О Рыбаке и рыбках

Копия, Снятая с Копии

 

С неба, кажущимся черным, падала белая снежная рябь.

Бабушка вышла из магазина. Ее настоящего имени никто не знал, но все звали бабушкой Машей. Душа была спокойна, а память постоянно мерцала тем, что скоро в гости приедут дети. А вместе с детьми — их дети. Одних от других она различала с усилием. Казалось, что сын и дочь, подарившие ей внука и внучку, просто пошутили над ней. Они не произвели их на свет, как это в свое время сделала она. Они какими-то современными хитрыми технологиями, о которых время от времени рассказывали ей оба, создали копии самих себя. И сообщили, что это ее внуки.

— Нет, мама, — объяснял ей как-то Васька, — когда ты скачиваешь файл из интернета, он не перестает там быть. Просто компьютер делает копию.

— По образу и подобию? — вздрогнув, спросила она.

— Можно и так сказать, — усмехнулся сын.

Никто не мог обвести ее вокруг пальца. Наверное, они опасались, что она не примет внуков, если поймет, что те появились на свет не так, как до недавнего времени появлялись все люди.

Переубеждать детей не было сил. Она притворялась, что верит им. Поэтому, случайно назвав внука именем сына, а внучку именем дочери, она спохватывалась.

— Тьфу, ну что я говорю! Совсем бес попутал!

Однако когда дети оставляли ее с внуками наедине, она называла их так, как хотела. Пусть это еще не до конца скопированные файлы, но ее не проведешь. Когда скопируются полностью, поймут, что она была права.

Пока ум занимали эти мысли, она неспешно шла по свежему снегу. Повернула за угол дома и, посмотрев вперед, ахнула.

Крыльцо юридической фирмы, располагавшейся в ее доме, сияло праздничной вывеской. Поручни каменной лестницы по всей длине украшали золоченые шары, подвязанные бантами из красно-золотистой ленты. Они сверкали так, будто на них падал солнечный свет.

Бабушке это напомнило день, когда она венчалась с Федором. Ей едва стукнуло двадцать, Федору — двадцать пять. Именно солнечный свет, отражаемый куполами церкви, бабушка Маша считала началом осознанной жизни.

Вскоре родился Васька, через год — Настька. Федор купил трактор и стал на нем подрабатывать — перепахивал соседям землю. Маше работать запрещал. Она сидела дома с детьми, учила их основам чтения, рисования, после — арифметике и другим полезным вещам.

Хорошее время было, безоблачное.

— Ну, какая красота, — прошептала она и смахнула слезу.

Над крыльцом бабушка Маша заметила видеокамеру. Она махнула невидимому человеку за монитором, смотрящему на нее.

Человек, сидевший в своей комнате, махнул ей в ответ.

Они были знакомы.

 

Черный Рыбак

 

Миша и Паша грустили.

Задрав головы вверх, они видели, как по черному небу кружили звезды, создавая вихрь мелких сверкающих частиц. Если приглядеться к этой движущейся мириаде белых точек, казалось, что лежишь на дне колодца, а кто-то сверху закинул в него удочку с поплавком-луной, и по поверхности идут мелкие круглые волны.

Мальчики решили пойти к дороге, посмотреть на машины. Черный Рыбак удил в колодце, значит, говорить было нельзя.

Выходя из двора, Миша ткнул Пашу красной варежкой, затем обеими ладонями вычертил в воздухе пять параллельных полос.

Ты — окунь.

Паша кивнул и ткнул Мишу своей черной варежкой, очертил полукруг и потер его сверху.

А ты — карась.

Паша сомневался в этих условностях. Кто тут окунь, а кто карась? Имеет ли это какое-либо значение для того, кто закинул удочку в их колодец и пытается поймать хоть кого-нибудь, чтобы поесть.

Увидев сомнения на лице брата, Миша поднес варежку к подбородку, провел ею до живота, а затем будто замахнулся, запуская что-то вдаль.

Дед Мороз тоже рыбак.

Паша округлил глаза, присел на корточки и развел руки ладонями кверху.

Разве он не самый добрый на свете?

Миша ударил его по ладоням и прищурил глаза.

Скорее, самый хитрый. Подманит тебя, а потом — хвать! Был мальчиш, и нет мальчиша!

Вздрогнув, Паша все-таки решил уточнить.

А помощники тоже детей вылавливают?

Миша кивнул.

Паша глубоко вздохнул и снова уставился на небо. Миша легко дотронулся до плеча Паши и резко дернул подбородком вверх.

Ты чего?

