Малые Топи

Узкая извилистая тропка вела к полуразрушенной каменной ограде. Внутри разместилось около восьмидесяти старых могил, кое-где надгробия покосились и даже упали, покрытые заплатами из лишайника и зеленого мха. Продуваемые сырыми болотными ветрами, кресты выцвели, а частые дожди оставили пятна. Могильные холмики заросли сорняками и травой, многие сравнялись с землей, кое-где даже провалились во влажную почву. Имена и даты разобрать почти не получилось, но на тех немногих надгробиях, где все же просматривались цифры, виднелась одна дата — 1960 год. Атмосфера тления и заброшенности воцарилась на погосте, вялые щупальца тумана скрывали деревья и покосившиеся домики деревушки.

Малые Топи — то еще названьице для кучки жалких лачуг. Артур, засунув руки в карманы куртки, чувствуя, что холод пробирается даже под одежду, снова задумался. И чего он сюда приперся? Нет, причин, конечно, много. Но все-таки… По первому зову деда, которого не видел более тридцати лет, бросил все и приехал. Хотя бросать-то особо и нечего. Старик говорил что-то о наследии. Любая сумма сейчас бы не помешала.

Второй день в деревне прошел так же как и первый — в полудреме, вялых мыслях и томных воспоминаниях. Здесь все текло медленно — и вода, и время, и жизнь. Тягуче, неспешно, влажно дни сменяли ночи, тепло уступало место холоду, а тьма поглощала тусклый свет.

Где-то бродила Аня — внучка Екатерины, второй жительницы Малых Топей. Всего два человека, корова и три козы — вот и все, кто остался в деревне. И присутствие молодых людей словно нарушило завесу молчаливости и замкнутости болот. Лягушки голосили всю ночь, призывные выкрики ночных птиц порхали от деревьев к домам, светляки устроили безумный хоровод. Природа жила по своим правилам, и в этих местах, казалось, людям совсем не благоволила.

Замерев у кромки покрытой мхом и ряской темной воды, Артур горестно вздохнул. Да уж, многие друзья покупают квартиры, машины, строят семьи, а он приезжает к полубезумному деду в мир болот и лишайников. Работы нет, личной жизни — тоже. Только кошмары и видения. И нервозность, перерастающая во всепоглощающую ненависть. Тридцать три года, лучшая половина жизни позади, и никаких достижений. Недосыпания из-за тяжелых, влажных снов лишили работы. Бесплодие — семьи. Может, трясина отберет и жизнь?

Решив, что пора успокоиться, Артур побрел к хижине деда, покосился на полуразрушенный шпиль церкви, замерший, словно перст указующий, в нескольких десятках метров от деревни.

Около сорока жалких домиков, словно законсервированных пятьдесят лет назад. Голоса жителей эхом застыли в тягучем вязком воздухе. Пыльная дорога, покосившиеся заборы, растительность, плотными кольцами обхватывающая стены и крыши. Упадок и распад — эти слова пришли в голову Артуру при первом взгляде на скопище лачуг. И как здесь жили? Строили семьи, любили, ненавидели? Болото казалось огромным спрутом, запустившим щупальца даже под землю деревни, медленно вытягивая жизнь из людей и домов.

Резкий крик птицы над головой, тут же подхваченный хором лягушек, вырвал из зыбких мыслей. Похожие звуки пронзали кошмары Артура, словно острие ножа, вспарывающее реальность. Разрозненные образы — горящие деревья, извивающиеся в болотной жиже тела, деформированные детские силуэты… И все это безумие проходило под аккомпанемент дьявольского оркестра резких вскриков выпей, бекасов и похожих на смех уханий болотных сов. Два года, иногда раз в месяц, иногда чаще, сны доводили до безумия. Артур понимал, что ничего страшного не происходит. Ну кому не виделись в ночи образы из ужастиков или изощренно утрированных дневных событий? Но чувство липкого страха, оглушающее сердцебиение, дрожь рук — не поддельны. Утром Артур ощущал себя разбитым, уставшим и грязным. Мама сочувствовала, папа смотрел тяжелым взглядом, словно что-то знал, но не желал говорить. Ира ушла, хлопнув дверью, одним движением уничтожив двухлетнее счастье. Она хотела семью, Артур не мог этого дать, и Ира упорхнула, словно бабочка, с высохшего сорняка на цветок, истекающий нектаром. Боль утраты и горе поражения тонули и увязали в месиве кошмаров. Жизнь затягивала на дно, погребая в толстом слое торфа.

Артур не знал, что дед живет в деревушке на самом краю болот. Он о старике вообще почти ничего не знал. Евстахий когда-то был примерным семьянином, в пятидесятых даже выбрался в большой мир, создал семью. Но манкие крики болотных птиц оказались краше гудков автомобилей и многоголосого гула толпы. Отшельник вернулся в свою келью — деревянный скромный домик. Молодая жена осталась в городе, в одиночестве вырастила сына, и скоропостижно скончалась. Тогда Евстахию пришлось взять заботу о двенадцатилетнем сыне на себя.

Папа рассказывал Артуру, что жизнь в Малых Топях — кошмар наяву, но любовь Евстахия стирала все неудобства отшельнической жизни. Еще тогда, более пятидесяти лет назад, в деревне проживало всего десять человек. Что случилось с остальными — папа не знал, да и особо не интересовался. Когда сын крепко обнимал новорожденного, Евстахий удалился в деревню, оставив молодую семью наслаждаться современными удобствами в большом городе. После этого он так ни разу и не увидел внука.

До вчерашнего дня.

Узкая тропа, скрытая в полумраке нависшего над землей зеленого туннеля сплетенных ветвей деревьев, вывела к домам. Артур вышел, замер у капота, с открытым ртом оглядывая Малые Топи. Вымершая деревня, только из двух труб клубился дым. Тишина, свет рассеянный и серый. Вот куда привели кошмары. Он знал, что дом деда почти у самой кромки застоявшейся воды, туда и направился, поднимая пыль столбами. Дверь, покрытая облупившейся коричневой краской, кирпичная труба, покатая крыша, наглухо запертые ставнями окна — дом словно отгородился от внешнего мира, укутывая собой единственного жильца. Стук прозвучал приглушенно, растворился в мерцающем воздухе. Артур смотрел на свои пальцы, покрытые отслоившейся краской, и все увещевал себя повернуть обратно, но Малые Топи уже поглотили его, погрузили в стылые воды, опутали миазмами.

Дед открыл, молча глядя на внука. Артур с удивлением взирал на родственника. Почему-то представлялся седой иссохший старик. Но стоявший перед ним не вписывался в стереотипы Артура о жителях медвежьих уголков страны. Высокий, стройный, с расчесанной густой бородой и очень цепкими голубыми глазами, дед выглядел не на восемьдесят лет, а на шестьдесят. Наверное, смотрелся даже моложе и лучше самого Артура, черные волосы которого уже поредели, на чубе поседели, голубые глаза запали, напоминая подтаявшие льдинки, а губы давно забыли, что значит улыбаться.

