Операция "Шпингалет"
Фруст Раций — главный насаждатель Департамента «Питающей Пользы» просматривал список новых проектов. После того, как было получено разрешение использовать фантазию на семьдесят пять процентов от максимальной мощности, подчинённые не на шутку раздухарившись, завалили его стол папками со своими «оригинальными» предложениями. Увидев такое творческое рвение, Фруст, прежде всего, подумал о том, что позволенный процент фантазии слишком велик, и его надобно снизить хотя бы на десяток единиц во избежание чрезмерно утомительного чтения. Тем более что было ещё совсем непонятно, — есть ли во всём этом ворохе бумаг, какое полезное зерно. А зерно требовалось изыскать непременно, так как в Министерстве в последнее время были крайне недовольны работой возглавляемого им Департамента.
Поворчав на то, что хорошая, крепко слепленная «польза» — это вовсе не какая-то там безделушка, а чётко работающий, можно сказать, что и уникальный механизм, Раций нацепил очки и принялся читать опусы своих сотрудников. А перебрав половину папок и, не найдя в них заслуживающей внимания идеи, главный насаждатель снял очки, потёр уставшие глаза и стал думать о прежних временах. Прежние времена были исключительно замечательными — в них почти любая наспех выдуманная «польза» имела непременный успех, заставляя наивное человечество кучковаться мыслями и «терять голову».
Конечно, всё это было результатом усилий многих служб: и отдела «Труд — перетрут», и канцелярии «Полит-итит», и секции «Единобожие вразумляющее», и ещё чёрт знает кого, всех сразу и не упомнишь. Но и его, Фруста, Департамент играл не последнюю роль в удержании подопечных в «рамках». Сами «рамки», имея строжайший запрет на какое бы то ни было расширение, всё более уплотняли плодящихся обитателей, толкая их к тесному общению и, как следствие, к сомнениям. А это требовало свежих ухищрений со стороны надзирающей цивилизации, что было необходимым для увеличения количества и качества удоев — главной цели всего предприятия. Ничего удивительного или же противоестественного для Рация в этом не было, так как на принципе удоя построена вся Вселенная: муравей доит тлю, дурында Дунька — бурёнку, а чёрная дыра — звезду, будь та хоть красным гигантом, хоть белым карликом.
Будучи же представителем галактической расы Людодоев, Фруст Раций, так же, как и его соплеменники имел высокочастотный вибрирующий организм и относился к существам бурлящих газированных кровей. Кровь эта при недостаточной газации имела свойство закисать и смердеть карболкой, а в запущенных случаях и пованивать тухлой капустой. После чего частоты в пульсирующих оболочках резко снижались, а несчастный индивид начинал истекать соками и донимать окружающих беспрестанным цитированием «Гамлета». И если рамолика вовремя не подключали к аппарату с оживляющими газами, то он растекался по полу дурно пахнущей лужей и угасал, пробулькав напоследок бессмертное: «Быть или не быть».
Вот этот самый газ людодои и доили из ничего неподозревающего человечества, что выделяло его при условии одновременного единомыслия ста и более ветреных голов. Сам же газ был не чем иным, как оживлённой формой эфира, заглавную букву которого коварные недруги людского племени подло стащили из таблицы профессора Менделеева, где элемент занимал почётное нулевое место — аккурат перед водородом. В связи с вышесказанным, Департамент Фруста отвечал за довольно крупный сегмент доильной кампании, побуждая разномастное население к общим думам о той или иной «пользе».
Взявшись за вторую половину рацпредложений, насаждатель Раций стал анализировать читаемое вслух,
— Так… Ну… Ну, допустим… Да нет же — это чистой воды плагиат. Это смело можно отнести к «пользе» пищевых добавок.