Паша развел руками. Его ладони обрисовали окружность, на которой он сгибом варежки отметил верх.

Получается, он похищает детей, чтобы сделать их помощниками? А потом помощники похищают детей, чтобы и те становились помощниками?

Миша опустил руки, направил ладони параллельно земле, затем закрыл ими глаза.

Дети умирают.

Глаза Паши презрительно сощурились.

Но почему он это делает?

Левой варежкой Миша изобразил клюв, которой что-то клюет их правой ладони.

Все хотят от него подарков. А он ничего не получает.

Поправив шапку, Паша пошел вперед. Брат, огорченный этим разговором, побрел следом.

Снег шел хлопьями, затем мельчал, норовил превратиться в дождь. Через минуту мальчики услышали залп фейерверка, но его скрывало высокое здание. Миша побежал в надежде увидеть последний залп, но поскользнулся, упал на тропинку и проехал по ней до сугроба.

В этот же миг затихли залпы фейерверка, растворился в темноте шум машин.

Паша помог брату подняться. Отряхнув штаны от снега, Миша беззвучно засмеялся. Паша тоже схватился за живот и начал трястись. Два маленьких мальчика корчились в безмолвной темноте мира.

Миша взглянул на небо. Черный рыбак, закинувший в их колодец удочку, по-видимому, ушел. Не было ни волн, ни звуков. Даже поплавок-луна пропал.

— Ушел, — прошептал Миша.

— Что-то часто он начал приходить, — вздохнул Паша. — Случилось что, наверное.

— То и случилось, — прошептал Миша, — что скоро Новый год.

Паша снова вздохнул. С каждым годом праздник казался все меньше праздником и все больше вопросом выживания.

— Был бы снегокат, нас бы на нем никто не поймал!

— Ага, — сказал Миша. — Дед Мороз нам снегокат, а мы на этом снегокате — на Северный полюс, ловить других детей и умирать.

— Да почему?! Почему мы не можем подарить ему что-нибудь взамен?

Мальчики вышли на тротуар, и пошли вдоль дома.

— Что ты ему подаришь? — усмехнулся Миша.

— Нужно что-то красивое. Чтобы он мог себе на полочку поставить. Чтоб радовался.

— Да-да-да! Только у нас нет ничего такого.

Мальчики повернули за угол дома и ахнули. Лестница юрфирмы сияла украшениями. Свет вывески падал на шары и ленты, и они радужно переливались.

Опять пошел снег. Паша посмотрел вверх и дал знак Мише.

Черный Рыбак вернулся.

Миша показал на шары и спрятал кулак в ладони.

Вот это подарим!

Паша замотал головой. Оголив запястье, он подышал на него.

Нет! Это же воровство. Хочешь в тюрьму?

Миша провел ладонью по шее, нарисовал в воздухе круг и погладил его по верхушке.

Или воровство или смерть на Северном полюсе.

Поджав губы, Паша на секунду задумался. Затем кивнул.

Миша трижды ритмично махнул варежкой в воздухе, и они сорвали ближайший шар. Миша схватил добычу покрепче, и братья со всех ног побежали прочь.

 

In Dubio pro Papilio

 

Вспомнилось, как в детстве брал сачок, поправлял на нем сетку, обтирал рукоять от пыли и выходил из дома дедушки. Там полукругом росло восемнадцать берез, образуя полянку. Березы, тогда не достигавшие двух метров высоты, при безоблачном небе давали мелкую рябую тень. И в тени этой, пережидая зной, замирали бабочки.

Обычно крылья их были нежного зеленого цвета. Среди мать-и-мачехи, пастушьей сумки и клевера заметить их непросто. Он низко склонял голову к траве и присматривался. Они замечали его раньше и улетали.

Он ловил бабочек, стараясь не повредить их. Складывал пленниц в банку, и они тихо умирали. Спустя неделю, он банку открывал, высыпал подсохшие тельца насекомых на стол и, проткнув их булавкой, выставлял на специальном картоне. Картон затем вставлялся в раму со стеклом и в виде картины хранился у дедушки до появления новых образчиков.

Денису Олеговичу шел сорок второй год. Он до сих пор не мог избавиться от ощущения, что его работа не особо отличается от того детского хобби.

Он также пытался высмотреть в материалах дел нюансы, отличить зелень травы от бабочки, боялся излишним любопытством спугнуть сторону обвинения, бережно вставлял награды, лицензии под стекло и горько сожалел о том, как много «бабочек» он так и не поймал.

Сейчас Денис Олегович сидел в офисе, размышляя над тем, какую еще предложить стратегию для защиты клиента. Та, что имелась, была слаба во всех отношениях.

