Лихорадка и мандарины вприкуску

В дверь перестали звонить и после недолгой паузы оглушительно затарабанили.

Я выждал ещё несколько минут, но настойчивый грохот не прекращался. Голову наполнил глухой металлический гул. Сил реагировать не было. Хотелось провалиться в беспамятство и беспробудно проспать хотя бы сутки, но непрекращающийся стук мешал это сделать. Неимоверным усилием воли я собрал воедино растёкшееся по кровати тело и толкнул его к источнику звука.

— Проваливайте, — крикнул я в замочную скважину. — Я ничего не заказывал, и мне ничего не нужно.

— Открывай, старик, — радостно потребовал знакомый с детства голос. — Не дело в такую ночь одному дома сидеть.

Я многое мог бы рассказать ему о том, что дело, а что нет, когда после трёх неделей аврала сил остаётся лишь на то, чтобы запихнуть в себя хоть что-то съедобное и доползти до кровати, но по опыту знал, что толку от этого не будет. Есть люди, которым проще отдаться, чем объяснить, почему ты не хочешь этого делать.

Вздохнув, я щёлкнул замком и потянул за щеколду.

Дверь тут же распахнулась, и в мои руки влетел хлипкий пакет с небольшими, ярко оранжевыми плодами.

— Держи. Какой Новый год без мандаринов? — всё с тем же наигранным воодушевлением проорал Димон и проскользнул в мою каморку.

Я поплёлся следом, вяло матерясь про себя.

Идиотский, устаревший, чуждый нам праздник.

Какой Новый год может быть тут, на Марсе? Если сутки здесь практически равны земным, то год почти в два раза длиннее. Разве что, марсианский. Но его, почему-то никто не празднует. Зато неизменно находятся люди, синхронно с земными детишками наряжающие искусственные ёлки, радостно пьющие пузырящийся алкоголь из высоких бокалов и смачно жующие выращенные в оранжереях земные фрукты.

Я предпочитал не вспоминать, что до недавнего времени сам был таким. Был, но перестал. Взрослые заботы целиком поглотили меня, выжав из сердца и души всё лишнее и ненужное.

— Давай, старик, давай, — подзадоривал меня Димон. — До боя курантов совсем мало осталось. Чисти мандарины, а я за бокалами.

Сил сопротивляться не было. Я уселся за стол и принялся срывать оранжевую кожуру с нежных, чуть влажных плодов.

Руки механически выполняли несложную работу, а в голове и на душе было пусто. Как было пусто уже почти полгода. Даже проскользнувшая в комнату вслед за Димоном Маша не вызвала никаких эмоций.

Вот, ведь, забавно. Я мучился, страдал, раздумывал о самоубийстве, когда она ушла к нему, а сейчас, мне было совершенно всё равно. Я глядел на девушку, которую ещё недавно безумно любил и не испытывал никаких эмоций. Ни радости, ни ревности, ни жалости к себе, ни грусти. Неужели так быстро всё перегорело? Или это работа высосала меня досуха, не оставив даже капли чувств на обычную жизнь?

— Ну что вы как на похоронах? — нарушил тишину вернувшийся из хозблока Димон. — Праздник-то нынче какой! Время веселиться, радоваться да желанья загадывать.

Он посмотрел на часы, на несколько секунд замер и радостно провозгласил:

— Как раз вовремя, тютелька в тютельку.

Раздался негромкий хлопок, игристое вино, журча, побежало по стенкам бокалов.

— С Новым годом, с новым счастьем! — выкрикнул Димон, поднимая свой бокал.

Я повторил праздничную мантру и последовал его примеру. Звякнуло хрупкое стекло. Холодная, пузырящаяся жидкость мягко защекотала пищевод.

— Да ты закусывай, закусывай. Отличные мандарины. Спецдоставка из кратера Кассини. Еле урвал на финальной распродаже. Даже подраться немного пришлось.

Я послушно оторвал пару долек и отправил в рот.

Кожура легко лопнула на зубах, рот наполнился кисловатым, чуть терпким соком. Но сочная, фруктовая сладость, быстро отошла на второй план, уступив место дыму костра и аромату вяленого мяса.

По спине пробежали мурашки, лоб покрылся испариной. Я замер, поглядывая на гостей.

— Ну как? Стоят они своих денег?

Я кивнул, запуская в рот очередную порцию фрукта. Мне очень хотелось бы ошибиться, но и она оказалась с привкусом копчёной ветчины.

