Лесная сказка, или Колеблющаяся суперпозиция
Медвежонок свесился с самого краешка тоненького месяца. Его разноцветный полосатый шарф выделялся ярким пятнышком на фоне бледной Луны.
— Зайчонок, а вот он я, — крикнул сверху Медвежонок и заулыбался.
— Ой, — пискнул Зайчонок, прижав уши.
— Не бойся, здесь не страшно и даже совсем не холодно.
Медвежонок начал раскачиваться на месяце и напевать старую медвежью песню, которой его учила еще бабушка. Урчащая мелодия негромким басом неслась над лесом. Она ложилась теплыми медовыми нотами на верхушки елей, спускалась с бледным лунным светом на заснеженные крыши домиков лесных зверей, забиралась через печные трубы в очаг. И там ей гулко подпевал огонь, потрескивая сухими дровишками.
Рядом с санками, в которых за высокими деревянными бортиками лежала горка ароматных мандаринов, стоял Зайчонок, укрывшись большим клетчатым пледом. Он слушал песню друга и смотрел на подмигивающие в такт мелодии звезды. Вдруг, одна из них сорвалась с неба и прыгнула куда-то вниз, должно быть за лес.
— Интересно, — прошептал Зайчонок, — она упала, потому что плохо держалась или ей стало скучно, и звездочка решила найти новых друзей.
Он стал вглядываться в небо и вскоре снова заметил убегающую звезду. Она попрощалась с остальными подружками ярким росчерком на темном небе и полетела за край леса.
Зайчонок все думал о том, куда же улетают эти звездочки. Весело ли им на земле, смогут ли они найти потом дорогу обратно на небо. Весь сосредоточенный на этих мыслях, он даже не заметил, как Медвежонок закончил петь. В лесу стало совсем тихо. Только едва слышно поскрипывал раскачивающийся месяц.
— Ой, осторожнее, не урони его! — крикнул Зайчонок и сбросил плед на санки. — Уже совсем раскачался.
— Ничего, он тут крепко держится, — сказал Медвежонок и качнулся еще сильнее.
Тут над лесом раздался скрип, и Медвежонок верхом на месяце кувырком упал в большой сугроб на краю полянки. Зайчонок сперва испугался, но тут же бросился вытаскивать друга, чьи мохнатые лапы торчали из снежной кучи и беспорядочно раскачивались.
— Ты в порядке? — спросил Зайчонок, когда смог выдернуть из снега Медвежонка. Тот сидел рядом и тряс головой, поправляя свой полосатый шарф.
— Уф, — только и ответил Медвежонок и слизнул с носа большую пушистую снежинку. — Ты видел, как я здорово полетел? Прям рыбкой в сугроб. Давай со мной в следующий раз.
— Так неоткуда…
— Как это неоткуда? — спросил медвежонок, вытряхивая снег из ушей.
— Месяц-то вместе с тобой упал. Видишь, как потемнело.
Медвежонок огляделся по сторонам, посмотрел на небо и многозначительно протянул:
— Да уж…
Из-за сугроба показался Ежик. Он подошел, посмотрел на сперва на друзей, потом на зияющую в небе дыру и покачал головой.
— Непорядок. Луны нет.
Медвежонок быстро пополз обратно наверх сугроба и стал копать. Когда Зайчонок поднялся наверх, то увидел, что из снега показался краешек месяца.
— Вот он, — довольно произнес Медвежонок и вытер нос лапой. Он посмотрел на него еще немного и лизнул. — Ух, какой-то он не сладкий. Зайчонок, глянь-ка, у меня язык не засветился?
— Нет, он такой же красный, как и раньше.
— Ну, ладно. А то думаю, вдруг, лизну и он тоже засветится. Удобно ведь. Встанешь ночью, свечки зажигать не надо. Язык высунул, да и пошел. Эх, надо будет потом еще попробовать.
— Вернуть бы его, — произнес Зайчонок, разглядывая темную дыру на небе и косясь на молчаливого задумчивого Ежика.
— Эт, точно. Все должно быть на местах, как говорит дедушка, — проворчал Медвежонок голосом пожилого медведя.
Потом откопал месяц и стал рассматривать. Медвежонок обходил его слева и справа, поднимал за один край, за другой, еще пару раз лизнул, а потом встал и зачесал лапой затылок.