На столе перед адвокатом лежал лист бумаги, на котором он собирался изъяснить основные положения стратегии защиты. Рукой, согнутой в локте, Денис Олегович держал ручку. Последние три часа он не менял позы, и лист оставался чистым, будто только что вынутым из упаковки.

В отличие от хозяина, или, вернее, носителя, борода Дениса Олеговича не находила себе места. Она перебегала лицо от одного виска к другому, после скользнула за левое ухо, взметнулась на лоб, затем успокоилась на подбородке. Но через минуту принялась трясти Дениса Олеговича за руку. Борода скучала и просилась на прогулку.

Денис Олегович не реагировал. Борода вытянула волосяной кончик и хлестнула им адвоката по лбу.

— Что?! — вскрикнул Денис Олегович, но взглянув на часы, поблагодарил бороду.

Нужно выезжать. Пусть так, без единой идеи. Сдаваться. Пунктуальность — вежливость королей. Этим принципом он руководствовался вот уже два десятка лет, и не мог поступиться. Вежливость королей, даже если у королей нет стратегии.

Он надел дубленку, натянул любимые рыжие ботинки, голову прикрыл вязаной шапкой и, причесав перед зеркалом бороду, от чего та разнежилась и обвисла, вышел.

На улице Денис Олегович увидел бабушку Машу. Она огорченно смотрела на перила лестницы и прикрывала рот ладонью. Одного из украшений не было.

— Такая ж красота! И увели, — воскликнула она. — Что ж это такое?!

— Это кража, — ответил Денис Олегович. — Статья сто пятьдесят восьмая УК РФ!

— И что же делать? — воскликнула бабушка Маша.

Ум адвоката, мечущийся в поисках идеи, вдруг соединил точку А и точку Б. Статья сто пятьдесят восемь была лазейкой. Кража папки документов могла полностью изменить суть дела. Если клиент напишет заявление в полицию, его можно будет рассматривать как потерпевшего. Имея решение суда о том, что клиент — жертва кражи, не сложно выстроить остальную защиту.

Правда, суд спросит, почему клиент не подал заявление раньше. Значит, клиент даже не подозревал, что это кража. Поэтому расклеил объявления о пропаже в районе своего дома.

— Писать объявления — вскрикнул Денис Олегович, и борода его, поддававшаяся малейшему порыву ветра, вдруг оттопырилась, словно пика на вороте графа Дракулы.

— Писать объявления, а потом — заявления!

Денис Олегович спустился с крыльца, сел в машину и, дважды весело нажав на клаксон, уехал.

 

Ледяная Рябь Экрана

 

Фиделиус Иванович следил за миром.

Он смотрел, как дети играют на площадке, как взрослые идут на работу, как Наташа, отсидевшая за кражу, работает в ювелирном магазине.

Если бы вы спросили Фиделиуса Ивановича о смысле жизни, он ответил бы, что тот в правилах и контроле. Потом бы добавил, что еще в порядке. Все должны соблюдать правила, иначе, зачем они нужны? Нужно правильно исполнять свою работу, обязанности, и исполнять так, чтобы было не придраться.

Фиделиус следил за всеми и всегда. Все камеры города были ему подвластны. И когда кто-то, завидев камеру, махал неизвестному, смотрящему в нее, Фиделиус махал в ответ. Фиделиус Иванович всегда поступал честно.

Где бы он ни находился, его окружали мониторы. Тысяча мониторов, что включались, будь где-либо какое-нибудь нарушение. Из-за этого Фиделиус Иванович казался рябо-синюшным.

Когда в дверь вновь постучали, Фиделиус открыл и увидел на пороге бабушку, которую, кажется, звали Машей.

Бабушка Маша слезно рассказывала о том, как исчез какой-то особенно красивый шар. Она собиралась найти похитителей, и ей необходимо их фото. Она знала, что у Фиделиуса оно есть. Фиделиус хотел сказать, что она ошибается, но, в конце концов, рассудил, что дело касается справедливости. Тем более, бабушка Маша — его соседка.

Поискав в компьютере, он отправил на печать кадр видеозаписи и вручил его бабушке Маше. Она взглянула на фото. Света едва хватало, чтобы разглядеть парапеты лестницы. Падающий снег застыл на черном фоне белыми точками и казался рябью экрана.

На границе света и темноты виднелся сорванный шар с развевающимися красно-золотистыми лентами. Чуть дальше, уже не так четко, две вязаные шапки похитителей, но лиц их не рассмотреть. Еще одну деталь заметила бабушка Маша: там, где дальний край ленты еще освещался вывеской, в кадре виднелось нечто странное, похожее на треугольник серого цвета.

