Пластиковые птицы

Она была из тех людей, которым любая обувь нещадно трет ноги. Расстегивая молнию, скидывая шлепки или расшнуровывая кеды, она шипела «зар-раза!», произнося «р» в нос, доставала из сумки пластырь и заклеивала ранку. Она увлекалась кинематографом и часто пересматривала фильмы с Харрисоном Фордом. Ходили слухи, что она живет с актером местного значения, неподтвержденные, как сотни других слухов.

Каждый вечер Дайн Ист ходил в бар «Толстый Диего», чтобы посмотреть, как она танцует. Без сомнений, это она делала прекрасно, несмотря на сплошь заклеенные ноги.

В середине сентября туристы разъезжались из города, облизанного теплым морем, согретого южным солнцем, пьяного и прокуренного, пахнущего рыбой и спиртом, задыхающегося от жары над каменными мостовыми и под желтыми фонарями. За собой толпы загорелых, потных приезжих оставляли сотни окурков, мусорных пакетов, оберток и бумажек, дрейфующих по волнам до первого шторма. После их сносило далеко в море, принося взамен дохлую рыбу и ошметки водорослей.

В этот вечер у Диего наконец стало пусто и, чтобы посмотреть на танец, не нужно было вставать и искать просвет среди голов зрителей.

Дайн уселся на свое любимое место у стойки, пнув ногой пару бутылок на полу. Отсюда он казался выше, что, несомненно, радовало.

— Чего желаете? — спросил толстяк Диего, не отвлекаясь от методичного кромсания лимона.

— Виски с колой, — заявил Дайн, стараясь придать голосу те интонации, с которыми говорил его отец.

Толстяк обернулся, посмотрел на него долгим взглядом и кивнул:

— Будет тебе твой клюквенный сироп.

Получив ледяной стакан, Дайн надолго припал к трубочке.

— Долли сегодня нет? — спросил, когда смог напиться холодной кислятиной.

— Дотанцевала твоя Долли, — не оборачиваясь, ответил Диего. — Сейчас переоденется и придет.

Ровно с этого момента и вечер, и бар полностью утратили ценность для Дайна. Долли дотанцевала, Долли не будет, у него осталось только двадцать минут, чтобы проводить интересную, взрослую, но совсем не похожую на других взрослых Долли до дома. Этих двадцати минут ему всегда не хватало, но Долли всегда спешила.

— А вот и я! — она вынырнула из-за стойки бара своею легкой походкой, которая приводила Дайна в изумление. Два шага покороче, один длиннее, и при этом без той неравномерности, что присуща прихрамывающим людям. — Привет, Дайн. Чего это ты не вовремя?

Он вскочил, улыбаясь, отпихнул стакан.

 

Сегодня Долли выглядела уставшей, больше поддакивала, чем говорила. Дайну это не нравилось, но он старался говорить за двоих, чтобы не дать подруге заскучать.

Над «Толстым Диего» луна светила прожектором, серебрила лужу разлитого пива у входа. За еще оживленными туристическими бульварами таились домашние узкие улочки, по которым Долли возвращалась с работы, а Дайн — где рядом, где гуськом за ней.

Дайн любил ночной город. Хотя вонь тут стояла всегда одинаковая, ночью улицы казались чище.

— И тогда миссис Норд говорит: «А это еще доказать надо. У вас есть доказательства?» Вот отец и предъявил ей доказательства, целую папку. Она каждую бумажку по несколько раз пересматривала, перекладывала. Потом сказала: «Обсудим это с вами завтра, на заседании правления». Потом они к проекторам ушли, я ждал их, ждал. Поэтому опоздал.

Долли косо на него посмотрела, но ничего не сказала. Дайн тоже помолчал, думая, чего бы еще сказать.

— А у тебя как день прошел? — спросил, не придумав ничего другого.

— Тухло, — Долли поморщилась. — Знаешь же, мертвый сезон. Вы с отцом единственные туристы, которые планируют улететь из этой дыры в ноябре. Остальных первым штормом сдует в город понадежнее.

