Прозрачные нити
Изумрудная долина, размытые пятна цветов. Шорох ветра запутался в мягких стеблях, его порыв не в силах нарушить безмятежность. Пространство бесконечно: вверх, вниз, повсюду. Запах спокойствия. Горы на горизонте — наполовину правда, наполовину фата-моргана. Прохладный мираж. Начало и конец всех направлений. Тишина.
Что-то неуловимо меняется — новое, недоступное осознанию. Движение воздуха… Белый цветок посреди лиловой бесконечности! И запах моря — где-то там, за горизонтом. Чёрная прозрачная глубина. Пульсирует. Манит. Ждёт.
Долина, цветы, уснувший ветер… А горы чуть ближе, слегка чётче. Плавятся и проседают. Вокруг — бесконечное море направлений. И звук. Звенящее мгновение перед выбором. Секунда до.
После будет полёт. Ласковый шум брызг. Мальчик и девочка на залитом светом пляже. Зовущий гул. Вниз. И, возможно, обратно… А пока — мгновение всевластия над бесконечностью направлений. Цветок на длинном тонком стебле.
Капля росы, сорвавшись с ослепительно-белого лепестка, успевает в полёте отразить цвета радуги, прежде чем сливается с вечностью. Полёт. Начинается. Сейчас.
~ она ~
В детстве у меня был волшебный фотоаппарат. Не помню, откуда взялся — наверное, Дед Мороз подарил. Вынул из чёрной бездны детских сновидений и, ухмыльнувшись безглазой клоунской гримасой, засунул под подушку. Там я его и нашла после пробуждения. Корпус был тёплым на ощупь и едва заметно пульсировал, словно живой.
Этим фотоаппаратом можно было сделать лишь один снимок — и тогда мир в пределах объектива останется таким, каким его настигнет щелчок затвора. Ему не страшна будет бесконечность, но и измениться он не сможет никогда.
Вряд ли я до конца понимала, что такое вечность, но жать на кнопку не спешила. Что-то останавливало — возможно, страх услышать предсмертный вздох сломанной игрушки. Камера пылилась в дальнем ящике комода, заставленная пластиковыми горшками с проросшими побегами орхидей.
А потом, в выпускном классе, я встретила его. На первое свидание я зачем-то притащила тот самый фотоаппарат. Не знаю, что я надеялась услышать, но мой рассказ не произвёл впечатления (теперь-то я понимаю, что парень стеснялся больше меня). В общем, всё прошло ужасно. После я так и не решилась заговорить об этом — открыто соприкасаться с чужими чувствами всегда страшно, могут ненароком обнажиться свои… Безопасней было сбежать, и я сбежала. А когда вся в потёках туши возвращалась домой, фотоаппарат отправился в свой последний путь — в воду. Я даже не услышала, как он…
В этом месте уголок рисунка надорван. На следующем наброске другая история. Всё также небрежно прорисованная.
~ он ~
Ниточка к ниточке, узелок к узелку. Красное к белому, белое к чёрному. Медленно и неумолимо вплетается безвкусный узор в рисунок судьбы. Нитки свалялись, порядком испачканы. Орнамент кособок и неказист — в спешке заштопанный ковёр. Бесполезная гнилая латка для прохудившейся вселенной. А сил на переделку уже не осталось — одна беспробудная усталость от жизни и от себя. Кажется, есть лишь один выход — не видеть.
Я и не вижу.
Чёрная глубина, влажный солёный песок, гул прибоя. Подарок из детства.
Когда-то я смотрел на всё это, а теперь… теперь просто нырнуть. И нарисовать…
Конец страницы. На другом листе ещё один сюжет. Нервный почерк, неразборчивые слова.
~ она ~
Бульк!
Игривая весенняя лужа облизала кромку белоснежной юбки. За что получила рассерженным каблуком прямо в нос и, мстительно разбрызгав слёзы по острым девичьим коленкам, стыдливо убралась восвояси. Надутые губки, хмурые бровки и мокрая обида за испачканные одежды.
Машина притормозила. Гладко выбритый и стильно одетый мужчина внимательно окинул с головы до ног: «Ах, какая куколка!» Галантно извинился. И, словно в отместку, засыпал визгливую лужу сизым столбиком сигаретного пепла.
~ он ~
Щёлк! Радио давится, рвёт музыку на полуслове. Шипение эфира, далёкие шорохи. И вкрадчивый голос диктора — будто белый шум вдруг решил поведать о главном…
«Вдумайтесь: на протяжении тысячелетий из поколения в поколение сперматозоид оплодотворял яйцеклетку, чтобы однажды на свет появились вы. Значит, это кому-то нужно? Значит, в этом есть смысл!»
Вкрадчивый шелест эфира. Белая тишина.
Жму педаль тормоза, распахиваю дверцу и, невзирая на ливень, шлёпаю по лужам к павильону. Белые орхидеи… Долго и торжественно выбираю лучшую ветку. Одну, но очень красивую, обильно усыпанную нежными бутонами. И снова, но уже бегом, к машине.
Не люблю весну. У нас с ней сложные отношения. Когда из года в год пытаешься понять, чего она ждёт от тебя, то, в конце концов, становится неважно. Вот и сейчас — орхидея… Ещё минуту назад я чётко знал, зачем она нужна. А теперь снова забыл.
Шесть вечера, въезжаю во двор. Лестница наверх, мансарда, работа…
Лёгкое нажатие пальца, и в поле зрения вспыхивает электронная метка. Слегка задержать дыхание. Приоткрыть левый глаз и обозреть мир за пределами оптики… Мир? Выдумка. Ведь я не вижу его… Реальность там, в глубине. Чёрной и прозрачной.