— Заходи, — глубокий голос старика вывел Артура из транса. Оглянувшись на машину, словно проверяя, что путь к отступлению открыт, Артур прошел внутрь.

В хижине оказалось уютно и чисто, керосиновая лампа чадила на деревянном столе. Кровать, печка, два стула и шкаф — вот и вся мебель. Аляповатый ковер покрывал пол, напоминая буйные болотные заросли трав и цветов.

— Здрасьте, — Артур брякнул первое, что пришло в голову.

— Ты проходи, устраивайся поудобнее, сейчас накрою на стол, — Евстахий засуетился, тут же оживив энергичной фигурой музейную тишину и чистоту дома. — Что там, в большом мире? Что мы пропустили?

Артур закатил глаза, проклиная собственную убогость. Припереться к деду, которого никогда не видел, сидеть в темном доме на краю болот — только он мог достичь такого прогресса в личной жизни.

— Как же давно эти места не видели гостей, — Евстахий заваривал чай на печке, сосредоточенно разглядывая внука. — Можешь звать меня Стахом — Евстахий чересчур официально, а дедушка — вряд ли соответствует нашим отношениям.

— Хорошо, — промямлил, наконец, Артур.

— Как твой папа поживает? Давно его не видел, только письма по праздникам получаю. Ты, кстати, тоже мог бы побаловать старика. Хоть бы открытку отправил, — и Стах засмеялся, показывая, что пошутил.

Артур ерзал на жестком неудобном стуле, потея и раздражаясь. В доме словно пустили влажный, удушающий дым, который обволакивал не столько легкие, сколько сознание. Туманные образы возникали и пропадали, проделывая удивительные па в завихрениях тяжелого воздуха.

— Тут дышать нечем, — пожаловался он. Стах медленно кивнул, признавая правоту внука, но не желая как-либо изменить ситуацию.

— Твой отец тоже вечно ныл, что тут все не то и все не так. А потом взял и уехал, лишив меня свободы, — Артур удивленно смотрел на деда — что он там лепечет? Неужели, старческий маразм?

Стараясь скрыть неловкость, Артур рассказал об отце, матери, о себе. О простой, но хорошей жизни, счастливом детстве, молодости. О увядании, ворвавшемся в судьбу, разметавшем Артура и Иру, словно ураган. О поглощающих радость кошмарах. О жутких искривленных фигурах, извивающихся в глубинах трясин, пылающих деревьях, женщине, лежащей на кровати, протягивающей руку во тьму. И ее жутком крике.

— Я знаю, почему тебе это снится, — Стах закурил самокрутку. Выдувая дым через ноздри, посмотрел на бледного внука. Туман в доме клубился, принимая необычные образы.

— Почему? Это как-то связано с этим местом?

— С чего ты так решил? — еще одна тяга, еще один тяжелый взгляд.

— Эта деревня — часть кошмара, точно, — Артур понял, что Малые Топи — место из его снов, как только вышел из машины.

— Да, ты прав, — Стах проворно разлил чай, наполнив им старинные чашки. На столе уже булькал недавно сваренный суп. От запахов домашней еды Артур чуть не захлебнулся слюной. — Садись рядом, поешь, выпей, расслабься. Я хочу помочь тебе. И извиниться.

— За что? — Артур поглощал еду, не прислушиваясь к бормотаниям деда. Откуда ему знать, что снится внуку?

— Я не видел, как ты рос, как стал мужчиной, как превратился в скелета, — Артур злобно посмотрел на старика, признавая все же, что действительно выглядит хуже Стаха. — Не смотри так. Ты не виноват. Виноват я. И деревня.

— Что произошло в Малых Топях? — вопросы вопросами, но Артур налегал на еду так, что даже не заметил, как выхлебал половину тарелки супа.

— Ничего. Я говорю о другой деревне, — дед досмолил бычок, потушил его о стол, и сел рядом. Пристально глядя на внука, почесал бороду, видимо, собираясь с мыслями. — Это произошло в соседней деревне, за болотами. Большие Топи называлась. Или называется все еще, — неуверенность в голосе старика удивила Артура — тот не казался испуганным или не знающим, что сказать. Что же это за реакция?

— И что там произошло?

Ночь скрыла свечение болот, поглотила узловатые ветви деревьев, укрыла саваном заброшенные домики. Тишину нарушал лишь тихий стон ветра в кронах деревьев да пронзительные выкрики птицы, спрятавшейся в камышах. Голос деда звучал низко, зловеще сливаясь с ночными шорохами старой хижины. Артур слушал, все сильнее стискивая край стола, словно загипнотизированный неровным светом керосиновой лампы. Слова старика вязко звучали во мраке, словно звук застоявшейся в болоте воды.

В конце сороковых годов, когда страна зализывала раны, причиненные беспощадной войной, жизнь в Малых Топях понемногу налаживалась. Мужчины возвратились с фронта, дела спорились, и звонкие детские голоса доносились из леса и болот. Истории, ранее рассказываемые престарелыми кумушками, забылись. Стах еще помнил, как его бабушка пугала темным миром топей. В узловатых скрюченных ветвях деревьев, сплошной стеной окружавших деревню, жили духи, болотную жижу населяли кикиморы — тощие, трехметровые силуэты с горящими глазами. Много чего тогда обитало в этих землях — или так говорили люди. Но война напомнила, что самые страшные чудища — не те, кто заманивает путников в дебри леса или норовят утопить в застоявшейся воде. Нет, те, кто выглядит как человек, говорит на другом языке, носит военную форму — вот кто может движением руки уничтожить целое поселение. И в послевоенное время забылись мрачные россказни о болотных духах. Мир возрождался из пепла и руин, счастье, впервые за долгие годы, вернулось под крыши. Жители забыли о том, что обитает под сенью старых деревьев, устраивает охотничьи угодья в заболоченных низинах.

Но об этом помнили в другой деревне, располагавшейся за болотами. Пока первые ростки нормальной жизни пробивались сквозь сухую почву боли и страданий в Малых Топях, обитатели Больших Топей жили так, словно война прошла мимо них. Улыбчивые лица, а не гримасы страха и готовности защитить жизнь любимых. Крепкие тела, а не истощенные голодом и болезнями скелеты. Счастливые дети, а не прячущиеся от каждого шороха зверята. В Малых Топях чужое удовольствие казалось кощунством. В местной церкви никогда не видели соседей по болоту. Кому же тогда молились они? Кто стерег их души? Роптание, перешептывание. Первые проявления ненависти, выкрики, призывающие к справедливости… Стах не помнил, как все произошло, но жители приняли решение — в Больших Топях завелся нечистый, и именно ему поклоняются всегда довольные и здоровые соседи. Мужчины, еще не забывшие, как оберегать земли от захватчика, побрели сквозь вязкие топи, сжимая в руках оружие. Стах, которому тогда исполнилось десять лет, увязался за отцом. Решительные лица, волевые подбородки, уверенные шаги — вот как запомнил мальчик строй мужчин, несущих разрушение и смерть.

