За лесами, за огнями...

Когда смеркалось и воздух и снег становились серо-лиловыми, на самой верхушке раковины Май загорался неровный жёлтый огонёк, и наверное, в заснеженном лесу его было далеко видно сквозь чёрные с белой опушкой ветки дубов и вязов и сквозь усыпанные алыми морозными ягодами ветки рябин. Днем же верхушка раковины ничуть не отличалась от прочей шершавой сероватой поверхности.

Май лишь предполагала, как выглядит её жилище на расстоянии, потому что далеко от него никогда не уходила. Всё необходимое у неё было внутри, в раковине, большой, метров десять в диаметре, и приплюснутой. Вход закрывала чуть притопленная внутрь, так, что получилось что-то вроде крыльца или террасы, мощная железная дверь, по периметру шли круглые окошки, наверху торчала труба печурки. Летом Май выращивала зелень и овощи в огородике рядом с раковиной, а в лесу собирала грибы, ягоды и птичьи яйца, и никто, ни летом, ни зимой, не беспокоил её, окружённую окружённую колючей непролазной чащобой, а то, что находилось за пределами этой чащобы, Май не интересовало.

Лошадь появилась утром, когда Май уже помыла посуду после завтрака и размышляла, не перетащить ли в дом пару охапок дров, что лежали снаружи, чтобы они оттаяли и подсохли до вечера, или же лучше заняться уборкой. Прикидывая, усилится ли мороз, она посмотрела в круглое оконце и увидела её.

Лошадь была золотистой и не очень большой, с длинной кудрявой гривой густого красного цвета и таким же хвостом. Хвост мёл снег, а лошадь объедала подмёрзшие плоды шиповника с растущих вокруг жилища Май кустов.

Май повесила полотенце на крючок у раковины и приблизилась к окну. Лошадь заметила её, но с месте не сдвинулась, только махнула алым хвостом, продолжая выкусывать из колючих веток ягоды.

В лесу водилось много разных тварей. Порой на крыльце Май находила заячьи следы, а иногда вроде бы и не заячьи, над домом-раковиной ранним утром, размётывая дым из трубы, пролетали киты-левиафаны, и их рёв заставлял снег осыпаться с ветвей, прозрачные, как стекло, олени, призраками брели мимо дома, и только отпечатки раздвоенных копыт говорили о том, что они реальны. Видела Май в лесу и ледяных пауков, белых, что живут в сугробах и неизвестно где прячутся летом. Лошадей же, особенно таких, ярких и сверкающих, она в лесу не встречала никогда. Наверное, она голодная, подумала Май и отрезала от хлеба солидную горбушку.

При появлении Май лошадь оторвалась от шиповника и посмотрела на неё. Глаза у лошади были изумрудные.

— Ну, давай, — сказала Май лошади, протягивая горбушку.

Лошадь отпрянула, затем принюхалась. Осторожно взяла горбушку из протянутой руки и тут же, жуя и помахивая алым хвостом, направилась прочь, в лес.

— Эй, — крикнула ей вслед Май. — Ты куда?

Лошадь не казалась ей способной выжить в лесу. Её могут разорвать волки или медведи, она не сможет добыть еду под снегом.

— Иди сюда!

Лошадь махнула хвостом — как пламя вспыхнуло. Май вздохнула и направилась за ней.

Май звала лошадь, но та лишь шла вперёд, не подпуская Май близко, но и не исчезая из её поля зрения. Она была не подкована, это Май видела по следам.

Я никогда не была здесь, подумала Май, углубляясь в лес вслед за лошадью. Ещё она подумала, что, если вынесет из холла при входе в ракушку всё лишнее, то там вполне может поместиться лошадь. По крайней мере, на будет мёрзнуть и её не съедят волки. И, если с размещением лошади проблема могла решиться просто, то как быть с кормом? Запасов хватало с избытком для самой Май, но сколько они протянут на них с лошадью вдвоём? И у неё нет никакой лошадиной еды вроде овса или что там ещё едят лошади...

Лошадь же, не подозревая о намерении Май причинить ей добро, шла себе и шла между елями, яркая, точно игрушка, и алый хвост светился кудрявым пламенем на фоне снежно-серого и чёрного.

