Сотрудники отдела Z

На старом некогда красно-жёлтом ковре, блёклом под лунным светом, тонким слоем лежал пепел. Обитатель комнаты наклонился и начертал в пепле круг. Он знал, что к утру ему всё придётся убрать, чтобы не осталось следов, но сейчас время ещё было. Проведя кончиками пальцев от краёв круга к центру замысловатые полосы, он стряхнул пепел, поднялся и сел за стол. Глаза его то и дело устремлялись к краю стола, где, с виду совсем обычная и безобидная, лежала тетрадь в чёрной обложке. Он оттягивал этот момент как можно дольше, потому что уж очень не хотелось прибегать к подобного рода методам, да и цена казалась ему непомерно высокой. Но больше медлить было нельзя. Он со вздохом подвинул к себе тетрадь и открыл на заранее заложенной странице, где ровным рядами шли имена давно ушедших людей — некогда его коллег и друзей.

Первая капля крови упала на строку. Обитатель комнаты нахмурился, провёл по капле указательным пальцем. Сквозь тонкую красную плёнку просвечивало хорошо знакомое ему имя. Он нервно дёрнул подбородком, бросил косой взгляд в окно, где завывал всё усиливающийся ветер. Жёлтый круг Луны стало медленно заволакивать тучами. Человек снова провёл пальцем по строке, проверяя, засохла ли кровь, достал подготовленный лист бумаги и бегло пробежал его глазами. Наступал самый разгар новолуния, и он уже не мог позволить себе ошибаться — счёт шёл буквально на минуты, и ему ещё многое надо было успеть.

Буря подступала всё ближе и ближе. Ветер яростно стучался ветками в стёкла. В один момент лампа мигнула и погасла. Обитатель комнаты несколько раз безуспешно щёлкнул выключателем, затем подошёл к окну и в лунном свете стал вслух зачитывать текст. Вскоре наступила кромешная тьма. Человек напряг глаза, пытаясь хоть что-то рассмотреть в темноте снаружи, но видел лишь черноту.

Спустя несколько минут во тьме образовался тонкий красный луч. Обитатель комнаты отпрянул от окна вглубь комнаты, вновь сел за стол и принялся ждать. Через некоторое время из темноты возник силуэт. Протянулась серая в лунном свете рука, с неприятным скрежетом провела ладонью по стеклу, словно проверяя на податливость. Обитатель комнаты вжался в кресло. Ему ещё почти никогда не было так боязно попасться на глаза. Он прекрасно знал, чья это рука, и что будет, если по какому-то нелепому стечению обстоятельств окно откроется, подастся внутрь, и хозяин руки узреет его. Но через несколько невыразимо долгих секунд рука убралась обратно в темноту, и силуэт, шаркая, двинулся прочь. Обитатель комнаты трясущимися пальцами достал из нагрудного кармана платок, протёр лоб от пота, и, время от времени по неловкости или от волнения задевая заживающую рану, убрал следы своего присутствия. А затем, держась в тени, покинул помещение.

Негромко звякнул колокольчик, распахнулась дверь, и в кафе «Рандеву» зашёл Евгений Лазаревич Гердский — весьма уважаемый в N-ске человек. Был Евгений Лазаревич доктор на все руки и бессменный главврач единственной городской больницы. В «Рандеву» же его любили и почитали прежде всего как постоянного клиента, поэтому сразу по приходу без лишних слов подготовили гостю столик у окна и послали Митю — сына хозяина заведения — с сегодняшним меню. Сам хозяин, почтенный Фрол, сидевший за столиком в глубине зала, приветливо кивнул гостю и принялся дальше заполнять бумаги, так как на носу был декабрь, а значит, пора приводить отчётность в порядок. Многие предприниматели N-ска предпочитали сводить годовой баланс в менее занятом марте, но Фрол был человек старой закалки и любил, чтобы каждая бумажка к Новому Году была на своём месте. Пусть даже это и означало дополнительные хлопоты.

Помимо доктора и обслуги, из посетителей в «Рандеву» имелся лишь Семён Андреевич Гвоздиков — старинный приятель Евгения Лазаревича, но, в отличие от блистательного эскулапа, человек весьма мелкий и по размерам, и по статусу. Семён Андреевич вот уже долгие годы трудился в Институте кем-то вроде младшего письмоводителя, занимался преимущественно перекладыванием бумажек с места на место и на учёную и городскую жизнь никакого заметного влияния не оказывал. Сейчас же он, низенький, с наметившимся животиком и редкими волосами на голове, закинув на плечо дешёвый аляповатый галстук, внимательно и даже с некоторым усердием поглощал макароны с мясом. Завидев, как Евгений Лазаревич чопорно садится на своё место и обмахивает салфеткой колени, Гвоздиков немедленно вскочил и в два захода перетащил за его столик свои приборы, умудрившись по пути пролить на себя вишнёвый компот и заляпать соусом рукав пиджака. Гердский тем временем успел заказать ароматную осетрину с гарниром и сейчас нетерпеливо отстукивал ногой какую-то сложную мелодию. Поведение приятеля его не удивляло — за годы знакомства Евгений Лазаревич уже успел понять, что Семён Андреевич, хоть и производит впечатление навязчивого проходимца, на самом деле вовсе таковым не является.

