На войне как на войне

Напряжённая улыбка, скованные движения, бегающий взгляд — новый супруг явно нервничал. Как, впрочем, и я, потому что никогда не знаешь, кого пришлют. Теоретически партнёров подбирали, исходя из высокого балла психологической совместимости. Но как вспомню последнего мужа и его привычку снимать носок с одной ноги пальцем другой, а потом оставлять пропотевшие вонючки на журнальном столике... И ведь не пожаловаться. Скажут: "По актам вы друг другу идеально подходите. Недовольны? Ну за достоверность личной информации мы не отвечаем. А может вы солгали, отвечая на наши вопросы? Или действовали неискренне, искажая поведенческую матрицу?" Потом окажешься врагом народа. Можно было, конечно, донести на благоверного во время последней войны. Вернее, нужно, но я не смогла. Только всё равно убили. Чисто по-человечески мужика даже жалко, но я по нему не скучаю.

А новый отважился заговорить.

— Валера, — и добавил, — это я.

Внутренне хмыкнула, понятно, что не я, но ответила вежливо:

— Оля.

— Здравствуй, Оля, — муж неуклюже перевесил сумку с одного плеча на другое. — А дети у нас есть?

— Гриша, — позвала я, и из детской комнаты выглянула и снова спряталась веснушчатая мордашка.

— Он стесняется, — объяснила я, хотя муж наверняка понимал, что мальчик боялся, как и мы сами.

Человеку неестественно, нездорово жить одному. Может и правда, не знаю, не пробовала. Но когда-то, ещё подростком, заподозрила, что так удобнее контролировать поведение граждан. Потом поняла, что не ошиблась, и все об этом знают, но вслух обсуждают только враги народа. Я же сама себе не враг, потому сказала:

— Хорошо, что тебя так быстро прислали. Неудобно без мужчины в доме.

— Я тоже рад. Давно домашней стряпни не пробовал. Месяц ждал семью в холостяцком общежитии, а там... Сурово без женского общества.

Знаю, наслышана.

— Борщ будешь?

Валера снова перевесил сумку и, смущённо улыбнувшись, кивнул.

— Закидывай вещи в спальню и иди мыть руки.

Удобно, что не нужно объяснять, что и где, благо, квартиры одинаковые, везде сразу чувствуешь себя как дома... То есть — нигде.

Я себе уже в комнате у Гриши постелила. Не могла вот так, сразу. Но подумала, что скоро вернусь в двуспальную постель, Валера очень даже симпатичный, ухоженный — понятно, другие и не выжили — а естественные потребности никто не отменял. Опять же, не стоило давать повод для жалоб. Несоблюдающие супружеский долг — враги народа. Но обычно порядочные люди о подобном не докладывали. Только неизвестно, что за людь этот Валера. Гриша тоже проболтаться мог, что мама и папа в разных комнатах спят. Не со зла, просто детям в школе мозги основательно промывали.

Вечером мы дружной семьёй сели смотреть телевизор. Показывали Демонстрацию Победы и фейерверк. Глава прогундосил стандартную речь, в которой менялись только враги.

В прошлом квартале боролись с неряшливостью. У моего бывшего электрическая бритва сломалась, так он моим станком с щетиной воевать попробовал. Неважно вышло. Побежал в ближайший магазинчик за новой бритвой, по пути его и хлопнули. Я в это время брови щипала и спрашивала, превращает ли это меня в лучшего человека? А потом размышляла, делают ли подобные вопросы из меня врага народа? В общем, нелепо всё как-то вышло.

Из телевизора раздался победный крик, и я вторила "Ура", стараясь перекричать Валеру и Гришу. И все друг на друга косились: счастливое ли выражение лица, убедительный ли восторг?

Потом затихли, стало интересно по-настоящему. И жутко. Во второй части речи Глава, как всегда, вздохнул:

— Мы стали лучше. Но нет границ совершенства. Чтобы наш народ становился здоровей и сильней, предстоит выполоть ещё множество сорняков из наших рядов. Поэтому в новом квартале объявлена война лени. Будьте бдительны! Враг близко. Сражайтесь и побеждайте!

