Клятва

Юка ворвалась в комнату, как весенний шквал. Слишком взрослая для своих четырнадцати лет, по-мальчишески резкая и подвижная, в подвернутых до колен потертых брюках и рубахе не по размеру — она вызывала вздохи у добродетельных матрон и улыбки у мужчин от мала до велика. Иногда насмешливые, но чаще восхищенные.

— Корабль! — выкрикнула Юка. — Просыпайся, Дик, идем смотреть!

Ремерт, неподвижный и суровый, как скала, маячил у нее за спиной.

— Это не обычный корабль, — степенно объяснил он. — У него трубы. Выше ратуши! Никто не понимает, откуда он взялся.

— Так может, и нет никакого корабля? — сонно спросил Дик, перевернувшись на другой бок и крепче закутавшись в одеяло. После работы он до ночи помогал отцу в мастерской, и сегодня, в долгожданный выходной, ему совсем не хотелось вставать ни свет, ни заря.

— Поднимайся, засоня! — Юка взяла со столика кувшин с водой. — Или мы зря сюда шли?

— Понял, понял… — Дик, подавив зевок, сел на кровати и посмотрел на друзей. Настроение, скверное спросонья, пошло на поправку. Даже если корабль был выдумкой, выходной оставался выходным. — Идем, но сначала — завтрак.

 

***

Поесть спокойно ему, конечно, не дали — Юка и Ремерт утянули его на улицу, едва он успел ухватить кусок хлеба со стола.

— Отец тоже ушел в порт, — недовольно сказала мать. — Увидишь его, передай, к нему тут приходили…

Кто приходил и зачем, Дик уже не расслышал: дверь захлопнулась.

Снаружи ярко светило солнце.

Осень не спешила обрушивать на Хемгюр смерчи и ураганы. Деревья стояли в меди и золоте; увлекаемые теплым ветром, листья осыпалась на тротуары, откуда их никто не подметал… У хемгюрцев пока хватало других забот: рыбаки готовили к непогоде лодки, мастера спешили отделаться от срочных заказов, трактирщики набивали кладовые и торговались за последние партии хорошего товара. А те, кто был ничем не занят — попивали сидр, устроившись в садовых плетеных креслах, и благодарили небеса за нежданные дни тепла и покоя. Хемгюр насчитывал около пяти тысяч жителей и по меркам Ракайского побережья слыл городом благополучным.

— Пусто нынче на улицах, — заметил Дик.

— Ты сейчас поймешь, — весело пообещал Ремерт.

Обычно спокойный и серьезный, как и подобает сыну бургомистра, Ремерт Хозбауэр, однако, любил все странное. Причудливые железки, которые иногда выбрасывало море; разноцветных птиц, на один день весной и осенью превращавших скалы вокруг бухты в галдящий базар. И Юку.

Дед Юки, Йохим Лефгер, в войну был генералом, а дед Дика — Дирлака Солмена, которого друзья звали просто Диком — генеральским адъютантом или кем-то вроде, Дик не знал точно: в Хемгюре считалось дурным тоном вспоминать войну.

Увы! Как бы ни хотелось Дику думать иначе, но на роль адъютанта Юки Ремерт подходил гораздо больше, чем он. И не из-за отца-бургомистра. Просто это был Ремерт. Умный, основательный, надежный. А Дик?

Дик прогуливал уроки мастера Тэнке, учившего хемгюрских детей грамоте, счету и наукам, в которых сам мало смыслил; Дик плохо и неохотно перенимал у отца премудрости плотницкого ремесла, а в свободное время слонялся без дела по пляжам, гулял или плавал, или за медяк помогал рыбакам с уловом. С начала лета он и вовсе устроился в трактир Кривого Генри разносить кружки и драить полы: ему не нравилась такая работа — но нравились разговоры и песни, которые звучали в трактире по вечерам: в них было гораздо больше жизни и, возможно, гораздо больше правды, чем в россказнях старика Тэнке. На будущий год Дик подумывал наняться на какой-нибудь торговый шлюп из тех, что ходили вдоль Ракайского побережья. Чтобы однажды уйти искать Потерянные Земли…

Но все это должно было случиться когда-нибудь потом, а пока Дик, насвистывая и заложив руки в карманы, где еще оставался десяток монет с последней получки, шел плечом к плечу с Ремертом и думал, что не так уж это и плохо — родиться в Хемгюре, шататься с друзьями по засыпанным листвой улочкам и ждать от будущего если не чудес, то чего-нибудь хорошего.

 

До пожарной каланчи на Жаровом холме — самой высокой части города, где жили богатеи и звездочеты — оставалось не больше полста шагов. Дик шел, больше глазея на Юку, чем по сторонам, пока не понял, что друзья уже некоторое время косятся на него, сдерживая смешки.

— Когда-нибудь твой корабль врежется прямо в маяк, Дик-Мечтатель! — полушутя-полусерьезно выговорила ему Юка. Уйти в плаванье искать Потерянные Земли было ее мечтой, не его. Если б на ракайские корабли брали на борт женщин, она бы сбежала давным-давно…

Сжалившись над ним, Юка указала загорелой рукой туда, где над крышами домов и верхушками деревьев виднелась полоска моря.

Дик остановился.

Хемгюрская бухта была словно поделена пополам выросшим из-под воды замком. Громадина с черными трубами вместо главных мачт не могла оказаться ракайским кораблем; да была ли она вообще кораблем?!

Одно успокаивало: начнись война, вокруг уже свистели бы ядра.

— Дик, это магия? — спросила Юка.

— Такие были до войны. Я видел на гравюрах у отца. — Ремерт ответил первым и немного сердито. — У нас глубокий фарватер: ничего удивительного, что даже эта махина тут прошла... Причалила она, говорят, на рассвете. Шла быстро, а из труб валил дым. Это называется «пароход».

Дик смотрел на огромный корабль и заново учился дышать.

Восхищение или страх — он бы не смог сказать, чего в его сердце сейчас было больше.

— Идем! — Юка потянула его за рукав. — Посмотрим на все сами!

 

***

Они помчались с холма. Впереди Юка, за ней Ремерт, чьи новенькие сапоги скрипели на бегу. Дик в стоптанных башмаках на босу ногу чуть отстал. Возможно, он бы и мог бежать быстрее — если б взгляд его то и дело не возвращался туда, где дома скрыли невероятный корабль. Но вот уже над крышами вновь показались кончики труб; прохожие хемгюрцы тоже поглядывали наверх.

Из-за раззяв-кучеров две телеги столкнулись, перегородив улицу.

По правой ее стороне жались друг к другу хибары бедняков, по левую — тянулись оставшиеся еще с войны склады: некоторые обрушились, а в других ютились те, кто не хотел или не мог себе позволить снять в городе хотя бы койку: нищие и воры, убийцы и контрабандисты, шарлатаны и чернокнижники. Поговаривали, что в полнолуние «на складах» можно было встретить призрака или голема. Там сохранились следы боевой магии, опасные и смертельные ловушки — поэтому до сих пор никто не пытался снести старые постройки; тем более, что редкий бургомистр не имел с заработка обитателей складов своей доли.

