Похмелье

«Хорошо, что всё это случилось в гараже, — подумал Володька, прикрывая гаражную дверь и, направляясь в соседний бокс за Петровичем, — здесь хоть есть с кем посоветоваться».

Петрович наводил на полках порядок, когда Володька, пару раз стукнув в приоткрытую створку, вошёл внутрь и, приветственно махнув рукой, поздоровался,

— ЗдорОво, Петрович!

— ЗдорОво, Володька, — ответил хозяин, вытирая ветошью руки, — ну, как сам?

— Да нормально,.. а ты что, решил перед Новым годом прибраться?

— Да, видишь ли, — забубнил Петрович, — дома — Катька с дочкой кашеварят, стол готовят. Ну, а я, значит, чтоб не мешаться…

— Ага-ага… Чтоб не мешаться… — тут Володька замолчал, прикидывая, а стоит ли вообще в это впутывать соседа. Тем более, чёрт его знает, чем всё это может обернуться. Прикинул и решился, а решившись, перешёл на заговорщицкий шёпот,

— Тут, Петрович, такое дело… как бы это попонятнее объяснить…

Петрович выжидательно поднял брови, выражая полное внимание к собеседнику.

— Ну, в общем… там у меня… тонимаешь ли… Джинн…

Петрович тут же насупился и замотал головой,

— Не-не, Володь. Какой, к чертям собачьим, джин… да меня Катька на ёлке повесит, если я до двенадцати рюмку трону.

— Да не-е-е…— замахал на него Володька, — да не тот джин, чтоб пить, а тот, который — «слушаю и повинуюсь»…

Петрович склонил голову набок и внимательно посмотрел на гостя.

Володька же, решив, что один раз услышать хуже, чем сто раз не увидеть, взял соседа под руку и потащил в свой гараж. Открыл дверь и втолкнул в неё Петровича. Петрович вошёл и тут же выдохнул: «Мать твою… Дай Бог ей здоровья…»

Прямо напротив, оперевшись задом на капот Володькиной машины, стоял здоровенный мужичина со скрещёнными на груди руками, с голым торсом и в набедренной повязке из старой замасленной мешковины. Лицом мужичина был похож на Хромого Тимура работы доктора Герасимова, и вид имел устрашающий.

Когда оцепенение отпустило Петровича, он поглядел на Володьку и промычал что-то нечленораздельное. Володька в ответ хмыкнул и спросил,

— А? Каково? А ты мне про повешение через ёлку, да про рюмку-недотрогу, — и уже не слушая никаких возражений, налил два лафитничка, стукнул их друг о дружку и вручил один Петровичу.

Когда водка сделала своё дело, и Петрович немного обмяк, Володька усадил его за столик напротив себя, включил калорифер и стал рассказывать,

— На работе девчонки на Новый год дезодорант подарили. Ну, я в гараж приехал, а он в бардачке… ну, достал, решил попробовать. Крышечку снял, пшикнул, а оттуда вот этот товарищ нарисовался… Ох, он и матерился… Говорил, мол, нигде от вас покою нету — ни в бутылЯх, ни в чайниках, ни в вонючих аэрозолях. А как отматерился, потребовал какую-нибудь тряпку — срам прикрыть, руки скрестил и теперь ждёт, чтоб я ему три желания выдал…

Петрович, позабыв о священной клятве, молча разлил горькую по лафитникам, покосился на раба дезодоранта, выпил, зажмурился и спросил,

— Ну…

— Что ну? Что ты нукаешь? Ты, Петрович, не нукай… Тут дело тонкое. Тут совет дельный нужен… чтоб зазря такой случай не профукать. Этот монголо-татарин видать многое может…

— Ну, — вновь проворчал Петрович и разлил ещё по одной.

Володька в сердцах хлопнул себя по коленям и вспылил,

— Ты давай думай, да дело говори, а не мычи, как бык на привязи.

— Ну… Машину себе новую запроси… Ты ж давно уже эту поменять хочешь.

— Да я об этом уж думал… Но только машину эту я и так купить могу… Конечно, не сразу… Но могу…

Третья рюмка окончательно успокоила Петровича, и он, предложив добрать ёмкость, заговорил уже логично и вразумительно,

— Ты, Володька, вот что… ты тут пока посиди, а я за Викешей схожу. Он человек учёный, как-никак профессор и, без пяти минут, доктор наук. Сядем втроём — и всё враз порешаем…

Сказал, выпил и ушёл.

