Я иду за тобой

— Говорят, даже волки не гадят возле логова.

— Так то волки... А мы люди...

Женщина оглянулась. Потом развернулась. Перед ней стояли трое. Сильные, тепло одетые. Один перекидывал топорик из руки в руку, второй грел за рукавом нож. Третий держал руку под полой куртки мехом внутрь. Он-то и взялся отвечать за всех.

С ним и разговор вести, стало быть.

— Давно за мной идёте?

— Дык... — все трое переглянулись.

— Вероятно, от поворота с тракта, так?

— Дыа, — почему-то осклабился третий. Без передних зубов его улыбка была особенно мила. Чудесного в жизни этих троих не случалось, наверное, с самого детства. А тут бесплатные чудеса с угадыванием.

— Чего же вы хотите?

Троица ответила гоготом. Подпихивая друг друга в бока, хихикали и снова... «Гыгыхы» — нет, это, скорее, всё же не гогот. Что-то более мерзкое.

 

Отсмеявшись, вдруг посерьёзнели. Все почти разом примолкли и стали страшными. Стояли они плотно, касаясь друг друг плечами, в полушаге от путницы.

 

За ней был обрыв. Место, с которого можно оглядеть городок и понять, стоит ли вообще в него заходить. На этом обрыве, языком, клювом выдававшемся в реку, возвышавшемся над городом, они и решили больше не тянуть.

Хотя шли от самой дороги.

Видимо, всё же не хотят нападать в...

— Норев? Так называется городок, да?

— Так, так... Давай тётя, сымай платье... — подался вперёд вожак.

Впрочем, это название ему не подходило совсем.

— Тебе оно не подойдёт.

Двое за спиной взгоготнули, третий цыкнул на них, дёрнувшись через плечо.

— Сымай, говорю. Там посмотрим.

И вынул руку из-под полы. Обычный нож, только большой. Путница выдохнула, будто обмякла, даже улыбнулась.

Но не бандитам. Обстоятельствам. Удаче. Возможности обойтись без ран.

— Так, судари мои разлюбезные, советую вам покинуть это место прямо сейчас.

Темнело в это время зимы рано. В сумерках плохо видно. Поэтому они, разбойники с лесной дорожки, не сразу поняли, что происходит.

Волосы путницы, цвета каштановых орехов, стали дыбиться, странной тенью расти и вздыматься за спиной.

— Сымай! А то сам сща сыму! Ты тут... Одна, а нас...

Когда путница улыбнулась, в свете гаснущего дня вожаку почудилось в её лице что-то... Что-то чужое, недолжное, страшное.

Глаза путницы сверкнули золотым, она стукнула посохом в заметённую снегом землю и уже все трое заметили изменения и попятились:

— Нет, мой дорогой, это вы тут... Одни.

 

* * *

 

— А вот севернее Норева, сударь мой Тимми, городов-то, почитай, и нет. Да и не было никогда. Так, деревеньки, не больше. Почитай, на отшибе живём... Да-с...

Трактирщик засмотрелся в тёмное окно.

За окном мело. Седые пряди пурги вздымали клочья снега в тёмные небеса. Фонарь над дверью мотало так, что его круглый светлый пятак освещал временами и небо. Чего обычно фонарю не позволялось и было совсем не по силам.

— Край мира. Вон, взгляните, как метёт сегодня? Не повезло тем, кто остался тут без крова и надёжных стен в такую ночь.

Трактирщик поменял руку, на которую опирался на стойку, и глянул на своего собеседника, заодно намётанным глазом оценив своё хозяйство. Гости развлекались, Ларси играл на своей скрипульке, подавальщики-сыновья бегали из кухни в зал и обратно. Тепло, сытно. Отдохновение и безопасность.

Тимми тоже оглянулся, вот только он видел другое. Забытую богами пивнушку с забытыми всем миром на этом краю земли никчемными людьми. Тимми дёрнулся, пытаясь развернуться, и почти свалился со стула. Еле удержавшись, с помощью трактирщика, снова уселся и напомнил:

— Вы, сударь Венс, обещали рассказать мне легенды города Норем...

— Обещал... — Трактирщик почесал в бороде, — И...

Тут подскочил один из сыновей трактирщика, в длинном фартуке и тряпкой через плечо, он что-то горячо втолковывал отцу, пока тот не кивнул и не выдал указаний. Подавальщик кивнул, взял ключи и юркнул куда-то в сторону кухни и погребов.