Мы захлопали в ладоши и снова закричали "Ура!" А по моей спине стекал ледяной пот. Лень — этого, слава режиму, давненько не бывало, это даже похуже неряшливости или недружелюбия, с которым мы воевали в позапрошлом квартале. Это три месяца видимой деятельности, да со скидкой на идиотство снайперов. Они и не поймут, что человек, присевший на лавочку, может обдумывает что-то важное. Скажут: "Сидел, ничего не делал. Лентяй." Естественно, нормальный человек, да ещё и с мозгами на такую работу не пойдёт, вот и понабирали отморозков. Хотя время от времени новости взрываются скандалом: "Ещё один охранительный элемент оказался врагом народа. Снайпер видел нарушение и не выстрелил". Но на такого попасть — это, как в лотерею выиграть. А мне даже в карты не везло никогда.

Я повернулась к сыну и сказала:

— Гриша, айда зубы чистить и в кровать, у тебя завтра тест по математике.

Мальчик бросил мне благодарный взгляд. По крайней мере на сегодня он избавлен от необходимости исполнять роль деятельного гражданина. Детям, конечно, дают поблажки, стараются не стрелять, но ошибки случались регулярно. Промыслы врагов народа, само собой разумеется.

Я открыла ящик, куда заталкивала вещи с дырками, оторванными пуговицами и сломанными "молниями". Всё времени не было заняться шитьём, а теперь рукоделие как нельзя кстати придётся. Руки заняты, деятельность налицо, а мысли свободны.

Я начала зашивать дырку на рукаве Гришиной футболки. Немудрёным стежкам когда-то научила меня бабушка. Не родная, конечно, просто старушка, вместе с которой я жила в одной семье. Родственные связи упразднили задолго до моего рождения.

Бабушка показала мне, как штопать и латать, вязать и плести макраме. Во времена её юности царил жестокий дефицит, так что навыки сослужили неплохую службу. Сейчас, конечно, попроще, так что починять одежду срочно не приходится, но всё ещё не настолько хорошо, чтобы выбрасывать вещи.

— Оля, — напомнил о себе муж, — ты не стесняйся, скажи, что по хозяйству сделать нужно. Я по профессии, правда, анестезист, но люблю в свободное время... — он смешался, потом продолжил неуверенно, — ...чинить разное.

Это звучало как просьба. Я устала и была не на шутку испугана, так что захотелось ответить: "Даже не знаю, подумаю позже." То есть вежливо послать мужа ко всем чертям. Но всё-таки удалось взять себя в руки и быстро мысленно пробежаться по длинному списку дел, прикидывая, чтобы такого негромкого выбрать — шума я сейчас не вынесу.

— Батарейки на кухонных настенных часах сели, новые в маленьком ящике гардероба, там же, кажется, отвёртка.

— Это мигом, — Валера прямо расцвёл. Что же, вроде, нормальный муж, но бдительность терять не стоит.

Ещё одна вещь, которой меня научила бабушка, была привычка задавать вопросы. Она спрашивала, например, "А почему у людей глаза разного цвета?" и сама отвечала. Потом я так втянулась, что тоже стала "почемучкать". Ни родители, ни учителя этому не обрадовались. А мне быстро наскучили их ответы: "Зачем это знать?" или "Какая разница?" Так игра в вопросы и ответы стала нашим с бабушкой маленьким секретом. Она говорила:

— Только спрашивая и переспрашивая узнаешь правду.

— Правду о чём? — уточнила когда-то я.

— Обо всём. Как думаешь, почему продавец в булочной улыбается?

— Потому что он добрый?

— Может и так. А если бы он был злым, ты покупала хлеб у него?

— Нет, — выпалила я и задумалась. — А что, если он притворяется добрым?

Бабушка развела руками.

— Кто его знает? Не всегда можно получить ответ сразу. Потому иногда нет смысла задавать вопросы вслух, лучше подождать, пока наступит их время. Но здесь, — бабушка прикоснулась кончиками пальцев к моему виску, — можно и нужно спрашивать всё, что угодно, в любое время.