До набережной оставалось три квартала. Дик обогнул сцепившиеся телеги и прибавил ходу, чтобы догнать друзей.

Но не успел.

Словно в дурном сне, он заметил мужчину, вышедшего вдруг Юке и Ремерту наперерез из проулка между домами. Другие прохожие двигались в сторону порта, тогда как этот — худощавый парень в коротковатых штанах, кожаной куртке и синем платке на голове — зашагал навстречу.

— Берегись! — крикнул Дик, подчиняясь больше чутью, чем разуму, и все же было уже поздно: поравнявшись с Юкой, незнакомец ловким движением толкнул ее в следующий проулок и сам прыгнул следом.

Ремерт бросился за ним, но — как и подоспевший Дик — застыл перед дулом револьвера.

— Тихо, за мной, а то мозги вышибу. — Незнакомец пятился назад, зажимая Юке рот и удерживая ее за шею. Говорил он нечетко и отрывисто, будто запыхался. — За мной, пошли, быстро!

Юка мычала и пинала похитителя, пытаясь вывернуться, но увидев, что товарищи попали на мушку, затихла.

Дик в отчаянии посмотрел на Ремерта. На складах ждать помощи было не от куда: тут не лезли в чужие дела. Прыгать с полудюжины шагов на револьвер — означило получить пулю в лоб безо всяко пользы. Оставалось только подчиниться…

— Ладно, мы поняли, — сказал Ремерт. — Мы пойдем с тобой и не будем поднимать шум, а ты — не будешь стрелять, уговор?

— Уговор. — Незнакомец перехватил притихшую Юку поудобнее.

Ей было не столько больно, сколько обидно — еще бы, оказаться вот так пойманной, и не мочь слова сказать! — но Дик пообещал себе убить негодяя при первой возможности.

 

***

Незнакомец завел их в какую-то полуразрушенную халупу. Часть крыши отсутствовала, потому внутри было достаточно светло, чтобы хорошо разглядеть закопченные стены, охапку соломы в углу и самого похитителя. У того было бледное и необычно скуластое, с широко посаженными глазами, лицо; из-под сбившегося платка выглядывали рыжие волосы. В коротких усах и бородке тоже проступала рыжина.

— Ты с корабля, — уверенно заключил Ремерт. — Но ты один и прячешься. Значит, ты преступник.

— В яблочко! — Чужак ухмыльнулся. Он наконец-то отпустил Юку, но револьвер в его руках надежно перекрывал путь к отступлению. — Я ударил офицера, и, хотя он того заслуживал — капитан Мартильяк собрался меня повесить. После этого наши пути с ним разошлись…

— Мне уже нравится этот капитан Мартильяк, — пробормотала Юка. Она смотрела на похитителя так, что не будь тот толстокож, как морская свинья — помер бы на месте.

— Итак, я не хочу петлю на шею, а вы не хотите пулю в лоб. — Чужак качнул револьвером. — Мы сможем договориться.

Дику по-прежнему до скрежета зубовного хотелось врезать ублюдку; а других мыслей в голове и не было. С надежной он посмотрел на Ремерта: тот уже овладел собой и наверняка имел какой-нибудь план.

— Чего ты не хочешь, мы поняли, — сказал Ремерт. — А чего хочешь?

— Как ты догадался, что я с корабля? — ответил чужак вопросом на вопрос.

— Твоя одежда не по росту — ты ее украл, — сказал Ремерт. — Говоришь, будто прикусил язык. И цвет волос очень редок у нас: во всем Хемгюре не сыщется и десятка рыжих. Ты не пройдешь и трех кварталов, как кто-нибудь поймет, что ты пришлый, и кликнет жандармов.

— А не врешь ли ты, малой? — Чужак недобро взглянул на Ремерта; ствол револьвера угрожающе двинулся в его сторону. — После войны на вашем берегу осталось много моих соотечественников. Наш капитан, граф Морис Мартильяк, привел «Умницу» как раз за их потомками, если те пожелают вернуться.

Дик хмыкнул; Юка, не сдержавшись, хихикнула. Невозможно было представить, что громадину в порту кто-то обозвал «Умницей».

— Что смешного?! — рявкнул чужак.

— Ничего. Простите, ничего. — Юка покраснела. Ей и впрямь стало неловко, даже вся злость куда-то подевалась. — Мой дед говорил, что после войны было много болезней. Многие тогда умерли. Пленных умерло больше всего. Все они умерли. И в этом нет ничего смешного… Но прошло семьдесят лет, и ничего нельзя поделать, ведь так?

— Мы мало что знаем о войне, — сказал Дик. — У нас не принято вспоминать.

Ему ничуть не было жаль чужака, но против воли он чувствовал стыд: за короткую память Хемгюра, за свое неведение. Какой-то преступник из Потерянных Земель явно знал о прошлом, об истории их народов и об окружающем мире намного больше, чем он!

— А может, ваши предки просто убили их, а? — Чужак угрожающе повел револьвером. — Тогда капитан сравняет ваш городок с землей; и поделом!

— Их убила лихорадка, — спокойно сказал Ремерт. — Следы колдовства, породившего ее, еще остались в этих стенах: как знать, вдруг она убьет и тебя?

— Я все равно подстрелю тебя раньше, малой! Ну, ладно. — Чужак поскреб рыжеватую бороду. В глазах его промелькнула растерянность. — Ладно… Значит, чтобы сойти за вашего и спокойно потолковать с кем-то, мне сперва нужно устроить маскарад? Чернила каракатицы подойдут. Достаньте мне их!

 

***

Дик яростно пинал башмаками листву. Идти за чернилами выпало ему: у него были деньги, он лучше всех знал портовый рынок…

О том, чтобы обратиться за помощью к жандармам, Дик даже не думал: в его представлении, те только и умели, что вышибать из торговцев налог, да растаскивать пьянчуг, а ловить на складах вооруженного пришельца из Потерянных Земель — эта задачка была не для их чугунных от постоянной пьянки голов. Чтобы подстрелить Юку или Ремерта, похитителю потребовалось бы меньше секунды; Дик не хотел рисковать друзьями. Он не сомневался — осторожный Ремерт поступил бы так же и просто выполнил бы поручение, дожидаясь случая, который позволит им самим обезоружить похитителя.

Солнце все так же ярко светило на небе, но день больше не казался славным, Хемгюр — уютным, а гигантский корабль в порту — удивительным.

Уже на подходах к набережной толпился народ; едва ли не пол-Хемгюра собралось, чтобы поглазеть на чужеземное чудо. Корабль стоял посреди бухты, милях в четырех от причала, развернувшись боком. Теперь Дик хорошо его разглядел: круглые черные трубы, — каждая размером с башню, длинные стволы орудий на оружейной палубе и на носу, блестящий металл обшивки… Выходило, что мастер Тэнке не врал — прежде корабли действительно строили из железа. Не врал, возможно, и чужак: в трехэтажных палубных надстройках с ровными рядами окон могла разместиться целая армия, а уж привез ее капитан Мартильяк с собой или собирался забрать с ракайского побережья, оставалось только гадать. Но из трех флагов на корме один был белым: пока что чужаки предлагали переговоры.