В Больших Топях оказались не готовыми к атаке. Ни разговоров, ни требований объясниться — сразу безжалостный кровавый бой. Мужчин волокли к деревьям, привязывали и поджигали. Женщин топили в болотах. Детей забивали. Стах не понимал, откуда в доблестных воинах, защищавших родину ценой собственной жизни, взялось столько ненависти и безжалостности. Когда все закончилось, землю Больших Топей покрывал слой застывшей крови. Силуэты сгоревших мужчин повисли на деревьях, женские крики больше не разносились над болотами, изломанные детские тела покоились в глубокой яме. Оглядывая разрушение и принесенную смерть, мужчины словно проснулись. Ничего в деревне не говорило о том, что в Больших Топях поклонялись нечистому. Просто люди нашли счастье в общине, смогли перебороть послевоенную боль и страх. Медленно, шагая по неустойчивым кочкам, брели убийцы домой. Стах помнил ужас на лице отца, как тот крепко сжимал детскую ладошку. Женщины, встречавшие их у самого края болот, не проронили ни слова.

Как удалось скрыть массовое убийство невиновных — Стах не знал. Но Малые Топи зажили по-прежнему, теперь скрывая пагубную тайну от посторонних.

Артур, слушая тревожный рассказ деда, поежился. Горящие силуэты, детские фигуры, кричащие в болоте жертвы — теперь его кошмары обрели реальную оболочку. Это не просто сны, он видел события минувшего.

— Но я тут при чем? — Стах посмотрел на удивленного внука озадаченно, словно сам не знал, как объяснить.

— То, что мы сделали в той деревне… пробудило что-то в болотах.

— Что? — Артуру казалось, что он снова в кошмаре, и проснуться уже не сможет.

— Нечто древнее, злое, безжалостное. Мои родители, остальные жители, они не злые. Та ненависть пришла извне. Мне кажется, болото жаждало крови, и мы ее пролили. Выпустили в мир нечто безумное.

После того события, продолжал Стах, в Малых Топях жизнь разладилась. Мир, так тщательно лелеемый жителями, рухнул. Каждую ночь над темными водами лунали резкие выкрики, мольбы о помощи. Несколько деревьев возле деревни усохли, почернели, словно сгорели, их стволы приняли формы человеческого силуэта. Дети клялись, что слышали яростные голоса, нашептывающие из дупла огромного дуба. Одна из старух зашлась в безудержном смехе, ее голос взлетал, сменяясь лаем. Стах помнил, как в ужасе смотрел на застывшую посреди деревни безумную женщину, скорчившуюся на четвереньках, как бешенное животное. Пена из ее губ орошала покрасневшую, словно от крови, почву. Выкрики, подобные тявканью лисы, обещали проклятие, смерть и искоренение жителей Малых Топей.

— Искоренение? — Артур отвлекся от мыслей, удивившись слову. Что имела в виду безумная старуха?

— Мы потом поняли, что она говорила, — Стах присел за стол, закурив очередную самокрутку.

Несколько мужчин пропали. Их крики всю ночь разрывали тьму, и поисковые группы горожан брели то в одну сторону, то в другую, но вопли каждый раз доносились из разных уголков болота. Когда, годах в семидесятых, одну из трясин осушили, находка поразила всех, даже неверующих. Раскидистый дуб, который оставался зеленым даже зимой, открыл свою тайну. Его корни, частично уходившие в зыбкую жижу, напоминали контуры человеческого тела. Несколько костей — вот и все, что нашли рядом. Очевидно, один из мужчин, пропавших в ту ночь, почти два десятка лет назад, угодил в трясину и умер, а корни оплели его тело и поглотили все минеральные вещества. Так решили мелиораторы, но совсем по-другому увидел это Стах. Ночь открыла свои тайны ему. В кошмаре, из которого не получалось вырваться, он видел, как трясина, чавкая и вздымаясь, поглощает мужчину, утягивает на дно, как корни пронзают плоть, врастая в кости, вытягивая жизнь. Медленно, болезненно. И Стах понял, что человек этот прожил еще очень долго, неведомым образом не задыхаясь и не умирая от голода. Жуткий симбиоз проклятого дерева и беззащитного человека. Воздух и питательные вещества вводились в организм мужчины дубом, лишь для того, чтобы поглощать его плоть и кровь.

Поверить в такое разумному человеку невозможно. Но жители Малых Топей давно перестали напоминать разумных — сумасшествие погрузило деревню в пучину страха и ужаса. Стах, уехавший и заведший семью, вернулся обратно, призванный кошмарными снами, в которых болота поглощали жену и сына, глодали кости и навечно консервировали в себе их души. Никто не уйдет из Малых Топей — так сказала лающая старуха. Екатерина, единственная жительница помимо Стаха, сейчас еще живущая в деревне, тоже бросила семью и вернулась домой. А теперь трясина требует своего — последних живущих родственников семей, уничтоживших невинных людей.

— Я не понимаю, — Артур совсем запутался. Что за ахинею несет дед? О чем он вообще говорит.

— Поймешь, — в голосе Стаха прозвучало столько уверенности, что внутри у Артура все заледенело. — Я надеялся, что смогу уберечь сына и тебя. Не вышло.

— Но с отцом же все в порядке, — Артур смотрел на деда, ожидая, как тот объяснит это.

— Не знаю, почему топи отпустили его. Но они добрались до тебя. И до Ани, внучки Екатерины.

— И что мне делать? Просить прощения у убитых вами? — Артур, ранее никогда не видевший деда, понял, как жалеет, что откликнулся на его зов. Черт с ними, кошмарами, в городе никакое зло не доберется, а здесь он словно на блюдечке. — Это призраки убитых мстят?

— Я же сказал, что нечто в болотах проникло в головы жителей, заставило их убить невинных соседей. И это пробудило, открыло проход тьме, веками схоронившейся в трясине.

— Мне-то что делать? — Артур уже почти кричал. Стах спятил. А если нет — какого хера он его звал сюда? — Ты меня пригласил. И я хочу понять, для чего.

— Здесь безопаснее, чем вдали от трясин.

Стах рассказал о тех, кто уехал из Малых Топей. Он следил за всеми, кто ушел из деревни, надеясь на новую судьбу, на то, что быстрый ритм городской жизни сможет выжечь, вытравить пагубные воспоминания. Но все они нашли лишь гибель и забвение. Необъяснимые, ужасные смерти. Утонувшие в ванной, в черной вязкой воде. Захлебнувшиеся в море, которое, по словам очевидцев, покраснело и загустело. Раздавленные упавшими ветвями деревьев. Зверски избитые уличными бандами. Сгоревшие в постелях, в квартирах, без единого следа поджога. Зло нашло своих освободителей, и уничтожило.