Дайн знал: когда Долли, улыбчивая Долли, медно-загорелая, звенящая браслетами на сцене и сопрановым тембром на улице, начинает говорить таким тоном и в таких выражениях, день у ней не задался. В этом случае не стоило пытаться ее разговорить — кроме сочащихся сарказмом комментариев, в ответ ничего не получишь.

Они шли молча мимо мусорных баков и навесов над дверями. Один навес, два мусорных бака, полметра кирпичной кладки. Редко по-другому — без навеса или без просвета стены.

— Вот что, Дайн, — Долли заговорила резко, так говорят, когда требуется затронуть неудобную тему, которую откладывал до последнего. — Давай ты сегодня не будешь провожать меня до дома. Разойдемся у поворота на улицу Джиро.

— Почему? — такая обида показалась незаслуженной. У них каждый день отмерены всего двадцать минут, а Долли предлагает сократить их еще на четверть! Несправедливо по всем параметрам.

— Меня встретят сегодня, — объяснила она. — А мы с тобой можем встретиться завтра вечером. Хочешь, приходи пораньше, поговорим с тобой до моего выступления.

С разочарованным «Ууу» Дайн отвернулся, посмотрел в сторону, где вид был точно такой же, как со стороны Долли, потом в небо.

— Договорились, — сказал наконец, понимая, что Долли наверняка хочет побыть не только с ним, но и с другими своими друзьями. — А знаешь, я тебя на день рождения пригласить хотел. В начале октября, на катере. Ты придешь?

Она даже притормозила, похоже, никак не ожидав такого сюрприза.

— А твой отец не будет против? — спросила с подозрением.

— Он разрешил пригласить, кого захочу, — обида медленно уходила, Дайн меланхолично наблюдал за мелькающими среди южных звезд тенями. — Слушай, Долли, а ты когда-нибудь видела, как ночью летают чайки?

— Ночью чайки спят, — на автомате ответила она.

— Смотри, — он указал ей вверх, на мельтешащие крылатые силуэты. — Отсюда плохо видно, пойдем на улицу пошире, посмотрим.

В узком переулке за улицей Джиро Дайн пропустил Долли вперед, и на саму улицу они почти выбежали.

Над фонарями низко мелькали большие белые тени, то спускались ниже, то почти терялись из виду в теплой темноте. «Ждо-у! Ждо-у!» — издалека, едва слышно доносились звуки птичьей переклички.

— Это не чайки, — с одного взгляда определила Долли. — Какие-то морские птицы, я таких еще не видела.

Они медленно двигались по улице за куда-то по своим делам летящей стаей.

— А знаешь, — сказал Дайн, когда последняя птица бесшумно скрылась за крышами домов. — Говорят, что если чайки летают над сушей, скоро будет шторм. А еще мы почти дошли до твоего дома, — добавил, осмотревшись.

У нее дома горел свет. Дайн успел увидеть, как от окна кто-то отошел и задернул шторы.

— Хорошо, а теперь нам надо разойтись, — заторопилась Долли. — Мне нужно спешить. До завтра.

— Ты придешь на день рождения? — крикнул ей вслед Дайн, не торопясь уходить.

— Приду, — послышалось из коричневого полумрака. «Ждо-у! Ждо-у!» — откликнулись птицы.

 

В клетушке, служащей и прихожей, и холлом, и курилкой у них дома, светильника не было. Долли ругнулась, приоткрыла входную дверь. Опять дурень Джек закрылся в комнате, а ведь знает — она приходит поздно и ненавидит, когда ее встречает темень.

Фонарь с улицы давал хоть какое-то подобие освещения. Долли сунула туфли под шкаф и босяком прошла в темную же крохотную кухню.

Хотелось есть, но не готовить. Ей никогда не хотелось готовить. На счастье Джек тоже не брезговал полуфабрикатами на ночь, и в доме наверняка завалялась какая-нибудь коробка с недоеденной пиццей.

