Чай с дождём

Молоденькая ведьма изучала доску объявлений. Она кусала губы и хмурилась. Доска объявлений была большущим деревянным щитом, чуть-чуть прикрытым вверху двускатной маленькой крышей.

На эту доску пришпилить своё объявление мог любой, и оно обязательно появлялось на всех досках в округе.

Тут были объявления о найденных и потерянных вещах, о найденных и потерянных людях и даже о потерянном вкусе к жизни. К сожалению, Аника проверила, вкуса так никто и не нашёл. Рядом со стареньким квадратиком о потере вкуса пришпилено такое же старенькое, истрепанное даже под заклятием нетленности «Никса просит не беспокоить»

Аника нахмурилась: какая-такая Никса? Почему «не беспокоить»? Ушла в сон, как уходят потерявший вкус к жизни великие? Значит, Никса — великая? Одну Никсу она знала, так был подписан автор учебника «О волшбе. Теория и практика основ.» Есть ли в мире вторая какая Никса, ведьмочка не знала.

Здесь же, рядышком, висели бумажки с предложениями всяческих услуг. «Сдаю в наём...», «Приглашаю к проживанию...»

Аника вела пальцем по строчкам и хмурилась.

Все объявления приглашали к проживанию вдали от нужного ей района.

Аника только вчера получила аттестат полноправности, и точно знала, в каком районе хочет жить и даже каким должен быть дом. Аттестат давал право на все взрослые возможности. Можно было найти себе свой дом, найти себе заработок и найти себе учителя. У Аники по всем пунктам было мутно и туманно, вот только с домом она знала, чего хотела.

Дом должен быть старый-старый, с колоннами и балконом, и чтобы с балкона обязательно вид на парк. Только так! В крайнем случае, на лес.

Но ни в одном объявлении не говорилось ни про балкон, ни про колонны, ни даже про парк.

Только в одном было «Сдаётся комната в доме с дракошками, пройти по улице Летней вверх до номера семь, у разбитого бордюра спросить тётушку Велесу»

Аника оглянулась, нахмурилась от яркого солнца и поправила шляпу. Шляпа у Аники была новая, того самого, ни с чем не спутывающегося цвета «истинной тьмы». По такой шляпе, с широкими полями и живописно свисающему набок острому кончику, отличали всех дам её ремесла. А по цвету колпака, по тому, насколько он выцвел и потёрт, отличали среди дам её ремесла наиболее опытных в мастерстве и достойных доверия. Однако Аника, по молодости лет, этого ещё не понимала.

Она очень гордилась своим новым колпаком и его цветом «истинной тьмы». Правда, он плохо гармонировал с коротенькими шортами и пляжными сланцами. Однако Анике, ведьме без практики, выбирать не приходилось. Ей приходилось считать медяки.

Но это, несомненно, пока. Пока мир не узнал её силу, мощь юного дарования и напористость в достижении целей.

Напористость ей пригодилась прямо сейчас: улица Летняя круто вела в гору, а старенький розовый чемоданчик на маленьких колёсиках очень плохо ехал по булыжной мостовой. Почти не ехал, то прыгал, то заваливался на бок и всё норовил вырваться и упасть на камни.

Аника пыхтела, потела, но тащила себя и чемоданчик в гору. Две сумки крест на крест — одна побольше, с вещами, другая поменьше, с деньгами и документами — уже оставили на её майке влажные следы. И это очень расстраивало молодую ведьму: ну кто же захочет сдавать комнату такой неопрятной жиличке?

Когда она дошла до номера семь, то уже так замаялась, что была просто рада, что наконец дошла.

Тут перед домами был узенький тротуар, отгороженный старыми липами от мостовой. Напротив, через дорогу, шла кирпичная стена, за ней тёмным лесом начинались частные владения какого-то дворянского семейства. Тихая улочка с тихими соседями.