Однажды бабушка просто пропала. Родители сказали, что она умерла. Поэтому мне некого было спросить, отчего умирают, и почему не состоялись похороны? Позже узнала, что иногда пропадают люди, которых называли врагами народа. До сих пор в моей голове спрятаны два больших вопроса: кем была моя бабушка? И кем она сделала меня?

Потому что, как только я находила кого-то приятным, сразу задавалась вопросом, а не притворяются ли эти люди с целью понравиться, чтобы добраться до спрятанных в мыслях незаданных вопросов и объявить меня врагом народа? Это усложняло жизнь. Или спасало её.

Валера долго возился с часами, зачем-то разобрав их.

— Почищу механизм, — объяснил он рассеянно, а я кивнула, с умным видом изображая дуру, ну какой там механизм в электронных часах?! Но зато и мне не пришлось объяснять, почему приспичило допоздна штопать Гришкин носок, у которого и пары-то не было. На войне как на войне.

Задним фоном по телевизору показывали репортаж о прошлом квартале. Потом шла передача "Как распознать лентяя". Почти в каждом названном пункте узнала себя, и меня начал бить озноб. В одиннадцать часов, наконец, рекомендовали всем гражданам идти спать, и на экране до утра застыло красивое лицо Главы со светлым и пронзительным взглядом. Во всяком случае так полагалось считать. Мне эти светлые глаза казались пустыми и холодными. Никогда не сказала бы такого вслух, хоть это и не делает из меня врага народа. Я же, в конце концов не думала, что Глава плохой из-за цвета радужки. Но и хорошим человеком цвет глаз ещё никого не сделал. Просто ещё один невысказанный факт.

Поставила будильник на без пяти шесть. В шесть начинались новости, пропускать их в этом квартале никак нельзя. Вдруг на работе начнут обсуждать какую-то тему, а я буду не в курсе. А почему? Проспала? Ленилась?

Но ещё до будильника меня и Гришу разбудил нарочито весёлый мужской голос. Спросонья я испугалась и начала на ощупь искать предмет потяжелее, пока не вспомнила про Валеру.

— Я завтрак приготовил.

Вот гад. А мне теперь что делать? Однако, занятие нашлось быстро: Валера оставил кухню в совершенно свинском виде. Ели мы перед телевизором в полном молчании, жадно впитывая скучные новости. Завтраком оказались болтушка с вкраплениями яичной скорлупы, толсто порезанные бутерброды с повидлом и слишком крепкий и сладкий чай.

Потом я принялась наводить чистоту. Гриша продолжил готовиться к тесту. Валера неумело гладил свою рубашку.

Все выглядели напряжёнными и явно боялись выходить, хотя время поджимало.

Первым решился Валера. Аккуратно сложив брюки, рубашку и смену белья в рюкзак, он надел спортивный костюм и заявил, что пробежится сегодня до работы, где потом переоденется.

Гриша вышел из квартиры с учебником в руках, куда периодически заглядывал, беззвучно шепча то ли формулы, то ли какие-то другие защитные слова.

Наконец решилась и я, нацепила на голову наушники MP3-плеера, установила громкость на максимум, так, чтобы окружающие знали, что не музыку слушаю, а английскому учусь. В дрожащие руки взяла вязание и без особой сноровки вывязывала неравномерные петли, стоя на остановке, потом в полупустом автобусе — многие, как Валера, предпочли сегодня пробежку или велосипед — и в лифте на работе.

Украдкой рассматривала других, в поисках идей на будущее. Люди деловито разговаривали по телефону, что-то писали или рисовали на ходу. Кто— то крутил в руках головоломку — надо посоветовать Грише, что-то такое дома точно завалялось.

На работе вздохнула с облегчением, по крайней мере отпала необходимость, что-то изображать и придумывать. Сменив плеер на гарнитуру, я принялась обзванивать потенциальных клиентов, радуясь списку имён и номеров, растянувшимся на несколько десятков страниц. Обеденный перерыв весь отдел дружно проигнорировал, и к концу рабочего дня меня уже подташнивало от голода, а голова гудела. Перспектива просуществовать в подобном режиме три месяца и выжить показалась нереальной.