И ещё она здесь точно никогда не была. К этим елям Май раньше только подходила, чтобы собрать грибов у их корней. Сейчас же огромные, с теряющимися в облаках вершинами, деревья обступали их со всех сторон. Ветки их сплетались, образовывали ходы, и там, внутри, что-то таинственно светилось, точно свечка в стеклянном фонарике. В одном таком проходе Май увидела убегающую в неведомое мощёную плитами дорожку со стоящей сбоку каменной скамьёй, подлокотники которой были сделаны в виде голов грифов; в другом за выпуклой стеной из стекла и ажурных кованых веток с листьями и цветами стоял резной буфет тёмного дерева и обеденный стол, в прозрачной вазе на столе изгибались стеблями жёлтые цветы и сияли, точно в каждый была вставлена лампочка...

Май было странно и жутко от того, что здесь, в лесу, обитает ещё кто-то кроме неё.

— А ну стой! — крикнула она лошади. — Мы уже далеко ушли. Вернись!

Лошадь обернулась и тихонько заржала. Май подняла глаза.

Ели расступились и открыли ступенчатую пирамиду. На её каменных выступах лежал снег, у подножия густо рос коричневый бурьян, слабый морозный ветер покачивал его, и Май слышала, как в абсолютной тишине оледеневшие стебли трутся о камень. На вершине пирамиды сверкало что-то круглое и золотое.

Май огляделась. Лошадь исчезла, самой же Май вдруг стало страшно.

Снег пошёл гуще, но золотистый предмет сверкал через него, казалось, ещё ярче, чем раньше, а дальше, за пирамидой, поднимались смутные арки.

Май попятилась. Поплотнее запахнула куртку и побежала к дому.

Она всё же вытащила лишнее из холла, освободив место для лошади. В процессе разбора старого хлама Май нашла плетённую кожаную верёвку и решила, что та пригодится для поимки лошади. У одной стены холла она соорудила невысокий настил из досок и покрыла его старыми коврами и мешковиной на случай, если лошадь захочет полежать. Поставила ведро для воды и корзину для корма.

Это заняло у Май целый день, и, когда она, вымотавшись и одурев от перетаскивания и распределения вещей по своему, как оказалось, не такому уж просторному жилищу, вышла на крыльцо подышать, то уже стемнело и снег перестал. Над окружавшим дом лесом сверкали звёзды, светящаяся жёлтым верхушка раковины бросала на снег неровные отсветы, и они постепенно мешались с окружающей темнотой и переходили в ночную поблёскивающую синь и растворялись в ней. Звёзды сверкали уж слишком уж ярко, а когда над лесом пролетел припозднившийся кит-левиафан и закрыл один из огней, Май поняла, что это — не звёзды.

Она точно заснула, стоя на крыльце, и то ли её разум, то ли глаза показали ей арки, возвышавшиеся над ступенчатой пирамидой, каменные, выщербленные солнцем и ветрами, и в каждой сверкал, закованный в почерневшую от времени железную узорчатую клетку, бледный огонь, и отблески плясали на растрескавшихся камнях...

Май очнулась, отшатнулась, сама не зная от чего, врезалась спиной в дверь и пришла в себя окончательно.

Это лошадь виновата, подумала Май, заваривая себе чай. Завела её в это странное место, и теперь чудится всякая ерунда. Не надо было её вообще кормить.

Вдали раздался волчий вой, ему ответил потревоженный кит-левиафан, и Май устыдилась. Лошадь не виновата, что не понимает Май и не привыкла к людям. Май приручит её, и они заживут вдвоём. Главное, чтобы сама лошадь пережила эту ночь.

На следующий день лошадь не появилась, Май обошла лес вокруг своего дома, но не нашла ни следов крови, ни обычных следов. Вернувшись домой, Май перераспределила припасы так, что получилось две кучки — для неё и для лошади.

Всю следующую неделю мело так, что день стал неотличим от ночи, а Май не могла выйти из дома и существовала только благодаря стратегическому запасу дров — специально для таких случаев.

Она коротала время за чтением и то и дело вглядывалась в снежную круговерть, выбелившую мир за её окнами, сделав его ровным и сумрачным, как запотевшее стекло, бешеным в своём бесконечном движении. Пару раз мелькнули тёмные силуэты, но, похоже, это были волки.