Он бросил просмотренную папку в кучу забракованных и взял следующую,
— Ну-с… Ага… Ну, нет, нет… Какая может быть новая игра после кёрлинга? — и, задумчиво глядя в окно, добавил, — «Пользу» спорта мы, кажется, исчерпали полностью…
Тут он вздохнул и открыл очередной фолиант,
— А что у нас здесь? А-а-а… Опять светлое будущее, будь оно неладно, — и, вновь посмотрев в окно, тихо пробубнил, — Да, тема, конечно, удойная, но в последнее время чрезмерно кровавая. При одном неосторожном шаге можно за раз потерять всё стадо, — и со словами, — А это совсем неприемлемо, — так же отложил листки в кучу идейного мусора.
В последнем проекте предлагалось заразить аборигенов «пользой» повального ночного обжорства, на что Фруст скривился и, почувствовав лёгкий голод, перекусил четвертью кубометра эфирного газа. Как только бурление в сосудах утихло, он откинулся на спинку кресла, открыл на животе вентиль избыточного давления и, сбросив излишек газа в атмосферу, откровенно заскучал.
Должной идеи не было даже при трёх четвертном уровне фантазии…
***
В то самое время, когда насаждатель Фруст был занят изучением вариантов новой потенциальной «пользы», Семён Казимирович Калякин — продавец-консультант скобяных изделий фирмы «Бьём-Куём» обольщал флегматичного клиента блестящим железным ассортиментом. Клиент вёл себя равнодушно и азарта в беседе не проявлял. На расхваливаемые Семёном Казимировичем петли-задвижки взирал печальными глазами гуманитария — любителя кнопок, а отнюдь не болтов и шурупов. В конце концов, Семён Казимирович плюнул на грустного гражданина и отпустил его с миром, всучив два шпингалета вместо планируемых десяти. Затем он посмотрел на часы и, убедившись в окончании рабочего времени, надел пальто, закрыл лавочку и отправился домой.
По дороге Калякин заскочил в магазин и по случаю пятничного вечера прикупил банку солёных огурчиков и пол-литра казённой. Вошёл в квартиру, переоделся в домашнее и принялся готовить ужин. А как только на сковороде отшкварчала жареная колбаска, Семён Казимирович выложил её на тарелку, нагромоздил сбоку курганчик варёной картошки и, завершив натюрморт кругляшками солёного огурчика, вкусно выпил первую рюмку. Причмокнул губами от удовольствия и, чуть погодя, закусил хрустящим кругляшком.
***
В это время главный насаждатель Фруст Раций вышел от министра и, вытирая платком вспотевшую лысину, скорым шагом направился в Департамент. Зайдя в свой кабинет, он сел за стол, отдышался и тут уж дал волю негодованию, высказав его сваленной на пол куче бездарных предложений. Немного успокоившись, Фруст, наконец-то, решился на краткосрочную командировку в человеческие «рамки», припёртый к стенке вселенским законом, говорящим о том, что если что-то хочешь сделать хорошо — сделай это сам.
Командировки эти главный насаждатель не любил с юношеских времён, когда был ещё бодр, горяч и герметичен при любой газации. Не нравились ему ни само перемещение, ни земные атмосферные запахи, ни то, какой вид при этом принимала внешность пульсирующего людодоя. Внешность эта под воздействием реактивов перемещения по неизвестной причине обрастала шерстью, вентиль избыточного давления перемещался с живота на нос, а два заправочных газовых штуцера вылезали наружу и торчали из волосатой башки. В довершении ко всему сзади проявлялся кусок страховочного троса, а на ступнях нарастали толстые роговые подошвы.
Поморщившись от предстоящих превращений, Фруст Раций глотнул газку и, окончательно убедившись в том, что решить задачу можно только при помощи глубокой разведки и личного общения с человеческим индивидом расслабленным пятничным отдыхом, выбрал потенциального «языка» и, приняв пилюли перемещения, отбыл.
***
В момент отбытия насаждателя Фруста, Семён Казимирович сидел на кухне и занюхивал очередную рюмочку чуть поостывшим кусочком колбаски. Однако куснуть колбаску ему не удалось, так как над табуретом напротив заклубились сизые дымы, а в воздухе запахло серой. Секунд через пять на этом табурете проявился крайне неприятного вида незнакомец. А приглядевшись к нему, Семён Казимирович икнул и тихо проговорил: «Чёрт! Ей богу, чёрт!» Затем он взял в руку бутылку, внимательно изучил остатки содержимого и вновь икнул, но уже от души.