Домой пришла первой и занялась приготовлением ужина. Пока вскипала вода для макарон, а в маленькой кастрюльке тушился гуляш, позволила себе сесть, прикрыть глаза и ничего не делать. Чувство вины было сильным, по сути я совершила преступление. Услышав, как заклацал замок входной двери, я подскочила, ощущая себя предательницей, и начала деловито помешивать содержимое одной из кастрюль.

— Мам, я в спортивную секцию записался, через полтора часа первое занятие, — крикнул Гриша, — часть домашки сейчас сделаю, остальное — вечером, — и он скрылся в детской.

— Скоро ужин будет готов, поешь обязательно!

— Ага.

Я с гордостью подумала, какой он молодец. Гришу мне с первым мужем дали, когда мальчику исполнился год. Тогда как раз шла война с пьянством. Помню чувство беспомощности, когда впервые в жизни взяла на руки маленького ребёнка. Всегда сложно сходилась с людьми, а как подружиться с тем, кто и разговаривать-то не может? Мне казалось, что не сумею полюбить мальчика, но я решила, что всеми силами постараюсь стать ему хорошей матерью.

С тех пор я без особых душевных страданий сменила трёх мужей, а вот жизни без Гриши не могу себе представить. Иногда спрашиваю себя, другие ли чувства испытывают к детям кровные матери? Но ни за что не отважилась бы завести собственного ребёнка и смотрела на профессиональных рожениц, как на героинь.

Валера пришёл, вернее прибежал, домой последним. Запыхавшийся и вспотевший сразу отправился принимать душ. А я нервничала, размышляя, с какой минуты гигиеническая процедура превращается в расслабление под водой. К счастью, Валера мылся не долго.

Потом я щедро наполнила тарелки макаронами с подливкой, справедливо разделила малочисленные кусочки мяса, и мы молча наслаждались горячей едой и минутами покоя.

После ужина Гриша умчался в свою секцию, а Валера спросил:

— Помочь с посудой?

Вот ещё! А мне что потом делать?

— Спасибо, — ответила, — сама.

Но, я же не нелюдь какой, помогаю:

— Можешь квитанции подшить? Они в секретере, всё руки не доходят разобрать. Те, что старше трёх лет, можно вообще выбросить.

Это необременительная, хоть и нудная работа минимум на час, ценный подарок, который Валера принял с благодарным:

— Конечно!

Вся шестидневная рабочая неделя прошла в таком ритме. Единственный выходной какие-то неугомонные активисты объявили субботником, и все жильцы нашего дома, пряча невысказанные проклятия за сияющими улыбками, целый день драили лестницу и лифт, пололи сорняки на клумбах, красили лавочки и собирали мусор.

А в понедельник случилась беда. Я пришла с работы и, как всегда, хотела начать с ужином, когда меня скрутило. Закружилась голова, тупая боль охватила все зубы и меня затошнило. Таким образом у меня проявлялся стресс, хотя организм редко реагировал так сильно, подобное случалось только дважды: когда сдавала заключительные экзамены и когда в первый раз получила выговор на работе от начальницы. Нужен был больничный, обезболевающее и сон за один день поставят меня на ноги. Только вот шла война с ленью, даже вынужденный покой мог стать опасным. Как раз сегодня утром по телевизору передавали, что врачи усилили бдительность и выявили сотни пациентов-симулянтов. Разумеется, в таких случаях врачебная тайна считалась недействительной, и наглые враги народа понесли заслуженное наказание. От таких мыслей тошнота и боли только усилились. Решила, что выпью таблетку и прилягу немного до возвращения Гриши. Скажу, что пришла домой позже и не успела приготовить еду. Он, скорее всего, поверит, я раньше не врала. Поставила на телефоне будильник и провалилась в беспокойный сон, из которого меня вырвал громкий сигнал: пришло сообщение от Гриши, что он после школы пойдёт к товарищу готовить реферат в рабочей группе, оттуда сразу на тренировку. С облегчением отправила "Хорошо" и отключила будильник. Точно собиралась ввести новое время, но, когда меня разбудил обеспокоенный голос Валеры, поняла, что уснула прежде, чем смогла это сделать.