Трактирщик снова почесал в бороде и, переваливаясь немного, вернулся за стойку.

— Так о чём мы тут?.. А, да... Легенды. — он задумался, повозился, устраиваясь, — Есть одна. Про Чёрного Рагуннара и троих светлых защитников рода человеческого...

 

За окном выла вьюга, а старый Венс, тоже чуть подвывая, вёл рассказ о сложном пути и тяжёлых битвах, о колдовстве и злодеяниях таких чудовищных, что кровь стыла в жилах даже от воспоминаний о них.

— … Догнали они его на поле, ниже по реке. Он отходил к морю. Там бы они его не одолели — сила морская всегда была при нём, а ввиду волн он становился совсем непобедим. Трое братьев бились плечом к плечу. Светлая магия была на их стороне, мечом все трое владели мастерски. Да шутка ли — цельную седьмицу битва шла! Седьмицу они бились, но не одолели Чёрного Рагуннара, а он их одолевал. Могуч был, тайнами тёмными владел... Дааа... И вот...

 

Вьюга за окном стихла на пару мгновений. Тишина свалилась вязкой глухотой. Такой нежданной, что примолкла даже скрипочка и стало слышно скрип отворяемой двери.

— Вот клянусь, тот день её смазывал... — пробормотал трактирщик и выпрямился перед новым гостем.

 

По ногам дало холодом, в тепло, к людям, прорвался жадный язык холода, лизнул по тёплым ногам и спинам, сыпанул снежной крупкой, примёл старуху. Согбенная, в латаном потёртом плаще, стоит, опираясь на посох.

 

Нечего брать у одиноко путешествующей старухи. И навара с неё не дождёшься, кроме благословения.

 

Трактирщик сник, неловко глянул на собеседника, пожал плечами. Тимми отложил перышко, которым скрипел по листам, увязанным в тетрадь, отхлебнул горячего питья, тоже обернулся.

 

Возле двери оглядывалась путница. Старый дорожный плащ укутывал её целиком, даже лица видно не было, посох в руках и сумка на плече. То ли монашка, то ли лекарка.

 

Завсегдатаи с любопытством на неё поглядывали, из чего Тимми понял, что она — точно не местная.

— Проходи, баушка! Не обидим! Какими судьбами-ветрами к нам замело в такую-то непогодь?

Поименованная «баушкой» откинула капюшон. Сверкнули редкие снежинки в тёмных волосах, сверкнули лукавые глаза.

 

— К вам, добрые люди, северным, а в спину поддувало южным. Доброго здоровья, доброго вечера вам, добрые люди! — со всеми поздоровалась, каждого зацепила взглядом и подошла к хозяину.

 

— Здоровья тебе и долгих лет, добрый человек! Комната мне нужна, на пару ночей. И проводник.

Говорит, а сама улыбается. Не добро, не зло. Будто обычно для неё в пургу ночами по кабакам шастать.

Трактирщик мнётся.

— Не волнуйся, мне есть чем оплатить, — с тихим звяком выложила на стойку пару монет, серебро малой ценой и меди на пол серебренника.

Трактирщик смотрит на монеты, отчего-то не решаясь их взять.

— Сколько стоит твоя комната, неужели больше?

— Н-нет, не больше, хватит и меди, вот только...

Он окидывает взглядом путницу, с головы до ног и обратно и смотрит ей в глаза.

Путница смеётся:

— Понима-аю... Меня зовут Юста. Юста Лиус.

Она смотрит на трактирщика, трактирщик смотрит на монеты. Юста кладёт сверху ещё одну, медную.

— Может быть, так вы не отправите замёрзшую путницу обратно в метель?

Вест широкой ладонью сгрёб монеты под стойку.

— Нет, не отправлю.

— И я буду в безопасности под крышей вашего дома?

Трактирщик, к удивлению наблюдавшего за всем этим Тимми, заметался и был явно испуган, вытер пот на лбу и переспросил:

— Под крышей дома?

Юста улыбалась всё жёстче:

— Вы же знаете, о чём я, правда?

— Н-не... — поднятая бровь путницы и он обречённо выдохнул:

— Да. Да, я знаю. Да, обещаю вам, Юста Лиус, что под кровом моего дома вы будете в безопасности.

