохе заказов, чертежей и накладных. Через несколько минут он её и нашёл. На ней было написано «Карл Фридрихович Рэулих. Коридорный». И немного ниже номер телефона. «Хм! Коридорный! — проворчал Максим, — спасибо, что хоть не половой!»

Ночь прошла без неприятных сюрпризов. Намотавшись за день, он спал крепко и спокойно. И всё стало вновь вставать на круги своя. Дни проходили в хлопотах и беготне.

Из приятных новостей случилось то, что среди его новых клиентов появилась одна молодая женщина, к которой Максим, как-то сразу почувствовал нежную симпатию. Он ощущал приятное влечение к Полине Александровне, нетерпеливо ждал назначенного ей часа, стараясь сдвинуть остальных клиентов на более поздние сроки, чтобы остаться с ней наедине.

И вот сегодня вечером, лёжа в тёмной комнате с закрытыми глазами, он вспоминал встречу с Полиной. Приятную беседу. Её красивый, тихий голос. Вот он протягивает руку, чтобы взять её за локоть. Она улыбается и поднимает на него глаза. И её взгляд упирается в серое размытое пятно над воротником его рубашки — в его новое лицо.

Максим вскочил с кровати и на сей раз, не раздумывая, побежал в ванную. Выключатель! Свет! Зеркало! Крупные капли пота на лбу! Испуганные глаза… Отдышавшись и умывшись холодной водой, он покачал головой, и пошёл в спальню, ждать первого луча солнца, чтобы успокоиться, и вновь вглядываться в медленно переваливающуюся пылевую взвесь, ставшую для него, будто бы домашним любимцем — забавным, неуклюжим, хотя и капризным.

После этой ночи, навязчивая картинка стала повторяться постоянно. Максим перестал спать. Он боялся провалиться в сон, так как ожидал, что там его караулит его серое воплощение. Безликое. Безглазое. Безумное…В конце концов, он решился звонить Рэулиху, надеясь на спасительный «авось» и обнадёживающий «а вдруг».

Встретились они у Максима в мастерской, после рабочего дня. Рэулих за эти годы вроде бы совсем не изменился. Конечно, Максим видел его только раз, да и то всего несколько минут, но вот голос уж точно был тем же.

— Вот Карл Фридрихович… Пришлось Вас побеспокоить. Прямо скажем, беда!

— Да. Беда, беда… Ну, поведайте, что с Вами произошло. Мне надо понять, где Вы застряли, и как нам быть дальше.

Максим стал рассказывать Рэулиху о своих невзгодах, и во время рассказа неизменно ловил себя на мысли, что совершенно спятил от своей бессонницы и пережитых волнений, если говорит всё это совершенно незнакомому человеку. Словно прочитав его мысли, Рэулих пробасил,

— Это ничего. Ничего. Вы не волнуйтесь. Это ведь даже хорошо, что мы едва знакомы. Уверяю Вас, так гораздо проще.

И после этих слов Максим махнул рукой на своё здравомыслие и рассказал всё о своих видениях и страхах. Рэулих выслушал Максима, не перебивая, спокойно и бесстрастно. И когда тот закончил, после минутной тишины, спросил,

— Максим, скажите, а у Вас была бабушка?

— Какая ещё бабушка?

— Ну, бабушка. Ваша бабушка. Та, что обычно читает сказки и кормит горячими пирожками.

— А! Бабушка?! Ну, да… у меня была очень хорошая бабушка. Добрая и мудрая.

— Ну, вот видите! А разве Вас ваша бабушка не учила, что брать чужое — это нехорошо?

— Эээ… Ну…

— Вижу, что учила. Но видимо не смогла всё объяснить до конца. Родителям в это время обычно не до того. Видите ли, Максим, Вы нахватали на себя слишком много чужого. Да Вы и сами это чувствуете. На Вас слишком много чуждых Вам «слоёв», а оттого-то Вы и стали, образно говоря, задыхаться. Случилось так, что наша мораль, пытаясь уберечь нас от недостойных поступков, почти всегда определяет жертвой того, кто лишается «чего бы то ни было», и он соответственно становясь «беднее», вызывает сострадание и считается менее защищённым перед ударами судьбы. И в связи с этим, более древний призыв — «не бери чужого», стал отождествляться с более поздней заповедью — «не укради». Хотя первоначальный был адресован в качестве предостережения во благо человеку приобретающему, а значит по нашей морали, успешному, а отнюдь не сирому. Ведь согласитесь, что стоит лишь пренебречь законом меры, как последствия какого-либо переизбытка не заставят себя долго ждать. Вот и Вы сейчас, можно сказать, человек даже слишком «богатый». В Вас сейчас вмещены сотни образов, но на Вашу же беду, совершенно чужих Вам сущностей. Вы будто бы оказались в толпе, а значит, потеряли свою индивидуальность.