Фруст Раций, предвидя такую реакцию аборигена, поспешил его успокоить, говоря, что и ни какой он не чёрт, а самый обыкновенный инопланетянин, только что сбежавший с межпланетного маскарада. И что оказался он в квартире гражданина Калякина по недоразумению, перепутав вектора и азимуты перемещения. В том же духе он продолжал свой монолог ещё пару минут и, в конце концов, убедил, в меру расслабленного продавца-консультанта. Когда же контакт был налажен, хозяин достал из закромов припасённую для особого случая бутылку коньяку, наполнил рюмки и предложил выпить за знакомство.
Крепкий алкоголь Раций употреблял крайне редко, потому как после его принятия в жилах образовывалось шипучее игристое, от которого Фруст становился болтлив и любвеобилен. Но отказаться сейчас от армянского трёхзвёздочного он не мог, боясь насторожить, а то и огорчить потенциального информатора. А вскоре после вкушения вполне честной лозы и предварительной беседы о погоде главный насаждатель приступил к волнующим его вопросам,
— А вот скажи-ка ты мне, друг Сёма… Вот какую бы пользу ты б себе пожелал для хорошей жизни?
Семён Казимирович на мгновение задумался, склонил голову набок и, промычав неопределённое «м-м-м…», ответил,
— Пожелал бы, чтоб «Бьём-Куём» процветала!
— Чем-чем бьём? — переспросил гость, которого Калякин, по каким-то своим внутренним ощущениям, стал называть Антохой.
— Чем — это неправильный вопрос, Антоха, — насупившись, проворчал Семён Казимирович, — Правильный вопрос — что делаем? Причём два раза. Что делаем (раз) — бьём. Что делаем (два) — куём. Понял? Это ж название такое лавочки-кормилицы, с которой вот тут на столе и коньячок, и лимончик с огурчиками.
Услышав некую недоброжелательность в ответе, Фруст Раций, он же Антоха, решил замять случившуюся неловкость и, быстро закивав рогатой башкой, залопотал, что мол, понятно-понятно, друг ты мой сердечный, ситный, единственный и неповторимый.
Неповторимый, в свою очередь, помягчел, и даже два раза нажал пальцем на вентиль в знак примирения, при этом громко произнеся игривое: «Би-бип!» После чего Антоха вытер, пустивший газы, нос и продолжил допрос умиротворённого хозяина,
— Сёма, друг! Ну, вот мне всё ж таки интересно, а вот думал ли ты когда-нибудь о пользе, скажем так, большой, возвышенной? О той, при которой и тебе было бы хорошо и ещё миллиону уважаемых граждан?
На что Семён Казимирович достойно помолчал, внимательно разглядывая царапину на столе, затем гулко засопел и, хлопнув ладонью по плоскости, ответил,
— Думал, Антоха! Ох, как думал! Чуть мозги свои не сломал!
— Ну, и…
— Ну, и… Ну, и… Если хочешь, то я, конечно, скажу, да вот только не уверен, что поймёшь ты всю широту моих умозаключений!
— Ну, ты уж скажи, а там видно будет…
Семён Казимирович свёл брови в мохнатую парящую чайку, прочистил горло и заговорил,
— Великая польза, Антоха, это когда каждый гражданин, не будь он лопухом, возьмёт, да и запасётся сотней другой надёжных шпингалетов. Потому как шпингалет — это ж самая жизненная необходимость. Самая, что ни на есть, суть и соль. И совсем, скажу тебе, не от большого ума на этот самый ум приходят мысли о двери деревенского сортира… Шпингалет — это ого-го, Антоха! Из хорошего шпингалета и стрелять можно!