Когда Долли, шаря по ящикам, подошла к холодильнику, от двери мужской голос произнес:

— Ты опять была с этим ребенком.

Она обернулась, не торопясь, заодно выуживая с полки плоскую коробку.

— Следил за мной из окна, так?

Он стоял в дверях, в одной руке у него была мятая газета, а в другой — банка шипучки.

— Ты сегодня позже, чем обычно, — заметил он, швыряя газету в мусорное ведро. — Интересуешься машинками и солдатиками? Может, мне кукол вместо цветов тебе покупать?

Долли без удовольствия откусила от ледяного треугольника. Пицца была с сыром, что делало ее вдвойне отвратительной.

— Джек, это просто ребенок, — она, кривясь, прожевала, запила водой. — Фу, какая дрянь, — коробка полетела в ведро вместе с надкусанным содержимым. — Не заказывай у них с сыром.

— Люди смеются, — Джек вскрыл банку, отставил ее на стол, опять взял. — Ты вообще понимаешь, что надо мной люди смеются?! Я в бар пойти не могу, кто-нибудь по пути влезет и напомнит, что моя Долли таскается по городу с малолеткой! Прекрати жевать, и слушай меня!

Полчашки вылилось на пол, когда Долли заслонилась плечом от удара. Если подумать, Джек нечасто ее бил, но удары у него были тяжелые.

— Ублюдок, — прошипела она с веселой злобой. — Отец этого мальчишки — большая шишка. Думаешь, мне приятно развлекать его сыночка? Но с ними надо быть белым и пушистым, и тогда получишь свой кусок.

Общий смысл ответного мата укладывался в два слова: «Мне наплевать».

— И я тебе не потаскушка из бара, чтобы поднимать на меня руку, — Долли повысила голос, на улице послышался звук пинка и взвыла собака. — Мне все равно, кто и как над тобой смеется.

Джек одним глотком осушил полбанки.

— Ты больше не будешь танцевать в баре, — спокойно сказал после.

— Ты не можешь мне запретить! — взвилась Долли. — Я буду делать, что хочу и как хочу!

Банка грохнула о стенки ведра, на пол плеснула темная пузырящаяся жидкость.

— Ты живешь в моем доме! — заорал Джек, надвигаясь. — Забыла, в каком дерьме я тебя подобрал?! Будешь делать, что скажу, иначе пойдешь на улицу побираться!

— А следующим побираться пойдешь ты, — фыркнула Долли. — Ты когда в последний раз работал? Наверное, еще до того, как «подобрал» меня. Кто тут еще кого подобрал!

Он замахнулся вновь, но она успела отбежать. Дверь в комнату щелкнула, задвижка скрипнула, закрывшись.

— Я поговорю с Диего, — неслось из прихожей. — Пусть он ставит твои выступления днем. Я хочу, чтобы ты проводила вечера со мной, как раньше, а не с этим малолеткой!

Долли села на кровать, слушая, как Джек ходит между кухней и прихожей. Она знала, он скоро отойдет и тогда можно будет выбраться. Но она не смогла бы сказать с уверенностью, что ей в действительности хочется проводить вечера с Джеком, а не с ребенком, однажды пришедшим в восторг от ее танца.

 

— Мистер Ист, я признаю, что вы были в чем-то правы.

Чтобы скрыть свое раздражение, Даррен Ист перебирал спутниковые фотографии, распечатанные специально для этой встречи. Диана Норд, напротив, старалась лишний раз к ним не прикасаться, словно брезговала коснуться даже фотографии того, что было на них запечатлено. Еще две женщины и мужчина — остальные представители городского правления, рассматривали спутниковые снимки озадаченно. Одна из них все поправляла очки на узком правильном носу и, похоже, никак не могла разобрать, что же на снимках изображено.

Мистер Ист больше всего на свете не любил два явления — бессмысленный официоз и глупость. Диана Норд сочетала в себе оба.

