Образец номер шестнадцать
Основано на (не)реальных событиях
Я только-только миновала турникет проходной, когда на меня налетела всклокоченная Аня в недонадетом костюме химзащиты.
— Нинка, привет! Ты, когда по улице шла, ничего странного не видела?
В принципе, суетящаяся Аня — это уже повод для беспокойства. А суетящаяся Аня, которая спрашивает о чем-то странном — повод для паники.
С ходу ничего странного в памяти не всплывало. Автобусная остановка, неприметная черная калитка в массивной ограде, клены институтского парка. Зеркально-серые лужи на асфальте и контрастно-желтые листья. И ровным счетом ничего странного.
— Нет, — ответила я. — А что случилось?
— Да мы опытный образец номер шестнадцать вчера повесили в сушилку. Он у нас окуклился, но что-то все висел, висел, и никак. Мы с Кириллом подумали, может, ему слишком холодно у нас. А сегодня я утром прихожу, а он вылупился, паразит. Только рваный кокон среди хирургичек висит. А образец удрал куда-то. С семи утра ищу его. Ладно, Нин, я к тебе потом зайду.
И Аня метнулась в правый коридор. Вслед ей метнулся взгляд охранника, нисколько не удивленный, но крайне усталый.
Мой кабинет — на самом деле никакой не кабинет. Это бывшая чайная. Когда институту отдали пятый этаж, раньше принадлежавший не то учебному центру, не то проектному бюро, чайную перенесли туда, а мне поставили рабочий стол в бывшей чайной на третьем этаже.
Впрочем, кроме стола и компьютера, в комнате остались и чайник с микроволновкой, а еще — люди с третьего этажа, которым лень было бегать до пятого ради кружки кофе.
Первым часам к одиннадцати подтянулся Веник, сонный и мрачный. Вообще Веник сам по себе — это зрелище незабываемое, потому что, судя по внешности, в его родословной перемешалось не меньше четырех национальностей. Веник утром — зрелище незабываемое вдвойне, потому что, судя по отсутствию реакции на внешние раздражители, он продолжает спать на ходу.
Веник заварил кофе, посидел минут пять рядом, то ли в тщетной надежде проснуться после первой чашки, то ли набиваясь на разговор. Потом отчаялся, заварил вторую и смылся.
Мне было не до Веника с его кофе.
О, это прекрасное время посреди осени, когда математическая модель описывает что угодно, но не экспериментальные данные, на почту пришли негативные рецензии на предыдущую статью, а над институтом уже висит Дамоклов меч отчетов по грантам. И так хочется в отпуск…
***
— Кирииилл… — измученная Аня вползла ко мне на обеде.
Я только что поставила суп в микроволновку, Кирилл ждал своей очереди, а потому был настроен исключительно на еду и ответил обреченным мычанием.
— Я шестнадцатый так и не нашла, — Аня плюхнулась на стул и вытянула ноги.
— Может, его в вентиляцию засосало? — с надеждой предположил Кирилл.
— Ага, а через полгода у нас будут чистить вентиляцию и найдут его пыльный бесформенный труп, — покивала Аня. И мы с нею поежились.
Плоды Аниных генетических экспериментов я видела несколько раз. Все они получались либо растениями, либо бесформенными, глазастыми и быстро ползающими. Иногда мне казалось, что при их создании Аня вдохновлялась амебами.
— Не парься, — легкомысленно отмахнулся Кирилл. — Он без корма через неделю сдохнет, по запаху найдем. А в отчет Преображенскому напиши, что вылупился с дефектом, пришлось утилизировать. У тебя все равно семнадцатый и восемнадцатый...
Его прервал грохот из микроволновки.
О нет! Нет-нет-нет… Только не опять.
Стоило мне открыть микроволновку, как в лицо дохнул запах перегретого супа. Супа, который только что взорвался.
Конечно. Опять мощность выкручена на максимум. Узнаю, чьих рук дело, заставлю всю лабораторную посуду мыть! Неделю. За всеми!
Кирилл и Аня удрученно переглянулись.
— Ну, мы, наверное, на пятый этаж пойдем, — неуверенно предложила Аня.