— Ольга?

Болеутоляющее успело подействовать, мне было немного лучше, но побочным эффектом стал туман, затормаживавший мысли и притуплявший чувства. Вина и страх словно и появились, но колыхались нерешительно на заднем плане.

— Валера, — отозвалась я сонно.

— Всё в порядке? — осторожно спросил муж. В его голосе явно слышался страх. Меня почти тронула такая забота, пока я не сообразила, что Валера боится за себя. Провокации. Такое случалось сплошь и рядом, только я никогда... Но разве это можно объяснить? Разве поверит? Поэтому просто попыталась встать, морщась от слабости.

— Конечно. Голова разболелась, но теперь всё отлично. Сейчас будет ужин, — я слегка покачнулась, но это уже всё равно. Валера застал меня спящей, от доноса ничто не спасёт. А ведь меня казнят. Спасибо лекарственному отуплению, даже не страшно. Потом в голову пришла мысль, что заморачиваться с ужином уже не стоит, можно просто лечь и выспаться в последний раз в жизни, чтобы потом идти на расстрел с ясной головой, и я с облегчением плюхнулась на матрас. Валера был уже рядом, заглядывал в глаза, щупал пульс.

— Где Гриша?

— У друга. Вернётся... после... тренировки... — прошептала я и, кажется, потеряла сознание.

Но мне не дали выспаться даже перед расстрелом. Кто-то тянул и толкал, Валерин запыхавшийся голос настойчиво бубнил в левое ухо:

— Давай, ещё немного, я тебя не донесу. Ещё шаг. Грише скажу, что важную работу на дом взяла и велела не мешать. Ты меня поняла?

Я сонно кивнула, успела понять, что лежу на кровати в спальне, а Валера закрывает снаружи дверь в комнату. Не нашла в происходящем смысла, быстро сдалась и провалилась в темноту.

Утром меня разбудила незнакомая мелодия. Распахнув глаза, я увидела напротив мужское лицо и вскрикнула, вернее, попыталась — со сна голос был хриплым и непослушным. Потом медленно начали возвращаться воспоминания, и я оцепенела. Мысль о предстоящей смерти совсем не казалась такой простой, как вчера.

Валера хлопнул рукой по будильнику, и наступила тишина. Муж смотрел на меня не менее напряжённо, чем я на него. Терять было нечего.

— Пожалуйста... — я закусила губу, не зная, что сказать, потом, неожиданно, слова сами полетели с моих губ.

— Не подумай, я не подбиваю тебя стать врагом народа или что-то в этом роде, но и сама не такая, веришь? Здоровье подвело, а про врачей в новостях, помнишь? Отработаю всё. Сегодня праздничный ужин приготовлю. Если погладить чего надо... За Гришку страшно, мы же с ним много лет вместе, люблю его. Если ты всё-таки, ну... позаботься о нём, хорошо? Но лучше не надо...

Я слушала себя и ужасалась, настолько путанно и странно звучали слова. Теперь, если Валера не донесёт, то как минимум отправит в дурку.

К моему удивлению муж рассмеялся и неожиданно потянулся и чмокнул меня в нос.

— Верю, что ты не запланировала провокацию. Иначе подготовила бы речь поубедительней.

Он встал и направился к двери. Я села в кровати.

— Гриша?

— Знает, что ты работала допоздна и спишь с сегодняшнего дня в спальне.

Я кивнула и не удержалась:

— Значит, не донесёшь?

Валера посмотрел на меня пронзительным и совсем невесёлым взглядом.

— С этим надо потом жить. Боюсь, дополнительной нагрузки моя совесть не выдержит.

И вышел, оставив меня с наедине с незаданными вопросами и надеждой.

День я провела, как на иголках, а вечером Валера принёс с работы небольшой пузырёк.

— Лёгкое расслабляющее, по пять капель на сахар утром и вечером, — объяснил муж.

В голове сразу зазвучал бабушкин голос: "Зачем ему это?" Ответила себе, что вряд ли заботятся о тех, на кого донесли. Это стало отличной подпиткой моей хрупкой и неопытной надежде.