В самом деле, ей самой было бы лучше уладить дело тихо. Если городом заинтересовались во Всемирной организации экологической безопасности, председателю правления следовало не трепыхаться и молча исполнять все требования представителя ВОЭБ. Тогда дело могло ограничиться тихим отстранением от должности с формулировкой «по личным обстоятельствам». Но собрание правления магнитом притягивало прессу, и из исправимой мелочи (какая проблема — слегка запустили городок, вовремя не сожгли мусор. Следующий председатель под пристальным надзором легко расстанется с парой бюджетных миллионов и наймет специалистов, которые за пару месяцев приведут море в сносное состояние), из такой мелочи раздувался скандал на всю страну.

— А эти снимки не фикция? — каркнула женщина в очках, которая наконец смогла разобраться с разъезжающимися на пиксели сине-белыми фотографиями.

Мистер Ист прикрыл глаза ладонью, собираясь с мыслями и силами для ответа. Три тугодума из правления под началом главной тугодумихи все утро трепали ему нервы, сперва отложив собрание на полчаса по каким-то техническим причинам, а после несколько часов скрупулезно изучая примитивнейшие фотографии.

— Чтобы понять, что это не фикция, — вся усталость с досадой скрылись за безразличием, — вам достаточно снять моторную лодку и отплыть на пару километров от берега. Там вы своими глазами ознакомитесь с плавучими островами мусора.

— Это все нуждается в проверке, — не сдавалась очкастая. — Завтра с утра вас устроит?

Мистер Ист чуть не застонал с безнадеги. Эти четыре идиота загоняли себя в безвыходное положение собственными руками. Впрочем, показательная порка часто бывает целительной не только для самих неосторожных идиотов, но еще для десятка других идиотов в подобных приморских городках.

 

В коттедже, который он снимал с конца августа для себя и сына, мистер Ист предпочитал не находиться. Этот вечер являлся скорее исключением, чем правилом — эколог был настолько измотан, что не вышел даже на прогулку к морю. Впрочем, вид грязно-синего моря из окна до смерти ему надоел еще в августе.

Дайн застал отца на стекленной террасе со спортивной газетой, которые мистер Ист читал только в моменты крайнего нервного истощения.

— Дайн, уже десять часов, — отец даже глаз от газеты не поднял, но от этого фраза звучала ничуть не менее угрожающе. — Ты помнишь, что обещал приходить домой в девять?

— Я немного прогулялся, — Дайн не соврал, только умолчал, что гулял не один.

Отец вздохнул, сворачивая газету. Под глазами у него залегли серые тени усталости.

— Долли? — звенящее имя звучало резко, когда его произносил мистер Ист.

Дайн отвернулся к двери, снимая обувь. Отец около стойки бара наливал что-то в стакан.

— Дайн, ты знаешь, я ни в чем тебя не ограничиваю, — мистер Ист говорил медленно, то и дело отвлекаясь на свой напиток. — Пойми меня правильно, я не против твоих знакомств в этом городе, я не буду против, если ты пригласишь своих друзей на день рождения, я все еще готов устроить вам морскую прогулку. Но эта Долли… Она и ты люди разного круга. Ты же понимаешь, она взрослая женщина, у нее свои заботы и свои взрослые знакомые. А ты только ставишь ее и себя в неловкое положение, когда набиваешься ей в друзья.

Этого Дайн стерпеть не мог.

— Она сама хочет со мной дружить. Ей нравится со мной, иначе она давно бы сказала отстать от нее, — в его спокойном тоне легко узнавался тон его отца.

— Долли женщина, ей нелегко обидеть ребенка, — мистер Ист отставил пустой стакан в мойку. — Скажи, зачем ты так упорно ходишь именно к ней? В городе сейчас отдыхает множество детей твоего возраста, почему бы тебе не пообщаться с ними, а не с Долли?

— Я не могу и не хочу дружить с теми, с кем надо дружить, — Дайн развалился в кресле напротив того, где сидел его отец. — Я пригласил Долли на день рождения. Я хочу, чтобы она пришла. Я собираюсь пригласить еще кого-нибудь, но не вместо Долли.