По стенкам микроволновки уныло сползали ошметки капусты и свеклы. Боже, как же хочется в отпуск.
***
Дай Диме флэшку, и потом ты будешь три часа ее искать рядом, за и под цитометрами.
Это правило знали все. Стабильно наступала на грабли только я.
Сам виновник моих невольных физических упражнений сидел в смежной комнате и расставлял пробирки для забора крови в держателе на столе. Перед ним на стуле сидела Аня, которая одной рукой закатывала рукав свитера и одновременно ухитрялась что-то читать в телефоне.
Аня пришла вместе со мной, да так и осталась, потому что Диме оказался нужен донор крови для эксперимента. И вот теперь она сидела с Димой, а я пыталась найти флэшку в стоге бардака и слушала их.
— На спинку стула локоть положи.
Нечленораздельное «угу», шуршание.
— Сожми кулак.
Еще шуршание, щелчок, звук разрываемой обертки. Шуршание. Короткая пауза. И внезапно:
— Тебе не кажется, что во взятии крови друг у друга есть что-то эротическое?
— А?
— Ну там: «я медленно ввожу иглу в твою вену»…
— А?!
— «Потерпи, возможно, будет немного больно».
— А?!!
Р-р-романтика!
Флэшка, найдись скорее, я не хочу смотреть, как Аня наденет Диме ведро на голову.
— Солнышко, я буду исследовать твои тромбоциты полностью, — веселый голос донесся от двери.
— Рецензии на статью исследуй полностью, дятел! — окрик Ани разбился о хлопнувшую дверь.
***
Вечером, когда за окном темнеет, в коридорах института зажигаются тусклые лампы. Сумерки расползаются по пыльным углам, сгущаются, цепляясь за темное дерево отделки стен.
Лампы будут гореть до полуночи, а потом их выключит охранник.
Аня быстро собралась и убежала в восемь на дзюдо. Кирилла я не видела с обеда, похоже, он плотно засел в культуральной.
Пора бы и мне идти, наверное. В голове гудело, словно там работал вентилятор старого ноутбука.
Я выключила компьютер. Заварила крепкий чай. Минуты две наблюдала, как с парковки под окном пытается выехать белая машина — чуть вперед тронется и сразу сдает назад. Рядом с машиной под желтым зонтом терпеливо мокла девушка.
В промозглый дождь выходить на улицу не хотелось. Мокро, и ветер будет вырывать зонт из рук, и автобусы в это время так редко ходят. А завтра снова вставать в семь и ехать в институт.
Может, раскладушку в чайную принести?.. Хотя на пятом этаже диван есть, вполне можно на нем поспать. Кирилл, помнится, так делал несколько раз, когда эксперимент затягивался до полуночи.
Я уже почти убедила себя, что дешевле и приятнее будет остаться спать в институте, когда мои невеселые размышления прервало ощущение пристального взгляда в спину.
Странно. Никто ведь не заходил. Я даже обернулась, чтобы проверить, что меня не обманывают глаза, уши и отражение комнаты в окне.
Никого.
Наверное, переработала, вот и мерещится всякое. Срочно надо в отпуск. Или хотя бы отдохнуть в выходные. И уж точно не оставаться в лаборатории на ночь.
Я уже натянула куртку и вытащила ключи от комнаты из кармана, когда ощущение чужого присутствия появилось вновь. Я обернулась, взгляд уперся в стену над рабочим столом.
Со стены на меня смотрел глаз. Глаз был приятного серо-зеленого цвета и плавно переходил в амебоподобное бежевое тело размером чуть меньше кошки, отлично мимикрирующее под цвет стены. Собственно, если бы не глаз, я бы вообще его не заметила.
Я проморгалась в надежде, что мне привиделось.
Глаз никуда не исчез.
Я медленно опустила руку с зажатым во имя самообороны ключом и грустно спросила:
— Опытный образец номер шестнадцать?
Глаз медленно и обреченно моргнул.
***
Профессор Преображенский сидел за столом в чайной и что-то сосредоточенно читал на экране ноутбука. Аню, которая вот уже минут пять отчитывалась о работе, он слушал хорошо если вполуха.