— Вот, — письмоводитель выложил на стол свои массивные золотые часы на цепочке, аккуратно отомкнул крышку и указал на молчащий механизм.

— А что случилось-то? — Евгений Лазаревич наклонился, чтобы понимательнее рассмотреть скопление колёсиков и шестерёнок.

— Пали жертвой пагубной привычки, — со вздохом ответил Гвоздиков. Он посмотрел на недоумевающее лицо друга и пояснил: — Доставал сигареты и уронил часы прямо на пепельницу. Ну ты видел её, такая массивная.

— Я тебе давно советовал бросить, — с укором сказал Гердский. Он знал, насколько его друг дорожил этими часами.

— Нет, — письмоводитель со вздохом захлопнул крышку часов. — Устал я, Женя. И не надо на меня так понимающе смотреть, сигареты тут ни при чём. У нас ведь, как в часах, весь баланс держится на мелочах. Закон сохранения вселенной. Полетит что-то, и привет-прощай.

— Ты чего это вдруг? — Гердский смерил приятеля подозрительным взглядом. — Организм шалит, что ли? Приходи ко мне, проверим в лучшем виде. У нас хоть и производственная лаборатория, но медицина в лучшем виде.

— Там другое, — отмахнулся письмоводитель. — Рабочее. Потом расскажу. Может быть.

На этой ноте Евгений Лазаревич наконец-то добрался до желанного обеда, и беседа как-то сама собой прервалась и более не возобновлялась. Семён наскоро завершил трапезу, расплатился и был таков. Доктор задумчиво посмотрел ему вслед, пожал плечами и выкинул случившееся из головы.

У Виктора Романовича Стародубцева — директора Института — было гладкое лицо, обрамлённое бакенбардами. Он крепко пожал проверяющему руку, но ладонь не убрал.

— Предписание, — негромко попросил директор. Ревизор протянул накопитель данных, который тут же отправился в наладонный дисплей-компьютер. Директор тонкими хрупкими пальцами неторопливо пролистал данные.

— Андрей Вестеров. Прибыли прямиком из... — он кратко сверился с дисплеем, — из Сургута. Что же, хороший город, хорошие люди. Вы уже наметили картину действий?

— А как же, — серьёзно ответил ревизор. — , составил первоначальные списки для опроса. Первая производная, вторая производная, и так далее.

Он не добавил, что списки на самом деле были весьма небольшие ввиду скудных изначальных данных, но подразумевал, что директор Института сам это понимает. Его прислали с целью проверить даже не подозрение, а скорее намёк на подозрение. «Что-то не так», в целом выражавшееся в вводной, оптимизма не внушало, тем более, что директор Института был человеком, известным своими связями в мире бюрократии и политики. Опасный директор, в общем. Такой, если вдруг где-то оступиться, может и разнести по друзьям и знакомым дурную славу.

— Тогда приступайте. Но учтите... — директор на секунду замялся и нервозно побарабанил пальцами по столу. — В общем, учтите, что ситуация достаточно щекотливая. Меня попросили оказать вам содействие, так что я иду вам навстречу. Но при этом мне не хотелось бы подвергать происходящее огласке и вызывать недоумение среди сотрудников. Сами понимаете...

Ревизор не очень понимал, но охотно кивнул головой.

— Вот и хорошо, — директор слегка оживился. — Кабинеты у нас в основном на электронике, но ваш текущий пропуск даёт к ним доступ. Некоторые помещения оснащены биометрическими замками, туда вам нельзя. Вы здесь с проверкой вполне официально, так что сотрудники в пределах разумного должны с вами сотрудничать. Сопроводительное письмо и соответствующее предписание я вам выдам. Если возникнут какие-то осложнения, решайте через меня. И если что-то обнаружите, то тоже идите в первую очередь ко мне. На данном этапе какие-нибудь вопросы есть?

Вопросов у ревизора было много, но он благоразумно оставил их на потом. В частности, в первую очередь его очень интересовало, не напрасно ли он добирался сюда несколько часов поездом. Небольшой институтский городок не производил впечатления рассадника злых умыслов и саботажа. Он вообще не производил никакого впечатления. Но начальство послало разбираться, значит, разбираться надо. Вводная тоже не особенно разъяснила ситуацию — фактов там было мало, и все сводились к тому, что его конторе вдруг показалось, будто отдельные проекты Института исполняются в замедленном режиме, а некоторые — вообще чуть ли не саботируются. На резонный вопрос Андрея к начальству, почему, мол, это сфера деятельности их конторы, а не сугубо внутреннее дело Института, ему пояснили, что директор в Институте лицо относительно новое, и, возможно, временное. Поэтому контора не хотела давать официальный ход делу по нескольким причинам, как то: недостаточно хорошая осведомлённость со внутренней кухней, а также нежелание идти на возможный конфликт с директором, не имея за спиной достаточных фактов. Вот и сложилась ситуация, что для исключительно внутренней ситуации были вызваны внешние силы в лице Андрея Вестерова. Означенному лицу, покрытому двухнедельной щетиной, положение дел не очень понравилось, но деваться было некуда.