Теперь уже Юста выдохнула и помягчела:

— Подай какой-нибудь ужин, добрый человек.

Она оглянулась, высматривая место, где бы можно было присесть. Вест поставил перед ней большую кружку с горячим напитком. Запахло ягодами, мёдом и летним полднем.

— Вот. Яйца годятся? На сковороде, с беконом? Свежий хлеб, и есть ещё яблоки.

Юста улыбнулась:

— Звучит чудесно! Я могу остаться здесь? За стойкой?

— Да, конечно!

Вест смахнул тряпкой со стула воображаемые крошки и сам убежал в кухню.

 

Тимми удивлённо наблюдал за всеми его действиями. Потом снова воззрился на путницу.

— Как он заметался... — кивнул вслед хозяину.

Юста распутывала плащ и большой шарф, кажется, заменявший ей и шапку, и шарф, и другие тёплые вещи. Она взглянула на Тимми и промолчала. Растирая замёрзшие руки, с сожалением посмотрела через весь зал на камин.

— Пейте, — посоветовал Тимми, приподняв свою кружку, — Согревает.

— Да, — Она взобралась на стул, обняла ладонями тёплую, почти горячую кружку, прикрыла глаза, наслаждаясь теплом. Потом взглянула на юношу:

— А вы?..

— Тимус Солир, ученик... — он опустил глаза на пёрышко и тетрадь, и путница продолжила за него:

— Ученик архивариуса.

— Да, — обернулся Тимми и наткнулся на её взгляд.

Она хмыкнула и отпила, недоумённо заглянула в кружку:

— Что это?

Тимми поморщился:

— Вест зовёт это взваром.

— М-м... Вкусно. Вы тут какими судьбами?

Тимус пролистал тетрадку:

— Легенды, сударыня. О...

— Можно взглянуть? — она протягивала руку, Тимми, посомневавшись, отдал ей записи. Заметил, что ноготки на пальцах аккуратные, чистые, несмотря на то, что она только с дороги.

Она пролистала туда и сюда, остановилась на последней, недописанной до конца истории.

Протягивая обратно записи, постучала по недописанному листу:

— Какая любопытная... мм... легенда... Вы ещё не... не слышали окончания её?

Тимми мотнул головой:

— Нет ещё, но...

Тут вернулся хозяин, на блюде у него исходила паром яичница с обещанным беконом и ароматным свежим хлебом. Он поставил всё это перед гостьей, подвинул чуть ближе найденную по такому случаю вилку и...

— А, Тимми... На чём мы с тобой остановились?

 

Трактирщик пожевал губами, вспоминая, настраиваясь на историю, и повёл рассказ дальше. Тимми торопливо записывал, пёрышко почти порхало в воздухе — кончик пера дрожал от движений.

Путница ела. Аккуратно разламывая хлеб и бережно разделяя вкусную, горячую еду вилкой. Не глядя по сторонам, словно самое главное было не там. Может, в тарелке, может, внутри мыслей.

В истории трактирщика трое светлых магов, братья, одолевали тёмного злодея. И одолели.

 

Путница вдруг подняла голову:

— Эти трое живут в городе?

Трактирщик посмотрел на неё удивлённо и мотнул головой:

— Нет... Они...

 

Тут дверь на улице что-то загрохотало, покатилось, раздалась грязная ругань, такая, что путница поморщилась. Трактирщик бодренько выкатился из-за стойки, уже с топором в руках, рядом уже стояли сыновья, двое старших, младший выглянул из кухни.

Дверь распахнулась, ударилась о стенку.

Там стоял один из давешних разбойников. Тот, который первым ломанулся бежать в лес со всех лопаток.

Он оглядел трактир и вдруг увидел её, попятился, схватился за дверной косяк и, тыкая пальцем в воздух перед собой, заорал истошно:

— Ведьмаа!! Ведьмаааа!

 

Его вопль скатывался в вой. Люди повскакивали, начали оглядываться, кое-кто тоже похватался за ножи и топорики.

 

Только «ведьма» сидела, как ни в чём не бывало. В общем гаме и шуме трактирщик и те, кто были ближе других, ясно расслышали слова:

— Он ранен, у него идёт кровь. Помогите же ему!

 

Разбойник содрал куртку, закатал рукав, не сводя глаз с сидящей путницы, и сунул под нос людям в толпе свою прокушенную руку:

— Вот!! Смотрите! Это сделала она! Она!