Настроения в толпе царили разные. Хемгюрцы помоложе смеялись, шутили и спорили о том, какая магия удерживает странное судно на воде; те, кто постарше — поглядывали на громадину с тревогой. Вокруг корабля сновало несколько лодок, но что творилось на них и на палубах «Умницы», без хорошего бинокля было не разглядеть.

Дик поискал взглядом отца, не нашел, и — чувствуя одновременно и разочарование, и облегчение — свернул на улочку, ведущую к рыночному околотку. Обычно отец мог решить любую проблему, но сейчас случай был более чем необычный, а врать Дик не очень-то умел.

Кроме того, он хотел — больше, чем когда бы то ни было — со всем разобраться сам.

 

Центральный рынок Хемгюра был местом упорядоченным и чистым, тогда как в портовом околотке приходилось смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на рыбьей чешуе или не вляпаться во что похуже. Торговлю вели калеки и старики, отходившие в море свое, и теперь помогавшие сыновьям и зятьям заработать лишнюю монету. Продавали контрабанду, разные диковины, лежалый или подпорченный товар — по ценам вдвое меньшим, чем в центре. Из-под самодельных прилавков можно было купить почти что угодно.

Чернила каракатицы Дик нашел у одноногого матроса с говорящим прозвищем «Робби-Два-Стакана». Тот удивился — «тебе-то зачем чернила, парень?» — но не растерялся: сторговаться с ним удалось, только отдав все до последней кроны.

— Увидимся у Кривого, — сказал Робби, вручая флакон. — За то, что не скажу отцу, чем ты тут закупался — с тебя еще два стакана сверху, парень!

Отца Дика, Сэмюэля Солмена, в городе знали многие: хороших плотников в Хемгюре не хватало. Для Робби-Два-Стакана он когда-то выточил протез.

— С тебя и одного хватит, — буркнул Дик, пряча покупку.

Назад на склады он возвращался, не слишком довольный собой. Подумал, не заглянуть ли по дороге к Кривому — утащить из-под стойки внушительного вида пистоль, которым трактирщик стращал ретивых забулдыг — но отказался от этой затеи. Даже если старинное оружие еще на что-то годилось, стрелять Дик умел только из рогатки, и то не слишком метко.

На складах он застал Юку и Ремерта, в тишине сидящих напротив похитителя. Револьвер лежал у того на коленях.

— Тебя долго не было, — заметил чужак.

— Разве? — удивился Дик. Ему казалось, он отсутствовал, самое большее, полчаса.

Юка задумчиво смотрела куда-то мимо него.

— Уже обед. — Ремерт постучал по крышке фамильных, с вензелем Хозбауэров, карманных часов. — Дважды проходили мимо какие-то типы, хорошо, сюда не сунулись... Мы уже стали думать, ты не вернешься. Может, и стоило не возвращаться, а позвать жандармов, а?

В голосе Ремерта слышался гнев, обида и что-то еще, непонятное.

— Тебе надо, ты и зови, если такой дурак, — огрызнулся Дик.

— Ты видел корабль? — Ремерт покосился на чужака. — Там правда сто пушек?

— Далеко: не смог сосчитать точно, — признался Дик. — Но много.

— Достал, что велено? — вклинился чужак. — Отлично! Теперь принеси воды!

Пришлось снова отправиться в город и, наплевав на совесть, утянуть с одного из бедняцких дворов ведро.

 

***

Вернувшись, Дик вскоре понял, что так злило Ремерта.

Юка.

Она отчего-то сделалась сама на себя не похожа. Не язвила, не сыпала колкостями, а была необычно молчалива и задумчива. Безропотно согласилась помочь похитителю с маскарадом и не воспользовалась ни одной из множества возможностей схватить револьвер.

Если бы Дик не знал Юку, то подумал бы, что она перепугана до смерти. Или влюбилась в чужака: в книжках писали, такие глупости иногда происходили с девчонками...

Но Юка всегда оставалась Юкой, и — Дик в этом был совершенно уверен — с ней не могло случится ни первого, ни, тем более второго. Значит, дело было в чем-то третьем. Но в чем?

Чужак держался расслаблено. Рассказывал о Потерянных Землях, где строили летающие машины, корабли, похожие на дома, и дома, способные переезжать с места на место; расспрашивал о Хемгюре.

В этих разговорах была и хитрость тоже.

Даже если удастся завладеть оружием, с досадой подумал Дик, непросто будет подстрелить того, с кем только что непринужденно болтал.

С исцарапанным после бритья подбородком и отливающими чернильной синевой мокрыми волосами, в забрызганной водой и запачканной краской одежде не по размеру — чужак больше походил на ряженого артиста, чем на моряка. А огромный корабль — чем не декорация для спектакля? Только вот корабль был настоящий, и револьвер был заряжен настоящими патронами.

Или все-таки не был?

— Неплохо бы перекусить, — заявил чужак.

— Денег больше нет. — Дик вывернул карманы.

— … и денег припасти было бы неплохо. — Чужак усмехнулся. — Будут предложения?

— Проваливай из города, — сказал Ремерт. — Пока твой капитан не пришел за тобой. И за нами.

— А ты одет получше друзей. — Чужак придирчиво оглядел Ремерта с головы до пят. — Твои родители — большие шишки? Они заплатят выкуп?

Ремерт до хруста сжал кулаки.

— Он может сам принести деньги или что-нибудь ценное, — поспешно сказала Юка. — Ты же можешь, Рем? Не упрямься…

Ремерт посмотрел на нее с беспредельной яростью во взгляде. Но спорить не стал.

— Могу. — Лицо его приняло отрешенное выражение, плечи поникли — словно что-то сломалось в нем в это мгновение. — Но мне потребуется два часа, не меньше.

— Полтора, не больше! А мы пока сходим куда-нибудь пообедать. — Чужак тоже посмотрел на Юку. — C вами я ведь не вызову подозрений? Но без денег нас в трактире не накормят… Как насчет того, чтобы заглянуть к тебе, Юмика?

— От вчерашней стряпни моего папаши даже собака нос воротит, — сказала Юка, почти не преувеличив. Мать ее умерла давным-давно, а отец так и не научился жить один, крепко выпивал и плохо следил за домом.

— Тогда…

— Нет! — Дик вздрогнул, представив, как приведет вооруженного чужака домой, к матери и младшим братьям. — Хоть стреляй. Нет.

— А так хотелось поболтать с кем-нибудь из старших и головастых… — шутовски протянул чужак.

— Могу тебе показать, где казармы жандармов, — сказал Дик. — Головы у них что надо. Крепкие.

Чужак рассмеялся, тихо и не зло:

— Верю! Раз так, кроме денег, — сказал он, обращаясь к Ремерту, — захвати чего-нибудь съестного.

— Угу, — пробурчал тот. И ушел с необычной для себя поспешностью.

— Серьезный у вас приятель, — сказал чужак. — Не любит всяких негодяев.

— Ты со своим капитаном тоже не больно-то ладишь, раз он решил тебя повесить, — заметил Дик, усаживаясь на кучу соломы.

— Ремерт боится меня, — не отставал чужак. — А ты — нет… Почему?