— Хорошо, — мистер Ист кивнул, направляясь к спальне. — Но потом не обижайся, когда Долли скажет, что не сможет прийти.

— Она придет, — уверенности Дайна можно было позавидовать. — Она обещала, — он помолчал немного, наблюдая, как отец перебирает газеты, большую их часть отправляя в мусорное ведро. Потом спросил: — Как думаешь, могут чайки летать ночью?

— Чайки ночью спят, — автоматически ответил мистер Ист. — Не говори ерунды.

Дайн вздохнул, посмотрел в темное окно. В темноте не было слышно ни плеска волн, ни шороха крыльев, ни птичьих голосов, но Дайну казалось, что он видит, как над зеленой водой, задевая волны перепончатыми лапами, скользят большие белые птицы.

 

Утро на причале встретило мистера Иста полным штилем и сплошной облачностью. Только чайки кружили над городом, упрямо предрекая близкий шторм.

К его удивлению, все было уже готово: четверка из правления ждала на причале, а катер стоял на воде.

«Они пригласили прессу», — мелькнула наполовину сочувственная наполовину злорадная мысль. Девушка-фотограф старательно снимала с борта катера торжественную встречу инспекции с городским правлением под холодной моросью с моря.

Ходить по морю мистер Ист не любил. Морской болезнью он не страдал, но сами по себе волны и ощущение глубины под днищем катера вызывали сосущее чувство в области живота.

На этот раз к неприятным ощущениям внутри добавился легкий промозглый ветерок снаружи, и мистер Ист натянул свитер. Удача не спешила поворачиваться к нему лицом — в бинокль, который он то и дело прикладывал к глазам, нельзя было увидеть ничего, кроме равномерной синевы до горизонта.

— Вы выбрали такое неподходящее время для приезда, — рядом щебетала миссис Норд, словно говорила не с представителем инспекции, а с ВИП-туристом, по недоразумению вынужденным заниматься работой на отдыхе. — У нас в конце августа благодать для морских прогулок.

— И сейчас неплохо, — буркнул эколог, втягивая голову в плечи.

— Скоро должны быть на месте, — к ним подошел мужчина, которого мистер Ист уже видел на заседании правления. — Пять минут до встречи катера с островами мусора, о которых вы говорили вчера.

— Видите, нет ничего, — не унималась очкастая. — Нет смысла плыть дальше, если отсюда ничего не видно.

— Держитесь курса, — мистер Ист зевнул. Он не выспался, мечтал о чашке кофе и плотном обеде, поскольку позавтракать не успел тоже. В принципе, до очередного замусоренного заливчика ему не было дела, пока замусоренность не переходила некоторых рамок и в воде не организовывалась городская свалка. Но сейчас речь шла о профессиональной гордости, а не о тяжелой экологической ситуации места, подобных которому в окрестностях было предостаточно.

Первая целлофановая обертка проплыла вдоль борта спустя семь минут.

— Вот и весь остров, — не преминула прокомментировать очкастая ехидна. — Было бы из-за чего шумиху поднимать. Снимайте, снимайте, милая, — помахала старательной репортерше, переводившей мегабайты памяти фотоаппарата на снимки морской глади.

Еще через некоторое время мимо борта проплыли несколько бумажек и большой кусок пенопласта.

А потом над горизонтом показалось нечто.

Этот объект заставил очкастую снять очки и протереть глаза, миссис Норд — задуматься о своем шатком положении, репортершу — защелкать фотоаппаратом вдвое быстрее, а капитана судна — перекреститься.

То, что надвигалось на них из моря, не было островом. Больше всего это напоминало пленку, равномерно распределившуюся по воде. Ее рваные зыбкие края, подобные щупальцам, прощупывающим пространство, дальше переходили в нагромождения заиленных глыб, а еще дальше — в нечто бесформенное, большей частью скрытое под водой.

И это все двигалось, перемещалось на неизвестных подводных течениях, щупальца колыхались.