Указательный палец на спуск. Выдох. Щелчок затвора!
~ она ~
— Вапще-то… вообще-то, всем глубоко плевать на твои желания.
Речь шефа, как колючий град, барабанит по хрупкому стеклу, ранит ледяными осколками.
— Есть заказчик, есть товар. И товар этот — ты.
Гладко выбритый, стильно одетый… Мне не слышны слова, но доступны мысли. Насмешка-довесок к моей глухоте — будто чтение по губам.
— Сперва портфолио. Будь готова к шести, я вышлю машину. Ещё вопросы?
«Да, босс. Нет вопросов, босс. Благодарю за доверие. Чтоб ты сдох!»
Кукла внутри меня послушна. Нема. И безвольна. Мой взгляд красноречивее слов, но её улыбка безукоризненна. Кукла в предвкушении. Она забивается в нору поглубже. Притаившись, прочно обосновывается там. Наблюдает.
~ он ~
Самый прекрасный звук в мире — щелчок затвора! Ещё один, и ещё… Мгновенная вечность без посредника-холста.
Камера выдаёт серию снимков. Подкрутить зум, изменить диафрагму, облизнуть пересохшие губы.
Модель послушно плавится под взглядом объектива. Под моим взглядом! Не нужны слова. Достаточно незримых нитей, связавших нас. Она — моё собственное порождение, продолжение меня, часть этого странного прозрачного мира.
У шиповника лепестки светло-серые.
Незабудки пусты и безвкусны.
Фрезии — признак незрелости и фальши.
Ландыш навевает иллюзию невинности.
Страстные огненные лепестки. В глубине ледяной пещеры…
В детстве я любил цветы. Мог часами неподвижно слушать их молчаливую беседу, всматриваясь в колышущиеся волны.
Тогда я ещё видел как все.
Однажды на пляже я заметил необычный цветок. Я не мог понять какого он цвета. И цветок ли это.
Он
рос
на
дне.
Глухая стена воды — ни звука, ни всплеска с поверхности. Кажется, я нырнул. Дальше не помню.
~ она ~
Щёлк! Подёрнутый инеем шёлк зовёт-искушает. Ласково стекает меж фарфоровых пальцев. Тело изгибается в череде немыслимых па, элитное бельё любовно скользит по телу, как серфингист по заснеженной трассе, с криком срываясь с холмов в глубину изумрудной долины.
Кукла выходит на сцену. Она внутри меня. Действует продуманно, без осечек. Маэстро удовлетворён — поощряет спонтанность движений, ратует за свободу в продуманной нарочитости поз. Подобно скрученным кольцам Мёбиуса танцуют и оседают отпечатки меня в глубинах фотокамеры… Меня? Но здесь лишь кукла.
Щёлк! Коленки вместе, коленки врозь. Спинку выгнуть, грудь вперёд. Голову вниз-назад. Остановка. Призывный взгляд в объектив. Она и Он. Словно тонкие невидимые нити переплелись причудливым узором. Самолюбование? Это работа. Способ не слышать себя.
У глухих моделей шальные глаза и тонкая кожа. Маэстро отдаёт немые приказы, облизывая пересохшие губы с претензией на вдохновение. В его жестах нетерпение сожительствует с чёткостью. Кукла сочетает мягкую поступь кошки со взглядом тигрицы. О! В итоге он считает её своим порождением!
Запрокинуть голову и рассыпаться жемчужным переливчатым смехом. Щёлк, щёлк! Он машет руками, требуя дать крупный план… Конечности стыдливо складываются в лепестки, взор плавит объектив. Остатки одежды слетают вниз, и снежная лавина из стонущих орхидей порошит обнажённое тело. Щёлк! Щёлк!! Щёлк!!! Кукла безупречна. Ей не хватает ожерелья из нарциссов… А я? Ведь я даже не услышала, как любимая игрушка отправилась под воду. Я просто сбежала. А потом записала в дневник первую историю, которая так и называлась:
~ он ~
— Покажи!
Полуденный зной плавит силуэты. Один, два, три подростка на берегу. Безразличный рокот волн. Презрительно сжатые губы. Испуганные глаза.
— Давай, показывай!
Двое медленно наступают. Третий пятится назад, прижимая лист бумаги к груди. Спотыкается. Чайки ловят восходящие потоки. Роняют холодные чёрные взгляды вниз — на полосу прибоя. Там внизу суетливое движение, негромкий шум, презрительный смех. И, кажется, что-то ещё…
— Цветочки? Ну и мазня!
Двое удаляются, исчезают в колышущемся мареве полудня. Парень сидит на влажном песке. Неподалёку разбросаны вещи — пара дешёвых кистей, импровизированная палитра из куска фанеры. Рядом в ленивом прибое подрагивает смятый лист. «Даже рисовать не умеешь…»
Он всхлипывает, соль на щеках. Брызги прибоя? Цветок на картине безмолвствует. Волны раскачивают влажную бумагу. Изображение расправляется, лепестки начинают распускаться. Парень завороженно глядит на картину, не в силах сдвинуться с места. Она… смотрит на него! Не отрываясь, глаза в глаза. И медленно погружается под воду. Дальше от берега. В колышущуюся темноту. Глубже.
Цветок на чистом белом листе. Лёгкое платье. Лицо в профиль — глаз не разглядеть. В последний момент девушка оборачивается. Её губы шепчут. Глаза… какие у неё глаза?
