Однажды

Над водой кружит чайка.

Я медленно бреду вдоль берега. Горячий песок обжигает ступни. Ветер развевает мокрые волосы. Облизываю губы. Соль. Ветер принес вкус моря. Улыбаюсь.

Люблю, когда здесь море.

Резко вскидываю голову и впериваюсь взглядом в небо. Вздыхаю. Солнце в зените. Я верил, что в этот раз будет иначе. Тоскую.

Бреду по пустому пляжу.

В тишине плеск волн кажется оглушительным. Раз за разом прибой накатывает на берег, точно подчиняясь биению огромного сердца, что спрятано под толщей воды. Волны выносят на песок грязно-зеленые водоросли, тусклые ракушки; рыбешек, судорожно прыгающих под лучами неумолимого солнца.

Волны похожи на воспоминания.

Я не знаю, что такое воспоминания.

Сажусь на раскаленный песок. Больно. Закусываю губу, до хруста сжимаю пальцы. Тоненькая струйка бежит по подбородку, кровь капает на белый, как слоновая кость, песок. Боль приятна мне — уж не знаю, почему.

Берег достаточно крутой, и я ложусь на спину. Смотрю. На безжизненные волны, на мертвые ракушки, на зеленые, словно волосы русалки, водоросли. Вижу белую дымку у горизонта. Солнце, примерзшее к синему льдистому небу. Исполинское сердце, бьющееся в морской бездне.

Чайку, что кружит над волнами.

Переворачиваюсь на живот. Указательным пальцем старательно вывожу на песке:

О Д Н А Ж Д Ы

Однажды, гуляя по берегу, я заметил, что не оставляю следов на песке. Озадаченный, я принялся ходить туда-сюда, приглядываясь к земле. Но отпечатки ног так и не появились.

После перепробовано было все. Я ходил на цыпочках, на носках; бегал на четвереньках, как дикий зверь; прыгал, подкрадывался, двигался спиной вперед. Шаги слева-направо помогли не более шагов справа-налево. Пробежав несколько раз вокруг своей оси, обессиленный, рухнул на песок.

Не знаю, сколько времени я пролежал без чувств, но когда приподнял голову, увидел их.

Следы.

Множество следов вокруг.

Они проявлялись медленно, точно изображение на фотографии. Размытые поначалу, с каждым мгновением они становились все отчетливей и рельефней.

Песчинки казались мне живыми — словно люди, испуганные стихийным бедствием, бежали они от образующихся впадин. Мне стало жаль песчинки, и я попытался заровнять следы человека. Но не смог. Отпечатки как будто были сделаны в камне или бетоне.

Они не исчезали и не менялись.

Расстроенный, побрел я прочь от этого места, испорченного моим неведением.

Однажды, гуляя по пляжу, я наткнулся на участок берега, усыпанный мелкой галькой. Раньше мне не приходилось видеть здесь подобного. Но мир вокруг так изменчив.

Обуреваемый любопытством, я ступил на камни. Вскрикнул, упал, удивленный. Острые кромки камней причиняли боль. Тогда это было открытием, прозрением для меня, ведь до сих пор я не испытывал такого чувства. Через какое-то время я поднялся и осторожно продолжил свой путь, морщась от боли. Познавая страдание.

Так шел я по камням, оставляя за собой кровавый след. Вскорости устал и с надеждой смотрел вперед, ища взглядом золотистый песок, но тщетно. Тогда я сел лицом к озеру — в тот день здесь было озеро, — и стал ждать.

Ничего не происходило.

Заскучав, я начал пересчитывать камни. Это так просто: ведь они столь же многообразны, причудливы и не похожи друг на друга, сколь и похожи. Почти, как песчинки. Быть может, камни — это выросшие песчинки?

Мысль мне понравилась, и я улыбнулся.

Затем взял камень — серый, слегка округлой формы, с отбитым краем и тоненькими черными прожилками — и что есть силы бросил его в озеро.

— Радость! — крикнул я.

— Бульк, — ответило озеро, поглотив камень.

Странное чувство охватило меня. Я не понимал, что делаю. И понимал. Танцевал, прыгал, морщился от боли, окроплял берег кровью из порезанных ног и бросал камни в озеро. Кричал слова. Восторгался, изумлялся, боялся, ненавидел, отчаивался и предавался мечтам.

В моей руке, занесенной для очередного броска, оказался голыш. Воды и ветра сгладили все неровности на его поверхности, сделав форму идеальной.

Совершенство.

— Любовь, — прошептал я и бережно передал камень озеру.

Камень пропрыгал до самого горизонта, лишь взволновав водную гладь, и так и не утонул.

Разочарование и тоска овладели мною. Раз за разом выискивал я голыши среди прочих камней и швырял их в озеро, зло и истово.

Но все было тщетно.

Тогда я успокоился. Взял маленький, ничем не примечательный камешек с выщербленными краями и бросил его в воду.

— Любовь.

— Бульк.

Однажды мне стало очень одиноко.

Я бродил по пляжу и видел вещи, которые, быть может, принадлежали людям. Полосатые шезлонги, выстроенные в ряд; пушистые разноцветные полотенца; белая кепка с ярко-красным козырьком, брошенная на сидение складного стула. Уютные коттеджи и блестящий мангал, поставленный прямо на берегу моря.

Но людей нигде не было.