Мистер Ист почувствовал, что ему становится жарко, когда он увидел в бинокль, как одинокая желтая обертка, до сих пор спокойно дрейфующая по волнам, вдруг сменила направление, чтобы присоединиться к щупальцам чудища. У него закружилась голова, когда он увидел, как сотни бумажек, составляющих эти щупальца, стали перестраиваться, перемещаться, медленно продвигая желтую ближе к центру. Ему стало дурно, когда он понял, что движения скопления гниющего хлама вовсе не хаотичны, что трупы рыбы среди бумажек так же участвуют в формировании всех ромбов, кругов, зигзагов, которые выделывает мусор на волнах.

И это все приближалось к кораблю, тянулось к нему.

— Поворачивай! Поворачивай! — заорал мистер Ист.

Это был первый случай, когда он повысил голос на людях.

 

Сезон догорал над приморским городом, ночи становились холоднее, дни — пасмурнее.

Долли танцевала все реже и не дожидалась Дайна по вечерам, Диего ворчал, ругая мертвый сезон, мистер Ист пил лимонную шипучку, много курил и еще больше говорил по телефону за закрытыми дверями, изо дня в день становясь мрачнее.

На закате небо зажигалось кармином, зеленая вода серела перед осенним штормом. Над городом в мареве кружились чайки, их спугнуло что-то с моря и не давало вернуться, хотя до непогоды оставалось предостаточно тихих дней.

Дайн изнывал от зноя, блужданий по городу среди помойных ящиков в компании одного велосипеда и желания говорить с Долли.

Миссис Норд уехала с отчетом в ВОЭБ, остальные представители правления сидели, не высовываясь.

В трубку голосом мистера Иста все чаще звучало странное сочетание слов: «экологическая катастрофа».

А потом Долли совсем пропала.

 

Одним вечером в начале третьей декады сентября Дайн, измучившись бесполезными поисками Долли в городе, заглянул к Диего.

Пустой бар был темен, Диего из-за стойки поднял на Дайна сердитый взгляд и снова вернулся к газете.

— Пусто? — Дайн сел на свое обычное место, осмотрелся.

— Пусто, — согласился Диего, прищелкнув языком. — Долли больше не танцует, туристы выбирают кафе с живой музыкой.

— Почему Долли не танцует? — Дайн в который раз задал этот вопрос, в который раз ожидая, что получит насмешку.

Диего опять раздосадовано глянул на него, отложил газету.

— А как ты думаешь? — спросил, едва скрывая раздражение. — Хороший ты парень, Дайн, только наивный. Долли не танцует, потому что ее муж попросил, чтобы она не танцевала. Знаешь ли, ему не нравится, что к его жене пристают всякие дети.

— Это ты обо мне? — Дайн ушам своим не поверил.

— А о ком же еще? — Диего пожал полными плечами, разглядывая фотографии в газете. — Долли теперь не будет, клиентов у меня тоже не будет, пока не появится замена. Может быть, ты заменой будешь, а, Дайн?

Дайну не нравился его взгляд, но не ответить он не мог.

— Я не умею танцевать как Долли. Вряд ли я могу помочь.

— Вот и славно, — быстро согласился Диего. — И не нужно. Вообще не нужно больше сюда приходить, понимаешь, Дайн?

Дайн понял. Больше к Диего он не заходил. И вообще старался поблизости не появляться.

 

Долли сама нашла его, когда Дайну стало казаться, что он отвык от разговоров с ней.

Она просто подошла, когда он на причале сидел с удочкой и книгой, ожидая отца, обсуждавшего что-то с новым председателем городского правления.

— Можно? — спросила она, не торопясь усаживаться рядом.

Он посмотрел на нее, отложил книгу. И неожиданно даже для самого себя вдруг бросился ей на шею.

— Я тоже рада тебя видеть, — она смеялась, когда садилась прямо на доски причала рядом с ним.

— Я думал, тебя муж взаперти держит, — Дайн чувствовал себя неуютно. — А ты так спокойно тут со мной сидишь.