Но вечером передавли статистику первых успехов: столько-то бдительных граждан, столько-то пойманных врагов народа. Валера сидел рядом, и мне очень хотелось заглянуть ему в лицо, но не хватило смелости. Вместо этого притянула к себе голову сына и чмокнула в макушку, заработав полуворчливое-полудовольное:

— Ну мам!

Потом мы смотрели передачу "Не знаешь? Звони!" Заикающийся девичий голос спрашивал, можно ли носить льняные вещи, или их натуральный мятый вид может быть расценен, как нежелание заниматься глажкой? Женская часть публики единошно утверждала "Лён гладить не обязательно!" Мужчины протестовали, опираясь на некомпетентность в вопросах материалов, что затрудняло отличие носительниц льняных вещей от обычных лентяек.

— А у тебя есть такая одёжка? — полюбопытствовал Гриша и зевнул.

— Кажется, была где-то льняная юбка, но я её уже сто лет как не ношу. Иди спать.

Мальчик сонно кивнул и скрылся в своей комнате.

Час спустя в спальню пошли и я с Валерой. Мы молча, деликатно отвернувшись друг от друга, переоделись в пижамы, затем долго встряхивали одеяла и взбивали подушки. Только когда легли, я всё-таки отважилась посмотреть в лицо мужчины, с которым делила постель. То, что я увидела, дало мне полное право придвинуться к мужу и положить руки ему на грудь, как только он выключил ночник. Валера словно этого ждал, прижал меня к себе, поцеловал лоб, нос, скулу и, наконец, губы. В самый ответственный момент я подумала, что это очень хитро с моей стороны, привязать Валеру к себе. Это чуть не испортило всё. Только утром спохватилась, что подобные мысли, возможно, руководили и мужем. Это одозрение отравило мне весь день.

Последующие недели наполняли суета и страх, стресс и страх, усталость и страх. На работе забрали двух коллег: первую за опоздание, вторую поймали в рабочее время в туалете с сигаретой. Ходили слухи, что где-то кто-то застрелил женщину с длинными распущенными волосами. Это, якобы, враждебно, если лень стянуть волосы резинкой или заплести косу. Официального подтверждения не было, но мы все теперь прибегали на работу с идеальными укладками и сложными причёсками. Вопрос жизни и смерти.

Я проклинала потраченное на туалет утреннее время, но смирилась, когда Валера однажды робко провёл рукой по моим волосам.

— Какая ты красивая.

Мне было приятно — потому что я женщина, и страшно — потому что, как ни крути, а Валера являлся единственным свидетелем моего преступления.

До конца войны оставалась одна неделя, когда у меня не выдержали нервы. По дороге с работы на моих глазах застрелили старушку, задремавшую на скамейке.

Мне хотелось жить. Дома я достала телефон и уверенно набрала три с детства знакомых цифры — номер Службы. Палец завис над большой зелёной кнопкой. Непрошенная мысль поколебала мою решительность: на бывшего мужа, разбрасывавшего носки, не донесла; Валера же грязное бельё всегда в корзину кидает, а я собираюсь практически убить его. Стало смешно и захотелось реветь одновременно. Бросила телефон на стол и закрылась в ванной комнате, где минут десять глушила истерику шумом воды и прижатым к лицу полотенцем.

Когда вышла, дома уже был Гриша, но, кажется, он ничего не заметил, хотя и выглядел необычно мрачно.

— Всё в порядке?

— Да! — дерзко выкрикнул сын и хлопнул дверью детской. Неужели начался переходной возраст?

В пятницу вечером по телевизору показывали очередного героя. Бдительный мальчик донёс на своих родителей. Гриша напрягся, я чувствовала, что надо обсудить тему, но не знала, как. Молчал и Валера, хотя интуиция подсказывала, что он думал о том же.

— А что теперь будет с этим мальчиком? — неожиданно спросил Гриша.

Осторожно подбирая слова, я сказала:

— Его отдадут в новую семью... Может, придётся некоторое время пожить в приюте, но долго такой герой один не останется.