— На выстрелы могут прибежать жандармы, — неохотно объяснил Дик. — Так что ты не станешь стрелять без нужды. Если твой револьвер вообще заряжен. Зачем тебе вообще мы? Ограбил бы кого-нибудь… А ты сидишь тут с нами, да еще на обед напрашиваешься. Но откуда мне знать: может, у вас в Потерянных Землях все такие странные? Такчто драться я с тобой не хочу. И на капитана твоего мне начхать. Забирай деньги, жратву, да проваливай из города.

На самом деле, мысли о драке он оставил из-за Юки и ее странного дружелюбия, но не говорить же было об этом.

— Страна, откуда я родом, называется Эйлавир, — сказал чужак. — Мы долго зализывали раны после войны… Разъединила она нас вами или уравняла, отбросив далеко назад? Как знать.

Дик вспомнил ощетинившуюся пушками «Умницу» и подумал, что говорить о равенстве явно преждевременно.

Повисла неловкая тишина. Он запрокинул голову и стал смотреть через дырку в крыше на темнеющее небо. Сейчас над Хемгюром вальяжно проплывали облака, а сто лет назад — камни плавились от огненных шаров, оставлявших на земле незаживающие раны. Магия и технология разрушали целые города. Хемгюр по тем временам считался маленьким городишком, но все же пострадал и он… Закипало море, ночью становилось светло, как днем — так рассказывал мастер Тенкэ, но Дик не слишком-то верил. Как он неожиданно понял сейчас, ему просто не хотелось верить во что-то подобное; в то, что привычный мир может за считанные дни погрузиться в огненную пучину и оказаться уничтожен.

Но сейчас в полуразрушенном складе холодало, сгущались сумерки, напротив сидел вооруженный чужак-эйлавирец — и давно прошедшая война сделалась очевидной, осязаемой, жуткой. В ней никто не выиграл, но все проиграли — так тоже говорил мастер Тенкэ. Дик собрался было спросить, что на этот счет думают эйлавирцы — но тут заметил, что чужак и Юка напряженно сверлят друг друга взглядом.

— Что такое? — растеряно спросил Дик. — Юка?

— Вы же все поняли, — сказала Юка, но обращаясь не к нему, а к чужаку. — Так почему?..

— Я хочу услышать это от тебя, — ответил тот, не отводя взгляда. — И получить кое-какие объяснения.

— Если будете медлить, вас поймают.

— Тем хуже для всех.

— Да в чем дело?! — возмутился Дик. — Хватит загадок, ну!

Юка посмотрела на него с непритворной грустью во взгляде:

— Дик, Рем не вернется. Он обязан предупредить отца обо всем, что услышал здесь. О розыске потомков эйлавирских пленных. О том, что капитан Мартильяк может пожелать уничтожить Хемгюр... Хотя это и так понятно: пушки на корабли не для красоты ставят.

— Ну и что? — Дик почувствовал, как сердце рушится куда-то вниз. — Ну, предупредит он… Записку напишет, а потом…

— Может, он и захочет вернуться, — сказала Юка. — Но бургомистр Хозбауэр его не отпустит. Я не знаю, что известно Рему… Но бургомистр точно знает обо всем. Дик, сто лет назад наши родные убили больше полутысячи солдат Эйлавира, сдавшихся на их милость.

Чужак слушал с застывшим лицом, а Юка продолжала говорить, глядя мимо него и мимо Дика, словно обращаясь к кому-то невидимому, скрытому в толще времени.

— Это произошло не сразу, — сказала она. — Эйлавирцы жили на огороженном клочке земли, их охраняли и кормили, взамен они работали в поле, помогали местным. Хемгюр вымер бы от красной лихорадки, если б на помощь не пришли эйлавирские доктора. Но изувеченная колдовством земля не родила, рыба ушла от берегов… Еды не хватало на всех, от голода умирали целыми семьями. Хемгюр больше не мог кормить пленников. И тогда мой дед, генерал Йохим Лефгер, отдал приказ. Старшим офицером среди эйлавирцев был штаб-лекарь Николас Рамоль. Дед, как и многие, был чрезвычайно обязан ему, предлагал сохранить жизнь… Но Рамоль вместе с тремя другими докторами пожелал разделить участь остальных пленных. Больше того: используя свои знания и влияние, он помог избежать бунта. Но взамен взял с генерала Лефгера и его людей слово: сколько бы лет ни прошло, сколько бы ни сменилось поколений — в следующий раз Хемгюр окажет помощь эйлавирцам. Дед поклялся. Все, кто был причастен к казни, поклялись. И лейтенант Джеффри Хозбауэр, разбивавший одурманенным пленным затылки, и лейтенант Жош Солмен, помогавший ему в этом, и сержант Норб Нанкер… Всего полста человек. Мертвецов похоронили на Заячьем поле под Жаровым холмом. Мой дед рассказал обо всем единственному сыну, моему отцу, а тот однажды проболтался мне…. Поэтому я помогаю вам, и поэтому — убирайтесь! — выкрикнула Юка, вскочив на ноги. В уголке глаза у нее блеснула слеза. — Кем бы вы ни были — убирайтесь! У вас слишком мягкие руки: вы лжете про то, что были простым матросом. Но кем бы вы ни были — мне плевать. Клятва есть клятва. Однако бургомистр Хозбауэр — иной человек… Рем много рассказывал мне о нем. Он не поверит в белый флаг, не пощадит ни вас, ни вашего капитана — если найдет способ от него избавиться. Вы должны исчезнуть! Бегите в горы, в топи, далеко на север — там вас не найдут.

Лишь когда она замолчала, Дика смог перевести дыхание. Новости звучали слишком дико даже для такого сумасшедшего дня; чужак, однако, выглядел больше огорченным, чем удивленным.

— Спасибо за честность и совет, — сказал он, пружинисто поднимаясь на ноги. — Позволю себе ответную любезность: уходите и вы… Люди бургомистра могут рассердиться, когда не обнаружат меня.

Он кивнул им с видом старого знакомого и растворился в сумерках, словно его никогда и не было в Хемгюре. Лишь пятна чернил на камнях напоминали, что все взаправду.

— Ты…. все это время, что мы дружим, ты молчала о таком? — растеряно прошептал Дик. — Юка!

Она пожала плечами:

— Что изменилось бы, узнай ты раньше?

 

***

Дик сидел, прислонившись к стене склада, и кидал камушки в противоположную стену. Ему нужно было чем-то занять руки.

— Чего ты ждешь? — спросила Юка. — И долго ли собираешься ждать?

— Не знаю, — сказал Дик. — Да провались все это!..

Прошло уже два часа, а Ремерт так и не появился. Их попросту бросили: не появились, вопреки прогнозу чужака, и жандармы…

Холодало. Нужно было что-то делать дальше, но Дик понятия не имел, что. Оставалось только рассказать обо всем отцу, предоставив тому разбираться и решать. Как обычно.

— Пойдем ко мне, — Дик неохотно встал. — Хотя бы поедим… И посоветуемся со взрослыми.