Тротуар перед домом действительно оказался разбит. Аника перешагнула через яму и камни, остановилась, разглядывая дом. Он ей понравился. Прямо сразу. Вот как, бывает, видишь человека и с первого взгляда понимаешь: твой.

Так было с домом. Аника сразу решила, что хочет тут жить. Осталось убедить в этом дом и его хозяйку.

По его крыше вдоль водостоков, возле труб и в солнечных пятнах на красной черепице ходили, сидели и умывались дракошки. Крылатые, мохнатые, любопытные и совершенно независимые от хозяина и его корма.

Дом с дракошками оказался напичкан магией и ведовстом под самую маковку. Кажется, хозяйка была той ещё ведьмой. Да и жильё сдавала таким же, как она сама. И дом пропитался магией и волшебством.

Трёхэтажный, из красного старого кирпича, с ползущим по стенам до самой крыши плющом. Белые рамы и подоконники, высокое и узкое крыльцо в семь ступеней, витые ажурные перильца и в целом какой-то покосившийся, но донельзя уютный вид — всё вместе это и был дом с дракошками.

А ещё каминные трубы, печные трубы, водосточный желоб и большущий балкон пустующей мансарды, просторной, запущенной и выходящей окнами прямо в тёмный, заросший и старый сад.

За садом вплотную, отделённый только невысокой кирпичной стеной, жил парк.

Дорожки, велосипеды, скамейки, мороженное и пруд. И всё это под вековыми кронами самых-самых разных деревьев.

Аника их чувствовала уже на тротуаре перед домом, уже перешагивая через разбитый бордюр и поднимаясь, перешагивая через дракошек, по ступенькам. И, конечно, распахнув чуть покосившиеся деревянные створки огромного, во всю стену, окна на балкон, Аника чувствовала парк.

А на балконе сидели дракошки. Точнее, они тут жили. Трое в углу справа, большой, серый и полосатый, пушистый, потягивался, глядя на незнакомку одним глазом, рыжий и блёклый сияли из тени глазами. И целая стайка разношёрстных вспорхнула, попрыгали через балконные перила и унеслись прочь, к парку, к округлым высоким верхушкам деревьев. Аника видела их на фоне собирающихся туч и всё ещё светлого неба: дракошки закладывали виражи и мёртвые петли, а после скрылись в прорехе крон. Отсюда, с холма, парк виделся ровным пушистым ковром листвы и округлых крон. И там, в прорехе этого ковра, наверное, был пруд. Широкий, прохладный, тёмный и зеркально-гладкий. Или площадка со сценой, или... Надо будет сходить туда, посмотреть, но потом, когда дождь закончится.

Балкон Анике достался роскошный: большущий, захламленный — слегка, не больше, чем нужно для уюта — и крытый. Широкий скат накрывал его целиком и чуть дальше, чтобы дождь хлестал рядом, но не на тех, кто собрался попить чаю под уютный дождевой шёпот.

Тут и кресло стояло, в уголке. Широкое, плетёное, на такое так и просится клетчатый толстый плед, книжка и чашка чаю. Горячего.

Аника ощутила, как влажный холод облизывает её ноги. Ноги покрылись мурашками. После жары это было даже немного приятно, и ведьмочка оперлась рукой о деревянную перекладину перил и потянулась за дождевой струйкой.

Холодная небесная вода стучала в ладошку, наполняла её, текла ниже, брызгала на кожу, как смешной пёс, ласкаясь, лезет в лицо мокрым языком, и хочется отвернуться, хоть и приятна его ласка.

Если всё сделать быстро, то можно успеть выпить чаю до того, как дождь кончится. Выпить чаю с дождём. Аника поспешила вниз, на первый этаж. Там была кухня, плита и чайник.

Ведьма чувствовала, что выпить чаю на новом месте будет означать сделать его своим. Убедить дом и себя в том, что он — дом для неё. Она вытащила из чемодана баночку с заварными травками и выскочила из комнаты.