Когда метель улеглась и выглянуло солнце, лошадь вернулась. Точно так и надо, она раздвигала, как волны, снежные сугробы золотой грудью, а алые грива и хвост волочились по снегу.

Май вышла к ней дать горбушку и тут же провалилась по пояс. Лошадь насмешливо посмотрела на неё изумрудными глазами и, сжевав лакомство, вспрыгнула на крыльцо. Заглянула в холл, понюхала ведро и корзину. Май затаила дыхание — неужели поняла, что это для неё? Незаметно она намотала на руку кожаную верёвку. Ей была неприятна мысль о том, что лошадь, возможно, придётся привязать, но другого способа спасти её от волков и зимы она не видела.

Но пустить верёвку в ход Май не успела — лошадь выбежала из холла и, фыркнув, прыгнула в снег. С верёвкой в руке Май кинулась за ней. На этот раз было легче — лошадь невольно прокладывала для Май тропу, и Май отставала от лошади не так уж сильно.

Они двинулись тем же маршрутом — к еловой роще, и снова Май звала лошадь и уговаривала её. За время, пока мела метель, ели изменились — теперь на кончике каждой ветки красовалась большая ледяная роза с острыми прозрачными лепестками. Когда лошадь и Май проходили мимо, они тихонько позвякивали. Глядя на золотистый круп лошади впереди, она подумала, что, возможно, лошадь принадлежит тем, кто живёт в елях и её попытки присвоить яркое и чудесное животное, пусть и с благими целями, не совсем честны и походят на воровство.

Лошадь же не проявила к елям и их обитателям никакого интереса и вела Май к пирамиде, а затем и вокруг неё. Май задрала голову. На вершине пирамиды в солнечных лучах сверкало что-то круглое.

Пространство между пирамидой и арками было вымощено каменными плитами, снег с них почти полностью сдуло ветром. Лошадь радостно выскочила из сугробов и зацокала по плитам к изгибающимся в дали аркам. Май же остановилась.

Вполне возможно, что там, за арками — тоже равнина, залитая зимним светом низкого солнца. Или... или озеро. Может, даже океан. Но, сколько Май не убеждала себя, ей всё равно казалось, что там, за арками, ничего нет. Только пустота, обрыв и конец её, Май, мира.

Лошадь тоже остановилась и оглянулась на Май. Фыркнула и поскакала дальше, к аркам. Май же побрела домой.

Возможно, с лошадью ничего и не случится, размышляла Май, разогревая суп. Она не выглядит голодной или ослабевшей. Наверное, у неё есть убежище, о котором Май не знает. Кроме того, олени и лоси откапывают из-под снега траву и корешки, может, и лошади так могут.

Огни на арках тревожно мерцали в замёрзшем ночном воздухе, и Май никак не могла понять, почему же она раньше их не видела. Теперь же эти громады отчётливо возвышались над лесом, можно было разглядеть даже вершину пирамиды.

Май задёрнула занавеску и принялась яростно мешать суп. Поев, она не только вымыла кастрюлю и тарелку, но и прибралась на кухонных полках. Потом налила себе чай и включила музыку. Медленный джаз окутал блёкло-серую внутренность раковины, отделил её от промёрзшего мира снаружи.

Проснулась она среди елей, и лошадь смотрела на неё. Май вскочила. За то время, пока её здесь на было, ледяные розы на ветках достигли устрашающих размеров, и шипов на них стало больше, чем лепестков. Каким-то чудом Май, собираясь сюда то ли в лунатическом, то ли в бессознательном состоянии, оделась в уличное — тёплые штаны, кожаную куртку на меху и ботинки. Окажись она на таком морозе и так далеко от дома в ночной рубашке, итог был бы печален.

Медленно, надеясь, что это всего лишь сон, Май осматривалась. Фонари в арках сияли так ярко, что свет их заливал и пирамиду и площадь, дробился в шипах и лепестках ледяных роз, заставлял искриться позёмку на плитах.

Позёмку?!

Это были ледяные пауки. Белые, с длинными ногами и небольшим мохнатым тельцем, они двигались кругами и спиралями, огибая небольшие камушки и льдинки, пирамиду и копыта лошади. Лошадь же не обращала на них никакого внимания. Она смотрела на Май, и глаза её светились зеленью.