Юка молча кивнула. Лицо ее в сумерках казалось бледным и хрупким, как у фарфоровой куклы. Дик протянул ей свою куртку, но она отмахнулась:

— Мне не холодно. Просто… просто мерзко, понимаешь.

— Увижу Рема, сломаю ему нос, — пообещал Дик.

Юка вздохнула:

— Он сделал то, что должен был сделать. Это будет несправедливо…

— Угу, — согласился Дик. — Но я все равно ему врежу. Он должен был что-нибудь придумать! И вернуться…

— Чтобы его побил еще и эйлавирец, — мрачно сказала Юка. — Он не такой безрассудный дурень, как ты.

«Безрассудный дурень» — звучало почти как комплимент.

Выйдя со складов, Дик первым делом оглянулся на гавань: «Умница», опоясанная бортовыми огнями, оставалась на месте. Ветерок шуршал листвой, прохожие поглядывали на корабль без страха: раз ничего не случилось до сих пор, то и не должно было случиться.

Юка молча шла рядом.

Откуда-то из домов пахнуло печеной рыбой, и Дик прибавил шагу: мысль об ужине придавала сил. Но, едва Жаров холм остался позади и показался дом, воодушевление сменилось тревогой: в окнах не горел свет.

— Эй, мы так не договаривались… — пробормотал Дик. Малых мать могла отвести погостить к тетке на ферму, они давно упрашивали, но сама она уже должна была вернуться; и для отца пропадать с утра до вечера было необычно.

— Эгей! — крикнул Дик в темноту пустого дома, отперев засов своим ключом. На ощупь запалил свечу: все было в порядке, на своих местах: одежда на вешалке, картины в гостиной, накрахмаленные скатерти на кухне, бабкины чашки в серванте, кастрюля с остывшей похлебкой на плите… Гулко тикали настенные часы. Все было на месте — кроме людей.

В растерянности он стоял посреди кухни, водя свечой по сторонам. Юка положила ладонь ему на плечо.

— В городе с утра все вверх дном, — сказала она. — Не думай о плохом. Мало ли, куда и зачем они могли уйти…

— Ты права, — с трудом Дик взял себя в руки. — Так. Значит, так: расправляемся с матушкиной похлебкой — и к тебе. Не спорь, одну я тебя сейчас никуда пущу…

Юка и не спорила.

 

Путь до бывшего особняка генерала Лефгера занял четверть часа. Свет там горел во всех окнах, у коновязи стояла чья-то лошадь, повсюду на земле были следы; но не слышалось ни пьяного гомона, ни песен и криков, как бывало обычно. Ожидая любой беды, Дик вперед подруги вошел внутрь — и едва не столкнулся лоб в лоб с собственным отцом.

— Наконец-то, — сказал Сэмюэль Солмен. — Я уже думал, ты сюда не заглянешь. Где вы пропадали весь день?!

 

***

— Нас чуть не подстрелил один умник. С «Умницы», — сказал Дик; врать в сложившихся обстоятельствах было бы нелепо. — А ты откуда здесь?

Он знал, что когда-то отец и Борген Лефгер тесно дружили, однако та дружба со временем сошла на нет.

Но сейчас Борген, необычно трезвый, выглянул из комнат в прихожую, хмуро посмотрел на дочь, на Дика, и бросил: «Заходите!»

— Я рассказала Дику про клятву, пап, — прошептала Юка в отцовскую спину. Но Борген услышал, развернулся, и кивнул с какой-то обреченностью во взгляде:

— Тем лучше. Меньше объяснять.

Пока Юка бегло пересказывала события минувшего дня, Дик прошел за отцом в захламленную комнату, когда-то служившую Лефгерам гостиной.

Прежде, сколько Дик помнил, единственным чистым и целым предметом в ней был портрет Селины Лефгер, матери Юки. Но сейчас сор, бутылки и обломки мебели с пола были сметены в угол, продавленные и пыльные кресла расставлены вдоль стен. В гостиной собралось больше дюжины мужчин и женщин: с кем-то, как с мастером Тэнке, Дик был неплохо знаком, кого-то только мельком видел раньше. Здесь же сидела и мать.

— Младшие на ферме, — сказала она непривычно тихим голосом. — И ты отправляйся к ним, как выслушаешь отца. Я против, но Сэм хочет, чтобы ты знал…

— Чтобы ты понял, — поправил отец, подтолкнув Дика и Юку к дивану. — Садись, Дирлак. И ты, Юмика. Хорошо, что у вас все обошлось... Про беглеца мы сообщим, кому следует.

У стены оставалось одно пустое кресло — уж не бургомистру Хозбауэру ли оно предназначалось когда-то? — на котором Дик и Юка устроились вдвоем.

— Завтра в полдень эйлавирцы высадятся на берег и отправятся осматривать захоронения погибших — как им сказали — от эпидемии, — медленно произнес Сэмюэль Солмен; он весь был сейчас, как якорный канат в шторм. –. Старший помощник Сандерс сообщил переговорщикам, что граф Мартильяк намерен забрать останки на родину. Сейчас эйлавирцы настроены миролюбиво. Но первый же череп с раздробленным затылком может привести их в ярость... Поэтому бургомистр Хозбауэр намерен плюнуть на белый флаг. И на родовую клятву. И на здравый смысл. Он надеяться избавиться от команды и захватить «Умницу». Уже заготовлены дюжина бочонков отравленного вина: один — для торжественной встречи завтра у причала, и еще одиннадцать для отправки на судно… Отрава должна убить эйлавирцев быстро, но не сразу — на том строится его расчет. Рон говорит, что действует в интересах города. Но это ложь, Дик. Жаль признавать, но Рон Хозбауэр очень изменился с тех пор, как возглавил городской совет... Он просто трус, который боится за свою шкуру.

— Белый флаг свят для любого солдата, который не хочет превратиться в мясника, — сказал Борген Лефгер. — Это слова генерала Лефгера. Штаб-лекарь Николас Рамоль не затем связал его клятвой, чтобы веком позже утопить здесь все в крови. Он предвидел, что однажды Эйлавир вернется. Даже оставил письмо… Он обязал нас первыми предложить мир не ради нашего унижения, но чтобы не допустить бойни. Пусть даже безумный план Рона сработает — за «Умницей» придут другие! Поумнее. Или нас уничтожат, или начнется новая война, будет гореть небо, люди будут гибнуть тысячами тысяч. Женщины и дети продолжат умирать от колдовских болезней десятилетия спустя, а их мужчины будут бессильны помочь им…

— Я не солдат, но сын солдата. — сказал Сэмюель Солмен. — Он научил меня держать слово. Мы, сыновья и дочери тех, кто исполнил приказ генерала Лефгера, сегодня должны предложить свои жизни в уплату за отнятые когда-то... Но бургомистр Хозбауэр не согласен. Он озабочен своей безопасностью сегодня, а будущее и доброе имя Хемгюра мало волнует его. Поэтому мы ждем полуночи, когда в караул заступит наш человек. Проберемся на причал, возьмем старую яхту «Робби-два-стакана» — она не охраняется — и на ней отправимся к эйлавирцам… А там — будь, что будет, сын. Пусть пошлют небеса капитану Морису Мартильяку больше здравомыслия, чем Рону Хозбауэру!