— … произвели забор гемолимфы, провели анализ белкового состава…
Я вздохнула. Вздох получился печальным, поэтому пришлось запить его кофе.
За ночь предполагаемый донор гемолимфы никуда не делся из моей комнаты.
Я малодушно ушла вечером, так и не решившись передать сбежавший образец Кириллу, который вернул бы его в виварий. Ну в самом деле, какая разница, поздно вечером отдать или рано утром? Может, беглец додумается повторно смыться.
Но глазастая клякса, судя по всему, почувствовала себя в безопасности, поэтому в восемь утра на работе меня встретил весело подмигивающий глаз. Сидел он теперь почти под потолком и не выделялся, но несмотря на это нашла я его секунды за две.
И вот, вместо того, чтобы бежать за Кириллом или Аней, я сидела на пятом этаже, слушала Анин отчет и пила кофе.
— Сегодня после полудня краска на митохондрии должна прийти, куда ее? — Аня наконец закончила с лабораторными животными и перешла к более приземленным проблемам.
— На минус восемьдесят положи, — откликнулся Преображенский, не отвлекаясь от вдумчивого изучения экрана ноутбука.
— Хорошо. Тромбин, который Соколов прислал, мы с Кириллом утром разаликвотили, куда класть?
— На минус восемьдесят положи.
— А еще вчерашнюю краску на кальций, куда?
— На минус восемьдесят положи.
Мы с Аней переглянулись. Аня тяжело вдохнула и очень быстро и тихо выдала:
— А еще ко мне вчера Дима приставал, что делать?
— На минус восемьдесят... А, что? — профессор наконец оторвался от ноутбука. Судя по цвету синяков под глазами, сегодня ночью он обошелся без сна.
— Краску Димину на кальций на минус двадцать же класть? — Аня тут же уткнулась в блокнот, а я — в чашку.
Профессор задумался и чуть заторможено кивнул. Потом перевел взгляд с Ани на меня:
— Нина, ты что-то хотела обсудить?
— Нет, — я снова тяжело вздохнула. — Я просто пью кофе.
***
Дня через три я с чистой совестью решила, что бежать к Ане по поводу образца номер шестнадцать, сныкавшегося на моей стене, уже поздно. Официально его сдали в утиль, эксперименты на нем теперь не поставить, так чего бежать? Все равно через неделю-другую умрет без корма или уползет на поиски пропитания.
Поскольку никто не знал, что именно амебоиды едят в живой природе, Аня пыталась кормить своих подопечных кормом для рыбок. Говорила, что едят. Вроде бы. Но живые амебоиды больше двух суток у нее не задерживались, поэтому проверить это никто не мог.
Своему глазастому соседу покупать корм для рыбок я не стала принципиально. Пусть знает: ему тут не рады. Может, додумается уползти куда-нибудь.
***
Сонный Веник пришел около полудня. По традиции запоздало среагировал на мое приветствие и принялся возиться около стола с чайником и микроволновкой.
Возился он долго. Примерно на третьем «дзыньк» я удивилась отсутствию звука закипающего чайника и одновременно поняла, что что-то в облике Веника было неправильно.
— Ты чего в лабораторном халате сюда пришел? — наконец, я поняла, что именно. — Сними. Если увидят, тебя отсюда метлой погонят.
— Я ненадолго, — откликнулся Веник. Переставил что-то на столе, зашуршал фольгой, потянулся за ножницами.
На столе перед Веником стояли пара колб и несколько лабораторных стаканов.
— Ты зачем их сюда приволок?!
Веник устало посмотрел на меня, вздохнул.
— Понимаешь, Дима опять автоклав своей посудой завалил. У меня нет времени возиться с ней, так что я решил тут в микроволновке все сделать. Разницы-то никакой.
На пару секунд мне показалось, что у меня пропал дар речи. Показалось.
— Убью.
Веник с сомнением покосился на меня. Увидел нечто такое, что лишило его сомнений. И принялся аккуратно собирать стаканы.
Для ускорения процесса я начала подниматься.
Веник всё понял правильно. Спустя пару секунд его уже вынесло за дверь, даже метлу брать не пришлось.
Я медленно опустилась на стул.
