Юля

Взрыв. Второй, третий. Яркие и беззвучные в космосе, они кажутся цветочными бутонами, распускающимися в ночной темноте. Даже сейчас, понимая всю гибельность этих цветов смерти, я не могла перестать ими любоваться. Четвертый, пятый. Яркие настолько, что они разрывают тьму даже через затемненный визор скафандра, даже через закрытые глаза. Шестой. Самый яркий, самый цветок. Цветок безнадежности, нарисованный на черном фоне красками системы жизнеобеспечения.

Так красиво, что хочется сорвать букет и сочинить стихи, пока еще не отключилась. Стихи, рифма. Какая может быть рифма у безнадежности? И зачем нужны эти самые стихи, если Костик ничего не сказал о прошлых. Может он их вообще не читал? Да, и зачем это ему? Надежный друг, который никогда её не полюбит. Он даже не отвечал на её пустые голосовые сообщения. А ведь мог и помолчать в ответ. Но все же, как тут красиво. А стихи не нужны. Вообще ничего не нужно, все это бред. Кроме… кроме него.

— Прости, Костик.

— Подача кислорода снижена еще на десять процентов, — прозвучал в ушах голос безучастный голос системы жизнеобеспечения скафандра, — Основные показатели в норме. Вы готовы погрузиться в аварийный сон. Ожидаемое время поддержания жизни в гибернации — десять часов.

Вот и все. Сейчас полудрема сменится на сон. Десять часов в состоянии консервы, а дальше я стану самым настоящим космическим телом. Комета Соколова. Смешно. Грустно. Где эта жизнь, пролетающая перед глазами? Я вижу только Костика и его улыбку, как тогда на первом курсе, когда случайно уронила планшет со всеми конспектами.

Впереди ожидала самая важная сессия. После первого курса, в зависимости от успехов и предрасположенности, кадетов распределяли по специализациям. В пятнадцать лет я еще смутно представляла, чем хотела бы конкретно заниматься в космосе. Даже в Гагаринское училище попала почти по случайности, но врожденный перфекционизм не мог позволить сдать сессию меньше, чем на отлично.

Летним днем на улочках Королёва-12 прохожих почти не было. Кто работал на космодроме, кто в НИИ, а кто уехал с семьей в отпуск. Городские аллеи радовали своих редких гостей спасительной тенью. По дороге из училища у меня в голове все крутилась мысль, где бы подготовиться. Сидеть дома в такой день — преступление, а на лавочках аллеи уже начали собираться кадеты, поэтому я пошла прямиком к речке.

Набережная из полигранита возвышалась над одним из берегов Стремительной, другой же берег свободен от оков цивилизации. Там манил своей густой зеленью и чащобами природный заповедник. Мне всегда казалось, что Стремительная — это река времени, которая с одной стороны разделяет, а с другой соединяет между собой прошлое и будущее человечества.

Кадетский планшет оказался в моих руках, и я облокотилась на каменный парапет, который тут же подстроился под температуру тела. Откровенно скучные лекции давались с трудом, но вдруг со стороны заповедника раздался громкий птичий крик. Резко развернувшись, я выронила планшет, который медленно падал прямо в речку.

— Стой! Куда?!— только и успела выкрикнуть, наблюдая, как мое будущее падает в воду. Страшнее потери планшета для кадета ничего нет. Их торжественно вручали при зачислении и приучали бережно хранить. За такую провинность в офицеры уже не возьмут.

— Стой, стой, стой, — взывала я к нему и бежала вдоль набережной за уплывающим по течению билетом в счастливое будущее… Конечно, планшет не утонет и не сломается. Он рассчитан на более жесткие нагрузки, но где теперь его искать?

Вдруг совсем рядом раздался плеск воды, какой-то парень поплыл за ним. Мускулистые руки ритмично опускались в воду и снова поднимались в воздух. Течение у Стремительной, несмотря на название, в городе не быстрое. Через пару минут незнакомец уже плыл обратно с планшетом в руках.