В комнате повисла тишина. Дик чувствовал, что все — не только отец с матерью — смотрят на него, но не знал, что сказать.

— А если… — неуверенно начал он. Гордость за родителей и страх за них боролись внутри.

— Эйлавирцы — люди чести,  — сказал отец. — Но и ракайцы тоже. Если...

Договорить он не успел. Снаружи дома раздались громкие голоса и лошадиное ржание.

— Юмика, Дик, прячьтесь! — приказал отец.

Дик, вставая, опрокинул табуретку — с такой поспешностью и силой Юка потянула его за собой, в пустой комод с треснутой дверцей.

Внутри оказалось невероятно пыльно — пришлось немедленно зажать нос, чтобы на расчихаться — но места хватило бы и на троих; Дик с досадой подумал о Ремерте.

В следующее мгновение в дом ворвались жандармы.

 

***

Второй раз за день Дик бессильно скрипел зубами. Несколько жандармов с винтовками остались у двери и снаружи под окнами: они держали всех под прицелом. Те же, что ворвались в комнату, с заговорщиками не церемонились, чуть что пускали в ход кулаки и дубинки.

Дик в ярости стал вставать, когда на мать надели наручники, и тотчас получил тычок в бок: нельзя было себя выдать.

— Все возможные заговорщики здесь? — спросил, сверившись с какой-то бумагой и ни к кому не обращаясь, пожилой жандарм с огромной лысиной, выглядывавшей из-под фуражки — командор Кибтан Нанкер.

— Сержанта Тита арестовали еще час назад, сэр, — откликнулся безусый лейтенант, отиравшийся рядом с командором. — По списку все, сэр.

Дик теснее приник к щели, когда командор подошел к отцу.

— Сэм! Ты знаешь, за что арестован?

— Не думал, что ты окажется дураком и сволочью, Кибтан, — сказал тот, утирая рукавом кровь с лица. — Твой дед тоже был там!

Командор пожал плечами:

— Вам не будут выдвинуты обвинения; вас отпустят, когда все закончится. — Он обернулся к Боргену Лефгеру. — Отдай письмо!

— Какое письмо? — Бронзово-бордовое от морского ветра и пристрастия к выпивке лицо Боргена приняло озадаченное выражение.

— Вы с Сэмом днем сами сообщили бургомистру о письме Рамоля, беспамятный ты пьяница— сказал командор Нанкер. — Не дури, Борг. У меня приказ.

— Можете обыскать меня, нас всех! — Борген показным жестом рванул на груди рубаху. — Знать не знаю никакого письма.

— Да неужели? — Командор сердито оглядел заговорщиков: терять время на обыск явно не входило в его планы. — Хотя, какой вам прок от писем, пока вы в казематах…

Возможно, он отказался бы от своей затеи, но безусый лейтенант тихим кашлем привлек его внимание:

— Сэр, кажется, я догадываюсь, где… Разрешите, сэр?

Командор кивнул; лейтенант уверенным шагом подошел к портрету Селины Лефгер. Борген отчаянно ругался и рвался из рук: трое жандармов едва удерживали его. Лейтенант аккуратно снял портрет со стены. Еще до того, как он положил его на стол, из тайника на обратной стороне картины выпало несколько листов. Командор с довольным видом подобрал их, проглядел и сунул за пазуху.

— Уводите! — приказал он жандармам.

Дик в бессильной ярости сжимал и разжимал кулаки, пока выводили родителей и всех остальных. Через несколько минут комната опустела: только горела на столе забытая масляная лампа. Вскоре стихли и звуки со двора.

— Жаль твою маму: мой-то папаша к ночевкам в казематах привычный… — тихо сказала Юка. — Спасибо Ремерту: если нас ищут, то совсем в другом месте.

— Да уж, спасибо. — Дик выбрался из комода. Опустевший дом Лефгеров производил еще более тягостное впечатление, чем обычно.

Юка смотрела на светлое пятно на стене, оставшееся после портрета.

— Что будем делать? — спросила она.

Дик против воли усмехнулся. Серьезно спросила! И не у кого-нибудь — у него!

Он внимательно осмотрел задник картины. Тайник не был пуст: внутри лежала крохотная, нарисованная без красок портретная карточка с убористой подписью: «Моему другу Йохиму…» С карточки улыбался худощавый мужчина с лихо закрученными усами, в черном мундире и в высокой фуражке с незнакомым гербом.

Дик подумал, что вряд ли когда-нибудь узнает, случайно ли оставил командор Кибтан Нанкер карточку и лампу — или же заметил их с Юкой и захотел помочь, но побоялся открыто ослушаться приказа.

— Хорошую лодку нам не украсть, а с посудиной Робби мы не управимся, — сказал Дик. — Но «Умница» не так далеко от берега; и скоро начнется отлив. Я смогу доплыть.

— Я с тобой!

Дик покачал головой:

— Я лучший пловец, чем ты. Отправляйся к моим на ферму. Или, — выдавил он из себя, — попробуй встретиться с Ремертом.

— Ты это серьезно? — спросила Юка с непонятной обидой.

— Рем — не его отец, — сказал Дик. — Он не знал всего, не все обдумал. Как бы там ни было, уверен, он уже раскаивается в своем побеге, и постарается тебе помочь. А я… Я тоже, я на все для тебя готов, но не собираюсь плыть по течению, как дохлая рыба! — воскликнул он. — Отец прав, честь Ракайя и наших предков — дороже безопасности. Я сдержу клятву. Доверюсь этому Мартильяку. Сила, так или эдак, на его стороне. Если он окажется негодяем — хотя бы правда будет за нами.

Дик перевел дыхание и смущенно взглянул на Юку: речь вышла слишком громкой и пламенной, не сказать — глупой.

Но Юка улыбнулась вдруг и сделала то, чего он меньше всего ожидал: подошла и поцеловала в щеку.

— Ты доплывешь — сказала она. –. Обязательно. Обо мне не беспокойся, Дик. Я тоже… не хочу быть дохлой рыбой. И не буду. До встречи!

— До встречи! — Он поспешно ушел, забрав карточку Рамоля и оставив Юку одну в разгромленной гостиной. Сердце сжималось от мысли об этом, но нужно было торопиться, пока не кончился отлив.

Без труда Дик пробрался неосвещенными переулками к окраинам Хемгюра, обошел стороной пляж, около которого бездельничала пара жандармов, вскарабкался на знакомый утес, клювом нависавший над морем — и прыгнул в темные волны.

 

***

Сначала плыть было легко. Прохладная вода освежала, растворяла липкий ком дурных мыслей. Взмах, толчок, взмах! Видимая цель впереди и понятный путь к ней — так не хватало этой в прошедшем дне…

Дик плыл, полностью отдаваясь движению. Но тепло постепенно покидало тело, в мышцах накапливалась усталость: сказывался короткий сон, пропущенный завтрак и скудный обед. Впереди горели бортовые огни «Умницы», позади — фонари на набережной Хемгюра. Дик перевернулся на спину, чтобы передохнуть, и на миг зажмурился от восхищения: небо тоже оказалось усеяно яркими огоньками. Звезды сияли от горизонта до горизонта. Ласковое движение волн убаюкивало, и уже не различить было среди бесконечных огней, куда плыть…

Крик потревоженных чаек привел Дика в чувство. Совсем рядом прошла сторожевая лодка: можно было расслышать плеск весел и даже тяжелое дыхание гребцов.