Май ещё раз огляделась, чувствуя, как, несмотря на мороз, на лбу её выступает пот. Следы вокруг были только лошадиные.

— Пошла! — крикнула Май.

Лошадь не шелохнулась, и тогда Май сорвала с ветки ледяную розу и швырнула лошади в морду. Роза ударилась в бархатный нос и разбилась о плиты. Лошадь замотала головой, недоуменно глядя на Май.

— Ты вообще — что? — кричала Май. — Зачем забрала меня? Что я тебе сделала?!

Она срывала розы и кидалась ими в лошадь, пока та не начала пятится от Май, Май же не замечала, что ледяные шипы ранят ей пальцы. Наконец лошадь развернулась и поскакала от прочь, пауки продолжали свой танец. Май упала на колени и разрыдалась.

Добравшись до дома, Май убедилась, что следов её нет и здесь, только отпечатки копыт у крыльца. Получалось, что она сама села на лошадь и та доставила её к пирамиде. Май открыла дверь, на ручке остались кровавые пятна.

Она увидела лежанку, которую приготовила для лошади, и её охватила ярость. Май сбросила на пол ковры, сорвала мешковину. Не думая о том, что будет делать, если сверзнется с обледенелой раковины, она достала лестницу, приставила её к раковине и с мешковиной забралась наверх.

Она накрыла жёлтый огонь, так что он теперь хоть и просвечивал, но не сильно. Уголки она утяжелила привязанными поленьями. Полюбовалась на дело рук своих, убрала лестницу.

Май легла только под утро, проснулась поздно и сразу же, позавтракав остатками супа, принялась ликвидировать беспорядок, который сама же и устроила, сооружая убежище для лошади. Разбирая лежанку, она с удивлением обнаружила в плиточном полу круглую выемку глубиной в палец. Внутри она была белой и гладкой. Май поводила по ней рукой, но так и не смогла объяснить себе, откуда она взялась. Или, возможно, Май её просто не замечала.

Лошадь больше не появлялась, и понемногу Май перестала опасаться, что та явится и увезёт её куда-то. Для очистки совести она вешала на дверь связку колокольчиков, которые должны были её разбудить, если лошадь её загипнотизирует или что она там сделала с Май.

Ещё Май решила соорудить забор. Как только придёт весна и земля оттает, Май выкопает ямки и установит столбики из обожженных молодых деревьев. Это убережёт огород от оленей и зайцев.

Волки выли всю ночь, и Май проклинала их, накрывая голову подушкой. Она слышала хлопанье их крыльев на крыше, и, кажется, они сдвинули мешковину. Увы, единственным способом борьбы с волками для неё было — не высовываться.

Отчаявшись, она отбросила подушку в ноги и лежала, вытянувшись под толстым ватным одеялом. Слабый уличный свет проникал сквозь щель между занавесками и упирался в стеклянные дверцы шкафчика с посудой, превращая их в таинственное зеркало, было тепло и немного пахло печкой.

Наконец один из волков рявкнул, и стая зашумела, захлопала крыльями и заскребла когтями по крыше раковины. Май вздохнула и положила подушку как положено — под голову.

Она проснулась от тишины, но было в этой тишине ещё что-то, что разбудило её. Май высунулась из-под одеяла и прислушалась. Всё так же поблёскивал шкафчик с посудой, печка отдавала накопленное тепло. Волки же выли далеко, на грани слышимости. И также, на грани слышимости, также далеко раздавалось лошадиное ржание.

Май вылетела из постели, наощупь нашла штаны и куртку. Впрыгнула в сапоги.

Май выдвинула ящик шкафчика с посудой и вытащила нож. Не обычный, кухонный, а идеально сбалансированный, из цельного куска металла, с обтянутой кожей ручкой и длиной в полруки нож. Затем она отыскала факел, подожгла его от зажигалки, которой обычно разжигала печь, и выбежала из раковины.

Впервые Май пожалела, что у неё нет лыж или хотя бы снегоступов. Но ведь раньше они и не были ей нужны — зимой она почти не покидала раковину, заготавливая дрова и всё нужное ещё с осени!