— Как же мы его обратно вернем-то?
— Просто так не прилепишь, — произнес в пустоту Ежик, думая о чем-то своем.
— Ой, я, кажется, знаю! — вскрикнул Зайчонок и рассказал Медвежонку о звездочках, что покидают небо и отправляются куда-то гулять за край леса.
— На следующую ночь на небе снова много звезд, если бы они не возвращались обратно, то их сверху совсем бы не осталось.
— Точно, — подтвердил Медвежонок, — значит так. Кладем месяц на санки и пойдем искать твои звездочки. Может они покажут, как вернуть его на небо.
— Но если положить туда месяц, то нам придется куда-то деть мандарины. У нас их так давно не было. А они так сладко пахнут. Жалко.
— Оставим их здесь и засыплем снегом, они так еще долго пролежат, — решил Ежик, — А вот звезды и месяц надо вернуть, иначе Лесу ночью будет совсем плохо.
Ежик вздохнул и помог друзьям перетащить месяц к подножью сугроба.
— В санки он не влезет, начнем со звездочек.
Они шли по ночному лесу, едва разбирая в темноте дорогу, а Зайчонок иногда посматривал на небо. Вдруг, еще упадут звездочки. И они падали, одна, вторая, третья… Уже больше десятка.
— Что-то сегодня на небе совсем скучно.
— Ага, я вон пытался веселья добавить, но чего-то не вышло.
— Ой! Смотрите!
На маленькой полянке, скрытой снегом, лежала желтая звездочка и медленно мерцала.
— Берем её, только аккуратнее, — произнес Ежик и вытряхнул из больших санок с деревянными бортиками остаток снега и мандаринов.
Зайчонок резво подбежал к звездочке и аккуратно поднял её лапками.
— Какая красивая!
Когда звездочку положили в сани, то ехать стало веселее. Света от неё почти не было, но зато, когда друзья смотрели на желтоватое мерцание, то сразу вспоминался не глухой темный лес, а натопленная до жара печка, теплый дымящийся чай с травами и морозные узоры на окнах.
— Смотри еще одна! — выкрикнул Медвежонок.
— Стабилизируй ускорители, ложись курс, — скомандовал Ежик.
— Зайцева, у тебя отклонение пятнадцать градусов вправо. Спутник нельзя упустить.
Настя тряхнула головой. Наваждение, как рукой смыло и даже длинных ушей не осталось. Руки уже работали, как её и учили в Академии. На автомате. Космос не терпит непрофессионализма. Пятнадцать градусов. Предыдущий спутник оказался сломанным, остается надежда на этот.
— Капитан, выхожу на объект, — сказала Настя и немного замявшись, сгорая от стыда, добавила, -У меня ведь получится?
— Должно получиться, Зайцева. Ты молодец, настоящее боевое крещение в первый полет.
— Бюдешь внукам рассказывать про приключения, — встрял в канал Михо, — Некоторые по тридцать лет тюда-сюда летают, а поговорит не о чем, а у тебя вон как все. Справишься, Настюшка.
Пилот с силой зажмурилась и глубоко вдохнула. Ей не хотелось никаких приключений, особенно на стажировке. Двухлетний полет с половиной в анабиозе, традиционное почетное участие новичка в разморозке колонистов и отправки их в новый мир. Присвоение первого звания по возвращении. Но никак не поврежденная, слетевшая с орбиты Лесной, космическая станция. И тем более не выкинутые в космос двадцать ящиков мандаринов, которые спрятала в качестве сюрприза к празднику на техническом челноке предыдущая смена.
Когда Настя открыла глаза, то все чувства вернулись на свои места. И зрение, и обоняние. В рабочем челноке совсем неподходяще пахло свежими мандаринами. Она не ела их уже целую вечность, с момента поступления в Академию и сейчас этот запах дразнил, раздражал, заставлял думать о чем-то праздничном, а не о спасении станции и трех тысяч колонистов.
— Захват через десять, девять…
Пальцы пробежались по голографической клавиатуре. Корабль выровнялся, все было готово к поимке звездного беглеца. Какая же она еще девчонка. Все эти фантазии, пора взрослеть.
— Три, две, один…
Тишина. Зайцева знала, что никто не посмеет прервать молчание. Капитан и механик напряжены и вслушиваются в звуки передатчика, ожидая её — стажера слов.