Минут через пять Петрович вернулся с Викентием Фёдоровичем. Доктор хоть и выглядел сосредоточенным, по дороге получив все необходимые инструкции, но ножкой уже загребал, видимо решив принять упреждающие терапевтические капли пред новогодним возлиянием. Он оглядел с головы до ног существо потустороннего мира, слегка ему поклонился и, произнеся уважительное «Здрасьте», выставил на стол две бутылки казённой и банку маринованных огурцов. Попросил тут же наполнить бокалы, так как совещание обещало быть нервным, принял успокоительные пятьдесят грамм, и крепко задумался. Когда молчание профессора стало нестерпимым, Володька кашлянул и потребовал прений,

— Ну-у-у…

Викентий Фёдорович поглядел на нетерпеливого собеседника, почмокал губами и стал излагать,

— Что касается меня… Я бы Вам, Владимир, посоветовал подойти к этому вопросу оч-ч-чень вдумчиво… Да… Оч-ч-чень… Ну, что может пожелать любой статсись… стасьтись… стасьтисьтический гражданин кроме какой-то банальщины? М-м-м? Ну, вы же не стасьтисьтический гражданин, которому подавай злато-серебро и реки полные вина?

Володька отрицательно покачал головой, подтверждая, что он не это…

— Вот, — продолжил оратор, — вы же личность, а потому и желания Ваши должны быть достойными! Потому, я бы предложил вторым Вашим желанием избрать неукоснительное привлечение Удачи к любым Вашим начинаниям! Это очень и очень кр.., крдинальная штука — Удача.

Володька на минуту задумался, посмотрел на утвердительно кивающего Петровича, и решился. Он окликнул исполнителя желания, тот, нехотя повернул к нему голову и кивнул в знак согласия.

Выпили… Хрустнули огурчиком, и только тут Володька спохватился и спросил,

— Постойте, Викентий Фёдрыч, почему второе? Желание-то,.. почему второе, а не первое?

Доктор в ответ улыбнулся и, погрозив кому-то пальцем, пояснил,

— Первым желанием я бы Вам настоятельно рекомендовал испросить у уважаемого Джинна полного предновогоднего отрезвления… Всенепременно испросить…И если Вас не затруднит, то и для нас с Сергеем Петровичем… Потому как, ежели мы предстанем в таком виде пред нашими дрожащими,.. пардон, дражайшими дамами, то, как мне кажется, никаких других желаний ни у кого из нас может уже и не быть…

Петрович снова резко закивал головой и промычал,

— Ёлка — она ж, Володька, дерево. С сучками… с иглами…

Над этим желанием размышлять долго не пришлось, потому как более разумного и гуманного совета придумать было невозможно. Володька вопросительно глянул на исполнителя, на что тот вновь утвердительно кивнул.

Разлили… Выпили… Теперь уже безбоязненно, а потому с удвоенным удовольствием. А сразу же после перекура и беседы на отвлечённые автомобильные темы, вновь вернулись к обсуждению последней мечты. В конце концов, придя к совещательному соглашению, что мечта эта должна быть сокровенной, высокой и бескорыстной. Потому как мечты корыстные и не мечты вовсе, а бесовское науськивание к стяжательству.

После недолгих препирательств внести предложение, было поручено всё тому же профессору.

— Видите ли, Володя… можно я Вас буду так величать?

Володька величать позволил, и профессор продолжил,

— Если говорить о великой мечте человечества, то тут можно и заплутать. Потому как и свобода, и воля — понятия очень сложные…

Тут Петрович, в сердцах, грохнул кулаком по столу и даже слегка зарычал.

— Вот-вот, — согласился Викеша, — Посему, предлагаю обратить Ваше внимание на искоренение застарелого коварного зла! Оглядитесь вокруг…

Володька послушно огляделся, но ничего «из ряда вон» не увидел, и снова сосредоточился на лекции.

— Зло это, прикидываясь важненьким и нужненьким, прораба.. проработило наши души! Сука! Пардон… А давайте его искореним, к чёртовой матери!

