Суббота, тринадцатое…

В девять утра позвонила Маша и загробным голосом сообщила:

— Вовчика забрали.

Я допил чай и улыбнулся в чашку.

— Когда?

— Только что.

— Ладно, не реви. Сейчас приеду, — дал отбой и сквозь потолок посмотрел в небо. В синеве порхал дракончик. Талисман удачи. Я ждал его полгода.

Суббота, тринадцатое, выпадает всего дважды в год. Лучшее время для подвига. Звездочеты говорят, что в этот день Луна особенно активна. Прямо-таки неприлично возбуждена. Возрастают уникальные возможности подсознания. Врут, небось.

Побрился, нашел чистые носки, туфли на шнурках. Вдохновляюще звенела нота соль. Словно меня аккуратно пронзили хрустальным шампуром. Спасти Вовчика! Под этим девизом должна пройти нынешняя суббота. Я был полон уверенности, как бочка хлебным квасом. Зеркало в прихожей подмигнуло: «Удачи, псих!»

Спустился. Подъезд. Пандус. Сквер. Подземный переход. Метро. Эскалатор. Дракончик нырнул за мной в вагон. Его никто не видел! Мой волшебный день разрастался в сказочное приключение.

Три перегона до нужной станции, недолгое ожидание на остановке пригородных автобусов, рывок апельсинного «Икаруса» до кольцевой, и я, наконец, прибыл к месту дислокации.

Пригородный поселок напоминал неухоженный бесконечный сад, который патрулировали бесчисленные сторожа. До революции, во время оной и после нее здесь строили похожие друг на друга двухэтажные домики с мощными несущими стенами, способными выдержать атаку небольшой орды. Домики теснили друг друга пухлыми боками, и каждое строение отличалось цветом и формой оконных переплетов, дверных наличников и разномастных крыш. Одни печные трубы напоминали кирпичные фаллосы, другие — оттопыренный средний палец, что вряд ли нравилось небесным обитателям. Впрочем поселковых это не беспокоило, они не особо чествовали атмосферу. Что с нее возьмешь, кроме пустоты и птичьей акробатики?

Зато землю ценили все! Маниакальное желание отхватить у государства хоть небольшой кусочек пространства превращалось в нездоровое соревнование карликовых завоевателей. Всеми правдами, точнее, неправдами местное население приватизировало примыкающие к домам территории. Бессовестно занятые участки сразу же ограждались от посягательств рабицей, штакетником или жестью, прибитой к столбикам. Любой свободный метр земли полагалось облагородить деревом или кучкой живописного хлама, столь ценимого хозяйственными гражданами.

Я шел по единственной дороге, которая растворялась в этом хаосе, как след ножа в пицце. Окружающие радовали оптимизмом и суетой. Одни рьяно перекапывали крохотные клумбы, другие торчали в окнах и щебетали. Изредка встречались барсуки, шимпанзе и небольшие крокодилы, которые завидя моего дракончика, улепетывали поближе к хозяевам и провожали нас внимательными взглядами.

Мне здесь всегда нравилось. Персональный рай скромного обывателя, симпатичный, неопрятный и радостный, как дворовый щенок. Мир альтернативной духовности, в котором равновесие души помогает сопротивляться искушениям.

Мои друзья жили на первом этаже в квартире с четырехметровыми потолками и сумрачными комнатами, не располагающими к беспричинному веселью. Эти стены помнили «Боже, царя храни» и таинственный аромат осетровых расстегаев…

У Маши был греческий профиль Артемиды, трепетная душа Белоснежки и впечатляющая грудь императрицы Анны Иоановны. Прибавить возраст, далекий от тридцатилетия, умение вкусно и много готовить, не гоняться за шмотками из бутиков… вот и эталон домохозяйки в рамках современного социума.

Вовчик был на десять лет старше, на двадцать кило тяжелее и на четыре сантиметра ниже супруги. Эти обстоятельства сформировали в нем парадоксальную уравновешенность, граничащую с флегматизмом. Сдержанный и невозмутимый, как тормоз Вестингаузена, всем радостям жизни, помимо застолья, он предпочитал диван с толстой книгой.

Соседка моих друзей, как предписывали местные традиции, также боролась за территории. Поскольку все уже было захвачено и распределено много лет назад, она покусилась на святое — аккуратно изменила планировку примыкающего к дому садика. Подумаешь, всего на полтора метра передвинула забор! Никто не успел глазом моргнуть, а новая граница оказалась забаррикадирована красивыми шиферными щитами. В результате этой аннексии пострадали мои друзья.