Димон уплетал мандарины за обе щеки и нёс что-то глупое и праздничное. Машины щёки порозовели, а глаза заблестели. Она снова стала именно той девушкой, в которую я когда-то влюбился. Моё сердце бешено колотилось в груди, но совсем не из-за этого.

Я отхлебнул из бокала и снова почувствовал привкус дыма и специй.

Сомнений быть не могло, у меня первая стадия мясной лихорадки. Максимум через сутки температура поднимется до сорока, радужка глаз пожелтеет, тело покроется язвами и диагноз станет очевиден не только мне. Но пока у меня есть время что-нибудь предпринять.

Спасибо ребятам. Если бы не они, я бы обнаружил, что болен, только завтра утром, когда было бы уже слишком поздно. Но сейчас они помеха. Как бы их поскорее выпроводить?

Я изучающе посмотрел на Димона.

— Что-то не так, старик?

— Устал я что-то. Три недели, считай, из-за рычагов не вылезал. Мне бы поспать чуток.

— В такую ночь? Забудь. — Он хлопнул меня по спине. — На том свете отоспимся.

Димон и не подозревал, что его пророчество может сбыться очень и очень скоро.

Пожалуй, они не уйдут. По крайней мере, быстро. И если я не найду способа от них избавиться, то непременно заражу. Когда там лихорадка становится заразной? Вроде бы, больной становится опасным для окружающих, когда нормализуется работа вкусовых рецепторов, и начинает подниматься температура.

Вкус дыма колом стоял в горле, будто я залпом выпил стакан шотландского виски. Значит, час-другой у меня точно есть.

— Тогда надо накатить, — согласился я. — Ты принёс, что-нибудь покрепче, чем эта газировка?

— Ты что? В Новый год принято…

— Какая разница, что там, на Земле принято? Без абсента я засну через пять минут прямо тут, под столом.

Я добавил в голос капризности и широко зевнул, хотя сна не осталось ни в одном глазу. Кровь бурлила, сердце бешено гоняло её по жилам, в пустой ещё недавно душе шевелились давно забытые чувства, самым сильным из которых был страх.

— Ладно, я сбегаю, — пожал плечами Димон.

— Сам схожу. Вы, всё-таки, гости. Тем более, ты не знаешь, кто и где здесь приторговывает.

— Гриш, погоди…

— Сиди, не дёргайся. Я быстро. Будьте как дома. — Я взял со стола пару мандарин и сунул в карман и пояснил: — Барыгу с праздником поздравлю. Они любят знаки внимания.

Не слушая возражений, я выскочил за дверь и, подумав, заблокировал замок. Пусть посидят внутри. Так точно не бросятся меня искать и не натворят глупостей.

Быстрым шагом я направился к пневмовокзалу. Если и попытаться где-то укрыться, то в одном из независимых кратеров. Индеворе, например, или Поллаке. Там достаточно мест, где можно самоизолироваться, и никто не станет меня сжигать, как только узнает диагноз.

Да, мясная лихорадка — опасная и чрезвычайно заразная болезнь со смертностью под восемьдесят процентов, но превращать в пепел всех, у кого едва пожелтела радужка и выскочила сыпь на щеках — это, на мой взгляд, перебор. Один из пяти заболевших вполне может выздороветь, даже без особого ухода. Зачем же лишать людей даже крошечного шанса на жизнь? Я не голосовал за этот дурацкий закон и был рад, когда несколько независимых кратеров его не ратифицировали. Как знал, что самому придётся искать там спасения.

В коридорах было людно и шумно. Казалось, половина колонии вывалила на узкие улочки. Пьяные компании в мишуре и красных колпаках, виляя от стены к стене, пели песни и настырно лезли обнимать прохожих. Я с ловкостью первоклассного раннинбека подныривал под распростёртые руки, упорно пробираясь к вокзалу.

Где-то на середине пути требовательно завибрировал коммуникатор. Звонил Димон. Видимо, решил поинтересоваться, где меня черти носят. Странный человек. Жив, здоров, ест мандарины и пьёт вино в компании красивейшей девушки планеты. Зачем ему я?

Я сбросил звонок и ускорил шаг. Надо было спешить.

У самого вокзала я разломал мандарин и забросил в рот пару долек прямо в кожуре. Порядок, мясной вкус никуда не делся. Значит, время ещё есть.