Выслушав декламацию воодушевлённого продавца-консультанта, Фруст Раций почесал за левым штуцером и задумался. Ему представилась большая шпингалетная лихорадка, где бурлящие человеческие массы намертво скрепляются идеей обладания заветными задвижками. Тут же главному насаждателю привиделись и модные вожди, ведущие за собой легковерную общественность — и Торговый дом «Шпингалетти», и рекламное агентство «Задвига плюс» и даже коммерческий банк «Засовов и сыновья». А когда Фруст, разгорячённый коньяком и видениями очнулся от своих мечтаний, то захотел уточнить у Калякина некие нюансы своей будущей кампании. Он открыл рот для вопроса, поднял глаза на собеседника и… замер, встретив его насмешливый взгляд. Самым же неприятным было то, что взгляд этот был абсолютно ясным и пугающе трезвым.
От такой неожиданности Раций резко отклонился назад, выпрямил спину и слегка вздыбил шерсть на загривке. А несколько успокоившись, подумал: «Ба-а-а… Да уж не глумится ли он надо мною… И в самом деле, что это за фирма такая «Бьём-Куём», и, что это за честный труженик, у которого в закромах запросто пролёживает бутылка приличного коньяку?»
Вся эта сцена заняла пару коротких секунд, после чего глаза Семёна Казимировича вновь посоловели, и он усталым голосом заговорил,
— Ну, что, Антоха! Давай, что ль выпьем? А то по сухому и разговор — не разговор.
Фруст вновь опёрся локтями на стол и согласно кивнул. Выпили, покривили скулы от лимонных долек и после того, как хозяин крякнул, оценив крепкое и кислое, насаждатель, как бы не заметив предыдущей метаморфозы, поинтересовался,
— Ну, а вот эти шпингалеты? Какой с них, скажем так, общественный прок? Какая такая с них, так сказать, выгода? М-м-м?
Семён Казимирович вытер губы салфеткой, дожевал бодрящую кислятину и ответил,
— Прок, Антоха, преогромнейший! Ведь шпингалет — это ж целая философия, так сказать, принцип, а не плёвая железка за рубь двадцать. Вот ты представь… Сидят себе добрые люди на своей земле и никого не трогают. А к ним всякие прохиндеи свой нос суют, — а поглядев на гостя, добавил, — А кто и рыло… Егозят, сукины дети, в друзей-приятелей рядятся, а у самих мыслишки-то гнусненькие, можно сказать, что и подленькие — как бы этих добрых людей в дураки пристроить. Вот тут-то шпингалету никакой замены нет. Защёлкнул его со своей стороны, а дальше по желанию — хочешь, открыл дверку, а хочешь, так закрытой и держи, — и, привстав с табурета, приблизившись к насаждателю, убедительно прошептал, — И ты, сволочь, в следующий раз стучись, если к добрым людям в гости намылишься!
Сказал и двинул газового шпиона по вентилю. Фруст Раций охнул, вильнул хвостом и исчез.
Семён Казимирович ещё немного постоял в угрожающей позе, разгоняя ладошкой стартовые дымы, затем опустился на табурет, проглотил пятьдесят грамм коньяку и достал из кармана телефон с блокнотом. Посидел пару минут, подсчитывая что-то на калькуляторе, а после чего набрал номер и доложил: «Говорит агент флюидной таможни — Бь Куём. Операция «Шпингалет» прошла успешно. Попытка контрабанды эфира пресечена. Расчётный объём сохранённого газа — тринадцать тысяч кубов».
А услышав в ответ: «Принято. Продолжайте работу по утверждённому плану», — Бь Куём с удовольствием потянулся, снял с головы надоевший парик и крутанул кольцо мозгового охладителя. Когда нимб над темечком закрутился в полную силу, он открыл блокнот и ещё раз сверился со списком.
Следующими пунктами в списке стояли укоренившиеся, а то и застарелые «пользы»: демонстрации-митинги, народные гулянья и, конечно, всяческие мундиали-трали-вали ( ну, куда уж без них)…