Тут он остановился и стал показывать жестами сначала куда-то в сторону, потом к спуску с набережной к реке. Оглядевшись, я заметила сброшенные у парапета китель, брюки, фуражку и ботинки. Судя по нашивке, спаситель тоже с первого курса. Взяв одежду я поспешила к спуску, чтобы там аккуратно её сложить, а потом деликатно отвернуться.

— Я здесь купался и вот, нашел случайно, не ваше? — спросил незнакомец, когда оделся и подошел к Юле. До чего же у него был приятный тембр, а улыбка… Этот момент Юля вспомнила еще много раз.

— Спасибо… Я боялась, что все пропало.

— Да ничего страшного. Прибило бы к берегу, потом отыскали, там же датчик стоит, — снова улыбнулся он. — Я ведь просто решил искупаться, а то жарко здесь. Хорошей сессии!

Он махнул рукой и пошел вдоль набережной к пятиэтажкам. Юля смотрела ему вслед и не могла оторваться. Пальцы уже побелели, сжимая планшет.

— А как вас зовут? — крикнула она быстро и громко. И тут же испугалась своего надорвавшегося голоса.

— Костя, — выкрикнул он, обернувшись и приложив два пальца к фуражке.

— Юля, — прошептала она, — Юля Соколова.

Почему я не пошла с ним на «Арго»? Была бы рядом. Но я и так была всю академию. Он называл меня «боевой товарищ». Сколько раз мы прикрывали и спасали друг друга. Над нами посмеивались, но и уважали. Но он никогда не замечал моих чувств. Никогда.

— Подтвердите переход в гибернацию, — послышался снова голос в пустоте космоса.

— Подтверждаю. Прости, Костик, я не справилась.

Ходить тенью рядом еще больнее, чем скучать в разлуке. «Магеллан» казался для меня идеальным местом, где я смогла бы чего-то достичь вдали от него, чтобы Костик потом меня заметил. Но теперь в лучшем случае он услышит новости о результате нашей экспедиции, вряд ли даже сразу поймет, что меня не стало.

Дышать все сложнее. Скоро отключусь. Все бесполезно. И мечты, и стихи, и эта экспедиция. Как же я радовалась, когда читала в сводке новостей: «Космофлот отправляет «Магеллан» наблюдателем для сдерживания конфликта канианцев». Тогда казалось, что вот наконец-то шанс принести пользу, помогать пострадавшим, не давать совершить ошибок и разразиться войне между колониями и метрополией расы, что совсем недавно начала активно осваивать космос. Наивно.

Передо мной все еще висел черный остов, безжизненный скелет моего корабля. Хочется повернуться, чтобы не видеть его гибель, но сил хватает только на то, чтобы думать. Думать и вспоминать. Почему-то вместо Кости вдруг появилось пожилое лицо Сергея Васильевича, завкафедрой по физподготовке в академии. Если бы не он, меня бы здесь не было. Но если бы не он, то я бы не увидела всю эту красоту космоса. Его величие и потрясающую силу.

Как-то раз Сергей Васильевич вырвал меня из приятных воспоминаний прямо рядом со спортзалом. Мне никак не давались нормативы, поэтому я прибегала туда по утрам, чтобы позаниматься, как умела. Костя тоже старался помочь, как умел.

— Соколова. Соколова! Ты вообще здесь? — прокричал он тогда. — Разговор есть.

— Да Сергей Васильевич. Я что-то не так сделала?

— Так, ни так. Опять сюда пришла ни свет ни заря. Помнишь, что я на комиссии тогда сказал?

— Конечно.

Этого даже при всем желании забыть не получалось. Из-за нее провели отдельный сбор приемной комиссии, где решалась возможность допустить её к обучению на офицерские курсы. Я вместе с Костей решила тогда поступать в академию. И с легкостью могла провалиться только из-за нормативов. Если бы не наставник из училища, то со мной не стали бы возиться. Но он настоял на сборе комиссии. Тогда все разделились на два лагеря. Одни предлагали дать шанс, другие с сомнением относились к идее, что из нее может выйти офицер. Решающее слово осталось за Сергеем Васильевичем.