Вслух Андрей, разумеется, ничего из этого не озвучил — лишь вежливо ответил, что вопросы, возможно, будут позже, и покинул кабинет. План у него был более-менее готов ещё в пути. Он, правда, надеялся, что получит какие-то новые факты, которые внесут собственные итерации в его действия, но эта надежда после беседы с директором быстро угасла. Заказы шли через фармацевтическую фирму и одновременно лабораторию, приписанную к Институту. В администрацию от сотрудников поступает пакет ордеров на препараты для различных проектов Института, директор этот пакет подписывает и на носителе курьером отправляет в лабораторию. По имеющимся данным, странности с заказами начались несколько месяцев назад, но объём несоответствий и задержек был настолько невелик, что ход делу — пусть даже пока что и полуофициальный — дали только сейчас. Дальнейший ход событий для ревизора был пока что предельно ясен: выяснить мотив, средства и возможности. Провести сравнительный анализ отмеченных ордеров, чтобы выяснить, какие именно проекты или препараты подверглись возможному удару со стороны неизвестного лица или лиц. Узнать, кто обладал достаточной информацией про ордера и имел доступ к выполнению или изменению заказов. Согласно плану Вестерова, в первую очередь следовало проверить лабораторию, так как у тамошних сотрудников имелось больше всего возможностей повлиять на исход ордеров. Поэтому он включил на телефоне электронную указку и по ней направился через лабиринт коридоров в нужное место.

На месте ревизора встретили, как и предсказывал директор, достаточно благожелательно, но предписание попросили и даже тщательно изучили вкупе с пропуском. Благожелательностью дело, в принципе, и ограничилось: технологи вроде как и шли ему навстречу, и даже делали это не что бы неохотно, но... Андрей толком ещё не знал, как ему классифицировать это отношение. Технологи целиком и полностью придерживались регламента. На его вопросы насчёт заказов они отвечали прямо и по делу, но при этом не давали ему никаких ниточек для продолжения. За опросами прошёл почти весь день, но с места ревизор, казалось, так и не сдвинулся.

— Послушайте, — упорно повторял он, сидя в выполненном в чёрно-белых тонах конференц-зале «Зимний», на стене которого висела картина с изображением заснеженной пристани и перевёрнутых лодок на берегу. — Послушайте. К вам приходит пакет ордеров. Так? Что с ним происходит дальше?

— Пакет вскрывается и каждому ордеру присваивается внутренний номер, — вежливо ответил директор лаборатории. — Потом номера поступают в учётный журнал и выстраиваются в очередь во внутренней системе на исполнение согласно прописанной в ордере кодировке приоритетности.

— Сотрудники могут вносить изменения в очерёдность? — ревизор мысленно отметил, что слова директора сходятся с остальными показаниями.

— Могут, но никто этим не занимается, — директор пожал плечами. — Незачем, всё делается автоматически.

— Ну вот, — Андрей развёл руками. — Я это уже в который раз слышу. Всё можно, но никто этим вроде как не занимается, и проверить это в теории можно по журналу, но журнал вы мне не дадите, — он вопросительно взглянул на директора.

— Не дам, — невозмутимо подтвердил тот. — Регламент не позволяет.

— У меня есть доступ от директора Института, — закинул наживку ревизор, хотя уже представлял, что именно услышит в ответ. Попробовать, впрочем, стоило.

— Доступ у вас есть, — легко согласился его собеседник. — Но это только на посещение лаборатории. На просмотр журнала вам нужно разрешение службы безопасности.

— Но...

— Повторяю, — директор лаборатории раздражённо потёр лоб. — Ваш текущий допуск распространяется только на посещение лаборатории и на распросы моих коллег. Чтобы получить доступ к нашим архивам, вам нужно получить предписание и пройти проверку нашей службы безопасности. Я понимаю, что вам это кажется лишними формальностями, но у нас есть определённый регламент.

— И сколько обычно занимает такая проверка? — поинтересовался ревизор, далеко не в восторге от происходящего.

— Неделю. Может, две. Странно, что вас об этом не оповестили перед проверкой. Вполне возможно, что Виктор Романович, как человек относительно новый, ещё не разбирается в тонкостях нашей работы, но таков порядок.

— Хорошо, Евгений Лазаревич. Я вернусь, когда у меня будет допуск, — Андрей поднялся, пожал директору руку и покинул конференц-зал. Такая диспозиция его ничуть не устраивала, но спорить не было никакого смысла. Винить кого-то, впрочем, смысла тоже не было — разве что родную контору, которая не озаботилась снабдить его нужным допуском. Но Вестеров, как человек со значительным опытом работы, прекрасно понимал, что контора тоже не всеведуща. Подобные ситуации, когда внешний ревизор сталкивался с необходимостью оформления дополнительных бумаг, встречались в его сфере достаточно регулярно. Гердский посмотрел ему вслед, поднялся и прошёл к своему рабочему компьютеру. Затем он открыл программу учётного журнала и стал сверять записи. Через какое-то время директор лаборатории в задумчивости откинулся на спинку кресла. Ему совершенно не понравилось увиденное.

