Сослуживец

Посвящается легендарному комдиву Василию Ивановичу Чапаеву и легендарному детскому писателю Аркадию Гайдару.

Вместо эпиграфа

Из письма в Ростов-на-Дону, адресованного ростовским пионерам:

«Конечно, лучше, чтобы Чапаев остался жив. Конечно, неизмеримо лучше, если бы остались живы и здоровы тысячи и десятки тысяч больших, маленьких, известных и безызвестных героев. Но в жизни такого не бывает…»

Арк. Гайдар.

1924 г.

Перед тем, как отвести в кабинет профессора психиатрии Незнамского, Аркадию провели подробный ликбез.

Часа на четыре.

— Никакой он не профессор, а, черть, его знает, кто, и, если не будешь вести себя осторожно, закопает сюда надолго. Ты понял?

Аркадий кивнул.

— Так понял или нет?

Аркадий снова кивнул.

— А чего киваешь? Ты по-человечески ответь.

— Как... по "человечески"?..

Аркадия пичкали лекарствами, от которых сознание раздваивалось, и, наверное, от этого уже третью неделю мерещилась ему тесная комната с подгнившими потолками и решетками на окнах вместо занавесок.

Но не мерещились события, которые он подробно описал в докладной записке.

Теперь же записку эту советовали называть рассказкой.

Написал, дескать, рассказку.

А в жизни такого не было.

Да как же не было-то? Было.

Весть о том, что в *** прислали отряд красноармейцев под командованием желторотого безусого мальчонки, облетела хутор задолго до прибытия Аркадия.

И как только хуторские узнают, когда и кого к ним пришлют. Сорока, что ли, на хвосте приносит?

Сорока та, видать, была неместная.

Залетная.

Впереди летела да назад поглядывала.

Аркадию-то хотелось, чтобы не сразу поняли, зачем он явился. А только прибыл, ему и вопрос задали. Обухом да по лбу.

— По батькину душу приехал? Али как?

— А которого у вас тут батькой кличут? — весело спросил Аркадий, стараясь не выдать недоумения.

— Пришлого кличут, — ответил один из натолкавшихся в избу мужичков.

— Не слыхал я о таком, — слукавил юный командир, стараясь не выдать волнения.

— А он о тебе слыхал. Встретиться хочет, говорят. Да с глазу на глаз.

— Вот как? Ну, пусть сюда приходит. К вечеру пусть приходит. Так и передайте. Жду, мол, в гости.

Мужики переглянулись и, нахлобучивая шапки, подались из избы.

На пороге последний замешкался. Видно, хотел добавить что-то, но только махнул рукой, Аркадию показалось — одобрительно.

— Касатик, — позвала хозяйка избы старуха Авдотья и протянула руки, словно к иконе.

— Ты чего, мать? — отшатнулся Аркадий.

Авдотья засмеялась, показывая беззубый рот.

— Ох, ты, испужался, сынок? Сам же матерью назвал. Так чего ж боишься? Не волчица чай. Моих-то сыновей война скосила, и мужа с ими. Так-то. Одежду давай тебе посушу. Промокла ведь.

Аркадий отдал ей тужурку и подошел к окну поглядеть, чего там с мужиками. Ушли или нет.

Ушли.

Во дворе возле коновязи остался дозорный красноармеец. Аркадий хотел его кликнуть, но не вспомнил имя. Собрался уж выйти на крыльцо, но старуха Авдотья принесла молока крынку и буханку хлеба и разложила на столе. У голодного с дороги командира аж слюнки потекли.

— Угостишь бабка?

— Так тебе и снесла. Похаваешь хотя б на последок.

Аркадия аж передернуло.

— Чего это напоследок.

Старуха разломила хлеб и лукаво подмигнула.

— Так ведь убьет тебя батька. Сердитый он на таких, как ты.

Ах, вот что.

— Не убьет, — ответил Аркадий, подходя к столу. — Поболтаем сперва. А там, глядишь, и миром кончим.

Авдотья промолчала.

Под ее насмешливым взглядом Аркадий уселся за стол и, откусив приличный кусок от хлебного ломтя, запил его молоком из крынки. Вкусно.

Авдотья тихо опустилась на сундук в углу. Наверное, так же когда-то угощала она своего мужа и сыновей, подумал Аркадий и отчего-то пожалел старуху.

— Рассказала б ты мне лучше о батьке.