Конечно, такого бдительного обязательно пристроят, мысленно добавила я. В этот момент ужасно не хватало бабушки, единственного человека, с которым я могла говорить открыто. Потребность поделиться была настолько сильна, что позже в спальне я, как бы невзначай, обратилась к Валере.

— Этот мальчик-герой, знаешь... Не уверена, хорошо ли это. Не пойми неправильно, я спрашиваю, не слишком ли большую ответственность взваливают на детские плечи?

Только договорив, осознала, что при желании мои слова можно истолковать, как критику Главы. Поэтому торопливо добавила:

— Глупости несу. Главе, конечно, виднее.

Валера, сидевший на краю кровати, делал вид, что внимательно рассматривает свои руки. Что это означало? На меня накатила очередная волна страха и, обняв себя за плечи, я жалобно прошептала:

— Теперь донесёшь?

Муж ответил, не поднимая глаз.

— Мне было пять лет, воспитательница как раз рассказала нам об очередном герое-школьнике. Его фотографию даже повесили на стенку. Я так захотел прославиться... В тот день меня забрал отец и по дороге домой отказался купить мороженое, потому что я кашлял предыдущей ночью. Шла война с равнодушием. Дома я рассказал маме, что папа прошёл мимо упавшего старика, не помог сам и не пустил меня. Я почти не оставил ей выбора, понимаешь? К тому же они не очень дружили, мои родители.

— Что было потом? — когда я успела сесть рядом с Валерой?

— Новый отец. И жизнь с осознанием...

— Ты был ребёнком!

Валера вяло кивнул. Мы легли в кровать и уже выключили свет, когда Валера неожиданно горько прошептал:

— Глава не может не понимать этого.

Несмотря на страшную правду этих слов, от меня не укрылось, что муж, держащий в руках мою жизнь, только что протянул мне свою. Мой страх не прошёл, конечно, слова Валеры могли быть провокацией, или, вопреки добрым намерениям, опасения за собственную жизнь могут вынудить его донести. Все равно в груди появилось новое незнакомое, но приятное чувство.

Последний день сезона был самым страшным. После объявления новой войны, запоздалые доносы не приветствовались: почему не доложили вовремя, а не отвлекаете ли вы нас от поимки актуального противника, а не враг народа ли вы? Так что, кто не успел, тот опоздал, и живи он с этим, как хочет.

Вечером Валера, Гриша и я сидели на диване перед телевизором. Молчаливо и напряжённо, ожидая, что каждую минуту в квартиру могут ворваться исполнители. Когда зазвучали первые слова победной речи Главного, я не могла поверить, что всё ещё жила. Гриша спрятал лицо на моём плече, и я не сразу поняла, что он плачет.

— Ну что ты? — обняла и слегка покачала мальчика. — Плачешь от счастья?

С другой стороны нас приобнял Валера и быстро зашептал.

— Им в школе "шпиончики" выдали, чтобы за родителями подслушивать. Так что Гриша знал и про тебя, и что мы не доложили...

Я задохнулась, осознавая, что опасность была даже больше, чем мне казалось, а Валера продолжал:

— Он молодец и смелый мальчик, меня просил молчать, но я и не собирался... Оля, ты знаешь.

Кивнула, всё ещё ошарашенно, на самом деле до последнего ничего не знала наверняка. Прижавшись ко мне, сын заговорил:

— А ещё на твоём телефоне увидел набранный номер Службы. Я так испугался. Не знал, что папа или я сделали не так. Но ты не донесла. Я люблю тебя, мама, не хочу другую, — всхлипнул Гриша куда-то в мой бок.

— Ты знал... — я всё ещё пыталась понять произошедшее.

— Мы доверились друг другу и не ошиблись, — тепло сказал Валера, — знаю, это было не просто.

Муж ласково провёл тыльной стороной ладони по моей почему-то мокрой щеке. Рыжая голова сына под моей рукой энергично закивала.

Мы сидели, обнявшись, перед телевизором, смотрели и не видели очередную Демонстрацию, впервые в жизни празднуя настоящую победу. Когда начали показывать фейерверк, я, всхлипнув, приблизила губы к месту, где небритая щека прижималась к рыжей макушке, и прошептала:

— Ура!