— Я засчитаю этот экзамен, но сроком ровно на семь месяцев. Если после этого Соколова не сдаст нормативы, то в космосе ей не место.

После этих слов смешались все чувства. Хотелось благодарить Сергея Васильевича, но при этом её задевали слова, что в космосе ей не место, от ультиматума становилось немного не по себе. Но мысль о том, что у нее появился шанс как минимум еще семь месяцев учиться с Костей, согревала и все остальные эмоции быстро ушли.

— Соколова, два месяца осталось, не сдашь же норматив. Давай сейчас спокойно уйдешь, —сказал Сергей Васильевич. Он смотрел прямо в глаза. Его холодный взгляд невозможно выдержать. Мои ладони вспотели, голова закружилась.

— Не можешь без космоса? Так летай на здоровье, но зачем тебе в офицерский корпус, глупая. Тебе еще восемнадцать, ты же… — говорил и говорил завотделом, а я не могла его слушать. уже не слушала. Впервые не справилась с учебной задачей. Терпение и постоянный труд всегда брали свое. Но только не в этот раз. Сильнейшего удара по самолюбию, я еще не получала.

— Я с ректором договорюсь, оформим все чисто, проблем не будет, — продолжал Сергей Васильевич.

Простить пожилому завкафедрой осуждение за свои неудачи с физподоготовкой я еще могла. Скрипя сердцем простила бы даже отчисление, ведь можно найти еще способ оказаться рядом с Костей. Но вот за самолюбие.

— Знаете что, Сергей Васильевич, — сквозь зубы выдавила я. Дышать приходилось глубоко, чтобы не сорваться , — знаете что… Так или иначе я посвящу свою жизнь Космофлоту. И вы меня не остановите.

На последних словах приходилось часто моргать, пытаясь сдержать слезы. А они совсем не хотели слушаться и я побежала. Прочь от этого места, прочь от сурового завкафедры разбивающего мечты, вперед к поиску нового горизонта. В конце концов, не могут же её, отличницу вот так отчислить только из-за физподготовки.

— Погоди, Соколова. Стой, кому говорят! Успокойся ты, девчонка. Ты завтракала? — спросил завкафедры, догнав меня. — Пойдем-ка в столовую, как раз хотел чая выпить. Там и поговорим.

Несмотря на ранний час на столиках в столовой уже стояли маленькие вазочки с живыми полевыми цветами. Этой традиции уже так много лет, что никто не мог вспомнить и рассказать мне откуда она пошла. Но сходились во мнение, что это напоминание всем будущим космическим офицерам о том, что где бы они не оказались, на каких чудесных планетах не побывали, самое родное для них место — это Земля.

— Будьте добры кашу, пожалуйста. И чай, — произнесла я возле пустого окошка кухни.

— Не положено, кадет. Рано еще, — проворчал робота-раздатчик, подъезжая к окну, — Приходите позже.

— Гхм.

— Ой, Сергей Васильевич! А я вас что-то не заметил. Дама с вами? Сейчас обслужим по высшему разряду. Вам как всегда? Проходите, пожалуйста, сейчас все сделаем.

Завкафедрой кивнул и прошел к столику у огромного окна. Эта часть академии выходила к реке и мне всегда нравилось смотреть за обедом на заповедник по ту её сторону. Он казался инопланетным лесом, рядом с которым совершил посадку мой исследовательский катер. И вот уже я веду разведывательный отряд ученых через непроходимые джунгли на встречу открытиям и приключениям. А рядом, рядом всегда идет мой капитан. Костя в самую трудную минуту придет на помощь и вытащит из ущелья или прогонит инопланетного хищника, желающего меня съесть.

— Юлия, — выдернул меня из грез Сергей Васильевич, когда закончил есть.