Стах чуть сам не умер, когда принимал ванну после долгого рабочего дня. Он только расслабился, прикрыл глаза, как почувствовал густой запах прелой листвы. Вода застыла, словно кисель. В ужасе глядя на черную массу, обволакивающую тело, он кричал и извивался, пытаясь выбраться. Что-то булькало внизу, чавкало и стонало, и Стах понял, что под ним — бездна, это уже — не ванна. Вязкие, но крепкие пальцы, обхватили ноги, утягивая в черную пучину. Как выбрался и выжил — он не помнил, но после этого пришлось бросить семью, надеясь, что его уход спасет их. Малые Топи приветствовали пустыми домами и заброшенными огородами.

В деревне остались лишь пару стариков, все молодые разбрелись по стране, и всех постигла кара болот. Несколько дней спустя вернулась Екатерина, дрожащая от страха и боли. Ее правую руку искривило, кости срослись, искаженные, переплетенные, словно ветви болотных деревьев.

Артур сам видел бедную женщину и ее изуродованную конечность. Вовсе не похоже на руку, скорее, на изломанное и выкрученное постоянными ветрами дерево.

— Мне надо пройтись, — пробормотал Артур. В хижине деда дым клубился, от горького травяного чая мутило, слюна застыла в горле, воздух с трудом проникал внутрь.

— Здесь негде ходить, — Стах пристально смотрел на внука, покачиваясь на стуле, сдерживая поток слов. Столько надо сказать, сделать, изменить.

— Мне плохо, — Артур удивился звучанию собственного голоса — хриплый, словно надорванный.

— Хорошо, но будь осторожен, — Стах подхватил его под руку, но Артур резко вывернул плечо, не желая прикасаться к проклятому старику. От того исходила гибельная аура, будто болото уже поглотило его, надело на себя, используя как марионетку.

Порывы ураганного ветра сбивали с ног, но свежесть ночного воздуха взбодрила. Артур ощутил, как просыпается, выплывает из дурмана дедовой хижины. Эти рассказы… Неужели, правда? Может ли трясина иметь собственный разум и подталкивать людей на преступления?

Он вспомнил свои сны, и вздрогнул. Окутанные черной паутиной страха, они поглощали разум, топили в себе. Артур барахтался, как в сетях, стремясь выбраться, но лишь глубже погружался в темные бездны.

Он видел покосившиеся домики, заброшенные огороды, слепые окна, сорванные с петель двери. Крыши, сползающие со стен, провалившиеся печные трубы. Знал, что внутри — пустота и тлен. Природа отвоевала свое, запустив жадные пальцы в хижины, в которых ранее смеялись дети, любили взрослые, создавались семьи. Там, где когда-то жило счастье, теперь обреталось зло. Бледные побеги вьюнка оплетали мебель внутри, тусклая трава пробивалась сквозь щели в полу, в стропилах ласточки вили гнезда. Дороги покрылись темно-желтой пылью, ветер заглушал голоса немногих жителей деревни.

Артур помнил, что первыми наблюдал горящие деревья. Черная ольха, невысокая, но плотная, чадила, выпуская в небо столбы пламени, а привязанные к стволу люди исходили на крик, молили о пощаде. Сейчас, оглянувшись, он увидел несколько искривленных почерневших деревьев, ветви повисли вниз, словно волосы, дупла напоминали рты, раскрытые в беззвучном вопле, а кора отслаивалась, словно кожа сгоревшего. Молодые дубы выглядели как погибшие в пожаре люди, и если прислушаться, можно уловить тонкий плач в завывании ветра.

Сама трясина казалась бесконечной. Стоя у края, Артур смотрел вдаль, где горизонт и болото сливались в единую линию. Темный цвет воды, множество мелких цветов, запах тлена и отчаяния — болото дышало, предавалось снам. Кочки, покрытые редкой порослью, вздымались и опускались, деревья тянули ветви к небу, камыш шуршал, в зарослях куманики постоянно что-то шелестело.

— Говорят, что все топи — на одно лицо, — Артур чуть не подпрыгнул от звука голоса. Он не ожидал кого-либо увидеть, тем более старую Екатерину. Полная седая женщина всматривалась вдаль, в ее глазах полыхала ненависть. Бережно прижимая искалеченную руку, она повернула лицо к Артуру. Сколько же морщин, сколько следов боли и страданий! — Но это не так. У всех трясин лица разные. У этой — злая маска ненависти и презрения. Я чувствую, как со дна всплывает нечеловеческая злоба.

Артур согласно кивнул головой — из вязких черных вод поднимались и лопались пузыри, омрачая и без того стылый и несвежий воздух запахом тухлятины и гнили. От багульника, росшего по берегам, в ночь взмывали волны дурманящего аромата. Артур плотнее закрыл куртку, холод пронзал каждую пору кожи, проникая в кости и внутренности. В самую душу.

— Мы не заслужили этого, — голос Екатерины — бесцветный, как и ее лицо. Старая женщина развернулась, глядя на Малые Топи. Вероятно, вспоминала, как хорошо тут жилось даже после войны. Тогда еще можно было верить в светлое будущее, в счастливый мир. Пока болота не отняли все у жителей. — Я помню, как моя рука ломалась, как кости пронзали плоть, скручивались, принимали этот образ, — она встряхнула изуродованными пальцами. Узловатые, словно перемешанные, вызывали чувство отвращения, но Артур сдержал рвотный позыв. — Я так надеялась, что Аня справится, не поддастся влиянию. Но вы оба — вернулись, и придется все завершить, я хочу спасти свою дочь, даже пожертвовав другой…

— О чем вы?— Артур не успевал за ходом мыслей старухи, вероятно, она погрузилась в воспоминания, полностью игнорируя внешний мир.

— Лицо этого болота — оскал мертвеца, вечность покоившегося на черном илистом дне, но однажды получившем шанс явиться на свет божий и принести смуту и страдания. Здесь нет призраков, духов или кикимор — лишь топь, бескрайняя, голодная, мечтающая выбраться из своего логова, — Артур облегченно вздохнул, когда старуха, горбясь и стеная, побрела к дому.

Резкие выкрики крапивника и уханье болотной совы сплетались в единый узор с воем ветра, тихим шорохом камыша, и собственным голосом трясины. Артур не знал, есть ли у топей лицо, но вот голоса — точно. Призрачный шепот, доносящийся из мрака тесно переплетенных ветвей ив. Стон ветра, крики птиц, медленно и тягучее журчание застоявшейся воды — все это говорило, требовало, ненавидело.