По скрипучим, рассохшимся ступеням Аника сбежала вниз. Пролёт, поворот, пролёт, поворот, «Доброго дня, тётушка Велеса! Я буду пить чай! Под дождём!», поворот и вот она, дверь в кухню. Тётушка Велеса всё ещё смотрела девочке вслед, и Аника, задрав голову к узкой лестнице, улыбнулась ей: «Вы со мной?». Тётушка Велеса, морщинистая, медленная, как пожилая черепаха, медленно кивнула, медленно развернулась и так же медленно-медленно, будто у неё впереди ещё тысяча лет, стала спускаться. Сначала она, держась обеими руками за перила, стала спускать войлочный ботик, пяткой нащупывая следующую ступеньку. Ботики в меховой опушке, тёплые и удобные, грели тётушкины кости. Тётушка Велеса мёрзла даже летом, даже в самую теплынь. О чём успела рассказать Анике почти час тому назад, когда, всё так же медленно, показывала ей дом и комнаты.

К тому времени, как тётушка заглянула через порог кухни, Аника успела найти чашки и чайник, и он теперь, подгоняемый нетерпением девочки-ведьмы, уже попыхивал, закипая, и пытался свистеть старым и поломанным носиком, а сама ведьма переминалась с ноги на ногу. Её домашние шлёпанцы прилипали к полу и снова отлипали от него с противным липким звуком. Ведьма, скривив от омерзения рожицу, оглядела пол и кухню.

Кухня была под стать дому: старая, захламленная, вся какая-то покосившаяся, как и весь дом, несущая следы присутствия дракошек — подпалины и царапины меток. Заставленная очень старой, крашеной в «спокойный» синий цвет мебелью, с печкой, вынесенной, по ведьминскому обычаю, ровно посерёд кухни. Так удобнее волшбить колдовство, если оно требует центровки в пространстве. Печка обложена голубенькими глазурованными плитками, длинненькими и выпуклыми, почему-то напоминающими леденцы. Сверху на печной чугунной плите — кольца, сдвинул их, и огонь будет греть донышко котла или чайника.

Когда-то белые шторочки на окнах и схожие, в комплект, занавески на полочках и шкафчиках отделаны кружевами ручной работы, грубыми, но живыми от вложенного в них старания и умения.

Аника чувствовала кожей лица и рук исходящее от них тепло силы.

На такой кухне прямо хочется замешать какое-нибудь зелье, хоть какое, хоть самое простенькое!Хоть тот же чай.

Она ещё раз переступила по липкому полу и отмерила три ложки заварки на заварочник. Круглый, большой, белый, с тёмно-розовым цветком на весь выпуклый бок и с золочёной шишечкой вместо ручки на крышечке. Аника с трудом подняла кипящий чайник с огня и влила кипятку в заварник. С шипением кипяток заполнял его, и по звуку можно было понять, сколько ещё оставалось лить: звук изменялся по мере того, как чайник заполнялся.

В кухне запахло крепким чаем и мамиными травками. Аника потянула носом запах родного дома, в котором она теперь только и навсегда гость, и всхлипнула. Но в доме никогда не было липких полов! В доме, где пахнет вкусным чаем и живёт ведьма, не должно быть липких полов! Полов в разводах, не мытых, не знающих воды месяцами — не должно быть!! И не будет!

— Садитесь, тётушка, я сейчас! — и девчонка выскочила из кухни.

Когда тётушка показывала Анике дом, та приметила швабру и ведро. На этой швабре явно не летали, ею явно мыли полы. Вот только явно не в кухне.

Тут всё ясно: хозяйка, как это бывает у сильных ведьм, потеряла желание жить и укрылась где-то от мира, тётушка говорила, сама тётушка старенькая, других жильцов пока не видно, но у них, наверняка, тоже есть причины не мыть пол. Кому захочется мыть пол в кухне по доброй-то воле, а? В общей кухне?