— Ты можешь поговорить со мной! — услышал я звонкий голос.

Вокруг никого.

— Ты можешь поговорить со мной! — настаивал голос.

И тут я понял, что слышу собственную тень.

— Как же мне с тобой говорить?

— Что тебя смущает?

— Ты же моя тень.

— Неправда, — возмутился голос. — Это ты моя тень!

— Тени не отбрасывают тени, — фыркнул я.

— Откуда ты знаешь?

Вопрос поставил меня в тупик. Но ненадолго. С гиканьем, размахивая руками, я побежал по пляжу, стараясь избавиться от неизвестного голоса. Задыхаясь, остановился возле пальмы и привалился к стволу спиной.

— Дурак, — послышалось рядом. — Как ты думаешь убежать? Ты же моя тень!

— Нет, это ты моя тень! Я захотел прибежать сюда, и только поэтому здесь ты.

— А почему ты уверен, что не могло быть наоборот? — ехидно возразил голос.

Мне уже не хотелось видеть людей. С надеждой взглянул я на небо, но солнце, как всегда, стояло в зените.

Тогда я спрятался в тени огромной пальмы. Вслушался в тишину. Торжествующе вскрикнул:

— Я больше не вижу тебя! Ты исчез!

— Нет, всего лишь спрятался за пальмой, — рассудительно произнес голос.

Я бежал по пляжу. Мимо брошенных вещей и пустых домов. Голос летел следом и задорно повторял:

— Тень, тень, тень! Всего лишь тень!

Упав без сил, я молча слушал радостное бормотание голоса.

— Слушай, — вдруг спросил он. — А тут есть еще кто-нибудь?

В голосе прорезались серьезные, чуть грустные нотки.

— Иногда мне становится одиноко, понимаешь? Здесь есть тени, вроде тебя?

— Да, — соврал я.

И почувствовал, что голос исчез.

Некоторое время я лежал на песке, слушая плеск волн, накатывающих на безмолвный берег. Затем поднялся и пошел дальше.

Мне стало одиноко, ведь рядом не было людей. Только мертвые вещи, ветер и волны. Даже тень пропала.

Мне снова некому лгать.

Однажды, гуляя по берегу, я почувствовал, что плачу.

Это было странное, волнительное ощущение. Словно в мои глаза перетекло целое море и теперь изливалось через отверстие размером с бутылочное горлышко. Я моргал и яростно тер увлажненные веки, но хрустальная пелена по-прежнему застилала взор.

Слезы орошали пляж. Там, где они падали, появился крошечный песочный замок. Я очень ясно его видел, несмотря на то, что все кругом казалось размытым.

Замок быстро рос. Выше вздымались стены, увенчанные широкими зубцами и сторожевыми башенками. Уже можно было рассмотреть узкие бойницы и яркий штандарт, горделиво реющий над изящной башней донжона.

Замок рос, а я ходил вокруг и плакал. И вот уже стены нависали надо мной. Башни терялись в небесах. Огромные ворота приглашали войти. Замок выглядел самым что ни на есть настоящим. Хотелось прикоснуться к теплому камню стен и услышать, как, громыхая цепями, опускается окованный железными листами подъемный мост. Поглазеть на суету внутреннего двора и великолепие балов донжона.

Я подошел к стене и ухватил руками пустоту.

Там не было ничего.

Трижды пытался я прикоснуться к прекрасному замку, и трижды терпел неудачу. Обескураженный, озлобленный, смотрел на него; не в силах сдержать обиду принялся кидать в стены песком и сучьями, ругаясь и крича.

Замок остался глух к угрозам и проклятиям.

Тогда я воскликнул:

— Я люблю тебя!

Стены задрожали и начали покрываться трещинами.

Еще трижды повторил я слова, и обрушился замок. Исчезли ворота, и красивые башенки, и мощенный булыжником двор. И яркий штандарт больше не развевался над изящной башней донжона.

Лишь ветер играл с песком под немигающим оком беспристрастного солнца.

О Н К Ь

Ветер уничтожил половину надписи, пока я плавал. Но мне кажется, что однажды надпись появится снова.

Однажды все появляется.

Живет.

Уходит.

Умирает.

Ветер сегодня, похоже, сильнее обычного. Вскидываю голову и вижу. Вижу солнце, катящееся с небосвода, словно огромный камень с горы.

Волны с ревом набрасываются на берег. Исполинское сердце тоже чувствует движение солнца.

Сердце бешено колотится.

Чайка, крича, носится над бушующем морем.

Бросаюсь в воду, плыву в погоню за солнцем.

Над водной гладью слышен причудливый звук, нарастающий, все более громкий и пронзительный.

Здесь этот звук похож на звон колокольчиков.

Каблучки.

Каблучки.

Удаляющийся цокот каблучков.

Перестав грести, я переворачиваюсь на спину, глядя на первый закат этого мира. Огромное солнце достигает горизонта, сплавив небеса и воды в единое целое. В лучах уходящего светила море пропитано кровью. Блестящие клочья пены, словно осколки стекла.

Если бывают мгновения, в которых заключена целая жизнь, то со мной, наверное, происходит что-то подобное.

Над головой летает чайка. Она что-то кричит, но я не понимаю слов.

Смотрю на закат.

Кровавое солнце исчезает за гранью мира.

Тьма приходит однажды.