Веник знает же, что мы в микроволновке еду греем, и все равно стаканы свои в нее пихает. А в этих стаканах чего только не бывает налито. На секунду перед глазами мелькнула зеленоватая гемолимфа амебоидов. Сразу потянуло взять чан со спиртом и утопить в нем микроволновку.
Из-под потолка над дверью за моими мучениями сочувственно наблюдал серо-зеленый глаз.
***
Спустя две недели я начала что-то подозревать.
Образец номер шестнадцать не сдох. И не уполз за пропитанием. И даже не исхудал. Скорее наоборот: его вполне упитанное, мимикрирующее под освещение и цвет стен тело немного подросло. Серо-зеленый глаз смотрел на меня со счастливо-благодушным любопытством то с потолка, то со стула, то со стены. Однажды им на меня посмотрела задняя стенка микроволновки, после чего я повторно отмывала ее смесью спирта и хлоргексидина, а профессор Преображенский недоверчиво смотрел на меня и пытался незаметно проверить, не я ли являюсь источником характерного запаха.
Спустя три недели подозрение превратилось в уверенность после гневного сообщения Кирилла в рабочем чате: «Товарищи ученые, кто именно из вас додумался зайти в культуральную и уничтожить четыре из семи культур опухолевых клеток?! Зачем и, главное, как?!» За первым сообщением следовало еще двадцать гневно-ехидных с поисками виноватого.
Я быстро нашла взглядом еле заметную кляксу под потолком и пристально уставилась на нее. Клякса скосила на меня глаз и невинно мигнула веками.
— Не отпирайся, я знаю, что это твоих ложноножек дело.
Шестнадцатый образец вновь мигнул. Раскаяния в его глазе не было ни на грамм.
После того случая корм для рыбок я так и не купила. Но на ночь стала оставлять на столе вазочку с печеньем, сахаром или еще чем-то съедобным. К утру ее содержимое загадочным образом исчезало.
***
С год назад в предбаннике у вивария Аня поставила аквариум, запустила в него золотую рыбку с длинным красным хвостом и решила за ней ухаживать. «Чтобы ночью было не так одиноко эксперименты ставить», вроде как. Аня хотела дать рыбке красивое имя и долго над ним думала. Вместе с ней думала вся лаборатория, периодически предлагая варианты.
Пока наконец, спустя три дня, рыбка не умерла ночью.
Увидев ее золотистый труп на дне, Веник выдал:
— О, Титаник. Отличное имя, ей подходит.
Аня не разговаривала с ним неделю. А потом смирилась с потерей любимицы и купила более неприхотливых сомиков. Эти ребята продержались дней пять, после чего повторили судьбу предшественницы и удостоились ироничного «Титаники номер два». За ними следовали гуппи, снова сомики, и наконец разнообразные рыбы из продуктового отдела ближайшего супермаркета. Почему-то ни одна из них не вынесла соседства с виварием дольше недели. Мне иногда казалось, что это происходило по той причине, что абсолютно любое зверье, включая рыбок, за версту чуяло Анину экспериментаторскую натуру и предпочитало просто умереть, но не попасть под объектив микроскопа.
Сейчас в аквариуме плавал карась Титаник и, судя по потрепанному виду, ему недолго оставалось плавать.
— На, попробуй, — Аня протянула мне очищенную половинку мандарина. Вторую половинку с крайне задумчивым видом доедала она сама.
Я аккуратно отломила дольку, на руку брызнул рыжеватый сок.
У мандарина оказался странный привкус. Вроде бы мандарин, но… Но с какими-то подозрительными яблочными нотками.
— Забавно, — я заела первую дольку второй. — Вкусно. Ты их где купила?
— Не купила, а вырастила, — поправила Аня, отправляя в рот остаток мандарина. — Скажи, интересный вкус получился? — потом поймала мой взгляд и удивленно спросила: — Что?!
— В смысле, в лаборатории вырастила? — на всякий случай уточнила я, откладывая недоеденное.
— Ну да, — Аня пожала плечами. — Да ты не бойся, их уже и я ела, и Преображенский, и Венику дала попробовать, а то он больно убитый последнее время ходит. Не знаешь, что случилось?