Аника нетерпеливо перебирала ногами, пока в ведро набиралась вода. С шумом, с гудением крана, с белыми пузырями, щедрой струёй. В дверь просунулся усатой мордой серый дракошк. Мыркнул и спешно куда-то скрылся, только хвост мелькнул в приоткрытой двери. Аника посмотрела вслед его задранному хвосту. Жаль стало упущенного дождя и остывавшего чая. Прямо так жаль, что оставить бы это большущее ведро-лоханку и просто выпить бы чаю на балконе.

Ну уж нет уж!! Ведьмочка из упрямства не позволила себе прислушаться к предчувствию и, изогнувшись под тяжестью, притащила ведро в кухню и тут же, не спрашивая, ни слова не говоря, злясь сама на себя, бухнула швабру в ведро, и прямо так, не отжимая, прямо мокрой, делая лужи на мелкой плитке кухонного пола, почти бегом, его намочила, развезла водой грязь. Теперь отступать было некуда. Теперь надо домывать.

У тётушки Велесы натурально отвисла челюсть. Анике показалось, что она даже побледнела. Аника хмыкнула, продолжая работать шваброй:

— Теперь тут будет чисто, тётушка Велеса! Я быстро, не волнуйтесь! — пихнула под ноги старушке скамеечку, как-то само собой сама подняла её ноги в ботах на эту скамеечку. — А потом вытру насухо и будет у нас хорошо.

А сама думала, мельком, почти не осознавая, только ощущая своё настроение:

«Вот какая я молодец! Показала, что не боюсь работы! Показала, что не неряха и белоручка, что я всё-всё могу и...»

Додумать ведьмочка не успела. Дом качнулся, заскрипел, с потолка и стен посыпалась пыль и труха, символ древности дома.

— Что же ты наделала, девочка... — тётушка Велеса говорила ещё медленнее, чем думала и ходила.

Аника, разведя руки и расставив ноги в стороны, пыталась устоять на месте.

Дом заскрипел и покосился в другую сторону. Всё деревянно скрипело, каменно шваркало, звенело фарфором, ходило ходуном и шаталось. Мир пошёл в разнос, а посреди этого внезапного разрушения — Аника. И бабушка. Очень медленная бабушка. Сама бы Аника, быть может, и выскочила бы прочь из разрушающегося дома, но тётушка... Она сейчас сидела, поджимая неловкие старые ноги и оглядывалась беспомощно, будто не понимая, как вообще оказалась тут, посреди шатающихся стен и хлопающих дверцами шкафов. Наверху что-то упало и покатилось, Хлопнула дверь, со звоном вылетело стекло. Аника почти подпрыгнула к тётушке, подняла над головой швабру. С неё капало, но это было не важно, важно было дать опору щиту-заклятию.

Щит засветился мутным, белым и тонким вокруг двоих, но рядом с ним продолжал рушиться и скрипеть дом.

Аника топнула ногой и рявкнула: «А ну цыц!! Финита, я сказала!»

— Финита тут не поможет, девочка!

Низкий мелодичный голос прозвучал поверх скрипа и шума разрушающегося дома. В дверях стояла женщина. Высокая, с тёмной свободной косой на плече и в ведьмовской шляпе, длинное светлое платье с широкими свободными рукавами и с узором в мелкий цветочек, большая сумка наискосок через грудь и метла в руке. Явно полётная метла, с магическими кристаллами и амулетами.

А на плечах у неё тёрся дракошк. Дракошак? Дракот? Тот самый, серый с полосками. Он муркнул, ведьма почесала ему щёчку и дракот прыгнул к Анике, спланировал ей на плечо — она еле устояла под его весом и он взмахнул крыльями, удерживаясь от падения. Мыркнул ещё и ткнулся мордой почти в ухо.

— Летун меня позвал, — ведьма по-хозяйски поставила метлу в угол у двери и остановила разрушение двумя пасами, всего лишь разведя руки в сложном жесте и сложив их обратно, — Хоть и просила я не беспокоить, но тут такой огонёк завёлся, что решила я прийти ближе к вечеру, после дождичка. Познакомиться.