Волна, пришедшая из ниоткуда. Накрывает с головой. Переворачивает. Песок на зубах. Темнота. Он в последний раз пытается разглядеть лицо. Всё тщетно — смутный белый силуэт. Белый лист. И что-то ещё на листе. Последняя вспышка света тонет-растворяется. И тогда он закрывает глаза. Чёрная глубина! Прозрачная. Его мир. Здесь он сможет видеть всё! И запечатлеть…
Он так и назовёт свой шедевр:
~ она ~
Элегантное платье-коктейль от известного кутюрье, бриллиантовые подвески и браслет, платиновые волосы до плеч. С мстительным наслаждением становлюсь на длинные «шпильки»: хоть в чём-то буду на голову выше всех… Серебристое норковое манто.
Машина приходит без опозданий, и вскоре я источаю улыбки из белого шоколада. Гламурная вечеринка, подошедший кто-то-там протягивает золотую зажигалку и интересуется моим мнением о чём-то-там — по-рыбьи беззвучно открывает-закрывает рот. Кукла внутри меня кокетливо приподнимает брови — она холодна и голодна. В его глазах ненасытное равнодушие. Он галантно обхватывает куклу за талию и уводит прочь, не утруждаясь прелюдией. Она не против.
На заднем сиденье просторно. Кукла привычно скрещивает ноги, подставляя колено под его ладонь. Мой взгляд направлен в пустоту окна. Щёлк! Внезапной вспышкой срабатывает память. Силуэт за окном — промелькнул, исчез… Словно отголоски пламени просочились сквозь трещину печи. Что-то внутри меня. До боли знакомое и забытое. Стёртое и размытое. Стягивает грудь металлическими обручами. Что-то во мне… пытается сорваться на крик, продираясь сквозь волну забвения: «Это он! он! Но кто…»
Кукла обеспокоена! Теряет ненавистный лоск.
Грубо оттолкнуть, выскочить из машины, заметаться потерянным мотыльком в свете фар…
~ он ~
Ночь, тишина, ветер. Затихающие отзвуки вечеринки. Мечутся в пасмурном весеннем небе, улетают к облакам, не возвращаются… Тёмные силуэты машин на парковке.
Откидываюсь на сиденье, опускаю стекло. Правой рукой поглаживаю камеру. Корпус тёплый на ощупь. Пульсирует. Живёт.
Работа закончена. Лица… лица… лица… Всё остальное — отдельно. Палец жмёт кнопку, уши слышат затвор. Глаза? Они видят иное. По большей части — пустоту… Теперь домой — разложить лица по папкам, обработать в редакторе, навесить ярлыки. Даже слепому фотографу с претензией на гениальность приходится подрабатывать прозой.
И вдруг чья-то тень в свете фар… Её глаза!
Чёрная прозрачная глубина. Абсолютно чёрная. И бесконечно прозрачная. Я могу разглядеть каждую песчинку на дне. Дотянуться. Потрогать. Ощутить на вкус. Могу даже услышать звуки — едва различимые, будто раскаты грома с другого конца света. Пульсирующая глубина. Такая близкая. И вместе с тем — недоступная. Мне не хватает чувств. Звук, свет, запах — всё не то. То, что я ищу, неподвластно обычным ощущениям. Но что это? Казалось, секунду назад я знал — и вдруг вынырнул на поверхность. Солёный шум вокруг. Крики чаек. Губы. Пытаюсь сфокусировать взгляд — и внезапно сквозь приоткрывшийся зазор из памяти яростной струёй обрушивается весь окружающий мир! Рёв прибоя, полуденная тишина раскалённого песка под ногами, оглушительный запах моря. И девчонка с рыжеватой чёлкой. Капризные губки, хмурые бровки. Брызги моря на щеках. Звук — влажная чёрная глубина. А в следующий миг её слова, наконец, долетают до ушей: «Цветок! Я хочу именно тот!» Прозрачность девичьих глаз. Они говорят: «Не надо». Пытаюсь протянуть руку — понять, что скажет её тело… но вместо этого вновь оказываюсь далеко, на опустевшей ночной парковке.
Мотылёк бьётся в свете фар под остывшим небом. Чёрным. Прозрачным.
~ она ~
Вкус овса простоват и вульгарен.
Ячмень подавляет фантазию.
Пшеница стекает по щекам горькой безнадёгой.
Дубовая бочка изъедена жуками.
Он и я. Опутанные призрачными нитями. Лёд оплавляется пламенем, струйками стекая на дно. Наши напитки непохожи. В моём бокале сахарными язычками возгорается зелень изумруда. Манит ввысь, размывая пятна цветов. В дымных клубах его «тюльпана» плещется янтарная грусть. Подбрасывает на волнах, погружая в чувственную глубину. Над нашим столом художник небрежно разбрызгал по холсту абсент, смешал его с виски. Изумруд отражает форму, янтарь преломляет цвет.
Он в предвкушении тянется к шальному нектару, чей вкус ему пока незнаком. С каждым движением его зрение проясняется, обостряя мой слух. Вверх, вниз и во все стороны. Мои лепестки источают смесь полыни и аниса. На его губах терпкий вкус медового вереска. Я нежно шепчу: «Не бойся! Орхидеи бережны с теми, к кому прикрепляются». И обвиваю его ствол своими ветвями. Закрепляюсь корнями. Плотно сжимая. Прогибаюсь в спине. Запрокидываю голову. Отпускаю неохотно. Со стоном. Жадно двигаюсь навстречу и принимаю снова. Мерное трение высекает искры. Те разжигают пламя. Пламя плавит лёд. Он разрывается фонтаном. Подбрасывая на нереальную высоту. Струйками стекает на дно. И снова, по кругу, вверх! Чем выше полёт, тем ощутимее глубина. Прозрачная и чёрная. Абсолютно чёрная. И бесконечно прозрачная. Нереально чувственная и желанная. И снова! До бесконечности!