— Есть захват, отправляю в отсек.
— Ти просто мастэр, Настюшка! — воскликнул Михо, как всегда, мило ставя ударение на «ю». — Ми скоро всё поправим.
— При первой возможности отправляй данные, Зайцева. Габриадзе, как там с маневровыми.
— Всё почти в полном ажюре.
Хлопки и скрежет, просачивающиеся сквозь речь Михо, явно намекали, что ситуация быть может и не такая критическая, как изначально, но до идеальной еще далека.
— Спутник внутри, капитан. Вскрою и всё перешлю.
Вот он виновник выброшенных ящиков с самым желанным лакомством. Округлый, занимающий половину небольшого отсека. И, еще, Настя, поняла, что он очень старый. Возможно, еще времен первых полетов к Лесной.
И теперь Настя поняла, почему старик Клаус гонял их группу именно по действиям во время аварий, издеваясь над ними, заставляя раз за разом проходить испытания в симуляторе. Причем, иногда он в ручном режиме отключал приток кислорода, чтобы сделать условия нечеловеческими.
Его никто не любил, да и как полюбить однорукого старика с изуродованным лицом, который занимается такой ерундой. Системы безопасности на кораблях стабильны, а внештатных ситуаций, тем более серьезных, последние лет двадцать не возникало.
Запах мандаринов вновь слегка пролетел по кораблю. Теперь он не раздражал. Настя зацепилась за него, как за спасительный круг, чтобы сосредоточиться, отвлечься от мыслей, что сейчас Михо в защитном скафандре восстанавливает двигатели, облучаясь все сильнее. А капитан, привычным жестом проводя по ежику своих волос, пытается восстановить управление станцией после аварийного отключения.
— Не выходит снять корпус. Миша, помоги. Это какая-то старая модель.
В передатчике вместе с треском раздалась какая-то грузинская фраза, но тут же Михо перешел на русский.
— Там два чёрных прямоугольника на корпюсе?
— Сейчас… Да!
Эфир снова заполнили фразы на грузинском.
— Настюшка, очень аккуратно…
Голос Михо перекрылся треском и вспыхнувшим изнутри спутником. Он сейчас все сильнее напоминал горящий в слоях атмосферы метеорит, как в голографическом фильме из детства. Система пожаротушения за пару секунд справилась с воспламенением. Но запах горелой проводки перебил аромат мандаринов.
Настя застонала и осела у пульта. Михо ругал на всех известных ему языках инженеров прошлого, что поставили на спутники систему защиты от взлома. Капитан молчал, и Настя была благодарна. Еще пара секунд прийти в себя, пара мгновений. Небольшой подарок, прежде чем спросить, а может приказать? Впрочем, не важно, выбора не было.
— Справишься, Зайцева?
— Постараюсь, — сказала Настя и начала щупать дрожащей рукой нос, чтобы не расплакаться. Все понимали, что это за второй шанс. Остался еще один дублирующий спутник с нужными данными, но он по ту сторону планеты. Ускорение сожрет все топливо, а еще маневры.
— Настюшка, дэвочка, ми тебя вытащим.
Вдох. Выдох. Пальцы на пульт. И снова даже через гарь пробился запах мандаринов. Запах праздника, с которым приходится расставаться. Запах надежды и веры в чудо. А без чуда ведь совсем нельзя. Ведь так?
Станция скрылась за сине-зеленной планетой, которую и назвали-то в честь её необъятных лесов. Датчики засекли спутник. А вот здесь нужно четко без ошибок. Настя отключила передатчик и закрыла глаза.
Вот мама и папа впервые на Праздник взяли её с собой в космос. Тогда она стояла у панорамного иллюминатора и не моргая смотрела на родную зеленовато-красную планету, а в руках застыл очищенный наполовину мандарин. Папа улыбнулся, потрепал по голове и дочистил его.
— Если захочешь, весь этот космос будет твоим. А пока съешь витаминку.
Мама погладила по плечу, а во рту растаял сладковатый привкус любимого фрукта, чей запах так назойливо разносился теперь по кораблю.
— А-а-а! — закричала Настя, ударив с силой по стене и случайно открыла ящика с инструментом.
Среди набора универсальных ключей, пары ручных плазменных резаков, и нескольких комплектов заплат для скафандров задорно оранжевел ароматный мандарин.
— Так вот откуда...