Ревизор по выходу из лаборатории сделал звонок в контору насчёт допуска и по некотором раздумии направился прямиком в курилку, где уселся поудобнее, достал пачку сигарет и предложил окружающим. В курилке было душно и шумно, но для него это не имело значения — он пришёл сюда за слухами и болтовнёй обычных сотрудников. Курилка предлагала удобный и быстрый доступ к слухам вокруг Института. Кто с кем спит, кто сколько получает, какие контракты куда ушли, и кто нынче ходит в любимчиках у директора — обычные бытовые обсуждения. Имелась, впрочем, и другая информация, и другие слухи, интересующие его куда больше. Вестеров не гнался за конкретными фактами — ему интересовали недомолвки и случайные оговорки. Логика в его понимании была проста: далеко необязательно видеть брошенный в воду камень; чтобы догадаться о его существовании, иногда достаточно изучить круги на воде. В своё время он заполнил таким образом немало пустых мест, исследуя не только то, о чём люди говорят, но и то, о чём они не говорят. По мнению Вестерова, по ночам в Институте явно что-то происходило. Прямо на это ничего не указывало, но случайно подобранные внимательным ревизором обрывки разговоров намекали на чьё-то незримое присутствие. Существовала вероятность исключительно бдительного и активного сторожа, но, насколько понимал Вестеров, сторож, хоть и крепкий мужик, был вовсе не настолько вездесущ, чтобы заглушить все подозрения.

В среде чиновников бытует легенда о Человеке Без Доступа. Обычно она начинается с самого заурядного человека, который приходит в учреждение за некоей документацией. Так как документация априори предназначена для служебного пользования, так просто её никому не дают. Согласно легенде, человек дальше идёт к нужному ему заместителю, который отправляет его за визой к начальнику отдела, где содержится нужная ему информация. Человек получает визу, возвращается, и тут же идёт отмечаться в отдел защиты информации. В отделе защиты информации человека посылают за подписью к директору. Но сразу к директору он не попадает, так как без запроса сотрудников службы информации ходатайство не будет визировано. Так что он снова идёт в службу безопасности, где на протяжении нескольких недель обрабатывают запрос и в результате выясняют, что нужные человеку документы не имеют грифа «для служебного пользования» и, следовательно, требуют второй формы допуска. Вторая форма, как водится, обычное дело для рядовых сотрудников, но для внешних посетителей учреждение не имеет права её предоставлять. Поэтому посетителю приходится оформлять требуемое в лучшем случае через головную контору, а в худшем — через федеральную службу безопасности. И вот самый заурядный человек приходит в учреждение за доступом...

Евгений Лазаревич в растерянности сидел на диване в кабинете друга.

— Фигня какая-то творится, Сёма, — он показал другу планшет с информацией. — После визита ревизора я решил на всякий случай проверить, что там с учётным журналом. И вот посмотри, какая картина вырисовывается.

— Ну... да... — Гвоздиков, пряча глаза, принялся без особого энтузиазма рассматривать записи.

— Сёма, откуда такая реакция? — сразу же насторожился директор лаборатории.

— Я ничего, — принялся отнекиваться Гвоздиков. — Я вижу — картина, да. Практически маслом.

— Что происходит? — Гердского было едва слышно. — Что ты наделал, Сёма?

— Я же говорю, я ничего, — удивлённое лицо Семёна Андреевича вновь сделало его удивительно похожим на проходимца, и на этот раз Гердский вовсе не был уверен в благонадёжности чиновника.

— Если ты приложил к этому руку... — Гердский всё ещё до конца не верил происходящему. — Неужели... всё правда? Я думал, этот мальчик проверяющий здесь просто так. Но если ты что-то сделал...

— Я не виноват, — Семён чуть не плакал. — Меня вынудили! Это всё Цветаев. Когда он покинул нас, я нашёл его бумаги... — он быстро подошёл к столу, судорожно стал дёргать ящики. — Они где-то здесь лежат... Я даже не подозревал, что там такое, пока не открыл и не начал читать!

— При чём тут Цветаев?! — Гердскому, который за всю свою жизнь не поднимал руку на человека — за исключением одного неприятного случая в пятом классе — сейчас больше всего хотелось влепить Семёну пощёчину. — Ты же всех подставил. Лабораторию, Институт! Если ты там что-то нахимичил, то людей же могут уволить. Людей могут посадить! Меня могут посадить!

— Женя, — Семён лихорадочно соображал. — Женя, подожди. Я всё объясню. У меня была веская причина...

— Причина?! — Гердский бросил быстрый взгляд на планшет, ткнул его гвоздикову под нос. — Посмотри, что ты наделал. Да как ты вообще посмел?! Хотя нет, знаешь что?! — Он в сердцах бросил планшет на диван. — Меня это не интересует. Я пойду и сейчас же всё объясню директору. Это надо же так надругаться над некогда близкими людьми... Я от тебя такого совсем не ожидал.

— Да подожди же ты, — Гвоздиков перегородил другу — теперь уже, вполне возможно, бывшему — дорогу. — Женя, я не могу тебе позволить просто так взять и пойти туда.

— Что значит «не могу»? — изумился Гердский. — Дай мне выйти!

— Нет, — Семён развернулся, запер дверь и положил ключ в карман. — Никто и никуда сейчас отсюда не уйдёт...