На моих щеках солёные брызги прибоя. Ему останется вкус полыни, мне — дымный аромат вереска.
~ он ~
Я вижу сон. Изо дня в день я поднимаю руки к незрячим глазам. После опускаю и возвращаюсь сюда. Щелчки затвора. Очередная модель под чёрным взглядом объектива. Кто она? Кукла. Я разучился запоминать лица. Фальшивые звуки вечеринки. И, кажется, что-то ещё? Этой ночью на парковке. Словно мне удалось… не вынырнуть даже, просто увидеть моим странным зрением. Блики на поверхности — невесомая рябь. Отсветы отсветов. Будто одна из оживших красок с палитры отправилась в собственный путь в поисках единственного холста. Найдёт ли?
Не люблю весну. Вслед за ней всегда приходит лето. Созвездие паука оживает на небе. Паук даёт многое — способность видеть иное, слышать странные отзвуки. Подстраивать чувства под картину мира. Менять её! Вначале это забавляло. После стало пугать. Потом я привык.
Паук даёт многое, но взамен отбирает всё остальное. Я могу «видеть» тысячью разных способов. А когда фасеточное «зрение» пропадает, я смотрю в видоискатель — чёрный, прозрачный. Но как среди множества миров найти тот единственный — самый первый? Своё истинное предназначение… И нужно ли?
Необычный цветок на пляже. Две тени вдоль кромки воды. Удаляются, исчезают в колышущемся мареве. У меня в руках палитра. Кусок дешёвой фанеры? Нет! Теперь это камера…
Щелчок. Ещё один. Невесомое платье растворяется в солёной мерцающей тьме. Брызги слёз. Закрыть глаза.
И проснуться в одном из миров-эпигонов.
~ она ~
Белая орхидея-паук, единственная в мире, выращенная моими руками, издаёт свой первый вздох. Одновременно глухой и пронзительный. Я медленно поворачиваю голову в сторону подоконника — навострив все чувства, обнажив внутренние струны, вслушиваясь зачарованно в тишину. Там, в глубине окна, под лучами искусственного света оживает молчаливая красавица — надежда всей моей жизни, разумная орхидея. Чистая и незапятнанная душа в совершенном теле.
Осторожно подкрадываюсь ближе и замираю, зачарованная дивной красотой. Она силится что-то сказать, о чём-то поведать. Двигает чёрной оттопыренной губой, благоухает медовой пряностью. Губа набухает, округляется. Нервно пульсируют тонкие прожилки… Огромный паук обосновался в глубине! Обустраивает нору, оплетает узором подоконник. Быстро перебирая волосистыми лапками, сучит ниточку-пряжу, сплетает с предыдущей. В центре узора жемчужная капелька-бусинка, островок поворотных событий. Бусинки сотрясаются, издают мелодичный звон — под стать божественным колокольчикам. Привлекая мух.
Я слышу зов. Моя спина изгибается под напором неведомой силы, увлекаемая в центр паутины. Орхидея прорастает сквозь тело корнями. Щёлк! С хрустом сдавливая и ломая что-то внутри: «Говори, о чём твоя мечта?»
Я призываю его. С глазами, дразнящими глубиной. Чёрной и прозрачной. Абсолютно чёрной и бесконечно прозрачной. Зрячими и слепыми одновременно.
Пульсирующая глубина. Такая близкая и вместе с тем недоступная. Он смотрит сквозь меня невидящим взглядом и тянется рукой вглубь норы. Он знает, как достать… куклу. Та в панике: упирается, стонет. Нора превращается в капкан. Щёлк! Схватка длится бесконечно. Тело непослушно сворачивается узлом. Щёлк! И… возвращает мне человеческий облик. Моя оболочка безукоризненна. Лучше и краше предыдущей. Предельно холодна и утончённо изысканна. Кукла довольна, она победила. Отшвыривает тело назад, к подножию модного зеркала. Стеклянные створки раскрываются веером, ударяясь осколками о паркет. Ледяная Принцесса с серыми линзами вместо глаз по ту сторону отражения ехидно ухмыляется, празднует пиррову победу… Я достаю из ящика лезвие. Острое, с двух сторон до предела отточенное. Режу-кромсаю лицо. Своё лицо. Её лицо. С ненавистью. С удовольствием. Размазываю грязно-чёрные струйки по ненавистной белоснежной коже. Она достаёт фотокамеру и, давясь от хохота, делает серию снимков. Щёлк! Щёлк!! Щёлк!!! Я задыхаюсь от напряжения и беззвучно ору. Пока в сознание волной не врывается мысль, что это всего лишь сон…
Вскакиваю с постели и распахиваю настежь окно. В комнату влетает свежий шальной ветер, поднимая со дна души затаившуюся смуту.
Неподвижно стою у окна, а вокруг меня плавно проступают краски обычного мира.
На улице первый день марта, и весна отпускает прощальный поцелуй зиме в виде мелкого моросящего дождя. Неожиданно улыбаюсь и вспоминаю аромат вереска — на душе становится легко.