Так прошел первый день. Утром Стах куда-то ушел, оставив внука в долгожданном одиночестве. И дед, и Екатерина — спятили, это точно. Но Артур не отрицал пагубного влияния болота даже на собственное самочувствие и настроение. Серый мир за окном стискивал душу в объятиях тлена и увядания. Здесь нельзя создать семью, жить, радоваться. Только страдать и деградировать. Есть ли в топях некий злой разум, или нет, но природа довлела над деревней, поглощала ее, растворяла в себе. Небо здесь всегда цвета хромированной стали. Набухшие, словно гниющие, тучи, готовые разродиться моросящим дождем. Болота олицетворяют сырость, безнадежность и гибель. Тихая коварность стылых вод, шелковистые смертельные объятия топей. Бесконечные крики лягушек, призрачные выкрики птиц, жалобный лай лис. Предсмертное дыхание мира, живые и дышащие легкие планеты. Подернутые дымкой берега и ровные воды самих топей. Бескрайние глади, бесконечный простор, сливающийся с горизонтом, уводящий в темные, покрытые камышом, дали. На болотах не растет ничего здорового, живого, тут все покрыто траурным налетом мертвенной бледности. Дымящиеся испарения, пронзительный писк комаров и мошкары, тяжелый голос застоявшейся воды, влажный густой пар — казалось, что это место — всплывший из пучин мрака филиал ада. Деревня застыла, словно безжизненный мираж.

Во дворе — тишина, лишь где-то перекрикивались бекасы. Воздух пах затхлым подвалом, клубящиеся миазмы, воспаряющие над болотами, привносили нотку гнили и древности. Еще тысячи лет назад, когда никто и не думал селиться на краю трясин, все это место выглядело так же. Искривленные деревья, бледные кустарник, шумящий камыш, царствующее над всем запустение.

Поежившись от зябкого сквозняка, Артур побрел к заброшенной церкви. Пыльная дорога петляла между заброшенными домиками, и казалось, что кто-то разглядывает незваного гостя сквозь грязные, покрытые паутиной занавеси. Легкие движения, тихий шорох внутри хижин… Могли ли души жителей навеки застыть здесь, словно насекомые в янтаре? Или это — проделки разума? Вспомнились душераздирающие крики детей, которых забивали до смерти вилами, мотыгами, голыми руками. Все началось с простой зависти. Как легко объявить кого-то иным, нарушающим законы, и тут же исполнить приговор. Можно винить болото и его коварные планы, но если бы в жителях не было этих затаенной злобы, презрения и ненависти…

Артур спрашивал отца, снилось ли ему что-то подобное. Тот всегда говорил, что нет. Может, конечно, врал, но его лицо никогда не выглядело изможденным, как у сына. Почему проклятие трясин коснулось именно его, минув папу?

Стоя у распахнутой двери в церковь, Артур оглянулся, надеясь увидеть Аню, внучку Екатерины. Милая девушка, чуть младше его, стройная, с теплыми карими глазами и полными губами. Привлекательная. Могла бы быть. Артур чувствовал исходящие от нее волны тоски и одиночества. Конечно, она тоже оказалась бесплодной. Лицо, которое можно без зазрения совести назвать красивым, осунулось, и Артур видел в ней не столько девушку, сколько собрата по несчастью, сестру, рожденную в нечестивом браке. Вчера они немного пообщались, нашли много общего, и Артур мог представить, как ее голос заменяет образ Иры, изгоняет боль одиночества и страха. Если только они разберутся с зовом трясины.

Вход в церковь напоминал перекошенную пасть, черную и бездонную. Изнутри тянуло холодом и разложением. Замерев, Артур посчитал до десяти, прежде чем войти. Пол устилали листья деревьев, шуршащие под ногами. Несколько рядов грубо сколоченных скамей, кафедра, и почти голые стены. Слабого серого света едва хватало, чтобы разглядеть первый проход. На одной из скамей кто-то сидел. Стах или Екатерина? Фигура не шевелилась. Артур ощутил, как по коже пробежали мурашки. Кто это? Посторонний? Или житель болот? Запах тления смешивался с застывшим ароматом ладана. Несколько шагов вперед. Глазам открылись иконы, скрытые ворохом теней. Искаженные лица и тела. Святые лики чернели, мастерски нарисованные глаза вспыхивали во мраке алым. Все образы сливались с выцветшим болотом на заднем фоне. Артур удивился, вспомнив слова деда о том, что жители Больших Топей не посещали церковь — и неудивительно, место кощунственное, прогнившее. Крест, метра три в высоту, замер в густой тени. Шорох с одной из скамей, выкрик выпи с болота, пронзительный вой ветра. Артур поежился, с открытым ртом разглядывая распятие. Кто мог такое придумать и создать? Искривленное тело влажно блестело в полумраке, казалось, что с него стекает болотная жижа. Руки и ноги пробиты заостренными камышами, вместо тернового венка — жадно впившиеся в деревянную кожу листья росянки. Из разорванного бока текло нечто черное и густое. Артур почти закричал, когда понял, что жидкость все еще струится на пол, стекая в щели. Лицо… Изможденное, пустое. Ни глаз, ни рта, ни носа. Лишь гладкое дерево. Хотя, в самое середине, вроде что-то шевелится…

Скрип отодвигаемой скамьи вывел Артура из оцепенения. Тьма клубилась, осязаемая и ледяная, протягивала плотные отростки, желая обвить добычу. И в этих испарениях что-то шевелилось. Та фигура, сидевшая на скамье, медленно приближалась к замершей жертве. Длинные черные одеяния, словно монашеская ряса, струилась по истощенному телу. Протянутая вперед рука раскрылась, обнажив нечто вроде влажного рта, пальцы захлопнулись, словно челюсти голодного цветка. Вязкие капельки набухли на кончиках пальцев. Плавные, скользящие движения, лишали сил. Внутри Артур кричал, умолял себя убежать, вырваться на свободу, но тело не повиновалось, замерев в агонии страха. Черный туман стелился по полу, густой и влажный вдох приподнял плотную ткань, скрывающую истинный облик существа.

Наконец, силы вернулись, и Артур, крича и поскальзываясь в потеках липкой влаги, выбежал из церкви. Ноги несли вперед, он не разбирал дороги — не важно, куда, лишь бы подальше от проклятой церкви.

Тяжело дыша и скривившись от колющей боли в боку, он присел на корточки, стараясь успокоить выпрыгивающее сердце. Что это, черт побери, было? Что жило в церкви, вечно поклоняясь кощунственному распятию? Не человек — это точно. Пришедшее из болот зло? Нужно убираться, как можно скорее, к херам Малые Топи и Стаха. Хватай Аню и беги — кричал внутренний голос. И тут же вернулись мысли о кошмарах. Если уйти — он так и не узнает, как вернуть прежнюю жизнь. Как стать человеком, не дрожащим от зрелища горящих людей?