Про себя я решил, что как только мандарин станет просто сладким, я сдамся первому же встречному милиционеру. Не хочу бороться за свою жизнь ценою чужих. Но пока есть шанс, пока прохожим ничего не угрожает…

Странное животное человек. Час назад смертельно уставшим я лежал на кровати и не хотел жить. Точнее, не видел в жизни ни смысла, ни цели. Но стоило смерти лишь слегка сдавить моё горло костлявой рукой, как я уже готов зубами вцепиться в небольшой, крошечный шанс выжить. А зачем — потом разберёмся.

Я подошёл к одному из билетных автоматов и попытался вбить станцию назначения. Руки дрожали, пальцы прыгали по клавиатуре. Я ввёл то ли четвёртую, то ли пятую букву неправильно, промазал по клавише удаления предыдущего символа, попал, потом опять ввёл букву неправильно и тут же случайно удалил все символы вплоть до самого первого. Переведя дух, я решил, что эта игра может длиться вечно и прошёл к кассам.

— Мне в Поллак на ближайшую капсулу, — сказал я сорвавшимся голосом девушке за толстым, пуленепробиваемым стеклом.

— К сожалению, на Поллак все билеты закончились, — виновато сказало она.

— А на Индевор?

— Тоже.

Снова задрожал коммуникатор. Я раздражённо отключил вибрацию и продолжил:

— А куда есть, чтобы там отели были и культурная программа какая-нибудь?

— Никуда, наверное. — Она пожала плечами. — Новый год.

— Что, ни одного билета? А зачем вы тогда здесь сидите? Для красоты? — Начал свирепеть я.

Кассир виновато улыбнулась и развела руками.

Подавив желание сказать ей что-нибудь обидное, я отошёл в сторонку.

«Бежать, нужно бежать» красной лампочкой пульсировало в голове. Волнами накатывала паника.

А куда бежать?

Улететь в ближайшее время не получится. Залечь на дно в своей берлоге — тоже. И потом, вентиляция у меня общая на весь блок. Воздух проходит лишь через грубые фильтры очистки и озонатор. Лихорадка их не боится и в два счёта охватит весь квартал. Устаревшая система вентиляции в нашем куполе, самом старейшем из куполов Марса, и была одной из основных причин принятия самого жестокого на планете закона по противодействию распространению мясной лихорадки. Я всё понимаю, но жить-то хочется. И что самое удивительное, с каждой минутой всё больше и больше.

Я забросил в рот ещё пару долек мандарина.

Как ни странно, вкус специй и костра успокоил и вернул в конструктивное русло.

А так ли не получится? Не может же девушка-кассир держать в голове текущую информацию по всем ближайшим рейсам, а терминалом на моих глазах она не пользовалась.

Внимательно изучив табло отлёта, я подошёл к автомату по продаже билетов и принялся планомерно проверять рейс за рейсом. Руки больше не дрожали. Мозг был ясен и чист. Очень быстро я убедился, что в ближайшие четыре часа улететь можно только к кратеру Виктория. Он мне не подходил. Слишком мал там купол. Система очистки там единая и полноценно изолировать меня можно будет разве что снаружи. В вездеходе или скафандре.

Я прекратил терзать автомат и задумался.

Если нет возможности пережить острую фазу болезни в одном из жилых куполов, то единственный выход — попытаться побороть лихорадку вне них. Длится она около двух недель. Значит, мобильные средства жизнеобеспечения вроде скафандра или марсохода не подходят. Что остаётся? Правильно, мини-купола на шахтах, фермах или оранжереях. Однако в каждом из них живут. Готов ли я ради призрачного шанса выздороветь убить большую часть ни в чём не повинных людей?

Кстати, а в каждом ли?

Я улыбнулся, разломал следующий мандарин и забросил в рот половину. От запаха дыма, шибанувшего в нос, я чуть не задохнулся, но улыбаться не перестал. Мне была известна шахта, где никто не жил. Последние три недели я как раз и занимался эвакуацией персонала из неё и консервацией систем жизнеобеспечения.

От былой разбитости и усталости не осталось и следа. Бодрым шагом я заспешил к ангару аварийной службы.

По пути заскочил в знакомый магазин. Виданное ли дело, две недели питаться одним воздухом? Тем более, выздоравливающему организму нужно хорошо и разнообразно питаться. То, что мой организм будет непременно выздоравливать, сомнений не было никаких.

— Спиртного нет, закончилось, — сходу сообщил мне продавец.

— Этого добра у нас как раз завались, — успокоил его я. — Мы с закусками не подрассчитали. Приходится мандаринками водку заедать.