— А чего об ём рассказывать? Человек хороший. С пониманием. Не то, что...

— Не то — что?.. Ты договаривай. Кого имела в виду? Не меня ли?

— Да хоть бы и тебя. Молодой ты больно. А вот слыхала я, у батьки сынок и тоже Аркадьем зовут.

— Не, бабка, и думать не моги. Не я это.

— А я и не думала даже. Просто ты спросил, а я ответила.

Авдотья поднялась с сундука и мелкими семенящими шажками улизнула за занавеску, только тень её осталась и отчего-то изменилась, словно сутулая да маленькая стала она выше и крупнее.

Чертовщина. В полутемной избе тени казались какими-то чересчур живыми. То ли сквозняк их оживлял, то ли дыхание приближающейся ночи.

Не дом, а ловушка, подумалось, в которую не заманили, а сам забрел. Да вот кабы не стала она могилой.

Утешала одна только мысль, что батька поговорить собрался. Значит, если и надумал убить, то не сразу. А коли не сразу, тогда еще посмотрим кто кого.

Аркадий допил молоко. Хлебные крошки подобрал все до единой, и вышел из-за стола. Потянулся. Эх, прикорнуть бы на часик другой. Устал ведь. Замаялся как собака.

— Бабусь, а, бабусь? Где у тебя тут... — Аркадий подошел к занавеске, а та вдруг резко отдернулась в сторону, и вместо старухи перед командиром возник какой-то мужик.

Аркадий взглянул в его лицо и обмер.

— Ча.. пай?

О комдиве Чапаеве на этой войне не слышал разве только младенец в люльке. Аркадию повезло. Однажды он встретился с ним лично. Так вышло, что свела их одна дорога. Чапай проскакал по ней на своем вороном коне. Обычный был конь. И всадник обычный. Ничем от других не отличался. Папаха набок. Черная бурка.

Аркадий стоял у колодца и смотрел завороженным взглядом на то, как легендарный комдив останавливает коня и наклоняется к ведру, которое ему поднесла какая-то баба. Зачерпнул в ладонь прохладную воду и смочил лицо и шею. А пить не стал.

Аркадий намертво запомнил его глаза и узнал бы из тысячи. В памяти они отпечатались четко, как на фотокарточке. Но в больнице ему говорили другое.

— Люди бывают похожи. А память это такая, брат, штука. Даже родных забываешь за столько-то лет в разлуке. Тем паче, когда на войне. А долго ты Чапаева видел? Мгновение и все. Встретил кого-то похожего и обознался.

— Добрый день.

В палату, где сидел Аркадий, вошел невысокий коренастый человек. В руке у него была трость с набалдашником — иностранная. А лицо вполне себе русское.

И мелькнула у Аркадия шальная мысль: «А что если б я действительно сочинял рассказку. Как бы описал этого человека? Надо бы найти у него какую-нибудь отличительную черту. Вот он повернул ко мне лицо, а глаза пустые, словно из них исчезло все человеческое. Словно он убийца, жесткосердный и безжалостный. Кого он пришел убить? Меня? Или того, кто напомнил мне Чапаева?.. Ах ты, черт. Я уже и сам так думаю: «напомнил» Чапаева. А ведь это был он, он, он…»

— Добрый день, — спохватился Аркадий, вспомнив, что его поприветствовали.

Коренастый с иностранной тростью уже сидел за столом и перелистывал какие-то бумаги. Наверное, досье на Аркадия, которое написали доктора. Там все: результаты обследования, наблюдения и, уж можно не сомневаться, всякие выводы. Как они это называют?.. Слово какое-то двуличное. «Диааагноз».

— По-видимому, вы уже знаете, кто я, — сказал человек за столом.

— Нет, — ответил Аркадий на всякий случай.

— Ну, вам же назвали мою фамилию. Незнамский.

— Незнамский? Первый раз такую слышу, извините, — соврал Аркадий. — У меня, понимаете, что-то с памятью. Пошаливает маленько. Порченый я, вот какая штука.

Человек за столом неожиданно расхохотался. У него смешно затрясся подбородок, и при взгляде на него Аркадий не удержал улыбки. Только жалкая она вышла. Вот, что.

— Давайте не будем играть в кошки-мышки, — отсмеявшись, сказал Незнамский. — Напрасно вы пытаетесь меня обмануть.

От его дыхания в воздухе запахло дорогим табаком.

— Обмануть?.. Да я и не думал, — пробормотал Аркадий.