Сторож Иван Иваныч был человеком старой закалки. В переводе на местные устои это означало два обхода посреди ночи и свободный график для сна в остальное время. Вот и сейчас он, справившись с непосредственными обязанностями, мирно посапывал на кушетке, заботливо поставленной на проходной. Перемигиваясь огоньками, современно оборудованную комнату блёкло освещали ряды мониторов. Позади сторожа с еле слышным скрипом отворилась дверь. В образовавшейся темноте другого помещения показался рукав, хищно протянувшийся к столу сторожа. Но где-то вдали вдруг еле слышно закукарекал петух, и обладатель рукава остановился, словно в замешательстве. Петух прокукарекал ещё раз, и силуэт, негодующе скрипнув зубами, убрался восвояси. Для Иван Иваныча наставал новый день.

Прошло два дня с момента подачи ревизором заявления прежде чем он наконец-то получил вожделенные бумаги. Оформив допуск у службы безопасности, Вестеров с самого утра уже заседал в лаборатории за выделенным для него компьютером и изучал учётный журнал. Интересовавшие его ордера проходили под грифом «отдел Z». Отдел, судя по логам, занимался весьма немногими проектами, и препараты, изготавливаемые для того лабораторией, носили преимущественно медицинский характер. В систему все ордера были введены разными людьми, и сейчас Андрей заботливо копировал данные в файл для печати, чтобы разузнать в отделе кадров про каждого из упомянутых людей. Сбоку от него лежала заранее подготовленная распечатка завизированных ордеров, добытая из физических архивов. Ревизору предстояло сравнить ордера с позднее введёнными в систему, чтобы убедиться в наличии или отсутствии расхождений — то самое, за чем он и приехал в эту глушь, где заняться было решительно нечем. Два последних дня он почти не вылезал из беспростветной скуки. Даже возможные прогулки по городу для него накрылись ливнем, весьма, как ему объяснили, характерном для данных мест. Вестерову не терпелось вернуться домой, поэтому он со рвением погрузился в сравнительный анализ: вывел на экран монитора нужные ему идентификационные кода, разложил на столе оригиналы и принялся аккуратно считывать строку за строкой, для надёжности водя по бумажным строкам дорогой пишущей ручкой. После первых же сравнений он понял, что вот оно — то, что он и искал. Расхождения были налицо: незаметные, почти минимальные, но были. Он облокотился на стол и в задумчивости потёр лоб рукой. Выходило, что кто-то открыто саботировал заказы отдела Z, при введении в систему меняя их таким образом, чтобы на выходе результат едва заметно отличался от необходимого. И занимались этим, судя по подписям в логах, сразу несколько людей, которые — он ещё раз перепроверил — фигурировали только в работе непосредственно с этим отделом, и в другие проекты не вмешивались. Андрей нахмурился. Всё это было как-то уж очень очевидно. Конечно, подобного рода проверки являлись редкостью, но если уж кто-то саботирует препараты, то можно было бы, наверное, делать это как-то более скрытно... Ревизор не имел привычки недооценивать просторы людской глупости, но здесь речь шла о целой группе людей, которые поставили своей целью один конкретный отдел. Похоже, следовало подробнее разобраться, что же такое отдел Z, и кто все эти люди, ответственные за введение ордеров данного отдела в систему; значит, пора было вновь наведаться в отдел кадров.

Спустя полчаса директор Института всецело внимал ревизору. Стародубцев был человек занятой, и подобная необходимость всецелого внимания его несколько раздражала, но выбора не было.

— Виктор Романович, у вас как на оборонном предприятии, — Вестеров раздражённо откинулся в кресле. — Пошёл в отдел кадров выяснить про людей, так там тоже нужен допуск. У меня уже два разных доступа, неужели нужен ещё один? У меня просто нет столько времени. Может быть, вы поможете? Нужно узнать про этих людей, — он наклонился и положил на стол распечатку составов ордеров, попутно объясняя ситуацию. — Именно они ответственны за несоответствия с ордерами отдела Z.

Директор нервно дёрнул щекой, но распечатку взял. Бегло пробежав глазами, он поднял трубку внутреннего телефона, нажал комбинацию клавиш и попросил поднявшего телефон сотрудника немедленно явиться. Через десять минут в дверь вежливо и как-то неуверенно постучали, и в кабинет бочком зашёл Гвоздиков.

— Вызывали, Виктор Романович?

За спиной письмоводителя с лёгким скрипом затворилась тяжёлая дубовая дверь. Директор, вопреки обыкновению, руки ему не подал и даже присесть не предложил. Был он взвинчен и раздосадован, и даже не пытался, соблюдая приличия при постороннем, скрывать своё состояние. Посторонний же, в лице недавнего знакомца Семёна Андреевича, Андрея, вид имел весьма раздражённый.

— Что это такое, господин Гвоздикин? — В пальцах директора нервно подрагивал документ, отпечатанный на стандартном бланке Института.

— Гвоздиков, с вашего позволения, господин директор, — легко принял официальный тон Семён Андреевич. — Позвольте-ка взглянуть?

Он сделал два коротких шажка к массивному столу, занимающему треть кабинета, но протянуть руку за злополучным листом постеснялся. Лишь прищурился близоруко, слегка склонив голову к левому плечу, стараясь из дробного мельтешения символов собрать слова.