 

— Это волчьи зубы, — сказал кто-то из толпы. Остальные подтвердили, загудели. Люди смотрели укус, оглядывались на чужую, переговаривались.

 

И теснились ближе к выходу. Вокруг женщины получилось пустое место. Словно лобное, на городской площади — как раз для преступников. Или ведьм, приготовленных к сожжению.

 

 

— А как ты получил этот укус, любезный? Не расскажешь добрым людям?

— Мы... Мы...

«Ведьма» сползла, почти спрыгнула с высокого стула, прижалась к стойке спиной. Одна рука на стойке, вторая сжимает посох.

— Вы шли за мной от самого тракта. И напали втроём на лесной дорожке. На одинокую путницу, в метель, втроём. Когда поняли, что меня не одолеть, пытались бежать.

Бросили друг друга в ужасе.

Разбойник затрясся, снова тыкая пальцем в неё, прокричал:

— Она... Она... Перекинулась в волка!! И... Загрызла Олли!

Путница улыбнулась:

— А потом пришла в трактир поужинать. Из чего твоя вилка, добрый хозяин?

— Железо...

На глазах всех путница коснулась вилки, потом взяла её двумя пальцами и подняла над головой.

— Я не оборотень и не ведьма. А вот он, — настал её черёд тыкать пальцем — бандит и разбойник. Зимой, в метель, напасть на одинокого путешественника — что может быть хуже?

Только бросить своих товарищей в зимнем лесу.

Она бросила вилку на стойку и снова села.

Её слова слышали все и все сейчас смотрели на разбойника, ожидая его ответа.

Он мялся, глаза бегали по лицам, он вспотел, понимая, что сейчас всё может обернуться против него. И он сделал то, что мог сделать. Снова ткнул пальцем и заорал:

— Ведьма! Оборотень!!

Путница чуть двинула плечом и, подняв опущенные ресницы, сверкнула золотом глаз на трактирщика. Он понял, вышел вперёд, оказавшись между путницей и разбойником:

— Она не ведьма. Она взяла с меня клятву о защите крова.

— И что?

— Клятву о защите просят только светлые маги, другим это право не дано.

 

— Да и полнолуния сегодня нет, — пророкотал кто-то из-за плеч и голов, от этого низкого голоса, казалось, гудела и дрожала струна внутри, за рёбрами.

Путница нахмурилась, пытаясь разглядеть говорившего. Остальные закивали, неловко оглядываясь на противников и почёсывая в голове:

— Ну да, действительно...

— И в самом деле, нет...

— Да, не сегодня.

 

И снова из-за спин пророкотало знакомым уже басом:

— И давно ты, Реск, разбоем промышляешь, а?

 

Юста снова вздрогнула и снова никого не увидела.

 

Люди в трактире подались вперёд, к разбойнику, снова зашумели. Из общего гомона взлетали отдельные фразы:

— Точно! Помните, он тут нож торговал в сафьяне! А откуда у него такой нож?

— А тот год, купец пропал... Поехал до ярмарки через нас, да не доехал, куда он девался?! А, Реск?

— Купца я не трогал!! — выкрикнул чуть визгливо бедняга-бандит и этим подписал себе приговор.

— А кого ты трогал, душегубец?!

— Вяжите его да в подпол, в острог!! Неча с ним тут в бирюльки играть!

 

Загудели, загалдели, вытолкали взашей, поволокли в острог.

 

Юста-маг устало положила руки на стойку перед собой, прикрыла глаза, потёрла лоб и снова взглянула на трактирщика:

— А есть ли у тебя хорошее вино, добрый человек?

Вест вздрогнул, кивнул. Послал за вином.

 

Отпивая из кружки, Юста жмурилась от удовольствия, мягчела снова.

 

В трактире пока почти никого не было — поволокли бандита в острог сажать, и Юста решилась:

— Добрый человек, мне бы завтра проводника... С утра, пораньше. Может быть, есть у вас люди...

— Куда же это вы, сударыня, после такой-то метели?

Помолчала...

— Мне сказали, что тут у вас заточён чёрный маг...

Вест кивнул, но как-то с расстановкой, в два движения.

— Так это не ко мне, это к Троим.

Он сказал «Трое» так, что было ясно уважение к этому поименованию и к тем, кто его носил. Почти как к богам.