Маша с ее великодушием готова была прощать окружающим мелкие и средние ошибки. Но не столь злостное надругательство над родными клумбами, где ее дед когда-то выращивал пионы и морковку. Она приняла бой, как Акела — благородно и беспощадно. Вовчик в это время читал Бальзака.

Сначала дамы обменивались оскорблениями и угрозами. Вовчик ходил на работу, поглощал котлеты и читал Лескова. Женщины писали жалобы и перебрасывали через забор битые кирпичи.

Главное сражение разгорелось светлой июньской ночью, когда стороны перешли к рукопашной. Прибывший участковый констатировал коварно порушенный забор, на руинах которого аборигенки сошлись в креативной дуэли. Вовчик, отложив Брэдбери, любовался из окна ярким зрелищем, не помышляя влиться в ряды сражающихся. Местные понятия обуславливали строгую мораль: в женский скандал мужчины не суются! Не солидно, не спортивно и просто опасно.

Разнимая кипящих дам, обжигаясь и чертыхаясь, господин полисмен стандартно поинтересовался: принимал ли участие в акции представитель мужского электората? Вовчик, излучая добродушие и мудрость нейтрального наблюдателя, весело помахал ему из окна. Страж закона кивнул, разогнал амазонок по домам и пообещал примерно наказать зачинщицу погрома. На следующий день соседка отнесла в отделение барашка в бумажке, поэтому зачинщицей признали Машу, пригрозили ей гипотетической карой, милосердно выгнали из кабинета и дело закрыли. Забор быстро восстановили.

Маша целую неделю пестовала справедливую месть, копила силы, нервы, возмущение и опять же таинственной ночью, благодаря лому реализовала сиквел «Гибель проклятого забора». Горестные вопли соседки вознеслись над поселком праздничным эхом... Но настало утро, и пришла расплата. В этот раз участковый сдержал обещание, наказал организаторшу Варфоломеевской ночи.

Наказал странно и коварно. Виновником разбоя был признан Вовчик, который всю ночь мирно спал в обнимку с третьим томом Алексея Толстого. Дело быстро передали в народный суд. Обличили грехопадение главы семьи, которого и принесли в жертву. Мол, с бабами лучше не связываться — потом не отмоешься. В субботу, тринадцатого, Вовчику за хулиганство влепили пятнадцать суток и увезли в местный острог. Такова логика ортодоксального правопорядка. У моих друзей не было ни дракончика, ни птеродактиля. А у соседки какой-никакой ворон.

***

…В половине одиннадцатого я вошел в осиротевший дом, вдохнул аромат шипящих на плите котлет, которыми Маша собиралась поддержать узника, выслушал мрачную исповедь соломенной вдовы и объявил открытие сезона справедливости.

К походу привлек инструктора поселковой спортшколы. Он обладал труднопроизносимым восточным именем, рыцарской душой и вызвался пойти свидетелем. Могучестью мышц, бездумной отвагой и зеленоватым оттенком щек этот человек напоминал знаменитого героя комиксов. Поэтому в честь режиссера Эдварда Нортона, сыгравшего Халка, я звал соседа моих друзей Эдди, Эдиком.

— Чип и Дейл спешат на помощь, — грустно резюмировала Маша.

— Псих и Эдди, — уточнил я.

И мы с Эдиком-Халком отправились совершать подвиг, напутствуемые чесночным ароматом котлет и тревожным раскаянием.

Сначала решено было нанести визит участковому. Но служителя закона не оказалось на месте. Некто болтливый сообщил, что участковый в данный момент у начальника райотдела. Что ж, зашагали к райотделу. Благо, что в поселке до силовых структур — рукой подать.

Мы пересекли древнюю аллею, буйно заросшую тисом. Под частоколом солнечных лучей дремали лохматые пегие коты и отбившиеся от хозяев росомахи. При виде Халка они нервничали и плевались.

Службы правопорядка пригорода обычно отличаются от столичных силовых структур в лучшую сторону. На окраинах полицейские более покладистые и душевные. В морду, конечно, тоже могу зарядить, но очень редко и с неохотой. Они всех знают, от них нет тайн и скрытых накоплений, они никогда не стреляют (разве что на свадьбах друзей в виде торжественного салюта). Они толерантны и спокойны, как сонные дети.

Скромно побеленный особняк встретил нас зловещей тишиной.

Эдик остался в приемной, а я вошел в главный кабинет, и навстречу с вытертого ковра поднялась зубастая гиена. Она уставилась на моего дракончика, хрюкнула, щелкнула желтой пастью и нехотя уступила дорогу. За столом царил рыхлый плечистый мужик с неприятным прищуром. Я показал ему удостоверение и сообщил:

— Моего друга посадили, а он не виноват.