Оглянувшись, понял, что остановился на кладбище. Не лучший вариант, но с ужасами церкви не сравнится. Могилы словно росли из влажной почвы, напоминая огромные бледные грибы. Мох скрывал надписи, поглотив судьбы умерших. Артур посмотрел на трясину, и обомлел. С болот медленно надвигалась плотная стена бело-серого тумана, пожирая за собой все, скрывая горизонт и темное небо.

Молочная взвесь укутала собой кладбище. Резко похолодало, и Артур отчетливо различил запах застоявшейся воды, словно само болото переместилось сюда. Из общей массы тянулись тонкие жгутики и дрожащие плотные канаты тумана. Местность словно покрыло паутиной, легкой, и в то же время, невероятно густой. Клубы серого цвета окружали, проплывали над головой, стелились под ногами, пробирались под одежду. Легкие прикосновения, словно от пальцев, влажные поцелуи мороси, ласки голодного, но осторожного зверя. Волосы прилипли к голове, в горле першило, глаза слезились. Артур потерял все ориентиры, ни неба, ни земли, ни сторон — лишь давящий кокон белизны.

— Помогите! — его крик тут же потонул в перешептывании клубящихся завитков тумана. Приглушенное эхо разнесло его голос на несколько метров, тут же затухнув. Откуда-то звучали вопли выпи, но понять, где выход с кладбища не получалось. Артур согласился бы и на болото, там хоть дорога рядом, но не видел совсем ничего, словно снежная слепота лишила его зрения.

— Стах! Екатерина! Аня! — он кричал, а эхо, передразнивая, разносилось во все стороны. Лабиринт могильных камней, проседающая под ногами почва. И что-то за спиной.

Артур ощутил, как нечто плывет в тумане. Не идет, не движется, не летит — именно плывет, подбирается все ближе. Волоски на шее приподнялись, предупреждая об опасности, но Артур видел лишь пелену, сотрясающуюся, истекающую влагой.

— Стах! — жалобный писк, не крик. Никто не поможет, пора рассчитывать только на себя.

Скинув оцепенение, Артур медленно шагнул вперед. Так, отлично, пока что все хорошо. Можно вспомнить, как в детстве играл с друзьями в прятки с завязанными глазами. Тогда ничего не страшило, и сейчас бы вернуть детскую храбрость… Шаг за шагом, вперед, выталкивая себя из плотной стены перетекающей массы. Серебряные и жемчужные нити пролетали возле головы, словно паутина. Ощущение чего-то огромного и голодного не отпускало. Нечто, сокрытое туманом, плыло следом, и он даже слышал резкий звук, словно от плавников. Оглянувшись, увидел темно-серую тень, парящую в нескольких метрах от земли. Колыхаясь, она двигалась вперед, полуматериальное тело растягивалось и сокращалось. Артур не понял, что видит, как выглядит этот пришелец тьмы, но оценил размеры — метров пятнадцать в длину, при чем задняя часть скрывалась в болоте.

Могильный камень больно ударил по коленке. Пошатнувшись, Артур ухватился за мшистую поверхность. Движение под пальцами испугало, и он тут же вытер руку о джинсы. Где-то вдали звучали крики птиц и шум ветра, здесь же царила космическая тишина, словно в вакууме. Яркие всполохи, подобные молнии, вырывались из заболоченной почвы. Понимая, что еще немного — и сдастся на милость голодной тени за спиной, Артур закричал и побежал вперед. Выход где-то там, главное, не сойти с тропы, если, конечно, вязкая масса под ногами — это дорога.

Нога провалилась по колено в ледяную жадную воду, тут же сомкнувшуюся вокруг, словно челюсти. Он что, вышел к болоту? Но как? Оно же совсем в другой стороне? Жидкость под ногами сгущалась, напоминая кисель, все плотнее обхватывая ноги. Напрягаясь, крича, он брел вперед, с каждым шагом все больше увязая. Неустойчивое дно словно дышало, приподнимаясь и опускаясь. Туман поредел, и Артур разглядел темно-серую воду трясины, покрытую мелкими цветами и зелеными листьями. Эта живая масса засасывала в себя, пузыри лопались с чавкающим, вязким звуком. Дурманящий аромат перегноя вызывал тошноту. Впереди виднелись заросли камыша, и застывшая среди них выпь, задравшая голову к серому небу. Тонкое тело сливалось с растительностью, иногда почти становясь прозрачным.

Птица повернулась к Артуру, и тот вцепился зубами в руку, чтобы не завопить от ужаса. Человеческие глаза с яростью наблюдали за непрошеным гостем. Длинный тонкий клюв раскрылся, обнажив ярко-красное горло, и протяжный вопль боли пронесся над трясиной. Взмахнули крылья, птица изящно взлетела, описав круг над своим гнездом. Глаза пристально следили за врагом, а тело, напоминающее искривленное человеческое туловище, уплощенное по бокам, блестело в отсветах болота. Артур глядел на небольшой комок ветвей, листьев и камней — гнездо выпи, в котором копошились крошечные силуэты, напоминающие пластмассовых кукол. Пупсы, вот что они вызвали в памяти Артура. Маленькие, несгибающиеся ручки и ножки, немигающий взгляд пустых голубых глаз, и тихие писки: «Мама, мама!» Это слово разнеслось над трясиной сотней одинаковых бездушных голосов. Из других зарослей вторили, поддержали хор. Артур прижал руки к ушам, отказываясь это слышать. Болото вокруг ног бурлило, вздымалось, в густой массе открывались дыры, идеально круглые, черные, глубокие, усеянные мелкими зубами. Эти глотки вопили и стонали, молили о пощаде. Густые корни растений всплыли вверх, словно длинные волосы, опутывая ноги Артура. По поверхности скользили напоминающие кувшинки листья, и в их сердцевине влажно блестели глаза, взирающие на добычу с неприкрытой ненавистью. Дети и женщины Больших Топей не стали призраками, после смерти они слились с болотом, стали его частью, единым и целым со стародавней массой застоявшейся воды, мертвых растений и животных.

Артур брел назад, отбиваясь от корней-волос, выдирая руки и ноги из топи. Уставший, почти обессиленный, брел он вперед, не сдаваясь, намереваясь выжить. Чтобы спросить у гребаного старика, что же тут на самом деле произошло. Туман втягивался обратно в трясину, в лоно, породившее его. Крики вопящих в гнезде младенцев, утихли, жуткая цапля скрылась вдали, листья-глаза влажно втянулись внутрь топей. Огромный силуэт вливался вместе с молочным смогом в образовавшуюся в центре болота воронку. Артур видел провал в вязкой жидкости, напоминающий кратер, черные блестящие стены, находящиеся в непрерывном движении, словно водоворот. Левиафан погружался в самые недра проклятой земли.