— А давайте! — согласился Володька, — зло обязательно надо искоренять!

— Да, — подтвердил Викентий Фёдорович, и выдал молчаливый посыл Петровичу, указав пальцем на пустые лафитники.

Петрович, безошибочно угадав желание почти доктора наук, тут же исполнил его телепатическую просьбу.

Выпили… Закусили хрустненьким… Достойно помолчали…

Первым заговорил Володька,

— Викентий Фёдрч… А какое ж зло будем искоренять?

Фёдрч сделал удивлённые глаза,

— А разве это непонятно?

— Ну…— сомнительно протянул Володька.

— Ростовщищи… Ростовщищиство и мздоимство… Ну, в общем, всё это товарно-денежное безобразие.

— Да ну… — удивился Володька, — а зачем?

— Ну, как же зачем? Как же зачем, Вова?... Можно Вас так величать?

— Валяй!

— Мы же все в этом дерме, пардон,.. погрязли… Вы только поглядите — ведь эти вот деньги, — профессор вынул из кармана горсть монет и бросил их на стол, — они же потеряли всякую совесть и свою первоначальную функсы… функсы анальность, — и, придвинувшись ближе, прошептал, — они сделали нас опять обезьянами…

— Да ладно, — вновь выказал удивление Володька.

— Да-да, Вова… Обезьянами, павианами…

Внимательно слушающий Петрович вновь замычал, и было уже хотел опять испробовать своей лапищей стол на прочность, но передумал и, уставившись на неподвижного татаро-монгола, спросил,

— Володька, а может ему налить? Как бы не замёрз, бедолага…

На что Володька лишь отмахнулся,

— Не будет. Я ему уже предлагал, — и стал тормошить малость сомлевшего профессора. Тот встрепенулся и спросил,

— На чём я остановился?

— На обезьянах.

— На каких обезьянах?

— Ну, что мы теперь опять все стали обезьянами… из-за денег…

— А-а-а… Ну да… Павианами… Помню… Так вот, Вы Володенька…

Володька быстро закивал головой, упреждая вопрос, и что, мол, можно, можно так его величать. В ответ Фёдрч утвердительно угукнул и продолжил,

— Вы, Володенька, накажите Вашему волшебнику, чтобы он помог нам отделаться от этой напасти… Но, Христа ради, без крови… Только без крови… Без всех этих Марксов-Ленинов… Ну их к чёрту…

Потому как сами мы уже не сможем. Никогда… И пусть начнёт с чего-нибудь самого мерзкого и слащавого… Пусть истребит его, а уж потом потихоньку, потихоньку… Не надо быстро… Быстро мы не сдюжим… Слишком страшным будет похмелье с этого денежного запоя… Слишком страшным, Володенька…

***

Домой Володька пришёл бодрым и абсолютно трезвым, как и было заказано. Жена, встретив его на пороге, подставила щёку для поцелуя, придирчиво потянула носом и была несколько обескуражена отсутствием спиртового дыха. После чего она стала радостно докладывать, что звонил его сослуживец, поздравлял с наступающим и сказал, что его, Володькин, проект полностью одобрен начальством и очень удачно вписался в планы.

А чуть позже случился и Новый Год. Шумный, весёлый и санкционированно хмельной.

Первого числа Володька проснулся около полудня. Встал, и был приятно удивлён своей ясной, свежей голове и лёгкости настроения. Пока жена ещё спала, он пошёл на кухню, заварил кружку крепкого чая и включил телевизор. Сидел, прихлёбывал из кружки и смотрел новости. Смотрел до тех пор, пока в душе не шевельнулась неясная тревога. Когда Володька понял, в чём дело, он вскочил с табуретки и начал, судорожно давя на пульт, перещёлкивать каналы. А убедившись в верности своей догадки, вновь сел на табурет и в растерянности замер.

Рекламы не было нигде — ни на одном канале, ни в одной передаче. Справившись со своим волнением, он вскочил и подошёл к окну. За окном, в резких вихрях метели чернели прямоугольники погасших рекламных щитов.

Володька упёрся лбом в холодное оконное стекло и, зябко вздрогнув, почувствовал, как на завьюженные улицы, на редких, спешащих прохожий, на него самого, наваливается волна великого похмелья…