Снега больше нет. Нет холодной непроглядной корки, заморозившей надежду. Очередной порыв предрассветного ветра врывается в окно, рассыпает по комнате лёгкую грусть о том, что дождь — это всплакнувшие кусочки льда, которые парят в вышине и ждут своего часа, пробегая морозными мурашками по коже… Хочу убедиться, что там, в небе, дождь остаётся водой! Поддавшись порыву, в пижаме и тапочках перелезаю через балконные перила прямиком на пожарную лестницу. Мокрые перекладины скользят под ногами, норовя оставить их босыми. Но я хочу! На крышу. К несуществующим снежинкам, согревшимся навсегда. Запрокидывая к небу лицо, пытаюсь языком растопить отсутствующий снег. Мне важно поверить! В свою мечту… Холодные капли дождя превращаются в ливень. Я счастливо размазываю их ладонями по щекам и отпускаю прошлое вниз. Туда, где ночная улица впитывает в себя падающие с небес струи воды, давая им последнее пристанище.
В кармане пижамы внезапно звонит телефон: «Ты что наделала, дура?! Ты из него кровь высосала, мать твою?!» И капли кровавого дождя, ударяясь о крышу, мгновенно разлетаются осколками льда, царапая лицо и руки… Нет! Постойте. Нет! Не может быть! В тот вечер я была с другим…
По щекам хлещет чёрная безглазая паника. Кукла! Это она! Воспоминание… Воспоминание? Воспоминание! И снова… Стеклянный веер обречённых событий раскрывается до предела. Пульсирует обезумевшим гонгом в висках. Вколачивая мелкой дробью воспоминания.
В отчаянии я поднимаю руку и пишу пальцем по водяным струям послание ему…
~ он ~
…проснуться посреди ночи, надеть что попало, и на улицу.
Предрассветная сырость, неуловимое движение воздуха. Темнота и смутные огни вдали. Сцепление, газ, взвизгнуть колёсами на повороте. За город — вдогонку за тем неуловимым, что было на излёте сна. Неразборчивые наброски на первом попавшемся под руку листе. Ожившие и несущиеся во тьму. Дальний свет фар. Дрожащие тени из-за горизонта. Он где-то там — рядом с ними. Цветок, что привиделся перед рассветом. Педаль — в пол. Громкость — до упора.
Шершавое пламя прибоя,
Дорога в потерянный день.
Ты веришь, что взгляд за спиною —
Твоя нерожденная тень…
Скорее… ещё скорей! Бежать изо всех сил — и остаться на месте. Ему ни за что не догнать, но можно попытаться приблизиться и… не увидеть даже, только ощутить. Сопричастность. Видеть он разучился ещё в детстве. Слепота, пришедшая прозрачными пульсирующими волнами. И что-то ещё. Идеальная замена зрению. Способность рисовать собственную картину мира.
Педаль тормоза. Шуршание придорожной травы.
После остановки ночь влажными шорохами врывается в открытое окно. За несколько секунд до рассвета всё плавно замирает. Звуки расслаиваются и остаются в ночи, на смену приходит сырость и зябкая тишина. Серыми контурами проступают стволы деревьев. Ещё минута, и подаст голос первая птица. Ночь закончилась, завершилась погоня. Он снова не успел. Пора назад.
Что-то заставляет выйти из машины. Запах? Знакомый, но давно и безнадёжно забытый… Звук волн.
Раздвинуть влажные ветки. Здесь? То, что было на чистом белом листе… Его идеальная картина мира! Самая первая. Интересно, этот цветок, нарисованный когда-то небрежными мазками — каким он видит своего создателя? Способен ли он видеть? И слышать…
Что-то ещё рядом с цветком. Кусочек тьмы. Что-то, всегда бывшее на виду — настолько близкое, что перестало восприниматься сознанием. Чёрное. Пульсирующее. Если первый раз в жизни посмотреть в зеркало, узнаешь ли ты того, кто там?
Яростная струя окружающего мира! Всего на мгновение. В замочную скважину. Чёрная тень, сдавившая паучьими объятиями белоснежную орхидею.
Смять!
Сорвать!
Растоптать!
…пробудиться от звонка в дверь.
Сегодня в мансарде гости — люди в штатском. Им нужны лица с последней съёмки. Кто-то-там пропал на парковке — пустая машина, ключ в замке.
Развожу руками: ведь я никого не вижу. Один из людей усмехается, другой вырывает из рук мою камеру. Они смотрят на экран, их лица вытягиваются, становятся одинаково-пустыми… Мне заламывают руки, ведут к машине. На зарешеченном стекле капли дождя — бегут торопливыми дорожками, сливаются в буквы. Буквы складываются в слова. Я щурю невидящие глаза, пытаюсь различить смысл… Машина останавливается.
Вежливый следователь протягивает камеру: на экране всё те же пустые люди и что-то ещё… Он подносит камеру к моему лицу. Я усмехаюсь, заглядываю в видоискатель — и реальность рассыпается по полу холодными осколками дождя.
Опускаю фотокамеру. Вокруг ещё один только что созданный мир-эпигон. Тут пока нет людей в штатском — лишь я и брызги дождя на окне. Что-то проступает поверх капель: буквы, слова. Я склоняюсь к стеклу…
~ она ~
Красота — наказание. Красота — проклятье. Уродство, вывернутое наизнанку.
Трое подростков в узкой полосе прибоя… нет, двое! И один…
Кого-то избивают у меня на глазах. Его глаза пусты и невидящи, бессмысленный взгляд. Я зажмуриваюсь и силюсь оглохнуть, чтобы не слышать ударов.
И у меня получается.