Вокруг все замерло, застыло, вода затвердела, напоминая лед, звуки растворились в безмолвии. Камыши вытянулись вверх, смутные силуэты деревьев напоминали нарисованные. Артур очутился в картине, безумном порождении спятившего художника, адском пейзаже. Что сотворило с трясиной такое? Неужели там, в глубинах, обитает некий чуждый разум, создающий фантомов? В бездне, куда с тихим шорохом стекал туман, жило нечто, презирающее и ненавидящее людей.

Словно по щелчку пальца, болота ожили. Ветер снова пел в кронах деревьев, шевелил ветки и листья. Вода журчала, торф под ногами дышал, где-то вдали кричала птица. Артур оглянулся — ни деревни, ни церкви, только ровная стальная гладь. Темнело, солнце закатилось за серые набухшие тучи, напоследок одарив Артура красноватым свечением. Скоро настанет ночь, и он просто замерзнет в болоте, станет частью трясины, вечно блуждающей в густой оболочке смерти и разрушения.

— Надо выбраться, я должен, — уговаривал он сам себя. Жизнь и так дала трещину, разрушилась за считанные секунды, но умирать, особенно так, не хотелось. По крайней мере, до того, как голыми руками не придушит мерзкого старика, вытрясет из него всю правду. — Я найду тебя, Стах, и убью! — гнев в голосе придал сил.

Передвигаясь словно в гудроне, Артур брел вперед, с усилием поднимая и опуская ноги. Дыхание сбилось, мерзкая вонь разложения набилась в ноздри и глотку. Темнота окружала, растворяя любые ориентиры. Болото оживало, дышало, пело. Ночные птицы порхали в тесно переплетенных скрюченных ветвях ив и ольхи. Где-то тявкала лиса, а, может, то дух одержимой старухи, о которой говорил Стах.

Стах! Гребаный старикан! Он явно что-то недосказал. Теперь жители Малых Топей не казались Артуру невинными жертвами, поддавшимися жадному требованию болота. Что-то еще произошло, что-то, изменившее не только трясину, но и все вокруг. Уханье совы над головой, тонкий протяжный вой сбоку. Лягушки, сначала робко квакавшие по одной-две, оглушали болото хором хриплых потусторонних голосов. Сколько же их здесь? Мимо пролетали светляки, их тельца разгоняли густой и влажный мрак. Крупные насекомые, почти с ладонь Артура, рассекали бескрайнюю топь. Огромный дуб возник прямо перед глазами, словно только что вырос. Как можно его не заметить? Из глубокого дупла, чуть выше головы Артура, доносился приглушенный плач, сменившийся яростным криком. Где-то рухнуло дерево, хруст коры и жадный сглатывающий звук трясины, вывели Артура из оцепенения. Вдали слышался размеренный равномерный стук, напоминающий шаги. Нечто огромное бродило в своих владениях. Миазмы, волнами поднимавшиеся от поверхности, доводили до тошноты. Артур склонился и выблевал густую темную жидкость — гадкий чай, которым его потчевал Стах. Повсюду ухало, стенало, шипело, шуршало, звуки слились в безумный музыкальный ландшафт, погружая в себя, заглатывая и переваривая.

Впереди что-то тускло светилось. Шар, размером с детский кулачок, проплыл мимо Артура. Болотные огоньки! Еще папа рассказывал, что они могли вывести к сокровищам, спасти заблудившегося в топях путника. Или заманить в ловушку, утянуть в самую глубокую трясину. Идти ли за ним? Или выбрать свой путь? Крики лягушек и тихое уханье сов звучали там, куда двигался огонек. А сбоку — лишь жадное причмокивание топей, хруст ломающихся деревьев и поступь невидимого гиганта.

Следуя за ровным светом болотного огонька, утопая по грудь в ледяной воде, скрытый пустотой ночи, Артур брел вперед. Отодвигал камыши, перескакивал с кочки на кочку, иногда даже чувствовал твердую почву под ногами. Несколько раз земля разошлась, словно края раны, и тут же вязкая жидкость обвивала стопы, утягивала на дно. Покрытый ряской, продрогший, ненавидящий трясину, Артур шел за болотным огоньком. Тот летел уверенно, показывая дорогу. Светляки роились плотным туманом, освещая утонувший в пучине жижи ствол дерева. Со дна вздымались огромные зловонные пузыри, лопавшиеся с отчетливым хрустом, напоминая прорвавшиеся фурункулы. Еще несколько болотных огоньков пролетело мимо, на ровном расстоянии друг от друга, взмыли вверх, замерли у сгорбившейся ивы, напоминая горящие во тьме глаза. А когда дерево зашевелилось на ветру, погружая поникшие ветви в воду, Артур понял, что оно действительно живое. Пустой, немигающий взгляд двух глаз-огоньков следил за вторгшимся в запретное место человеком.

Наконец, твердая почва под ногами. Артур упал, готовый расцеловать берег. Ветер завывал, выстуживая и без того продрогшее тело. Обхвати себя руками, оглянулся. Ряд убогих лачуг, почти сровнявшихся с влажной почвой. Покосившиеся крыши, рухнувшие стены, в одном из домов виднелась сгнившая кровать, превратившийся в труху стол. Здесь намного хуже, чем в Малых Топях. Наверное, даже когда жители еще дышали и мечтали, здесь царило запустение? Чему тут завидовать? Стах явно лгал наивному внуку. Ничего в Больших Топях не вызывало злости или ненависти, лишь грусть и тоску. Из покосившихся дверных проемов выскальзывали плотные сгустки тумана, обретая форму людских тел. То, что осталось от жителей, вернулось к обычной рутине, бродя, словно заблудившиеся путники, по знакомым еще в жизни маршрутам. Истощенные детишки, сгорбленные старики, еле передвигающие ноги женщины. И несколько мужчин, хромавших и стенающих. Артур видел, что у некоторых туманных силуэтов недостает рук или ног. Герои войны вернулись инвалидами, и жизнь в деревне не наладилась. А затем топи выплеснули черную зловонную жижу, обретающую форму крепких и сильных мужчин и подростков. Влажные тела накинулись на добычу, воскрешая давнюю бойню. Неужели так происходит каждую ночь?

Туманных инвалидов привязывали к деревьям и поджигали, призрачных женщин топили в трясине, а бесплотных детей забивали. Без сожаления, без раскаяния. Методично, размеренно. Артур в ужасе смотрел на творящееся безумие. Теперь он понял, что Стах переврал все. Болото просто дало удовлетворить жажду крови своим служителям, адептам смерти. Малые Топи — проклятое место, увязшее в трясине.

Посреди деревни медленно проседала мокрая земля, обваливаясь в черноту комками. Дома катились по дороге, сметая призрачные фигуры, гудящий вой всасывающего ветра заглушил вопли мучеников. Мимо пронеслась полуразрушенная стена, и Артур с ужасом понял, что его тоже затягивает в разверстую яму. Хватаясь за чахлую траву слабыми пальцами, он кричал, молил, чтобы все остановилось, но земля содрогнулась, наклонилась, и все, что стояло на почве, кубарем покатилось в воющую бездну.