Лес она знала хорошо и дорогу к еловой роще помнила. Факел же освещал ей путь. Ржание становилось громче, и ещё Май слышала рык. Пламя факела играло на разросшихся в совершенно ненормальных ледяных ежей розах.

Лошадь скакала и крутилась между елями, вокруг неё кружились по земле два волка и ещё двое сидели на ветвях ели, раскрыв перепончатые, покрытые коротким бархатистым мехом, крылья. Они бы рады были своим коронным приёмом упасть лошади на спину, но нижних разлапистые ветки не давали им этого сделать. Волки на земле пытались выгнать лошадь на открытое место. Она не давалась, то взбрыкивая задними ногами, то вставая на дыбы.

Май завопила и бросилась с факелом на ближайшего волка. Ткнула огнём ему в морду и, кажется, обожгла — волк отскочил. Вместе с ним отпрыгнул, растопырив крылья, и второй волк.

Никогда звери не сталкивались с открытым огнём, но инстинкт говорил им, что это нечто опасное. Май же, не выпуская факела, выудила из кармана кожаную верёвку, каким-то чудом, одной рукой, смогла сделать петлю и накинула её лошади на шею. Она повлекла её под ель, в ветвистую темноту. И лошадь пошла за ней, впервые доверяя.

Там оказались ворота из дерева и стекла, и, перед тем, как их открыть, Май швырнула в волков факелом...

Они очутились в широкой стеклянной галерее с мозаичным полом, и копыта лошади громко застучали в звенящей тишине мира-в-ели. Сквозь прозрачные стены проникал сумрачно-белый ночной зимний свет.

Они прошли, то ли спускаясь, то ли поднимаясь по спирали (Май не поняла), обогнули бассейн под стеклянным куполом, пересекли ряд арок (когда Май обернулась, те оказались зеркалами). И было неясно, кто кого ведёт.

Вышли они из-под ветвей самой последней ели и близко к пирамиде. Сразу же лошадь направилась к ступеням. Май задрала голову. На пирамиде — сияло.

Лезть было тяжело, ступени в половину роста Май обледенели, но помог нож, который она вставляла в щели между камнями и использовала как опору. Пару раз Май, зная, что этого делать нельзя, посмотрела вниз, а потом долго переводила дух от открывшейся ей высоты, вцепившись цепенеющими руками в лёд и камень.

Наверху же, прикованный цепью и рвущийся вверх, в узорчатом металлическом шаре, как в фонаре, бился живой золотистый огонь. Он поднимал шар вверх, но не мог улететь из-за цепи, и лёд вокруг немного подтаял. Май осмотрела цепь и увидела, что нижнее звено — это витое и незамкнутое кольцо, как на брелке для ключей. Она бережно отцепила его.

Спускаться оказалось легче, чем подниматься — Май просто соскальзывала со ступеньки на ступеньку. Кольцо с шаром она приспособила на запястье на манер браслета.

Раковину выстудило из-за того, что в спешке Май не закрыла дверь, но Май этого не заметила. Она поместила шар в отверстие в полу. Лошадь внимательно наблюдала за ней снаружи.

Шар задрожал, пламя в нём перестало метаться. Из стен вылез металлический ус, потом ещё один и ещё. Они росли, извиваясь, стеклянными яблоками на них повисали неведомые вещицы. Железное кружево заплело всю террасу, из пола вылезли изогнутые, как буйволиные рога, рычаги, на каждом — стеклянный шар. А затем раковина дрогнула.

Она взлетела так плавно, что даже посуда в буфете не зазвенела, но Май пришлось поколдовать с рычагами, выравнивая высоту. Внизу остался заснеженный огородик, поленница, лес... Высунувшись за край террасы, Май увидела лошадь, подогнув ноги, она лежала на крыше раковины.

Свет фонарей в арках заставил тени от рычагов и железного кружева вытянуться и сократиться, раковина пролетела под одной из них, титанической и древней, и древним был и огонь, горевший в фонаре, таким древним, что нельзя было и представить, что он когда-нибудь погаснет. За аркой мерцали звёзды, на их фоне плыл кит-левиафан.

А ещё дальше лениво перебирал копытами бык, такой огромный, что кит-левиафан казался на его фоне не больше мошки. Бока его покрывали леса, а между рогов можно было разглядеть развалины древнего, с арками, города. В арках сияли огни.