Острая бесовская игла прошивает пространство гнилыми нитками. Мне больше недоступны слова, им на смену приходят чужие мысли. Они пульсируют страхом и тупым безнадёжным отчаяньем: «Почему он? Почему не я? Я недостаточно хорош для тебя, да? Куколка! Чего застыла как неживая?!»
Чужие руки липки и бесцеремонны. Белый лист теряет невинность. В других руках фотокамера, надрывный лязг затвора. Запечатлевает отсутствующие движения. Словно свернувшийся веер, подрагивая, разжигает потухший пламень внутри. Остывшая часть меня загоняет огонь в глубину. Поднимая со дна песок и глину, обжигает их. Придаёт им ощутимую форму: голова-руки-ноги. Тело. Глянцевое, фарфоровое. Как у куклы-модели. Кукла даёт клятву — позаботиться обо всём. Складывает конечности лепестками и направляет остекленевший взгляд перед собой. Прямо. В глаза. Тянется острыми ветками, просверливая зрачки. Прорастает. В глубину. До мутного дна. Ниже, к центру. Цепляется. Опутывает. Вырывает с корнем! И следом — ослепляющая вспышка чёрного ужаса! Но уже в чужих глазах. Крик раскаяния! Поздно. Кукла высасывает соки до капли. Раз-два-три. И следом затягивает, увлекает в пустоту. Чёрную и прозрачную.
Кукла внутри меня сыта и довольна. Глубоко забилась в нору, укоренилась… Но я снова не помню об этом. Кукла? Откуда она взялась?!
У скуки глаза серые.
Боль пуста и бесцветна.
Зелень — признак лжи и лукавства.
Голубизна навевает иллюзию невинности.
Во взгляде карих глаз слишком много страсти. Два огненных лепестка, томящихся в глубине…
Я надеваю серые бесцветные линзы и, потушив огонь, рассматриваю своё отражение. Никчёмная фарфоровая оболочка с высоким покупательским спросом. Звенящий пустотой, остывший сосуд. Иногда мне кажется, что ненавистное тело не выдержит подобных контрастов и взорвётся на куски — и я хочу этого всеми остатками души! Я хочу. Уничтожить. Куклу. Щёки раздуваются и выпускают изо рта струю едкого лилового пламени. Искусственного и неживого. Я собираю остатки сил, стремясь вдохнуть в тело хоть какую-то живость. Наполнить сосуд глубиной. Чёрной и прозрачной. Абсолютно чёрной и бесконечно прозрачной. Чтобы можно было разглядеть каждую песчинку на дне. Дотянуться и потрогать. Ощутить на вкус. Может даже услышать лёгкие звуки — едва различимые, будто раскаты грома с другого конца света. Пульсирующая глубина. Такая близкая. И вместе с тем — недоступная. Мне не хватааает чууувств!
~ он ~
Звук подъехавшей машины. Гулкие шаги, стук в дверь — но меня уже нет. Я вновь провалился в чёрную пустоту и теперь бегу по утренним улицам. Жёлтые квадраты окон… лица… лица… лица… я не вижу их, просто знаю. И ещё — звук лёгких шагов, мелодичный фарфоровый перестук. Он преследует, заставляет ускорить шаг… Рёв клаксона на перекрёстке!
~ она ~
Девушка с кукольным лицом вырвала из дневника листок, исписанный мелким почерком. Аккуратно свернула и осмотрелась по сторонам. Положила послание на стол, для надёжности прижала изящным зеркальцем. Направилась к выходу и вдруг резко остановилась, словно вспомнила о чём-то. Быстро подошла к подоконнику, прихватила со стола нож для бумаги… Из прозрачного горшка на неё взирал уникальный цветок — разумная орхидея-паук. В неудобной позе скрючив длинные корни-ноги… Модель, да и только! Её гордость и неоправданная надежда.
Девушка обхватила ладонью ветку, сложив её в плотное кольцо. И нервно надрезала. Пузатый паук суетливо задвигался в поисках опоры для жемчужных бусинок. Предостерегающе поднял лапки. Ветка издала стон, обрызгав липким соком: «Пожалуйста… не надо!»
На лице девушки довольная улыбка, руки уверенно двигают ножом. Плачущая ветка теряет корни. Её волшебная сила способна сработать лишь раз, и больше не принесёт вреда. Никому. И девушка с кукольным лицом знает, на что направить эту силу…
Я иду через парк, ступая по сырой земле. Торжественно держу перед собой ещё живую ветвь. Воздух холодный и влажный, на деревьях почки. Меня всегда манила весна. Я всю жизнь знала, что буду прощаться с миром в это время года. Под аккомпанемент шального ветра и пробуждающегося от зимней спячки солнца. Когда всё обретает новую жизнь, готовое к Творчеству. Я иду хоронить куклу — туда, к своему любимому причалу на берегу. Старому и безлюдному. Где сломанные перила сами приглашают в неизвестность, помогая сделать первый шаг…
Мир едва ли догадается об этой потере.
~ он ~
Перекрёсток, звук клаксона, чьи-то шаги позади. Кукла. Я знаю — стоит ей коснуться меня холодной безжизненной рукой, и всё закончится… Возможно, это лучший исход.
Белый шоколад фальшив.
На дне нет пыли.
Срезанный цветок опустошил бокал твоего мира.
Небесные пауки оплетают ветви орхидей…
«Помнишь, как мы убегали от большой волны?»
«Да. А потом построили замок на влажном песке!»
«Ты не умеешь плавать.»
«Твоё отражение — тоже. Оглянись.»