— Насколько я могу судить, это один из наших регулярных заказов фармацевтической компании. Что-то не так? Опечатка где-то?

— Да вот, полюбуйтесь, — короткопалая пятерня с причудливым золотым перстнем на безымянном пальце обрушилась на многострадальный документ подобно гербовой печати. — Смотрите, смотрите!

Читать даже не слишком длинный текст вверх ногами было чрезвычайно неудобно, но Семён Андреевич лишь слегка наклонился вперёд, застыв словно бы в полупоклоне.

— Так а что же ж, — всё более успокаиваясь по мере ознакомления с документом, поднял он очи на директора в некотором недоумении. — Обычный наряд, из последних. «Изготовить в порядке очередности… следующие препараты в количестве». Правильно вроде всё: исходящий — входящий, даты, печати… Подписи должные обеих сторон на месте: начальник отдела, бухгалтерия… Ваша вот, как положено, и даже, — он слегка смутился, — моя. Я даже припоминаню этот ордер. Вы тогда, вопреки процедуре, первым завизировали ордер и велели как можно скорее отправить его. Так мы, собственно, и поступили.

— Да меня не ордер интересует, Гвоздиков, — директор раздражённо отмахнулся от чиновника. — Меня интересует, как в него при переносе во внутреннюю систему Института попали изменения!

— Не могу знать, господин директор, — воспользовавшись паузой, ввернул Семён Андреевич. — Да и не престало нам, простым работникам, проверять и обсуждать подписанные документы. Вы даёте поручение, отдел формирует заявку…

— Так, — директор отбарабанил пальцами по столу мелодию, словно возвещавшую смертельный номер под куполом цирка. — Значит, это начальники отделов…

— Нет, господин директор, — голос Гвоздикова был почтителен, но твёрд. — Именно под этими документами не их подписи. Видите ли, вы требовали оформить срочно, а они… Один в отпуске, другой в местной командировке. Так что это их… в некотором роде заместители.

Директор раздражённо ткнул клавишу селектора. Звук был похож на щелчок пальцев то ли фокусника за выполнением эффектного трюка, то ли загулявшего посетителя, подзывающего официанта.

— Слушаю вас, Виктор Романович, — раздрался ровной и самую малость неофициальный голос секретарши

— Срочно вызови ко мне, — директор бросил короткий взгляд на документ, — Цветаева из седьмого отдела. Немедленно!

— Э-э-э… Леонида Борисовича?

Короткая пауза, быстрый взгляд на документ:

— Да, именно его. И Розанова из…

— Н-н-но это… — динамики не в силах скрыть глубочайшее потрясение секретарши. — Извините, но это невозможно. Их… их же… нет!

— Как?! И этих тоже нет?! — директор, уже совершенно себя не сдерживавший, чуть не сорвался на крик. — Развели тут бардак на ровном месте! Не солидное заведение, а балаган какой-то: того нет, этого нет… Что значит «их нет»?! В отпуске? Отозвать немедленно, потом отгуляют… если будет что. На больничном? Закажите такси — вычтем из зарплаты. Но чтобы в кратчайшие сроки…

— Не беспокойтесь, Мариночка, — голос Семёна Андреевича посреди этой бури эмоций прозвучал неожиданно успокаивающе. — Господин директор просто не в курсе дела. Я сейчас всё объясню.

Сигнал отключения связи прозвучал вздохом облегчения.

— Вы… да как вы смеете?!

Искреннее, глубочайшее изумление охватило директора института: если бы ещё полчаса назад ему сказали, что этот… Гвоздикин… способен столь по-хамски себя вести, он просто счёл бы всё несмешной шуткой.

— Я, видите ли, всего лишь взял на себя смелость избавить вас от массы неуместных и бессмысленных хлопот, — Семён Андреевич по-прежнему стоял, чуть наклонившись вперёд, слегка касаясь столешницы кончиками пальцев. — Вы в нашей системе сравнительно недавно и попросту не можете знать некоторых аспектов. Этих господ, конечно, можно вызвать в ваш кабинет, хотя это мероприятие оказалось бы сопряжено со значительными трудностями. Дело, однако, осложняется тем, что они давно уже не работают в институте.

— То есть как: «не работают»? Вот же их подписи!

— Совершенно верно, — с энтузиазмом кивнул Гвоздиков. — И здесь, и в других документах… и даже, знаете ли, в зарплатных ведомостях, которые не так давно отменили.

— То есть… Они не работают, но подписи их появляются регулярно, я вас правильно понял?

— Истинно так, Виктор Романович, истинно так.

— Но… это же подлог! Подделка документов, в том числе финансовых! Да я вас тут всех под суд, немедленно! В то время, как страна в условиях усложнившейся международной…

Последняя плотина, сдерживавшая до поры праведный гнев директора, рухнула. По кабинету, смешиваясь в восприятии самым причудливым образом, бурными потоками заметались слова. Отдельными всплесками из общего хаоса всплывали порой акцентированные «эффективный менеджмент» и прочие «импортозамещения». За чистым, слегка голубоватым стеклом величественно проплывали в различных направлениях снежинки, временами вспыхивая искрами в лучах зажжённых уже фонарей. Стайка каких-то… синичек, кажется… пыталась выстроить на нотном стане проводов какой-то замысловатый аккорд, и Семён Андреевич мимолётно пожалел, что нотной грамоте не обучен. Ему было невыразимо скучно.