— Что это? — спросила бабушка Маша.

Фиделиус Иванович присмотрелся и, пожав плечами, ответил:

— Кажется, это хвостовой плавник.

— Плавник? Какой плавник? Откуда?!

— Наверное, старое затертое видео наложилось.

— Ох, — вздохнула бабушка Маша. — Я уже подумала, что с ума схожу. Спасибо вам, Фиделиус Иванович. Теперь мы найдем воров! Возьмите яблочко в знак благодарности.

И бабушка Маша, словно фокусник, вынула из воздуха большое зеленое яблоко.

— Спасибо, — сказал он. — А теперь, извините, мне работать надо.

— Вам спасибо, Фиделиус Иванович, за отзывчивость!

В мгновение ока соседка оказалась в подъезде, махнула ему рукой и скрылась из виду.

Закрыв за ней дверь, Фиделиус Иванович подошел к столу с мониторами и сел в кресло.

К ответу ваш на вопрос о смысле жизни он мысленно добавил, что каждый имеет право на тайны. Тайны есть у всех, но тайны эти совсем не страшные. Пусть похитители будут теми, кто они есть. Фиделиус знал их секрет, как знал и настоящее имя бабушки Маши.

Поэтому он отложил яблоко, напомнив себе, что его есть нельзя.

Кто-то махнул рукой одной из камер города. Фиделиус Иванович расплылся в улыбке и, махнув в ответ темноте комнаты, включил мониторы.

 

Дары Забвения

 

Степа вторую неделю не приходил в себя. Он сидел дома в старом кресле, доставшемся от отца, Казимира Валентиновича, и будто бы спал. Забвение продолжалось десятый день.

Степа встал утром с кровати, умылся, поел, сел в кресло и отключился. Никакие врачи не могли ничего сделать. Везти его в больницу тоже не хотели, потому что, как заявляли они, «пациенту ничего не угрожает».

Со Степой это случалось постоянно. Раз в неделю он просыпался, мылся, ел, затем садился в кресло и отключался. Он всегда приходил в себя через шесть дней, иногда через пять. Открывал глаза и шел в кухню, целовал Ирину, потом в детскую, обнимал Мишку и Пашку. Вечер, и даже следующий день, а то и два дня с ним все было нормально. Затем снова погружался в кому.

Степа был очень ответственным семьянином. Когда Ирина подходила к креслу и говорила, мол, я понимаю, что ты сейчас не здесь, но у нас закончилась еда, муж, засовывал руку куда-то внутрь себя, в область между сердцем и желудком, и вытягивал оттуда два больших пакета. Затем руки опускались на колени, и он превращался в истукана.

В пакетах Ирина находила макароны, картошку, подсолнечное масло, килограмм фарша, даже банку сгущенки с запиской «это детям» и плитку шоколада с запиской «а это тебе».

А сейчас, перед самыми праздниками, Степы не было почти две недели. По просьбе Ирины он теперь вынимал из себя не только необходимое. В пакетах начали попадаться мандарины, шпроты, а однажды она нашла в них две бутылки вина. Ирина каждый раз всхлипывала, находя те или иные непривычные для их семьи продукты. Но больше всего на свете она хотела, чтобы Степа очнулся.

Степа не спешил приходить в себя. Мальчики спрашивали, скоро ли они смогут погулять с папой. Ирина от таких вопросов плакала и не знала, что ответить.

Каждое утро она заваривала кофе и ставила на столик возле кресла в надежде, что сегодня он точно очнется. Но ничего не менялось. Ирина знала, что Казимир Валентинович однажды также сел в кресло, отключился и через три недели умер, не приходя в себя. Ей не хотелось повторения истории, однако ни она, ни кто-либо еще, не знали, как исправить эту ситуацию.

Она уже подходила к подъезду, как на стене дома увидела объявление. В нем сообщалось, что разыскиваются похитители украшения лестницы. На фото в объявлении Ирина четко различила уносимый шар, ленту и хвост Мишки.

Морозный воздух сильно защипал лицо. Ирина подпрыгнула от нервного напряжения, внезапно завладевшего ее телом.

Сжав кулаки, она быстрым шагом направилась домой. Снег под ее старыми сапогами возмущенно поскрипывал. Темнота вечера сгустилась, будто кисель из черноплодной рябины.

Ирина взлетела на третий этаж, в мгновение ока попала ключом в замочную скважину. Замок жалостливо лязгнул и отпустил дверь.

На пороге Миша и Паша натягивали куртки. Ирина протянула к ним ладонь.