— Нет, — Долли опять засмеялась. — Думаю, он хотел бы держать меня взаперти, но на это у него нет прав.

— Ты сможешь приходить сюда днем? — Дайн ушам своим не поверил. — Ты не занята?

— Смогу, — она кивнула. И озабоченно спросила: — Ты не рад?

Он был очень рад.

 

После они ежедневно встречались на причале. Он уходил из дома под разными предлогами, позже он понял, что она, должно быть, так же сбегала от мужа, как он от отца.

Они удили рыбу, гуляли по набережной туманными дождливыми днями. Однажды он узнал, что она не умеет ездить на велосипеде, и со всем упорством взялся ее учить.

Иногда, если они гуляли по вечерам, над ними мелькали большие белые птицы. Долли всегда всматривалась в их движение по небу, одновременно плавное и неравномерное, как ее походка.

Она конечно же пришла на его день рождения.

 

Морская прогулка началась прекрасно. Прогноз погоды не подвел — им выпал единственный теплый солнечный день в череде промозглых и ветреных.

Мистер Ист старался не встречаться взглядом с Долли, которая вопреки всем его надеждам пришла на день рождения Дайна. Но куда больше опасений вызывала у него не смеющаяся загорелая девушка, а море.

Впрочем, пока волны не принесли ничего необычного — то ли катер шел недостаточно далеко от берега, то ли мусорный остров отдрейфовал за прошедшее время дальше.

Мистер Ист стоял у борта, мусолил сигарету и внимательно следил за тем, что несет море.

— Папа, вот Долли!

Окрик заставил его отвлечься.

Всегда, когда он видел Долли на сцене, она казалась ему женщиной за тридцать. Сейчас она выглядела моложе — лет двадцать пять ей было, едва ли больше.

— Добрый день, мистер Ист, — она кивнула, оглядев его не слишком приветливо. — Очень рада вас видеть.

— Я уверен, вы друг другу понравитесь, — зато Дайн лучился счастьем. — Долли, я сейчас подойду. Подожди меня с папой.

Дайн скрылся на носу корабля, ушел к своим приятелям, мальчишкам-сверстникам, на присутствии которых настоял мистер Ист. Взрослые, не знающие, как друг к другу подступиться, остались вдвоем.

Мистер Ист чувствовал, что он стесняет Долли. Вопреки собственным ожиданиям, радости от этого он не испытывал.

— Хотите выпить? — правила хорошего тона заставили его предложить даме имеющуюся выпивку — хорошее красное вино.

— Нет, спасибо, — Долли ожидаемо отказалась.

Предполагавшийся разговор вновь зашел в тупик. Мистер Ист смотрел на море в одну сторону, Долли в другую.

— Вы с детства тут живете? — вновь попытался мистер Ист. — Школа?

— Да, с детства, — она кивнула. — Восьмилетка. У нас рано начинают работать.

Это тоже было ожидаемо. Мистер Ист был слишком не удивлен, чтобы сочувствовать.

— Вот что, Долли, — наконец он понял, что нет смысла откладывать дальше необходимый разговор. Вечерело, следовало повернуть назад к берегу. — Я знаю, вы успели сдружиться с моим сыном. Но, пожалуйста, имейте в виду, эта дружба не принесет ему счастья. Мой сын собирается стать экологом, у него впереди большое будущее. Дружба с вами только сбивает его. Если вы действительно желаете ему счастья, вы разорвете с ним всякие отношения. Понимаете, Долли?

Она смотрела на него со странной смесью понимания и презрения.

Но мистер Ист так и не узнал, что она хотела ему сказать. Его слуха достиг окрик сына:

— Смотрите, что это?!

Мистер Ист похолодел, обернулся.

Мусорный остров был близко. Настолько близко, что сам корабль двигался среди его щупалец.

Но с самим островом происходили еще более странные метаморфозы. В его центре нечто белое перемещалось и соединялось, что-то формировалось в недрах гигантской системы.

Белая крылатая фигура взмыла вверх с груды отбросов. Потом еще одна, еще и еще.