Замечает ли он, что у меня проступили капельки пота от волнения и сердце бешено стучит. Не хочу с ним спорить. Ни у кого в академии это не получается, не то, что у меня. Его даже ректор побаивается. Это как раз понятно. Сергей Васильевич, в отличие от него три десятка лет провел в космосе, участвовал в спасательных экспедициях, побывал в сотне миров. Интересно, он всегда был таким занудой или это неизбежно в старости? Неужели Костя тоже таким станет? Нет только не он. Костя другой, он не бросит космос ради хорошего места в академии. Он…

— Как вы думаете, почему физподготовке в академии уделяется такое внимание? Полагаете, что это не нужная дисциплина? Ерунда, рудимент? Занятие для тех, кто ленится делать зарядку по утрам. Ведь так?

Когда озвучивают твои мысли, почти слово в слово, то это полностью обезоруживает. Все обдуманные за завтраком аргументы куда-то испарились, а на лице вместо сосредоточенности и желания бороться, осталась только идиотская улыбка.

— Это ведь нужно для… здоровья. Да… Ну, и поддержания себя в форме, — начала я и отвела взгляд, — но если честно, то вы правы. Именно так я и думаю… думала.

Удивительно, но завкафедрой улыбнулся, даже морщинки появились в уголках глаз, как у всех обычных людей.

— Эх, я все бы отдал, чтобы только здоровье и форма… — сказал Сергей Васильевич и посмотрел в окно. Там над Стремительной летела парила большая птица. — Хорошо летит. Так и люди раньше мечтали подняться ввысь и посмотреть на реки, луга и леса оттуда, сверху. Упорный труд и реальность превзошла все наши мечты. И вот мы уже в космосе. Я не смогу тебе рассказать, как он прекрасен, это не передать. И как прекрасна наша Земля оттуда. У меня на пути встречались разные планеты, но никогда не видел такой же красивой. Космос удивителен…

Сергей Васильевич резко замолчал. Мне показалось, что он разглядел что-то особенное за окном, но там ничего нового не было, даже птица улетела. А завкафедрой смотрел то ли на заповедник, то ли на синее небо над ним, и молчал.

— Космос… — произнес он и посмотрел снова на меня, — каким бы прекрасным не казался, он остается все таким же коварным. Не существует никого более безразлично жестокого, чем космос. Ты попадаешь под его очарование, доверяешь, а он только и ждет, когда ты ошибешься… Рвет на куски, забирает последний кислород, убивает твоих товарищей. Эта…

Я не разобрала, что сказал дальше Сергей Васильевич. А он слегка замешкался и добавил:

— Гхм, извини, Юля.

Один из его больших морщинистых кулаков приподнялась над столом и вновь опустился на него. И, вдруг, мне стало стыдно. Всегда недолюбливала его, но теперь… Теперь поняла, что старик столько вытерпел, столько прошел, что космос стал для него главным врагом. Он боролся с ним там, борется и здесь. Мне захотелось извиниться, но все мысли перемешались в голове, и я почему-то сказала:

— Сколько…

После тут же запнулась, пытаясь понять, а что еще можно сказать. И причем здесь какое-то «сколько». Но завкафедрой понял это как-то по-своему. Он пристально посмотрел на меня, а затем криво усмехнулся и часто заморгал.

— Сорок девять, Юля… сорок девять. Я видел смерть каждого из них. После пожара на «Тайге» я больше не смог. Я дал слово, что сделаю все, чтобы этот гад…

В его стакане с чаем задребезжала ложечка. Он снова посмотрел в окно, выдохнул и повернулся ко мне.

— Понимаешь, большая часть случаев всегда из-за несоблюдения инструкций. Все привыкли к космическим полетам, для большинства правила стали скорее традицией. Но не все внештатные ситуации можно прописать в бумагах. И вот в таких погибали из-за отсутствия нужной подготовки. Забыли, что вокруг нас спящий враг, — закончил свой монолог Сергей Васильевич и допил чай. — Я пять лет потратил, чтобы вернуть физнормативы в Космофлот. Теперь понимаешь?

А ведь он прав. Дурацкое ощущение от того, что его правота мешает моим планам с офицерством и Костей. Если раньше все это казалось ерундой и формальностью, то теперь все изменилось. Космос — это угроза. Угроза для Кости, для моего будущего экипажа. Костик же такой храбрый и желающий всем помочь, что не будет задумываться и на минуту об опасности. Это не мне нужна его помощь, а ему моя. Мне нужно стать лучшей, чтобы защитить его и всех, кто доверится мне.