Незнакомка сверкнула глазом, и во взгляде была смешливая искра:

— Но он очень настаивал. И мы успели, правда, Летун?

Говоря, она проходила по кухне, выправляя разрушенное и покосившееся, сбросила на ходу сумку с плеча, потом склонила голову, будто прислушиваясь, и наверху что-то прокатилось обратно.

— Какой ещё огонёк? Вода и... — Аника опустила швабру., оглянулась на неё и приподняла, показывая ведьме: — И вот.

Незнакомка рассмеялась и взяла девочку за подбородок:

— Да ты же, ты, егоза! Пробудилась я, чтоб на тебя посмотреть.

Аника выдернулась из чужих пальцев, нахмурилась:

— Чего на меня смотреть? Что вы, людей не видели? Вы кто, собственно?

— Никса я, деточка, хозяйка тут. Чаем угостишь? А я тебе про заклятие расскажу, которое тут на пол упало однажды, да так и прилипло, — женщина заглянула в чашки, всё ещё стоявшие на столе и высыпала из них пыль и труху. — Его смывают, оно дом разрушает. Интересно?

Никса подняла глаза на девочку и усмехнулась: девочка смотрела широкими глазами, открыв рот и жадно внимая:

— Как это — прилипло?

— А вот так... — Никса сняла серую от старости чёрную шляпу и поправила тёмные волосы, — Расплескалось однажды, да и пролилось. На чай-то пригласишь?

Аника несмело кивнула, а Никса мечтательно прижмурилась:

— Когда-то я любила сидеть на балконе в дождь...

— Это было, моя милая, лет сто тому назад, — тётушка Велеса сидела, откинувшись в кресле, и ласкового гладила тёплый клетчатый плед, — Благодарствуй за тепло, старшая!

Никса качнула головой, мол, не о чем говорить и налила чаю тётушке.

Точнее, чайник наклонился над чашкой, пока она говорила:

— Ты пойдёшь с нами, тётушка?

— Не-ет, милая, я тут, в тепле, у печки. — Старушка снова улыбнулась и погладила шерстяной плед. Никса, тоже довольная, кивнула и пальцем поманила за собой чашки и чайник.

— Прости старую ведьму, деточка! Тяжело быть вечным. Вечно не горит огонь в сердце. А вот такие, как ты, молодые и ярые, вот такие будят. Погреться возле вас — ради этого стоит проснуться.

— Как вурдалаки...

Аника смотрела мрачно, и Никса рассмеялась, а потом резко смолкла и отпила чаю:

— Да, есть немного.

— Это вы писали про вкус к жизни?

— Про вкус? — Никса поставила кружку на широкие перила. Дракошк сидел рядом, поджав под себя лапы, и мурчал.

— На доске, — Аника мотнула головой туда, где, по её мнению, оставалась доска объявлений.

Никса качнула головой:

— Нет, не я.

Дождь усиливался. Он лил стеной, отгораживая их от мира. Шумел, и холодные брызги залетали на балкон. Старшая ведьма их не стирала с кожи, а молодая куталась в плед и наблюдала.

Никса, высокая, темноволосая, с очень белой кожей. Худая, злая, умная Никса. Усталая, скучная, серая — тоже она.

— Это вы учебник написали?

— Да, — старшая не оглядывалась, не оборачивалась от дождя, и Анике видны были чуть дрогнувшие в улыбке губы.

— Научите меня...

— Чему? — теперь Никса оглянулась, теперь смотрела карими и золотыми глазами, тёмными и живыми, как светлячки в ночной тьме, как луч света в янтаре, как...

— Всему. Левитировать, заклинать, впадать в спячку.

— О, это тебе ещё рано, а вот всему остальному научу, — Никса улыбнулась, — Я уж думала, и не спросишь.

И ведьмы пили чай с дождём и травками.