— Позвольте я всё-таки объясню, — скорее почувствовав, чем услышав окончание монолога, он заставил себя вернуться к рабочей реальности. — Уверен, Виктор Романович, что вы, с вашим управленческим опытом и чутьём, сумеете правильно оценить ситуацию. Судите сами…

Приглушив голос почти до шёпота, Семён Андреевич продолжил:

— Вот, скажем, поминали вы давеча неуклонный рост заработной платы в нашем институте. Дело правильное, социально, как сейчас выражаются, значимое. Но на деле-то как его добиться… ну или отчитаться хотя бы, чтоб головы не полетели? Мы же предприятие некоммерческое, кроме официальных договоров никаких доходов не имеем, так ведь? А зарплату не ниже средней по отрасли — будьте любезны! Тут уж либо людей сокращать, либо деньги искать. Вот и придумали, давно ещё, при Союзе, часть выходящих на пенсию, скажем… не увольнять. Так и остаются пенсионеры лаборантами, делопроизводителями, а то и заместителями где-то, коли квалификация позволяет. И им прибавка небольшая к пенсии, и институту родному польза…

— Да какая же тут польза?! Сократить всех к чёртовой матери!

— А очень простая польза, — терпеливо, как ребёнку, продолжил объяснять Гвоздиков. — Положим, сократим мы их сейчас. Всех — дело-то не хитрое. Перестанут им начислять зарплаты, премии выписывать… Так-то им доля малая идёт, а остальное в стенах института остаётся. Надо премию кому выплатить, али перед проверкой какому отделу премию выписать, чтобы в ведомостях положенная сумма выходила — а деньги-то вот они! Опять же, когда руководство сверху поджимает, требуя сколько-то мест сократить, эти и пожертвовать не жалко: работе не помеха.

— Но в министерстве…

-… прекрасно осведомлены обо всём, — живо закончил фразу Гвоздиков. — Иначе как бы они, по-вашему, получали нужные показатели? Статистика…

— А что с подписями на ордере? — вдруг поинтересовался Андрей, заставив собеседников вздрогнуть от неожиданности. Всё это время он терпеливо сидел в углу кабинета в огромном кожаном кресле и с большим интересом слушал происходящее. Все эти экономические рассуждения ревизора совершенно не касались, но вот подделка подписей выглядела перспективным новым направлением. Очевидец, пожалуй, счёл бы его состояние охотничьим азартом, но оказался бы далёк от истины. «Домой!», — пело всё внутри Андрея. — «Скоро, очень скоро всё благополучно кончится. Домой!»

— А вот вам, извольте видеть, — с готовностью полуобернулся к нему Семён Андреевич, — и третья выгода. Потребуется, скажем, срочно документы оформить, а нужных людей в институте нет: отпуск, командировка… да мало ли! Вот тут наши господа «мёртвые души» и вступают в дело: у них-то, само собой, и допуски какие надо наличествуют, и квалификации хватает. Вот и ставят тогда их подпись…

— И кто может ставить эти подписи? У вас есть какой-то список?

— Нет ничего проще. Держите вот, — Семён Андреевич протянул Андрею телефонный справочник института. — Первые страниц… семь, наверное: все административные службы, руководители отделов, их замы… все до ведущих инженеров включительно.

— А что есть провести графологическую экспертизу учётного журнала? — с любопытством поинтересовался ревизор в попытке дойти наконец до цели.

— Я бы сильно не рассчитывал на результат. Впрочем, вы профессионал, вам виднее.

Неловко улыбаясь, Гвоздиков передал Андрею злополучный документ. В правом нижнем углу его на фоне остальных ярко выделялись две подписи, подозрительно похоже на рыболовный крючок и пьяную гусеницу соответственно.

— Подождите, — вмешался директор, всё ещё пытающийся осознать услышанное, — это что же получается? Получается, что какая-то, не побоюсь этого слова, сволочь саботирует наши заказы, и мы даже на него никак выйти не можем? Что за ерунда?!

— Увы, — Гвоздиков тяжело вздохнул. — В бюрократических режимах ещё и не такое случается.

— Я этого так не оставлю, — пообещал Стародубцев, тяжело навалившись на стол. Красный как рак, он упорно избегал смотреть на ревизора, словно тот застал его за постыдным занятием. — Всех поувольняю к чертям, но разберусь!

Вестеров обдумывал происходящее. Похоже, ситуация зашла в некий тупик, для выхода из которого нужна была совсем другая юрисдикция.

— Предлагаю тогда начать новое расследование, — он неторопливо стал собирать документы в папку. Что-то ему во всём этом определённо не нравилось. — Более обширное. Похоже, что кто-то очень изобретательный имеет зуб на Институт, и на отдел Z в частности.

Гвоздиков покосился на ревизора, но ничего не сказал. На том и постановили. Коротко попрощавшись с директором, они вместе вышли в коридор.

— Скажите, Андрей, а вы интересовались, для чего были препараты? — неожиданно поинтересовался Гвоздиков, словно придя к какому-то выводу.

— Простите? — Андрей чуть не споткнулся, настолько его застал врасплох этот вопрос.