— Я… я все понимаю Сергей Васильевич. Но я должна справиться. Буду больше заниматься. Правда, смогу. Мне никак нельзя отступить, — выпалила я залпом.

Завкафедрой все смотрел на меня, как будто изучал. Может он не знал, что теперь со мной делать? Или думал, как быстрее отчислить? Как мне еще доказать необходимость еще на один шанс?

— Были те, кто не соблюдал инструкции, не имел нормальной физической формы, но при этом спасал целые экипажи. Упертые, как бараны, — хмыкнул он. — Значит так, Соколова, если ты у меня не будешь лучшей по физподготовке к последнему курсу, то отчислю, как бы не училась. Тренируешься ты отвратительно, я тебе сам программу составлю. Будешь пахать по полной.

— Можно уже прямо завтра, –спросила я с надеждой. Радость от шанса остаться в академии переполняла, от доверия завкафедрой стало тепло на душе.

— Завтра?! — приподнял бровь Сергей Васильевич, — ну, Соколова, не ожидал, что ты такая лентяйка. Не завтра, а сейчас же!

Неожиданно раскрылся еще один цветок. Что это могло взорваться? Голова почти не соображает. Начинаю отключаться. Нет, Сергей Васильевич, это не космос забирает наши жизни. Он не жесток, он просто выше все этого, совершенен в своем безразличии. Жестоки живые существа, которые порой идут по пути уничтожения себе подобных.

— Ну, ты и тряпка, Соколова. Как же можно справиться, если ничего не делать? А друг твой, думаешь Костик бы забыл про экипаж и сдался? — раздался в бездушной темноте знакомый голос. Но как, он ведь на Земле.

— Сергей Васильевич, не… понимаю, — едва слышно произнесла я, уже перестав бороться с желанием открыть глаза, — откуда… откуда вы знаете про Костика.

— Если уснешь, Соколова, то уже не увидишь его. В этом секторе за десять часов никто из Космофлота не появится.

Не увижу. Усну. Откуда…

— От…отключ… ить гибер…наци…ю.

— Вы уверены?

— Да.

От повышающегося уровня кислорода, голова стала лучше соображать. Но нужно еще.

— Увеличить подачу до восьмидесяти процентов.

— На этом уровне запаса хватит на сорок минут, — как всегда без эмоций побеспокоился обо мне скафандр.

— Подтверждаю. Мне больше и не надо.

Воздух стал поступать активнее. А вместе с ним появился стыд за свои глупые размышления и апатию. Ладно, спишем все на кислородное голодание. И галлюцинации с голосом завкафедры тоже. Но он прав, надо действовать. Как меня могло так рубануть, что я сложила лапки?

О том, что капитан погиб после первой атаки, я знала, тогда еще связь работала. Но спасательные капсулы не отлетали, значит остальной экипаж на корабле. Старпом мог их организовать, а если и он тоже… Тогда получается я за главного. Дура! Цветы, стихи. Сорок минут, чтобы попытаться кого-то спасти!

Трос еще закреплен. Капитан, конечно, приказал мне оставаться здесь. Угораздило же совершать плановый выход в космос. Но ничего это тогда здесь казалось безопаснее, чем внутри. А может он знал? Может капитан надеялся на меня? Почему я так долго не соображала? Ладно, пора забыть о рефлексии, выкинуть эту дрянь подальше и взяться за дело.

Еще на Земле, мне казалось, что двигаться в невесомости проще. Но сейчас очень пригодились навыки, которые вбил в нее Сергей Васильевич. Перевернуться, взяться покрепче, тянуть, придать телу вектор движения. Теперь затормозить. А как?

От столкновения двух космических тел, её и корабля, слегка заболела голова. Нельзя допускать таких ошибок. Нужно экономить силы и кислород.

Десять минут почти ушло на то, чтобы забраться внутрь. Гравитации нет, значит блок поврежден. И здесь появилась главная проблема. Большой и удобный скафандр отлично подходил для перемещений по космосу, но не по кораблю. Ладно, я уже здесь, а что дальше? Еще минута на размышления. Передатчик, точно.