Падая в черную глотку, Артур мечтал лишь об одном — выбраться живым. И отомстить. За себя, за Аню, за жителей Больших Топей.

Вязкая масса поглотила тело, утащила в себя, накрыла с головой, как кисель. Медленно барахтаясь, боясь вдохнуть, Артур крутился в застывшем водовороте, в поисках выхода. Где дно, где верх? Никаких ориентиров, ничего, лишь парящие рядом покосившиеся дома, да утягиваемые в самый низ призраки жителей.

Теряя сознание, уже прощаясь с жизнью, он ощутил натяжение над головой, что-то липкое и теплое прижималось к нему, обволакивая, стискивая. Когда грудь почти взорвалась от нехватки воздуха, огромный пузырь лопнул, оросив берег Малых Топей черной студенистой массой. Отплевываясь, выползая из гноящейся раны болота, Артур громко вдохнул. Мерзкий, провонявший испарениями воздух, показался чистейшим и насыщенным жизнью.

Домики Малых Топей. Тусклый свет в окнах, движения занавесок, приглушенные шепотки. Откуда-то тянуло паленым. Оглядываясь, Артур увидел горящую ольху, извивающийся силуэт, плотно облепившую тело кору. Два организма сливались, сплавлялись в единый. Аня молила о пощаде, но огонь проник в раскрытый рот, выжигая нутро.

— Господи! Боже мой! Какого хера? Что вы наделали? — Артур бегал вокруг пожираемой пламенем девушки, стискивал голову руками, проклинал себя, но помочь не мог. Красивые глаза поглотила бушующая стихия. От запаха жареного мяса в желудке все перевернулось, и он снова выблевал густой чай Стаха.

— Открой мне свое лицо! — крик разнесся над проклятой деревней. Артур увидел уходящую вглубь болот Екатерину. Старуха шла вперед, пока из тысячелетнего погоста не вынырнуло что-то огромное и бесформенное. Он отвернулся, не желая видеть хозяина топей. Камыш шуршал, ветер выл, ухали совы. Эти звуки заглушили отчаянные вопли Екатерины.

— Зачем ты ходил в заброшенную деревню? — Стах возник словно из-под земли.

— Какого хера? Я убью тебя! — Артур еще никогда не испытывал такой ненависти. Он простил даже Иру, бросившую его одного, на пустынной почве жизни.

— Я не хочу умирать, — Стах отошел от гневно дышащего внука, протягивая к нему руку. — Мы не виноваты…

— Расскажи мне! Я все видел!

— Ты не понял! Когда построили Малые Топи, церковь уже была здесь! — Стах в ужасе оглянулся на заброшенное черное здание. — Мы не ходили в нее. Но она преследовала нас, звала, заставляла молиться и просить защиты. Она проникла в наши сны, мысли, желания. И захватила нас! Мы ненавидели соседей из Больших Топей за то, что влияние церкви не распространялось на них. Каждый из нас принес присягу, мы поклялись вечно служить тому, что обитает в темных глубинах трясины.

— Это не оправдывает вас! — Артур сжал руки в кулаки. Отомстить за невинно убитых детей, женщин, мужчин и стариков. За себя. За разрушенную жизнь. За сгоревшую Аню. Но… все ли мысли принадлежали ему? Он чувствовал внутри тяжесть, проглоченная болотная вода кипела и бурлила, стремясь вырваться на свободу.

— Я спас твоего отца, занял его место. Но я не хочу, чтобы он сюда возвращался, — Стах покачал головой, признавая свое поражение. — Но церкви нужен смотритель, я это знал еще тогда. Искоренение… Я и Екатерина — последние, кто завел детей. Трясина желала уничтожить всех, даже тех, кто еще не родился. Ей хватит и одного человека, чтобы нести ее зловещее послание в мир.

— Моя мать родила меня, — Артур непонимающе пожал плечами.

— Да пойми же. Твой папа — бесплоден, как и ты, — Артур недоумевающе воззрился на деда. — Я и есть твой отец.

— Что? — нервный смешок вырвался из груди. Вспомнилась легендарная фраза: «Люк, я — твой отец». — Ты спятил!

— А помнишь женщину, кричащую в кошмарах? Ту, которая лежит на кровати во мраке. Твой папа знал, что не сможет завести детей… И мы договорились с ним. Я осеменил твою маму, когда она почти потеряла сознание. Но что-то все же она смогла запомнить.

— Прекрати! Немедленно! — резкий удар кулаком в живот. Старик согнулся, втягивая воздух, скривившись от боли. — Ты спятил! Господи, здесь все сошли с ума. И я тоже!

— Екатерина — настоящая мать Ани, она забеременела от ее отца, а своей дочке сказала, что ребенка привезли из приюта. Трясина завладела нами всеми, даже теми, кто сбежал отсюда. И тобой, и твоими родителями! — Стах рухнул на землю, прижимая руку к голове.

— И что я должен сделать? — Артур чувствовал нарастающее внутри давление, болотная вода проникала в каждую клеточку тела, в кости, плоть, душу.

— Займи мое место, корми трясину, расскажи о ней, распространи влияние, — Стах хрипел, глядя на внука.

— Иди ты к черту! — с этими словами Артур согнулся над стариком, изливая на него густую черную массу, кипящую, словно жидкий асфальт. Потеки вязкого вещества литрами вырывались изнутри, не причиняя боли. Старик визжал и дымился, растворяясь в кипятке. Кожа слезала с костей, руки безвольно поникли. Через несколько секунд от него остался лишь влажный холмик подрагивающей плоти. Трясина поглотила еще одну душу, такую же черную и проклятую, как сама.

Артур побрел к дому деда. Из соседних хижин за ним наблюдали цепкими взглядами. Он слышал их хор, влажные звуки вырывались из мертвых глоток, гимны гниения и тлена устремились к скрытым в дрожащей дымке звездам.

Рухнул старый дуб. Его ствол преломился пополам, обнажив влажное красное нутро. Внутри, словно в гробу, покоилось изуродованное тело Екатерины. Старуху сплющило, кора срослась с кожей, но она еще шевелилась.

Артур склонился, резким движением челюсти выдрав глотку. Кровь залила полое дерево. Вдали плакала цапля, пролетавшая над своим гнездом, из глубин болот доносились детские выкрики, звавшие маму.

Дверь хижины Стаха захлопнулась, отрезав внешний мир от внутреннего кокона. Там, присев за стол, Артур медленно пил горьковатый чай, вслушиваясь в заунывные выкрики паствы. Церковь гудела, темные и влажные силуэты склонились у креста, воздев руки в молитве. Закрыв глаза, Артур откинулся на стуле, вслушиваясь в обращенные к нему молитвы преданных последователей.