— Ну вы сказали, что эти люди — или человек — имеет зуб на Институт. А вы пробовали поинтересоваться судьбой препаратов, изготовленных для отдела Z? — Гвоздиков был неожиданно серьёзен.

— У меня нет доступа к этим материалам, — Вестеров покачал головой. Он чувствовал, что сейчас происходит что-то важное, и он не понимает, что именно.

— Да, вы в данной постановке играете роль Человека Без Доступа, — вздохнул письмоводитель. — Но кто же знал, что вы лицо самодостаточное, и не наняты директором лезть в наши дела...

— Что вы имеете в виду?

— Я? Я ничего, — Гвоздиков покачал головой. — Это я так, протосто чтобы у вас было о чём подумать в пути. Попробуйте подойти к проблеме с другой стороны. Представьте, что у некоей группы лиц зуб, как вы выразились, не на Институт, а на директора. Может, эти некто хотели привлечь внимание к определённым ордерам.

— Отдел Z, — полуутвердительно заметил ревизор.

— Да, — согласился Гвоздиков. — Отдел Z, который занимается исключительно своими проектами, ни с кем не пересекается, и ордера которого подписаны вышедшими в тираж начальниками других отделов под личным ведомством директора.

— Вы что-то недоговариваете, — Вестеров попытался наскоро обдумать ситуацию с учётом этой точки зрения, но ввиду новых данных картина была очень смазанной.

— Ничего, — отмахнулся письмоводитель. — Не обращайте внимания. Приятного вам пути обратно в Сургут.

Андрей буквально физически ощущал, как в воздухе висит напряжение. Ввиду всего высказанного и невысказанного подходящий момент стремительно уходил, но у ревизора не было ни малейших прикидок на дальнейшие действия. Он подозрелва, что Гвоздиков дал ему какую-то очень важную информацию, но оставаться исключительно ради изучения ниточек по этой новой информации — полученной практически в неофициальном виде — казалось ему не стоящим того. Поэтому он лишь коротко кивнул, попрощался, раскрыл зонтик и вышел в ливень. Он всегда мог продолжить расследование в конторе, где у него был необходимый доступ и время на должную обработку.

Гвоздиков стоял на пороге и смотрел, как силуэт ревизора исчезает в пелене дождя. Письмоводитель был недоволен собой. С самого начала всё шло совсем не по тому сценарию, который должен был быть задействован. Какая была упущена замечательная возможность... А всё из-за нехватки данных. Если бы он сразу знал, что присланный ревизор не подконтролен директору, если бы не гонял его по пресловутым кругам бюрократического ада, если бы направил в нужном направлении... Если бы, если бы... Сплошные сослагательные наклонения.

Отдел Z был его постоянной головной болью. Письмоводитель давно был в курсе, что директор — по натуре своей чистый «временщик», для которого Институт был лишь очередной ступенькой на служебной лестнице — использует средства Института с неблаговидной целью наращивания материального и политического капитала, добавляя в ордера «левые» заказы на препараты для своих высокопоставленных друзей. Письмоводитель отслеживал подобные заказы, идущие от якобы специального подведомственного директору отдела внутри учреждения, подписывая и вводя в систему от лица ушедших на покой — преимущественно на пенсию — сотрудников Института. От одного из них, Цветаева, ему досталась тетрадка с учётными записями и паролями — пережиток времени, когда старое поколение работников столкнулось с новыми информационными технологиями. Он серьёзно подумывал о написании доноса в какие-нибудь вышестоящие инстанции, но широкие связи директора в этой сфере не позволяли точно определить, куда именно написать так, чтобы это получило ход. Так что Гвоздиков, оставаясь в тени, прибегнул к единственно возможным для него тайным действиям и слегка саботировал заказы, попутно продолжая собирать информацию для нанесения более точечного удара. Когда он услышал, что в Институт приезжает ревизор, то принял проверяющего за ставленника директора, пытающегося отследить саботаж. И это допущение, похоже, было серьёзной ошибкой, повлекшей за собой совершенно неправильные действия. Опытный и многое знающий чиновник, он мог сколько угодно не допускать ревизора к «опасным» данным, чем он какое-то время успешно и занимался. Но разговор у директора показал, что Вестеров был представителем третьей стороны, а значит, теоретически мог бы быть и союзником в этом сражении с обнаглевшей администрацией, позорящей доброе имя Института. Времени на проверку ревизора на благонадёжность уже просто не было, и поэтому письмоводитель ограничился лишь намёком на истинное положение дел. Может быть, этого намёка будет достаточно, чтобы наконец-то разрешить ситуацию...

Гвоздиков не верил в астрологию, но прекрасно понимал, что его личный прогноз на ближайшее будущее состоял сплошь из извинений перед Евгением Лазаревичем, которого действия локального неуловимого мстителя могли вполне серьёзно подставить перед руководством и законодательством. А также из уборки кабинета, где на полу до сих лежал пепел из уроненной пепельницы. И почти наверняка от избавления от несуществующих сотрудников несуществующего отдела. Поэтому он тяжело вздохнул, закрыл дверь и направился на проходную, чтобы — теперь уже при свете дня — попросить у Иван Иваныча щётку и совок.