В доказательство своих слов, я достал из кармана дольку и забросил в рот.

— И много вас там?

— Да почти вся бригада. Празднуем окончание аварийно-спасательных работ. Так что доставайте всё что есть. Хлеб, сыр, колбасу, соленья. Ну, вы знаете.

Продавец кивнул. Он действительно знал. Один древний поэт верно подметил, что кто до смерти работает, тот до полусмерти пьёт, и с тех пор мало что изменилось. По крайней мере, у нас, на Марсе. А кто работает больше, чем спасатели во время катастрофы?

Быстро побросав припасы в тележку и пообещав её завтра вернуть, я заспешил к проходной.

— Забыл что, Гриша? Ты же часа два как сменился, — спросил охранник, пристально глядя на мою тележку.

— Да вот, решил Новый год с коллективом отметить. Угощайтесь.

Я протянул ему остатки мандарина. Фрукт он взял, но пропускать меня не спешил.

— Что-то я не слышал, чтобы кто-то отмечать собирался.

— Так оно только так и бывает. Никто, вроде, не собирается, а стоит первую открыть, и понеслась езда по кочкам.

— И спиртного я у тебя в тележке не вижу…

По части подозрительности охранник мог бы посоревноваться с ревнивой женой начальника нашей службы. Говорят, она не только тщательно обыскивает его карманы и сумку, но и придирчиво изучает соринки на одежде, нюхает причёску и галстук, берёт пробы пыли с подошв. Не женщина, а Пинкертон в юбке.

— Так его я загодя припрятал, а с закуской вот неувязка получилась.

Охранник повёл носом, будто мог отсюда учуять припрятанную мною водку. Похоже, вся его бдительность была направлена на то, чтобы угоститься не только мандаринкой.

— Пропустите, дадь Ром. А я вам стаканчик вынесу.

Следы мучительной борьбы отразились на его морщинистом, слегка одутловатом лице.

— Не положено. — Долг неожиданно победил. — Начальник охраны лично проходил сегодня, велел не допущать празднеств и безобразий. Обещал позже ещё раз проверить.

Так вот оно что. И зачем было выспрашивать, если такой принципиальный?

Опять этот мерзкий Новый год подкузьмил, будь он неладен. В любой другой день Роман Игнатьич даже взглядом меня не проводил бы. Или проводил бы лично и до самых дверей в надежде присоединиться к безобразиям и прочему пьянству. Но тут мы имеем прямое указание и угрозу увольнения. Против такого не попрёшь.

Я полез в карман за долькой мандарина, но там было пусто. Я вспомнил, что остатки моего быстротеста минутой ранее перекочевали в жилистые руки несговорчивого цербера.

Сердце пропустило удар и застучало с удвоенной силой. Вдруг уже началось, а я ничего не знаю? Волна паники накрыла с головой. На лбу выступил пот. Щёки покраснели. Показалось, что температура начала стремительно подниматься. Нужно было срочно проверить работу вкусовых рецепторов.

Я схватил с тележки кулёк с конфетами, подаренный расщедрившимся продавцом, развернул одну и забросил в рот.

Карамель. Сладкая, слегка приторная.

Зубы вгрызлись в твёрдую, скользкую оболочку, она хрустнула, поддавшись, и на язык выплеснулась начинка. Яблочно-сливочная. С нотками корицы. Но ни дыма, ни других специй в ней не чувствовалось. Как и мясного привкуса.

Вот оно, началось.

Теперь счёт пошёл на минуты.

— Пропусти, дядя Рома, — то ли просипел, то ли простонал я. — Ведь, сдохнешь же.

— Ты мне угрожать вздумал, сопляк?

Охранник отступил на шаг и потянулся за свистком, висящим на груди.

В голове что-то щёлкнуло и перемкнуло. Я неведомо как тут же оказался рядом с ним.

Левая рука вцепилась в злополучный свисток, а правая выхватила из тележки жестянку с маринованными грибами и опустила её охраннику на голову.

Тот закатил глаза и рухнул на пол. Следом полетела погнутая, запачканная кровью банка.

Я ринулся к тележке и, протащив её вдоль распростёртого тела, втолкнул в двери проходной.

В голове пульсировала единственная мысль «только бы успеть, только бы успеть».

Мой вездеход стоял там же, где я его оставил и даже не остыл до конца.

Я быстро забросил в него еду, пару запасных баллонов с кислородом, скафандр и рванул к шлюзу.