Отдай!

Паша удивленно взглянул на нее.

Что отдать?

Ирина потрясла ладонью в воздухе. Лицо ее напряжено. Глаза метали искры озлобленности. Она щелкнула пальцами.

Сам знаешь, что!

Миша хотел сказать, что это для деда Мороза, но ссориться с мамой совсем не хотелось. Он вытянул из кармана шар и положил его в руку Ирине. Она аккуратно сжала его, но другой рукой дернула Мишу за воротник и показала жест, означающий, что сегодня мальчики не могут выйти из дома.

Хлопнув дверью, Ирина спустилась вниз, выбежала из подъезда. На углу чуть не врезалась в какого-то грузного мужчину, который, кажется, кому-то махал, но вовремя его обогнула. Нацепила украшение на прежнее место и вернулась в квартиру.

Дети закрылись в комнате. Она чувствовала, как они затаились. Но Ирина зашла к Степе. Он все также сидел в кресле и не двигался. Она коснулась кончиком большого пальца его виска.

Как ты?

Неожиданно Степан кивнул. Правой рукой он устремился вглубь себя. Ирина замотала головой.

Ничего не нужно, Степ, ничего.

Степан показал ей четыре сжатых пальца.

Помоги мне.

Ирина ухватилась вместе с мужем за что-то жесткое и гладкое, и потянула.

Из Степана вышел снегокат и упал на ковер. Той же рукой муж утер со лба пот и пришел в себя. Он встал и крепко обнял Ирину.

 

Залпы&Бомбы

 

Миша взглянул в небо и убедился, что Черного Рыбака нет.

— А куда мы едем? — спросил он родителей.

— Секрет, — ответил Степа. — Потерпите, все узнаете.

Он разбежался, притормозил, и когда снегокат по инерции начал его обгонять, дернул веревку. Пашка, предчувствуя вираж, сильнее вцепился в Мишку и они оба слетели с сиденья в сугроб.

Первым захохотал Пашка, через секунду донесся и Мишкин хохот.

— Я предупреждал: держаться крепко, — улыбаясь, крикнул им Степа.

Из подъезда вышла бабушка Маша с внуками. Взрослые поздоровались.

— А это кто? — спросила Ирина, смотря на внуков.

— Васька и Настька, — гордо сказала бабушка.

— Какие большие, — отметил Степа.

— И не говорите, — согласилась бабушка Маша, — они сейчас быстро растут. Раз-два, и взрослые уже… не то, что раньше…

Внуки с трудом выглядывали из-под толстых теплых шапок. Укутанные, они казались пингвинами, сбежавшими из местного зоопарка.

— Пойдемте, покажу вам кое-что, пока ваши родители одеваются, — сказала она внукам и повела их в сторону юрфирмы.

Во дворе припарковалась машина. Из нее, одетый в синий костюм с красным галстуком, вышел Денис Олегович. В руках он держал раму со стеклом. Это была очередная награда. Но в этой награде Денису Олеговичу нравилось, что дизайнер при разработке макета в левый верхний угол добавил изображение Синего Махаона.

Заметив бабушку Машу с внуками, он развернул к ним награду и указал на бабочку.

— Никого не напоминает?

— Красиво, — сказала бабушка Маша. — Немного на Вас похожа.

— Совершенно верно, — сказал Денис Олегович, и борода его радостно затрепетала.

В этот момент с ними поравнялись Степа с Ириной и мальчики.

— Взрывов никто не боится? — спросил Степа, доставая изнутри себя длинную тубу с фейерверком.

Денис Олегович взглянул на часы.

— По закону шуметь уже не полагается. Но закон, что дышло. Поэтому можно.

Степа зашел в сугробы, воткнул тубу, поджег и вернулся. Через полминуты в небе разорвался первый залп. Он окрасил ветви деревьев, дом, лица гуляющих и само небо зеленым цветом. Вскоре со свистом вырвался оранжевый огненный шарик и покрыл всех яркой пылью. Затем синий расчертил в небе красивейшую паутину.

Внуки бабушки Маши удивленно смотрели на эти узоры. Им казалось, что мир, в котором они не так давно стали что-то понимать, скрывал от них всю свою красоту, а теперь — внезапно и неожиданно — обнажил ее.

Из окон стали выглядывать соседи, махали друг другу и кричали поздравления.

Фиделиус Иванович раздвинул шторы и, сидя во мраке своей квартиры, махал всем в ответ.

 

Через две недели Черный Рыбак рассердился. Он пришел к колодцу и бросил в него динамит.

Так, говорят, и началась война.