«Он всегда прятался за спиной. Я думал, это мой мир. Я отдал свои глаза…»
«Неправда! Ты мог бы изменить картину ещё раз. У тебя есть одно желание…»
«Зачем ты прыгнула следом за мной?»
«Потому что в тот раз ты не прыгнул…»
Один, два всплеска на прохладной тёмной глади. Кукла запуталась в длинных тугих стеблях. Прорастает белыми бутонами на ветвях. И что-то ещё. Среди непроявленных нитей судьбы. Чёрное. Пульсирующее.
~ она ~
Край. Бездна. Тонкая паутина в проёме меж двух перил внезапно раскрывается в форме веера. В центре — паук. Я склоняюсь над ним и рассматриваю веер событий, созданный неутомимыми лапками ткача. В местах пересечения нитей жемчужные капельки-бусинки, играющие цветами радуги. Точки преломления судьбы. Словно тонкие нити протянулись от него ко мне. Оплетают. Опутывают. Распускаются. И снова связывают. «Встань в самый центр, а потом взлети!» Чтобы узреть все варианты. Абсолютно все.
По моим венам струится неведомая сила, передавая паучью сущность. Я больше не муха, и сама могу плести свою сеть. Свою судьбу. Строить свои миры.
Я трогаю пальцами тончайшую нить — и в неё поворотным пунктом вплетается звенящая капелька-бусинка. Медовый аромат орхидеи становится удушающе-густым. Призывая охотника с глубоким чёрным взглядом. Тот приходит на зов не сразу. После — смотрит прозрачными, надёленными особым зрением, глазами. Я стараюсь не видеть их глубины. Чтобы не утонуть. Чтобы не пробудить огонь внутри. Не потревожить оледеневшую броню. Я стараюсь взлететь до того, как начнётся сакральный танец. Там, в глубине моего внутреннего пространства. Где огонь вновь сольётся со льдом.
Вдох… сейчас я сделаю выбор. Маленький шаг к давней мечте. Просто и легко. Выдох… я осуществлю выбор в тот самый миг, когда кукла в предсмертной агонии вскинет голову…
~ он ~
Больше нет ни людей, ни машин. Лишь то неуловимое, что было в недавнем сне. Я ускоряю шаги и бегу — туда, где тонкий стебель на одиноком безлюдном берегу.
Край. Бездна. Внезапная тишина!
Слова на влажном песке — набежавшая волна хочет смыть историю моего мира.
Опускаю глаза: у меня в руках камера. Я судорожно пролистываю снимки — кадр за кадром. И ещё. А потом… девушка посреди фотостудии, будто лопнувший сосуд из фарфора. Сосуд, в котором не осталось краски — она на полу. Кукла? Я ищу на кадре цветок — тот, что был в сосуде — и не нахожу. Переступаю с ноги на ногу — мои подошвы в чём-то липком… Следующий кадр! лица с вечеринки: глаза… множество глаз и что-то ещё. Кто-то. Гладко выбритый, стильно одетый. Одна… две паутины на лице! Прозрачный невидящий взгляд из детства. Тогда, на пляже. Вторая тень. Звуки борьбы. Равнодушные чайки. Вода — сверху, снизу, везде! Плотоядную улыбку — на лицо. Чувства — под защиту…
Две паутины вместо глаз. Объектив… я никогда не смотрел ему в лицо! Веер из тончайших нитей, расходящихся в бесконечность. Нерождённые миры вероятностей. Покоящиеся в тёплом пульсирующем чреве.
Медленно оборачиваюсь и вижу стеклянный отблеск за спиной. Отражение. Чёрная бесконечная глубина гигантского объектива! Стремительно сгустившаяся прозрачная темнота. Сон о реальном мире.
~ она ~
Вдох… кукла в последний раз вскидывает голову…
Подросток в полосе прибоя. Лица не видно, оно прикрыто ладонями. Ему плохо. Я колеблюсь секунду, затем подхожу ближе. Он не меняет позы, не отрывает рук от лица. Что-то до боли знакомое в этой фигуре. Яростный звук пытается пробить себе дорогу из глубины, изнутри — но мне не слышно. Мне некогда. Нужно спешить, пока цветок не завял, пока кукла не пробудилась. Я разворачиваюсь спиной и делаю шаг, затем останавливаюсь. Сердце замирает, уже зная, кому я отдам силу волшебного цветка. Только бы он понял и распознал этот знак! Смог воспользоваться во благо…
~ он ~
Изумрудная долина, сонный шорох мягкого ветра, бесконечный сиреневый мираж. Его мир. Созданный с любовью и трепетом. Он творит идеальную реальность. Тщательно переплетает в странном узоре тонкие, пока бесцветные нити. Украшает их жемчугами росы. Развешивает паутину среди белоснежных, едва приоткрывшихся бутонов орхидей, источающих аромат мёда и вереска. Терпеливо ждёт, борясь со страхом и безнадёжностью. Манит. Пульсирует.
Что-то неуловимо меняется. Вместе с движением воздуха — новое, неведомое. Он знает: та, кто сорвалась с паутины, способна сама создавать миры. Найдётся ли ему место в новой реальности некогда придуманного им существа?
Сотни лет одиночества среди высушенных трупов насекомых. Не хочу! Не могу! Не буду! Поймать, чтобы отпустить. И начать всё заново. Она способна одарить полётом, он — обучить её ткачеству.
Воздух вибрирует в преддверии сакрального танца. Посреди бескрайнего моря направлений. Звенящее мгновение перед выбором. Секунда до.