Птицы, белые птицы взмывали в небо. Птицы из пластика кружили над кораблем среди чаек. «Ждо-у! Ждо-у» — неслось с высоты.

Мистер Ист смотрел на них, раскрыв рот, не замечая, что пепел с сигареты сыплется в море. И тонкой струйкой тянется к мусорному острову.

 

Дайн нашел Долли на следующий день там, где они впервые сидели вдвоем по разные стороны удочки. Она стояла и хрустела сухариками, глядела, как над морем носятся белые точки на пластиковых крыльях.

Она вздрогнула, когда Дайн подошел.

— Знаешь, мы сегодня уезжаем, — неловко сказал он, когда спустя несколько минут она так и не заговорила. — Папа говорит, это срочно. Он объяснил, что вчерашний остров — это новая живая система. Она использует ДНК живых существ, попавших в нее, и производит копии, но сделанные из мусора. Там есть еще какая-то зависимость от массы, но папа говорит, это надо изучать.

Долли косо на него посмотрела и спросила:

— Зачем ты мне это рассказываешь?

Дайн моргнул.

— Это интересно? — предположил, не найдя лучшего объяснения. Потом спохватился: — Не в этом дело. Оставь мне свою почту, я буду писать тебе из дома.

Она помолчала, в задумчивости кидая сухарики в море. Вокруг каждого расходились круги — это рыба пришла за кормом.

Дайн вдруг подумал, что где-то там в глубине теперь есть пластиковая рыба, а совсем скоро, вероятно, появятся пластиковые кошки, собаки. Пластиковые люди. Совсем другой мир, где они с Долли выглядят не такими уж разными.

— Извини, Дайн, — наконец, Долли ответила. — Мне кажется, ни тебе, ни мне это будет не нужно. Ты будешь работать, я тоже. И твой отец не хотел бы, чтобы ты тратил время на переписку. Давай сейчас просто разойдемся по своим делам.

— Долли! — возмутился было Дайн, но она уже пошла от него по пристани.

Дайн понимал, почему Долли уходит: она давно была из тех, о ком отец говорил: «она взрослая». Одна эта фраза накладывала больше запретов, чем все школьные правила вместе взятые. Нарушать их дозволялось только другим взрослым.

Но Дайн откуда-то знал, или просто хотел верить, что существует еще одна категория людей, к которым эти правила относиться не имеют права. Они ведь с Долли друзья.

— Долли, — крикнул он. Она не обернулась, но он продолжал, глядя в ее удаляющуюся спину. — Я знаю, где твой дом, я брошу письмо с моим адресом и электронной почтой в почтовый ящик! Напиши мне, если захочешь!

Она притормозила, словно разрываясь между желанием обернуться и твердым решением уйти, не прощаясь. Потом медленно-медленно подняла руку. И помахала.

— Я жду! — его голос разнесся на всю пустующую пристань.

«Ждо-у! Ждо-у!» — подхватили скрипучие пластиковые голоса. Крик унесся на пластиковых крыльях далеко в море.

 

Письмо от Долли пришло зимой. Дайн как раз успел сдать пропущенный осенью материал и чувствовал себя свободным.

Они переписывались потом долго, письмами, не по электронной почте. У Долли и не было-то этой почты никогда. У нее, как оказалось, не было многого из того, что было у Дайна, включая образование.

Но письма летели, в школе, потом — в университете. На практику после выпуска Дайн был направлен в город, где встретил Долли десять лет назад, сам настоял на этом, хотя подающего надежды эколога отговаривали от глупой затеи.

Но Долли он уже не увидел.

Постаревший и не узнавший его Диего сказал, что «была у нас такая девушка, хорошо танцевала. Уехала пару лет назад».

Куда Долли просила перенаправлять письма, никто не знал, даже на почте Дайну этого сказать не смогли.

Дайн не понял, когда именно поток писем прекратился, он заглох как-то сам собой. Долли пропала, как хотела десять лет назад — не прощаясь.