— А кто эти... трое? Как мне их найти?

Вест наклонился к ней, близко-близко увидел её ресницы и чуть светящиеся золотом глаза:

— Это те, кто одолел Раггунара Чёрного. Только они знают, где его... могила.

Маг побледнела, опустила глаза.

— То есть без... троих... Его... могилу никак не найти?

Трактирщик покачал головой.

Маг допила вино, кивнула:

— Хорошо. Но к ним-то найдётся провожатый?

— О, к ним — да, — трактирщик разулыбался, — Даже вот, мой младший может вас завтра по утру и проводить.

— Вот и славно, добрый Вест, благодарю!

Маг устало улыбнулась и, приставив палец к стойке, вычертила на ней знак. Завитушка с хвостиком засветилась тонкой золотой линией и вплавилась в дерево.

— Вот тебе оберег, коснись — и ни один не сможет соврать, — улыбнулась тонко, — Кроме меня, конечно.

Нагнулась за сумкой и повесила на руку плащ:

— Покажите мне комнату, добрый Вест!

Улыбнулась на прощание Тимми и ушла вслед за трактирщиком по скрипучей лестнице.

 

* * *

 

Могила. Неужели — могила? Столько пройти... Столько лет в пути!! И найти... могилу... Труп... Найти... Найти то, чего уже нет...

 

Юста металась сначала по постели, потом по комнате. Не уснуть.

 

Остановилась возле окна. Нет, не уснуть. Никак. Слишком близко. Слишком близка цель. Слишком сильно нетерпение.

 

Юста нащупала на поясе склянки. Зелье бодрости ещё оставалось. Она поболтала склянку с едва-едва светящейся жидкостью. Глотка на два.

 

Мало. Но ведь почти дошла же! Однако случиться может всякое. Юста снова выглянула в окно.

 

Метель стихала.

 

Они гнали его вдоль реки, по левому берегу, и, ещё бы чуть, показалось бы море. Юста стала одеваться.

 

* * *

 

Городские ворота запирались на ночь. Юста смотрела на их высокие и тяжёлые створки. Двери трактира открыть и запереть снова несложно, городские ворота наверняка зачарованы.

 

Есть ли время пытаться их открыть? Юста видела стражников. Их шлемы поблескивали в факельных огнях. Нет, не дадут открыть и сами не выпустят, да ещё и в острог можно угодить.

 

Пока она из-за угла пыталась найти выход, ворота скрипнули, загремели засовы и ворота распахнулись.

 

Юста, не думая, перекинулась и метнулась через приворотную площадь.

Люди всё входили и входили. Трое светловолосых разговаривали с начальником караула.

 

— Где она?

— В трактире Веста.

— А когда пришла?

— Ночью уже, после заката, искала чёрного.

 

Юста разглядывала этих троих. Так вот кто мучил Сварта! Вот кто причина всего! И пришли они за ней. Значит, кто-то донёс... И, если бы спала, вломились бы... Натешились... Господа светлые маги.

 

Юста юркнула меж закрывающимися створками ворот и побежала по дороге. С каждым шагом покой приходил в её сердце: она всё сделала правильно.

Если бы осталась дожидаться обещанного проводника...

Неужели трактирщик? Даже остановилась на миг, оглянулась.

 

Засыпанная снегом дорога пока накатана, вокруг дороги засыпанный снегом лес. Опушённый, тихий, молчаливый.

 

Юста потянула носом. Рассвет скоро. Надо убраться отсюда пораньше. Хорошо бы ещё сегодня.

 

Жаль, еды в дорогу не собрала.

 

Впрочем, если Сварт будет с ней, о таком можно будет уже не волноваться.

Неутомимые волчьи лапы несли её вперёд и вперёд.

Туда бежать вдоль берега реки. Водная гладь становилась всё шире и шире. Узкая зеркальная полоска меж заснеженных, мягких берегов. И вот, после одного из поворотов, вдруг распахнулась до самого окоёма.

 

Маг остановилась. Светлая, чистая гладь, едва серебристая. Тёмная, холодная вода, глубокая и страшная своей глубиной, и светлое, серое и спокойное небо. Словно одеяло тумана над головой и земным простором.

 

Он где-то тут, в этом холоде и просторе. Один. Забытый, брошенный. Запертый, связанный заклятием.

 

Годы жаждать вдоха. Годы изнывать без движения.