Ничего глупее этой фразы не придумал.

Начальник явно не знал традиций поселкового гуманизма. В его взгляде плескалась акула-людоед. Однако везение зачарованной субботы не подвело. Мне предложили стул и выслушали. Через две минуты главарь полиции понял мои проблемы и заявил, что его контора в стороне. Они лишь передали дело в народный суд, а тот сам определил меру наказания.

В приоткрывшуюся дверь начал просачиваться Эдик. «Это свидетель», — солидно заявил я. Начальник явно не любил свидетелей. Мне показалось, что он сейчас схватит Эдика за ногу, раскрутит и зашвырнет на крышу райотдела.

Тут я задал второй, еще более глупый вопрос:

— Если нарсуд пересмотрит свое решение, ваш участковый больше не будет преследовать невинно осужденного? — подчеркивая интонацией «если», «ваш», «больше» и «невинно».

Хозяин гиены мысленно стер в порошок участкового и невинно осужденного, а на словах заверил, что всегда готов помочь справедливому расследованию и освобождению моего друга.

Я раскланялся, подобрал в приемной красного Халка и отправился в нарсуд. Путешествие отняло три минуты быстрой ходьбы. По дороге инструктировал Эдика: к судье не заходить, но создавать эффект толпы, покашливая за дверью и расхаживая под окнами туда-сюда.

В нарсуде ситуация повторилась. Меня встретили шакал и сытый дядя, исторгший сочувствие после знакомства с красной книжечкой. Я вторично поведал грустную историю. Увы, развел он руками, преступник… ой, то есть, ваш друг уже запротоколирован, оформлен и изолирован. На пятнадцать суток — дядя вынул из папки на столе бумагу с печатью и взмахнул ею, словно стряхивая таракана.

— Полиция претензий не имеет, — коварно прошептал я. И добавил про свидетелей.

Господин нарсуд поморщился и заявил, что рискнул бы разрулить проблему… если сам начальник райотдела позвонит ему и попросит «решить вопрос положительно».

— Я передам ему! — обрадовался я, попросил подождать несколько минут, быстро вернулся в кабинет с гиеной и озвучил идею судьи со звонком и просьбой.

— Он совсем оборзел? — возмутился начальник полиции. Его брови ползли по лбу, как две мохнатые гусеницы. — Чтобы я звонил и просил какого-то там…

Тут проснулся мой внутренний голос и предостерег от дальнейшей дискуссии. Покидая райотдел, я представил Вовчика в кандалах на дне мрачного колодца, куда безутешная Маша кидает котлеты, пирожки и томики Гюго.

И куда теперь, спросил себя. Только к прокурору, ответил цитатой. Вдруг повезет? Психам часто везет.

Районная прокуратура примыкала к нарсуду, далеко идти не пришлось.

Второй этаж. Длинный коридор, безлюдный и тревожный, словно тоннель метро. В приемной тоже никого не оказалось… просто сон какой-то. А вот и солидная дверь в мир борьбы со злом. Прочитав фамилию на табличке, обомлел. Однофамильцы! Волшебная суббота продолжала служить мне, как пес-поводырь слепому.

Пока что меня сопровождала удача и осознание достойной миссии. Я использовал везение в благих целях. И ничего не просил для себя. Это значит, приключение не завершено. Что ж, вперед — с флагами и песней. Я шагнул в ледяную полынью.

Большое помещение. Высокие окна. Прочная мебель. Полки, папки, книги. Портрет. Возле широкого кресла лежал бриллиантовый грифон. За столом сидел крупный мужчина в застегнутом костюме. Оба спокойно посмотрели на меня. Я робко протянул удостоверение. Прокурор его милостиво принял, раскрыл и осуждающе прочитал:

— Старший корреспондент…

Я в третий раз рассказал трагедию невинно пострадавшего друга.

Хозяин кабинета несколько секунд молчал. Зато не умолкал мой внутренний голос, комментируя перспективы сценария:

— Так… готовсь… щас он даст команду… тебя отправят прямо к Вовчику... вместе будете париться полмесяца…

Видимо, прокурор хорошо знал нравы местных женщин, потому не стал спрашивать о причинах скандала, подробностях локальной войны и доказательствах невиновности Вовчика.

Он нажал кнопку и сказал в пустоту: «Зайди».

Через несколько секунд в кабинете образовалась внушительная фигура сумоиста в мундире.

— Позвони в распределитель, пусть привезут одного, — прокурор искоса взглянул на меня. — Тут его друг… ходатайствует…

Грифон усмехнулся и зевнул.

Помощник откозырял и испарился.