Времени нет. Настя уже вернула связь и сообщила:
— До захвата три, два, один. Есть!
В этот раз она возилась со спутником чуть дольше, под руководством Михо, но в этот раз успешно.
— Вах, Настюшка, ты молодэц! Мы вытащим станцию и тебя. Двигатели почти в порядке, капитан тоже все скоро поправит, — голос Габриадзе обычно веселый и задорный звучал непривычно грустно и виновато. — Прости, что не послушал.
— Не вини себя Габриадзе, — тут же послышался голос капитана, — Мишка, если бы эта ерунда случилась, во время высадки, а она бы случилась, мы бы потеряли всех. Зайцева, переведи челнок в гибернацию, мы тебя вытащим..
— Обязательно вытащим. Завтра же Праздник. Самое время для чюда.
— Капитан, а можно странный вопрос? — спросила Настя медленно и как-то неуверенно. — Вы ничего не подумайте только. Вам никогда не казалось, что вы…хм…Ежик? Вот только не во сне, а в жизни?
Капитан Георгий Ольховский молчал, даже Михо не решился перебить тишину. Насте снова стало очень стыдно. Нашла что спросить. Такую ерунду сказала, а еще может она обидела капитана из-за его прически. Они ведь решат, что она сошла с ума. Точно. И даже, если её вытащат, то спишут по профнепригодности.
— Да, Настя, — прервал молчание капитан, — Не ежиком, но капитаном Ежи Ольховски, да и у Михо было что-то схожее. Колеблющаяся суперпозиция, как нам тогда сказали.
— Ага, пару месяцев в голове копались, вах.
— Двадцать лет назад мы еле выкарабкались с той самой «Аурелии». Порой мы как будто оказывались в другом месте, где происходило все тоже самое, но иначе.
— Какие-то ученые сказали, что дескать ми сюществуем в разных мирах. Когда возникает угроза в том месте, где сюперпозиция сейчас, то она смещается.
— А у нас ситуация, кхм, мягко говоря, была неоднозначной, — сказал капитан задумчиво. То ли погрузившись в воспоминания, то ли не прекращая работать над ремонтом системы управления. — Вот она и металась.
— Ти понимаешь, Настюшка? Это ведь чюдо! — закричал Михо с такой радостью и энтузиазмом, будто бы сделал открытие и хватался за соломинку. — Чтоби не слючилось, ти выживешь…
— Не в этом, так в другом мире, — закончила Настя фразу за замявшегося ни с того ни с сего механика. — Спасибо за все… ребята. Спасибо…
— Держись, стажер. Просто продержись.
Сил на слезы и переживания уже не осталось. Настя отключила связь на передачу, снизила уровень кислорода и села на пол. Под рукой оказался заветный фрукт, наполненный воспоминаниями. Тепло маминых объятий, радостное предвкушения подарков, доброта незнакомых людей и живые настоящие улыбки. Шкурка отходила с легкостью, заставляя сердце биться чуть чаще в ожидании возвращения в детство.
Перед самым рассветом снег в лесу заискрился от света месяца, который Медвежонок и Ежик приладили на свое место. Звездочки тоже перестали падать.
— Уф, что-то совсем похолодало, — проворчал Медвежонок, дуя на свои лапы, чтобы согреться.
— Самый холодный час перед рассветом, — сказал задумчиво Ежик, свесившись с месяца. — Ты видишь Зайчонка?
Медвежонок всматривался в едва заметные дорожки меж пушистых елей, смотрел на блестящие снежные сугробы и легкий дымок от растапливаемых по утру печек. И вдруг!
— Так вот же он, на санках! — воскликнул Медвежонок, подпрыгнув на месяце и чуть не уронив Ежика.
Внизу, рядом с замерзшей речкой, чей лед приветливо поблескивал в лунных лучах, катился с высокого холма на санках Зайчонок, укрывшись большим клетчатым пледом. В его лапках оранжевым пятнышком лежал мандарин. Такой вкусный и такой необычный в зимнем лесу. Он ел его и улыбался от удовольствия. Упругие сочные дольки с маленькими белыми прожилками лопались во рту сладостью и воспоминаниями.
— Три дольки для меня, три для Медвежонка и три для Ежика — сказал Зайчонок, съев последний из своих кусочков. — Сегодня ведь уже Праздник, пусть друзья порадуются.