— Причина выхода наружу? — скучающе спросил диспетчер.

— Аварийно-спасательные работы.

— Не вижу наряда.

— Наряд экстренный. Без регистрации. Разгерметизация пятой фермы.

Тишина.

Видимо, проверяет информацию.

Наше руководство сейчас недоступно. Ферма тоже, скорее всего. Там рано ложатся. Дежурный ни ухом, ни рылом, но приказ мог прийти и минуя его. Особенно если ситуация критическая.

И что они? Будут будить руководство и пытаться связаться с фермой? Это время, время и ещё раз время. А там могут гибнуть люди. На кого потом повесят эти горы гипотетических трупов? Готов ли диспетчер к такой ответственности?

Я закусил губу, чтобы не выругаться. Пальцы, сжимающие рычаги, побелели от напряжения.

— Выход наружу разрешён.

Правильное решение.

Люди в любом случае важнее.

Вездеход взревел, вгрызаясь гусеницами в рыхлый грунт. Его немного занесло, но я быстро выправил курс, ввёл данные в автопилот и перевёл дух.

Дело сделано. Через пару часов я буду на месте. Сознание к тому времени не должно сильно помутиться. Сил вполне хватит, чтобы выгрузиться и обустроить себе берлогу.

Начнут требовать, чтобы вернулся — вскрою карты, опишу ситуацию. Что они мне сделают? Пока не выздоровею — ничего. А потом видно будет. Глядишь, лазарет в законсервированной шахте открою. Стану чумным доктором.

Вот только с дядей Ромой некрасиво получилось.

Перед глазами всплыло распростёртое на полу тело, остекленевшие глаза, текущая по редким, седым волосам чёрная кровь.

Чтобы отвлечься от тягостной картины, я взглянул на коммуникатор.

Двадцать пять пропущенных.

Димон. Димка. Димыч.

По телу пробежала тёплая волна.

Кажется, тысячу лет назад он без приглашения припёрся ко мне с шампанским и мандаринами и тем самым спас жизнь. По крайней мере, дал шанс за неё побороться.

Я нажал на вызов.

— Гриша, ты где? — тут же ворвался в тесную кабину вездехода взволнованный Димкин голос.

— Со мной всё хорошо, не волнуйся. Спасибо тебе…

— Где ты, твою мать?

— Мне надо ненадолго отлучиться. Я видишь ли… немного приболел, но…

— Это была шутка, розыгрыш. Ты меня слышишь?

Я слышал, но не понимал.

— Ты не болен. Мы решили подшутить над тобой и шприцом вкололи в мандарины маринад и жидкий дым. Ты здоров. Понимаешь?

Я всё равно не понимал.

Допустим, Димон быстро понял, почему я пустился в бега, и у него было достаточно времени, чтобы придумать эту идиотскую историю с розыгрышем. Но зачем, зачем она ему? Почему он всю ночь трезвонит мне, чтобы поделиться этой странной и совершенно неправдоподобной выдумкой? Как я могу поверить, что мой единственный друг подложил мне такую свинью? Заставит бросить дом, работу, пуститься в бега, убить ни в чём не повинного сторожа.

И тут меня осенило.

Самовнушение, эффект плацебо. Машка всегда верила в такие штуки. Они пытаются убедить меня в том, что я не болен, в надежде на то, что организм в этом случае легче справиться с лихорадкой.

Смешные и наивные люди.

Если бы всё было так просто, то врачи давно бы лечили людей сказками, а не лекарствами.

— Спасибо вам за всё, — дрогнувшим голосом сказал я. — Я обязательно вернусь, и мы выпьем шампанского с мандаринами.

Дав отбой, я выключил коммуникатор. Некоторое время он мне не понадобится.

Сердце кольнуло. А вдруг, Димка не врал и это действительно был розыгрыш?

Я поискал глазами зеркало, но не нашёл. Прислушался к ощущениям.

Лоб и щёки горели, голова наливалась свинцом, под лопаткой и в паху нестерпимо чесалось. Всё в точности по известной всем симптоматике. Классическая картина начала острой фазы болезни.

Успокоившись, я выглянул в иллюминатор.

Над горизонтом медленно поднималась ослепительно-белая горошина Солнца. Разгорался первый рассвет моей жизни вне купола. Жизни, начинающейся с тяжелой, практически неизлечимой болезни. Но я должен её победить. Победить ради себя, ради друзей, которые верят в меня и ради дяди Ромы, умершего для того, чтобы я жил.