«Я должен! У меня получится», — Дик дождался, пока лодка отойдет подальше, и изо всех сил поплыл к кораблю. Силуэт «Умницы» становился все ближе: невообразимо громадный, грозный. Огни горели далеко наверху. Дик ткнулся ладонями в железный лист обшивки — и понял, что радовался рано.

Осторожно он поплыл вдоль борта, но не смог обнаружить каната или лестницы, вообще ничего, за что можно было бы ухватиться. Гудели внутри корпуса неизвестные механизмы.

— Эй, наверху! — выкрикнул он. — У меня сообщение!

Но палуба, где стояли — если стояли — вахтенные, была невероятно далеко…

Проклиная себя за глупость и непредусмотрительность, Дик поплыл прочь от корабля, уже чувствуя, что не дотянет до берега. Сил почти не оставалось.

Он развернулся и вновь лег на воду; силуэт «Умницы» загораживал полнеба.

— Помогите! — собравшись, снова крикнул Дик. — Помогите!

По воде неподалеку полоснул луч света.

— Э-эй! — Дик заорал изо всех сил. — Э-гей!!!

Через несколько мгновений луч нащупал его.

— Человек за бортом! — Раздались резкие выкрики. — По левому! Спускай трап!

На воду шлепнулся спасательный круг. Из последних сил Дик подплыл к нему и ухватился за леер. Его подтянули к борту; но взобраться сам по сброшенной веревочной лестнице он уже не смог — дюжий эйлавирский матрос взвалил его на плечи и поднял на палубу.

— Вино… будет отравлено, — прохрипел Дик. — Одиннадцать бочек… я должен… капитана…

— О тебе уже доложили. — Матрос втащил его внутрь корабля, в какое-то полутемное помещение, где было множество людей, на него глазевших. Там его переодели в сухую робу, укутали в два одеяла и дали хлебнуть крепкой выпивки, от которой перехватило дыхание, но немного прояснилось в голове.

— Старпом в кубрике! — выкрикнули откуда-то из толпы. — Расступись!

Дик поднял голову: перед ним стоял грузный мужчина с проседью в рыжеватых волосах и густой бороде, с горбатым носом и тяжелым подбородком; одет он был в ладно скроенный черный мундир и высокие сапоги.

— Для капитана… — Дик отыскал в кипе сырой одежды фотокарточку Рамоля, завернутую в непромокаемую тряпицу. — Вот. В прошлом случилось многое… Но мы верны клятве. Завтра… не пейте вина. Одиннадцать бочек…и на причале.

— Как я и думал, — голос у старшего помощника был зычный. — Спасибо, юноша; остальное расскажешь, когда придешь в себя. В лазарет его!

Старпом ушел.

Дик закрыл глаза и провалился в сон еще до того, как матросы дотащили его до койки.

 

***

Пробуждение вышло гораздо более приятным, чем Дик смел надеяться. Красивая девушка, чем-то неуловимо похожая на Юку — только постарше, рыжеволосая и в эйлавирской матросской робе — бережно потрясла его за плечо:

— Проснулись, сэр? Если вы хорошо себя чувствуете, капитан желает видеть вас за завтраком в своей каюте.

Дик с удовольствием проспал бы еще день-другой, мышцы ныли, но в остальном он чувствовал себя сносно. Таз с водой для умывания уже стоял рядом, а на привинченном к полу табурете лежала свежая рубаха.

Смущаясь и ничего не понимая, он умылся, искоса поглядывая на ряды пустых лазаретных коек, сменил рубаху и проследовал за девушкой. Длинный коридор внутренней палубы «Умницы» был обшит деревом, пол — устлан ворсистым ковром. С виду тут не было никаких особенных чудес: просто огромный корабль, похожий на уютно обставленный дом.

Каюта, куда его привели, выглядела еще роскошнее. За накрытым белой скатертью столом сидели двое: вчерашний грузный бородач — и неудачливый похититель с чернильной шевелюрой.

— Доброе утро, Дик. — Бывший похититель встал. — Я должен просить у тебя прощения; но перед тем хочу кое-что прояснить. Граф Морис Мартильяк — это я; «Умница» принадлежит моей семье. Однако заправляет тут всем старший помощник Хорни Сандерс, мой двоюродный дядя и настоящий морской волк.

Дик стоял и с глупым выражением лица хватал воздух ртом.

— Садитесь за стол, сэр Дирлак: печеный окунь сегодня хорош, — Сандерс властным жестом поманил Дика к свободному креслу. — Морис совершенно не умеет извиняться и говорить по существу; так что позвольте мне отблагодарить вас и высказаться за него… Капитан взял шлюпку и высадился на берег за пять дней до того, как я привел «Умницу» в бухту. Ваша встреча в городе была неслучайна: отчаявшись разузнать правду у портовых забулдыг, он не придумал ничего лучше, чем выследить сына бургомистра и внучку генерала Лефгера, и вызывать их на откровенность: поразительно неразумное и недостойное поведение… У вас было мало причин довериться нам, но вы рискнули жизнью, чтобы передать сообщение! Поступок честного и храброго человека. Настоящего мужчины. Я должен просить у вас прощения, что не сумел отговорить Мориса от всей этой авантюры. Он на полдюжины лет старше вас, но иногда ведет себя, как мальчишка, которому...

— Авантюра, да! — перебил Мартильяк. — Зато мы смогли избежать такого хода событий, который вынудил бы нас примерить силу! Сейчас  мы в точности знаем, что к чему. Только одно не сходится: вместо одиннадцати бочек нам доставили десять.

— Беднягам, что украли ее, не поздоровится. — Сандерс вздохнул.

Дик посмотрел на него — затем на молодого графа Мартильяка — и снова на него: все же старший помощник Хорни Сандерс гораздо больше походил на настоящего графа и капитана, чем Морис Мартильяк.

Но Потерянные Земли на то и лежали где-то за краем земли, что все в них было вверх дном. Может, и завтракать с графами и офицерами для простого люда там было в порядке вещей.

Так что Дик уселся за стол и, неловко орудуя непривычной формы вилкой, принялся за окуня, стараясь не думать о Робби-Два-Стакана и других бедолагах, наверняка уже опустошивших отравленный бочонок.

— Расскажи подробнее все, что знаешь, — попросил  Мартильяк. — Не бойся за жизни близких. Возможно, ты слушал много дурного об Эйлавире; и не все из этого — досужие выдумки. Но времена изменились; война научила кое-чему и нас. Мы пришли сюда под белым флагом, а не ради мести…

Высушенная и разглаженная карточка Николаса Рамоля лежала тут же, на столе.

Дик переглянулся с штаб-лекарем — и рассказал все от начала и до конца.