Меня не столько порадовало великодушие экзарха, но восхитила и испугала его лаконичность. Динамика профессиональных размышлений и универсальное решение судеб. Виновен! Не виновен.

Я вышел в коридор. Штормило. Хотелось чего-то освежающего типа шампанского и кордебалета. Адреналин зашкаливал. Вдруг подумал: черт побери, надо бы раз в неделю так… Совершать доброе дело, конструировать подвиг и все такое. А потом усмехнулся — никто не выдержит подобной нагрузки. Дракончик вообще сдохнет.

Ко мне подошел сумоист. Сообщил с удивлением и нежностью:

— Вам повезло… вы даже не представляете насколько…

С этими загадочными словами проводил меня вниз. К подъезду подрулил милицейский уазик с решетчатой дверцей сзади. Оттуда не спеша вылез Вовчик, похожий на Вассермана в универсальном жилете и с книгой подмышкой.

— Тебя не били? — с невнятной надеждой спросил я.

— Нет. Зачем? Чаю дали. Обещали подушку принести.

Кажется, мой друг был слегка раздосадован крушением планов. Эдик-Халк в избытке эмоций прижал Вовчика к животу. Я как-то видел оригинальный снимок в инете: большая китайская панда обнимает толстенького коалу. Прибывшие полицейские и несколько прокурорских с научным интересом разглядывали нашу компанию.

Мне осталось зайти к нарсудье.

Он уже был в курсе хэппи-энда и встретил меня, как триумфатора. Я сочувственно рассказал, как начальник полиции ругал славного доброго судью, называя его земляным червяком, желтой рыбой и дохлой лягушкой. Мой собеседник явно не смотрел «Маугли», поэтому ожидаемо вспылил.

— Меня? Судью?! Он ТАК назвал?!

Папка на столе распахнулась сама собой, оттуда выпорхнуло судебное постановление, за ним протокол, еще какие-то документы.

Разгневанный народный избранник театральным жестом разорвал бумаги в клочья, потом голосом Сталина изрек:

— Свободэн! Нэт судимости!

Мне хотелось аплодировать. Я пожал руку служителю культа, лицемерно пообещал отблагодарить и ушел, провожаемый рычанием.

***

Кому рассказать — ведь не поверят!

Эх, ладно. Мы купили два литра водки и отправились к Вовчику домой. Маша была вне себя от счастья, накрыла нам чудесный стол и выскользнула на пару минут к соседям. Вернувшись, рассказала главные новости дня, обсуждаемые в поселке: Вовчику дали три года тюрьмы, но в последний момент его спас брат, генерал МВД (по другой версии — бандит-миллионер), начальник райотдела начистил репу местному участковому, а коварную соседку Маши ждет лишение гражданских прав и расстрел. Если она раньше не эмигрирует на Северный полюс.

Мы славно выпили и закусили, много смеялись и вспоминали подробности нынешнего приключения. Дракончик кувыркался в небе и пел жаворонком. Мне было хорошо, спокойно, приятно. И как-то странно.

Зачем мне все это надо? Приключения на задницу, рискованная игра с государством? Героизм, как нравственный маневр. Доблесть в ранге безрассудства. Символ жертвенности в пику духовному стяжательству. Наверное, в этом порыве есть толика эгоизма. Подвиг не по велению сердца, а в угоду честолюбию. Попытка преумножить достоинство оборачивается процедурой обогащения тщеславия. Наверное, благодаря такому самоедству и размышлениям в нашей «молодежке» меня считают занудой.

Я попрощался, расцеловался со всеми, ущипнул Халка, перепутав его с Машей, шатаясь, добрался до такси и укатил домой. Торжествующий. Задумчивый.

В девять вечера позвонил грустный Вовчик. После моего отъезда они сначала миловались с женой, потом начали разбор полетов и переругались. Сейчас он у родителей.

И тогда я сказал нечто очень важное:

— Подумай: может, эта соседка с забором своим все же выиграла? Если вы разругались и сидите сейчас одинокие и страдающие?

Наверное, так философы высказывают ученикам хитрые парадоксы и антиномии.

— Вот зараза, — подумав, заявил Вовчик и отключился.

Я не стал гадать кто зараза. Попытался читать Шекли, но буквы бессовестно прыгали и кувыркались перед носом. Час спустя позвонил неугомонный Вовчик.

— Я подумал. Ты прав. Я вернулся. Машка тебе передает привет. Ты был прав. Спасибо!

Все ж таки судьба меня порадовала — и это главное достижение волшебной субботы, пусть даже раз в полгода.

Я очень-очень обрадовался!

И пошел спать.