 

Маг содрогнулась от ужаса и жалости.

 

Я найду тебя. Я спасу тебя.

 

* * *

 

Она заметила его издали. Тёмная застывшая фигура выделялась на равнине, как зрачок в глазу.

 

Сварт.

 

Сварт Мьйорк.

 

Тёмная фигура высилась посреди пустоши. Трава, ветер и небо. И где-то там, за спиной, далеко, слишком далеко — море, до которого он не смог дойти.

 

Маг вдруг поняла, что ноги подкашиваются, а голова кружится, будто темнотой застит мысли.

 

Чем ближе она подходила, тем больше видела. Тем больнее узнавание.

 

Маг перекинулась обратно. Стоя на четвереньках в снегу, не могла найти в себе сил взглянуть на него глазами человека и мага.

 

Вдруг... Вдруг... Вдруг оживлять, спасать некого уже? Как жить тогда? Не успела, не помогла, не спасла вовремя... Бросила, как и все, предала, как и все.

 

Да, она не знала ничего ни о битве, ни о его планах. Но...

 

Маг подняла голову, села. Волосы ссыпались по плечам, укрывая теплом спину. Сжала пальцы на коленях.

 

Вот он, перед ней. Нашла. Дошла.

 

Красивый. Вскинул руку для заклятия, да так и застыл. Не камнем стал, сталью.

 

Подошла ещё ближе. Вот он он, весь тут.

 

Откинутые волосы, взгляд исподлобья, упрямый, мощный, злой. Свирепый. В битве — лютый варг. Только втроём одолели, заковали, заперли. По одиночке ни один бы не выстоял против него. Ни один, даже после трёхдневной битвы, тяжёлого похода, после поражения и ране не смог бы одолеть Чёрного Раггунара.

 

Посох в руке, меч в другой, плащ, откинутый веет будто по ветру.

 

Юста не может наглядеться. Глаза, губы. Руки. Нашла.

 

Родной. Кто ближе? Никого.

 

Остро, больно, через всю плоть резом прошло желание быть рядом с ним. Рядом с живым.

 

Вспомнила, как смеялся. Как разговаривали дорогой и костра, как обнимал, как берёг. Как ценил каждую минуту с ней...

 

Страшно оказалось коснуться его, холодного, почти мёртвого.

 

Потянулась, остановила ладонь. И всё же коснулась.

 

Ветром закрутило плащ, взметнуло волосы и юбки. Одна она здесь. Одна.

 

Нет здесь больше никого. И его — нет.

 

Юста приникла к пустому металлу, обняла. Ветер дул, срывал слёзы и уносил прочь. Сильный, всё норовил отнять, оторвать её от него.

 

Юста опустилась в снег возле ног Сварта, обняла, ткнулась лицом.

 

Нечего тут спасать. Нет его больше. Убили.

 

Никогда не вернётся. Никогда не обнимет. Никогда не скажет... Ничего. Нет больше голоса, от которого замирало и проваливалось сердце. Нет больше в мире его любви, в которой было так спокойно, так... осмысленно.

 

Жить в его любви — вот смысл всего.

 

Ветер снова подул.

 

Темнело. Быстро темнело.

 

Юста не замечала ни тьмы, ни ветра. Внутри творилось худшее.

 

Там росла пустыня.

 

Некого больше любить. Никто больше не поймёт её шуток и хитрых заклятий.

Никто не скажет утром: «Ну, здравствуй, светлая!» Не поцелует в ресницы, не будет сидеть рядом, уткнувшись в свитки, от которых несёт тьмой и обещать их убрать, и тут же забывать про обещание, просто потому, что заклятие плелось сложное и «потрясающе интересное».

 

Они убили его. Они! Просто убили. Единственного, который любил. Отняли его.

 

Юста поднялась.

 

Касаясь Сварта рукой, ладонью, поняла, что чуть не убила мир. Тьмой своей боли.

 

Так вселенная отзывалась на гибель надежды и любви.

 

Словно ветер унёс острые осколки — не осталось больше любви в мире. Для любви нужны двое. Умирает один, умирает и любовью. Только не прахом становится, болью.

 

Маг обеими ладонями обняла лицо любимого, поцеловала в холодные губы.

 

«Я иду за тобой, милый...»

 

Пошла навстречу братьям, и посох её начинал светиться перед боем.