— Не знаю, — я машинально доела мандарин. Осознала, что сделала, но потом решила, что в любом случае уже поздно бояться, и уж если умирать от мандаринов, то всем вместе. — Я с ним недели четыре не разговариваю.
— О, — удивилась Аня, и я решила уточнить:
— Он в нашей микроволновке лабораторную посуду автоклавировал.
— А, — глубокомысленно протянула Аня.
— И что, понравились ему мандарины? — не то чтобы я сомневалась в ответе, Веник мог съесть что угодно сладкое и фруктовое.
— Ага, — Аня расплылась в улыбке. — Особенно с вишневым вкусом. А с клубничным не дозрели еще. Через недельку будут. У меня еще есть с персиковым и грушевым, — она выложила на стол пару мандаринов. — Я вот думаю, что получится, если в следующий образец добавить что-то от амебоидов?..
Я покатала пару мандаринов по столу. И сказала:
— Учитывая твою карму, мандарины будут хлопать глазами и разбегаться при попытке их сорвать. А мандариновое дерево — выпускать корни из кадки и бродить ночью по институту. Так что лучше не стоит.
— Прямо как энты, — почти с восхищением протянула Аня.
К вечеру я вспомнила о мандаринах. Они по-прежнему лежали на столе, какой из них с каким вкусом, я благополучно забыла. И вспоминать не особо хотела.
Я задумчиво посмотрела на шестнадцатый образец. Тот посмотрел сначала на меня. Потом — на мандарины. Потом снова на меня.
Утром мандаринов на столе не оказалось. Зато со стены на меня смотрели два серо-зеленых глаза. Изредка глаза несинхронно моргали, подмигивая мне то правым, то левым.
***
Вечером пришел Веник с веником желтых хризантем. Зрелище это было абсолютно незабываемым, и из головы вылетело, что с Веником я не разговариваю.
— Ничего если я у тебя их оставлю? — Веник сунул хризантемы мне под нос. Я заторможено кивнула. Потом, слегка зависнув, смотрела, как он возится с литровой банкой, прилаживая ее на окне так, чтобы хризантемы не упали.
— Ты скоро домой пойдешь? — наконец, Веник справился с банкой и цветами.
— Где-то через час, — машинально ответила я.
— Окей, — он кивнул. — Тогда я подожду. Напиши, если соберешься раньше.
И Веник смылся.
Я отправила компьютер в спящий режим. В голове было гулко, как в пустом зале. Я заварила крепкий чай. Хризантемы на подоконнике пахли свежестью и морозом. И почему-то мандаринами со вкусом яблок.
На улице шел снег. С парковки под окнами пыталась выехать белая машина, а рядом с ней терпеливо мерзла девушка в белой куртке. Через засыпанным снегом двор и по аллее парка тянулись черные цепочки следов к калитке, спрятавшейся за черно-белыми кленами. Ученые института расходились по домам, где их, наверное, ждали.
А у меня…
А у меня Веник. И глазастая клякса под потолком.
И мне вдруг стало тепло и смешно.
***
Ночью тридцатого декабря в коридорах института рано выключили свет. Только из актового зала еще доносилась музыка и затихающий шум праздника.
Охранник дядя Коля медленно шел по последнему слабо освещенному коридору третьего этажа, проверяя, во всех ли комнатах выключен свет. Он уже выпил пару бокалов шампанского, а в кармане у него лежало два мандарина — один с вишневым, другой с банановым вкусом. Ничего такие мандарины, он и не знал, что такие бывают.
Дядя Коля неспешно дошел от одной лестницы до другой, и уже собрался было выключать свет, как вдруг краем глаза заметил какое-то копошение на стене, обитой панелями из темного дерева.
Или это свет мигнул?..
Подслеповато щурясь, дядя Коля подошел поближе, присмотрелся.
И вдруг стена посмотрела на дядю Колю. У стены было четыре глаза приятного серо-зеленого цвета.
Разинув рот, охранник уставился на глазастую стену. Та пару раз моргнула. Потом лукаво подмигнула дяде Коле тремя глазами из четырех. И глазастый кусок стены медленно двинулся вверх к вытяжке.