— Придется разобраться с этим лисом Хозбауэром, — мрачно произнес, выслушав его, капитан. — Ты поплывешь с нами, Дик, или останешься здесь? Если мы появимся вместе на пристани, тебя могут превратно понять…

— Я с вами. Плевать мне, что они там себе теперь поймут, — зло сказал Дик. — Надо было понимать, когда отца с матерью одели в наручники!

 

***

Пока капитанская шлюпка неторопливо двигалась к причалу, у Дика было время подумать. Он по-прежнему оставался хемгюрцем; но в то же время стал дома чужим, пойдя против своих. Отец и Борген Лефгер только собирались, а он — сделал…

Ярко светило солнце; на набережной толпился народ. Прямо на причале стояли накрытые столы: выпивка в серебряных кубках, блюда с сыром и говяжьей вырезкой.

Бургомистр и члены городского совета лично встречали гостей; рядом с Хозбауэром понуро стоял и Ремерт. Юки нигде не было видно.

Никто не хватался за оружие, но напряжение висело в воздухе. Все до единого чувствовали, что встреча идет не по плану…

Капитан Мортильяк и сэр Хорни Сандерс ступили на причал; Дик, остро ощущая на себе все удивленные и ненавидящие взгляды, остался в шлюпке.

— Бургомистр Хозбауэр! Вам известно, что с «Умницы» за нами наблюдают и в случае нашей гибели готовы дать по городу залп, — зычно сказал Сандерс. — Не потому ли вы, презрев белый флаг, выбрали яд, который убивает медленно?

Мартильяк — сейчас он, как и Сандерс, был одет в черный мундир с золотыми эполетами — поднял свой кубок, взглянул на бургомистра поверх полированного серебра и выплеснул вино в море.

— Я искал здесь родных и соотечественников, — сказал он, — а не найдя, начал искать ответы. И вы дали исчерпывающий ответ, Хозбауэр. Не постарались уберечь даже тех, кого призваны защищать. Граждане Хемгюра! — крикнул он в онемевшую толпу. — Есть среди вас те, кто пил предназначенное для моей команды вино? Выйдите вперед! Наши судовые врачи уступают Николасу Рамолю талантом, но попробуют оказать помощь…

Гнетущая тишина на набережной сменилась сердитым гулом; но никто не выходил — а затем вперед вдруг вытолкнули Юку. Взъерошенную, с синяком на скуле, но довольную.

— Дик, я успела найти бочку! — торжествующе выкрикнула она, заметив его в шлюпке. — И продырявить. Кое-кто, — она качнула подбородком в сторону Ремерта, — помочь не смог, но подсказал, где искать…

Ремерт посмотрел на них, на отца и опустил взгляд.

— Немедленно выпустите всех, кого отправили под арест за намерение открыть правду, — приказал Мартильяк бледному, как смерть, Хозбауэру и членам совета. — И приготовьте лопаты.

— Лопаты, сэр? — заплетающимся языком переспросил Хозбауэр.

— Лопаты, кирки, тележки, носилки, чистую ткань и все, что может пригодится при раскопках, — сказал Мартильяк. — Пока город готовится к перевыборам, вы поможете моим людям извлечь останки эйлавирских пленных и доставить их на корабль.

По толпе снова пронесся гул; на этот раз в нем слышались одобрительные возгласы.

— Начнете уже сегодня! — приказал Мартильяк. — Это будет вашим искуплением. Новый совет решит, что с вами делать; а пока пусть забота о мертвых прибавит вам толику уважения к жизни. Если вас, подлецов, еще можно чему-то научить…

— Благоразумнее было бы просто их повесить, — проворчал Сандерс.

Мартильяк улыбнулся:

— Я не благоразумен, сэр Хорни. Вам стоило бы взглянуть на места, где я прятался; посмотреть на язвы тех, кто там живет… Иногда лучшее, что мы можем — это не преумножать зло.

 

***

Четырьмя часами позже с вершины Жарова холма Дик наблюдал в бинокль капитана Мартильяка за тем, как все еще разодетые в парадные одежды бургомистр и советники долбят глинистую землю. Рядом с Роном Хозбауэром орудовал лопатой Ремерт. Его никто не принуждал: он пошел с отцом добровольно.

— Это так на него похоже, — пробормотал Дик, опустив бинокль. На Хемгюр опускалась ночь, и даже в бинокль уже едва можно было разглядеть сгорбленные фигурки.

— Ты был прав наполовину, Дик, — сказала Юка. — Рем сознался, что ему стыдно. Но добавил, что, случись все еще раз — поступил бы так же…

Сэр Хорни Сандерс отбыл на корабль, матросы-эйлавирцы из капитанской охраны топтались в десяти шагах, подозрительно поглядывая на черные волосы капитана, а сам Мартильяк сидел на лавке у каланчи и прихлебывал дешевое вино — которое прихватил в погребе Боргена Лефгера — прямо из бутылки.

— Николас Рамоль — мой двоюродный дед, — сказал Мартильяк. — Я всегда считал его героем. У него не осталось своих детей: но когда-то он спас семьи ваших отцов. Значит, и мы с вами вроде как родня.

В запылившейся за день форме капитан отчего-то выглядел совсем молодо и по-свойски; Дик с удивлением подумал, что эйлавирец действительно моложе его старшего брата на пару лет.

— Капитан Мартильяк, сэр, вы…— неуверенно начала Юка.

— Морис, — поправил Мартильяк. — Настоящие капитаны не берут девушек в заложники, так что будем считать, я ненастоящий. И я так и не извинился перед тобой…

— Не надо. — Юка замотала головой. — Морис, наши родители собирались предложить свои жизни Эйлавиру в обмен на жизни казненных… Вы примете это предложение?

— Нет, конечно! Разве что, — Мартильяк пристально взглянул на нее, затем на Дика, — кто-нибудь захочет уйти с нами сам. Служба непростая, но, по правде, вам и тут теперь будет нелегко. Вы сделали благое дело, и все же в глазах многих вы — предатели: бывает и так… — Он отхлебнул из бутылки.

— Вы сейчас не только про нас, но и про Рамоля? — догадался Дик.

— Сэр Николас был мудр. Он часто плевал на мнение окружающих; плевал и я. — Мартильяк улыбнулся. — Так что: пойдете со мной вдоль берега Ракайя, а потом — в Эйлавир?

— Да, — выпалила Юка, не задумываясь.

Дик посмотрел в нее горящие глаза и понял, что у него тоже нет времени размышлять. — Да, — сказал он. — Отца наверняка выберут в совет: им с матерью хватит хлопот и без меня.

Словно в ответ на его слова, со стороны бухты громыхнуло так, что заложило уши. Повсюду залаяли собаки. В небе над «Умницей» расцвели огненные цветы — золотые, зеленые, красные…

— Не бойтесь! Это фейерверк, — сказал Мартильяк. — Никакой магии. Кстати, на «Умнице» тоже все обыденно: придется штопать одежду, мыть кастрюли… — Он лукаво улыбнулся.

Дик смотрел, как огоньки опускаются в море, и думал, что в жизни не видел ничего более удивительного. Пока не видел.

Юка фыркнула:

— Не стращайте, Морис: уж к этому мы привыкли. Мечта стоит грязных кастрюль!