— Прием! Есть кто живой, — закричала я в микрофон, когда подключила передатчик к скафандру.

Минута, вечная минута тишины и вдруг шум. Он зашуршал и донеслось в ответ:

— Соколова?

— Я!

— Ты где? Это старпом.

Значит он жив, значит я не полностью в ответе за весь экипаж промелькнуло в моей голове. Но зря.

— В третьем шлюзе.

— Слушай, Соколова. Мы в пятом отсеке. Все выжившие. Системы жизнеобеспечения накрылись. Резервная не подрубилась.

Это все значит, что они протянут максимум час и все. Надо включить резервную систему, но это целых два отсека от сюда.

— Я все сделаю, Виктор Павлович. Другой связи нет.

— Рычаги помнишь? Система старая, надежная. Должно получиться.

Вручную открыть шлюз и надеяться, что там отсек без воздуха. Иначе снова бороться, чтобы удержаться. Да, прямо передо мной вместо дальней стены чернота с крапинками звезд.

— Уровень кислорода? Время?

— Восемнадцать минут.

Внутри отсеков оказалось проще, на стенах шли специальные штанги, чтобы перемещаться в невесомости. Схватиться, подтянуться, рывок, удержаться. Почти как тогда в академии на рукоходе.

Восемнадцать, девятнадцать… У этой перекладины слегка сбита краска, пальцы привычно ложатся в выемку. На следующей где-то ближе к центру небольшая неровность. А потом… потом еще была неизвестность. Еще совсем немного и половина рукохода пройдена. Страшно не хватит сил.

— Давай Юлька! Молодец. Еще пару рывков, ты сможешь, — поддерживает меня Костя.

Я взглянула в дальний угол зала, там сидит Сергей Васильевич и смотрит на меня. Я смогу, я должна. Рывок, схватиться, подтянуться, рывок.

В невесомости, в огромном скафандре все иначе, но выбора нет. Вот и последняя переборка. Десять минут. Успеваю.

Достаточно ввести код и шлюзовая дверь откроется. Но здесь электроника подвела. Замок не сработал. Значит руками. Ничего еще немного попотеть. Семь минут. Заклинило. Костя я справлюсь! Сергей Васильевич я не дам космосу забрать жизни экипажа, не зря я ваша ученица. Потянуть, сильнее. Открывайся же, зараза! Какого?! Писк. Неужели так быстро пролетело время, всего минута. Это нагрузка, кислород сжигается быстрее. Да! Открылась. Вон рычаги. Рывок, вектор.

Голова закружилась, хотелось вдохнуть глубже, но не получалось. Совсем немного.

— Режим принудительной гибернации, — раздается голос в скафандре.

— Не сейчас, отменить! — кричу я, понимая, что он этого не сделает. Запрещено. Рассчитать дистанцию, рвануть и тогда, хватит силы отжать рычаг, даже в отключке. Цель, прыжок вперед. Вот он прямо по курсу! Темнота.

В розовой дымке встает местное солнце. На Парамее оно очень похоже на земное, только чуть крупнее. И пейзажи в основном горные, но все равно очень красивые. Сегодня день сдачи нового города. Вот он как на ладони под лучами утреннего солнца. Трехэтажные дома, ровные улочки и даже несколько десятков деревьев. Будет больше, это только начало. Жизнь под купол пока только зарождается. Терраформирование планеты идет полным ходом. Лет через десять купол можно открыть и дышать местным воздухом.

Штаб находится на пригорке, поэтому отсюда весь город, как на ладони. По улочкам уже идут десятки людей прямиком к фонтану. У них в руках цветные яркие ленточки, на лицах улыбки. Жители готовы стать частью тебя город мечты. Ты подаришь им комфорт, а они вдохнуть в тебя жизнь. Пора собираться, чтобы успеть на церемонию.

Вдруг дверь распахнулась и в кабинет ворвался раскрасневшийся начальник стройки.

— Эта. Ну, в общем того, — согнувшись пополам от отдышки, пытался сказать он.