— Но ведь я же сделал это ненамеренно, без умышленного желания…

— Всё дело в том, что желание в нашем мире вещь совершенно пустая. Оно рождает мечту, которая может либо сбыться, либо не сбыться. А всё, что прибывает в границах «или–или» не является направленной творящей силой. Имеет смысл только то, что ты берёшь и что отвергаешь, осознанно избегая перенасыщения, а значит и плесени, и гнили. Ну, а теперь разрешите все-таки представиться — Карл Фридрихович Рэулих. Коридорный. Я буду Вашим проводником в том пространстве, где Вы имели неосторожность нахватать всё, что попадало Вам под руку. Вам предстоит пройти по зеркальному коридору, срывая и отбрасывая с себя налипшую на Вас слизь, до тех пор, пока Вы не ототрётесь дочиста. И вот тогда я вытащу Вас из этого лабиринта.

Рэулих встал и начал расставлять по комнате зеркала, вежливо отказавшись от помощи. Затем поставил в центре стул, и, показав на него Максиму рукой, сказал,

— Прошу садиться. И пожалуйста, помните, что в этом бесконечном коридоре Ваше сознание будет иным, но Вы должны твёрдо помнить, что пришли туда только за тем, чтобы брать или отвергать, в большей степени отвергать! Без сожалений, сомнений, и прошу прощение за грубость — без всяких соплей!

Максим сел на стул и стал смотреть в зеркала. Сначала всё было спокойно и размерено. Он будто бы осваивался в непривычной обстановке, не торопясь, с опаской, на ощупь. Несколько успокоившись и осмелев, стал пробираться всё глубже и глубже, пока яркая вспышка на мгновение не ослепила его.

И вот после этого всё вокруг пришло в движение. Воздух стал плотным и колючим. Максим почувствовал нарастающее ускорение, с которым уже не мог совладать. Он схватился ладонями за лицо. Было ощущение, что при этой бешеной скорости встречный ветер стал твёрдым, и вот-вот сорвёт с него кожу. И ещё кто-то кричал, пытаясь прорваться через всю эту кутерьму. Настойчиво, требовательно, с надрывом, пока Максим не понял, что это голос Рэулиха,

— Руки! Убери руки!

Максим с трудом оторвал от лица ладони, и ветер тут же сорвал с него, как ему показалось всю плоть. Он хотел обернуться, чтобы увидеть вырванное мясо, но голос уже гремел,

— Не смотреть! Не смотреть!

Так продолжалось довольно долго, пока всё вдруг не стихло и не замерло, внезапно, как и началось. И в полной кромешной тишине Максим услышал другой голос, уже давно подзабытый, но бесконечно родной. Из детства.

— Не бери это, внучок! Не бери! Накой оно тебе? Одна морока потом будет!

Рэулих стоял, склонившись над раковиной и мыл руки. Максим обессиленный лежал на диване и пытался ощутить в себе перемены. Но сил хватало только на то, чтобы закрыть глаза и с удовольствием видеть своё лицо, улыбающееся и чуть насмешливое.

— Карл Фридрихович!

— Вы помолчите пока Максим. Всё уже хорошо. Чёрт знает чего и сколько на Вас налипло. Но теперь всё будет в порядке.

***

Полина стояла перед своим зеркалом и старалась не хихикать. Максим делал вид, что вроде бы, как бы и сердится. Сам же получал от всего этого спокойное тёплое удовольствие. Но, в конце концов, шикнул на чрезмерно непоседливую клиентку и попросил указать квадрат, в который она бы хотела внести изменения. Они стояли друг перед другом, с разных сторон полупрозрачного зеркала, в котором Полина видела своё отражение, а он только её, живую и необыкновенно привлекательную.

Утром, когда Максим проснулся, он сначала подумал, что Полина ещё спит, но потом почувствовал какое-то едва уловимое движение.

Он приподнял голову и увидел, как её ладонь медленно скользит сквозь солнечный свет, как бы поглаживая в нём ворочающееся существо. Она резко повернула к нему лицо, чмокнула в нос и сказала,

— Его зовут Пузька!

— Ну, Пузька, так Пузька, — согласился Максим и подумал, — Надо бы позвонить Фридриховичу и спросить, возможна ли обоюдная шизофрения на основе превращения клубка пыли в Пузьку?!

И с блаженством закрыв глаза, улыбнулся…