Она подлетает незаметно. Щедро расточает полынное благоухание. Притупляя внимание. Опьяняя рассудок. Затем падает вниз, сметая защиты, разрывая сплетённый узор. Потревоженная паутина возбуждённо дрожит. Она резко отрывается и, поднявшись ввысь, делает новый круг. И снова. Он замирает на миг, дразня её воображение. Усыпляя бдительность. Подпускает, затаившись. Бросок! Хватает крепко, притягивает. Кружит в страстном танце. Увлекая на высоту. Прижимается к её трепещущему телу. Вонзается глубоко. Сливаясь. Перемешиваясь. И снова! Взмах изумрудных крыльев на янтарном паучьем теле со звоном сбивает росу с невинно-белых лепестков. Отражает в полёте брызг все цвета радуги. Окрашивая узор. Сливаясь с вечностью.
~ она ~
Затягивающая глубина. Ниже, к самому центру. Сквозь толщу бесконечно прозрачной воды можно разглядеть мерный хоровод капелек-бусинок — поворотных точек возможных событий, плавно стекающих по бережно сотканным нитям.
Сонный шорох, запутавшийся в мягких водорослях, не в силах нарушить безмятежность. Окружающее пространство бесконечно — запах тишины, безграничное море направлений. И звук. Звенящее мгновение выбора. Та самая секунда. Мимолётная и вечная.
А потом — руки. Такие близкие и вместе с тем недоступные. Беспорядочно блуждают, силятся поймать. Сжать и вытащить наружу. Или освободить от цепких оков пространства и времени. Одно короткое мгновение — и глаза встречаются. Доли секунды на принятие решения: вверх или вниз. В глубину…
~ он ~
Последний кадр: холст, палитра из куска фанеры. Я выпускаю из рук камеру. Под звук стеклянных осколков наклоняюсь и обмакиваю кисть в липкое пятно возле ног. Добавляю щепотку морской соли. Смешиваю с брызгами дождя. Одна капля, две, три. Девушка на картине морщит носик. Четыре. Лёгкое волнение моря. Пять. Тёплые брызги. Ещё немного, и она рассердится! Мазок кистью. Шесть. Последнюю каплю — на невесомое полупрозрачное парео. Лучик солнца — рыжая чёлка. И звук моря в фон. Интересно, слышно ли ей, как поют дельфины под водой… Чайки? Чайки.
Он кидает взгляд на мольберт. Почему снова закончилась краска? Вздыхает. Пора открывать глаза. Светлые тени на влажной земле. Чёрные, прозрачные… Девушка с картины медленно оборачивается: «Я сейчас упаду».
Старый безлюдный причал. Сломанные перила. Пустота. Он отнимает руки от лица и делает шаг вперёд. Звук воды. Ближе… Семь. Восемь… Тишина смыкается над ним. Чёрная прозрачная глубина. Рывок. Вверх? Так уже было много раз. Её ладонь ускользает из рук. Белая орхидея уже мертва. Он не может видеть — он знает. Кукла мертва. И тогда он впервые раскрывает глаза!
По ту сторону дна множество удивительных вещей. Звуки неслучившихся прикосновений. Свет невзорвавшихся звёзд. Ещё глубже! Вниз! Увлекая её за собой. Море звуков. Ослепительный свет. Залитое солнцем пространство. Влажные губы, прозрачность глаз.
«Поднеси ладонь к уху! Ты слышишь море?» Оно будет с тобой. Всегда.
~ ~ ~
Падая, я задеваю рукой что-то твёрдое. Тёплое. Пульсирующее… Отдалённое эхо проносит сквозь толщу воды звук. Щелчок затвора. Маленький взрыв, заблудившийся в водовороте невидимых брызг. Оседающих каплями жемчужной росы в безвоздушном пространстве. Будто мягкое дуновение внезапно распахнувшегося веера. Сотканного из тончайшей паутины. Запутавшейся в стеблях совершенных по красоте цветов.
И картинка на миг застывает. Словно растянувшаяся в вечном водовороте времени потерявшаяся секунда.
Миллионы раскалённых добела снежинок оседают на коже. Лаская и успокаивая. Мы идём, не спеша, взявшись за руки. Рассекая с лёгкостью толщу воды. И прекрасные белые орхидеи прорастают нам навстречу… Жизнь под водой течёт по иным законам.
Толща воды. Материнское чрево. Врата, сквозь которые входят рожденье и смерть. Колыбель эмоций и чувств. Всё застывает в глубине. Прозрачной и чёрной. Где можно разглядеть каждую песчинку на дне. Дотянуться. Потрогать. Ощутить на вкус… Пульсирующая глубина. Такая близкая и естественная. Когда больше нет пространства и времени. Есть только вечность. Запечатлённая лёгким щелчком затвора.
Рисующий свет бесцеремонен.
Заполняющий — робок.
Контровый ослепляет и глушит.
Фильтр — сепия.
«Ты можешь придумать ещё один — самый последний мир. И он же — самый первый».
Девушка с рыжей чёлкой улыбается на белом листе, поворачивает голову. Мазок кистью, и в её руке срезанная ветка ослепительно белых цветов. Она протягивает ветвь ему: «Ты научишь меня плавать?» Глубина притягивает и пугает одновременно. Парень улыбается в ответ и отдаёт ей волшебный фотоаппарат: «В нём секрет Вечности». Она запрокидывает голову и рассыпается жемчужным переливчатым смехом…
Мальчик и девочка на залитом светом пляже. Прохладный сиреневый мираж. Полёт. Начинается. Сейчас.