— Что того, Виктор Степанович?

— Центральный генератор полетел к ядрене фене. Электричества не будет.

— То есть сегодня вечером не будет освещения, а дома стоять на резервном?

— Ага, типа того. Детали сменные не привезли, он и накрылся.

Сколько уже городов, мостов, новых трасс удалось возвести за последние два десятка лет, на скольких планетах устраивать новую жизнь для людей? И везде, всегда какие-то проблемы, причем в самый неподходящий момент.

— Ладно, сейчас решим.

Главное не медлить, быстро и четко. С небольшим напором. Надо еще успеть подготовиться к выступлению на открытии.

— Дмитрий Валентинович, — набрала я по коммуникатору заведующего орбитальным складом, — ты что творишь, зараза?! Люди ждут дома, свет, а ты деталь вовремя отправить не можешь. Я-то улечу отсюда скоро, еще три стройки ждет, но тебя ж потом достану. Чтобы через час дрон с запчастями был у нас. Да мне все равно, что свободных нет. Можешь на своем личном шаттле спуститься. Никаких постараюсь. Через час чтобы детали у генератора. Точка!

Рядом со мной стоял начальник стройки с выпученными глазами. Видимо не привык, не ожидал.

— Ну, у тебя что ли забот нет, Виктор Степанович. Готовь все к церемонии.

— Слушаюсь, в смысле так точно, Юлия Николаевна, — отчеканил он и выбежал из кабинета быстрее, чем вошел.

Перед церемонией нужно выглядеть на отлично, вселять в сердца людей надежду и веру в будущее. Униформа сидела отлично. Только немного поправить брюки возле протеза. Сразу нахлынули воспоминания. «Магеллан», открытый космос. Как оказалось ногу я потеряла еще при атаке от осколка, но скафандр быстро затянул пробоину. Первоначальное бездействие, в котором я винила себя, вызвало не мое безволие, а сильная доза болеутоляющего. Но ничего, протез хороший, почти не мешает.

К горлу подкатил комок, как всегда, когда вспоминаю эти дни. С почестями отправлена в увольнение. Награды, громкие речи и слезы в глазах, что больше не буду в космосе. Сергей Васильевич после позвонил и сказал, что сильные люди нужны не только на кораблях. Он снова меня спас.

— Юлия Николаевна, все готово, ждем вас, — раздался голос начальника строительства по коммуникатору.

Выдохнуть, спокойствие. Я открыла тумбочку и достала несколько листочков пожелтевшей бумаги. Все же Костик всегда был романтиком. И первые стихи, что он мне посвятил, отправил именно на бумаге. Они всегда помогали мне. Я читала их перед важными встречами и выступлениями.

Когда Костик вернулся из пятилетней экспедиции, то отыскал меня на Церере. Красивый яркий букет из неизвестных мне цветов он держал в одной руке, а в другой фуражку капитана. Какой же он неисправимый романтик. С той же силой, с какой он не замечал меня раньше, теперь он хотел прожить жизнь со мной. Даже сочинил песню.

Я улыбалась своему старому «боевому товарищу» и понимала, что уже что-то надломилось во мне после «Магеллана». Или, наоборот, открылось во мне. Я чувствовала непостижимую энергию и силу, которой я готова делиться с людьми, и с сожалением понимала, что Костик мне больше не нужен. Нет, конечно же, как товарищ, бесценный друг он мне необходим, но безудержной юношеской любви не осталось. Он вдохновил меня, сделал тем, кем я стала и все понял. Он улыбался и обнимал меня. А потом сделал самый смелый и самый тяжелый поступок — отпустил меня.

Вот и сейчас, сколько лет прошло, а я держу листочек со стихами и читаю их. Да, я помню их наизусть, но бумага несет в себе какое-то особое очарование, даже волшебство. Строчка за строчкой. Неумелые рифмы, прыгающий ритм, очень простые стихи. Но при этом живые, искрение, для меня. Вот и последняя строчка, которую обычно читаю вслух.

— Так много на свете отважных, но ты во Вселенной одна.