— Думали, — перебил Незнамский, становясь серьезным. — Хотите, прочту ваши мысли? Вы решили, что если скажете правду, я сочту вас сумасшедшим. А если соврете, признаю нормальным. Так или нет?

У Аркадия пересохло во рту. Он сглотнул и невольно вытер рот.

— А давайте, поиграем в другую игру, — неожиданно предложил Незнамский, поигрывая тростью с набалдашником. — Вы расскажете мне все от и до. А я расскажу вам, где настоящие воспоминания, а где поддельные.

— Какие такие «поддельные»? О чем это вы говорите? — встрепенулся Аркадий.

— Я непременно поясню вам это после того, как услышу правдивый рассказ. — Незнамский снова зарылся в бумаги, лежавшие на столе. — Вот тут написано с ваших слов. В атамане я узнал комдива Чапаева…

Аркадий заметил, что трость лежит у Незнамского на коленях. Как быстро он положил ее туда. А потом достанет снова и будет вертеть как фокусник в ярмарочном балагане?

— Наверное, я говорил это до того, как… — пробормотал Аркадий. — А потом доктора объяснили мне, что ничего не видел, что просто сочинял рассказку. Понимаете?

— Ну, и что же было дальше в вашей рассказке? — сказал Незнамский. — Продолжайте, продолжайте… Как же они вас запугали, бог ты мой.

Последняя реплика, вырвавшаяся будто из самого сердца, совершенно изменила отношение Аркадия к сидящему за столом человеку. Почему он решил, что Незнамский враг? Потому что так ему внушил сослуживец? А может быть, злейший враг сослуживец и есть. От этой мысли стало особенно дурно. У Аркадия под ногами заколыхалась почва. Вернее, половые доски облезлые и скрипучие, как несмазанное колесо телеги. Страшно ведь не тогда, когда знаешь врагов в лицо. А когда не можешь никому доверять. Никому. Даже собственной памяти…

Аркадий устал притворяться. Он не актер в буржуйском театре, а красный командир. Нельзя ему вести себя пошло. И с этим враньем… К черту. Хватит юлить.

— Поговорим начистоту, — сказал Аркадий, приняв решение. — Сейчас мне трудно. Я под лекарствами и мысли разбегаются. Тяжко соображать. Но клянусь вам жизнью, это был Чапаев там в избе. Выражение глаз, повадка, голос. Как я мог не узнать человека, на которого равнялся все это время. Он был для меня примером. Я всегда себя сравнивал с ним. Гордился тем, что встретил лично… Вы когда-нибудь встречались с ним лично?

— Нет, увы, не пришлось, — раздалось из-за стола.

— Тогда вы даже не представляете, как это, встретить такого человека. Все внутри дрожит от радости. Даже вот руки. Руки тоже. Я стоял как вкопанный и следил за каждым движением, заранее признавая за ним превосходство. А вот превосходства-то и не было. Он совершенно такой же, как все. Простой и какой-то неяркий, знаете. Точнее яркий, но по-другому. Не обликом, а чем-то внутри. Как будто в сосуде горит огонь, и пламя его согревает каждого, кто находится рядом… Но там в избе — передо мной был другой человек. Метущийся, неприкаянный. Словно дерево потерявшее корни. Вот вы читали Пушкина, «Капитанскую дочку»? Чем-то он походил на Пугачёва в тот момент. Уверенный, что впереди неминуемый конец, но с дороги уже не свернуть. А я не мог понять. Как же так вышло?

— Он рассказал вам?

Аркадий кивнул.

— Сначала его послали в какую-то деревню. Не помню названия. Приехал он утихомирить бунт, а там мужики да бабы взялись за вилы от голода. Не отдают продовольственные остатки, чтобы с голоду не опухнуть вместе с детьми. Вот и не тронул их. С тех пор и пошло. Рядил не по приказу, а по совести. А потом приставили к нему какого-то соглядатая с женой. Про Чапаева ведь слава, что слаб перед женским полом. А она красивая. Глазки ему строит. Словно выведать хочет, что у него на уме. Может, и выведала чего. А потом эта последняя ночь. Атака белых. Идут, идут, и никто их в чистом поле не видит. Как такое могло случиться? Спасся он лишь тем, что закричал в темноте: «Смотрите, Чапаева раненого к реке поволокли». Уловка, которой научился в разведке. Недаром вся грудь в георгиевских крестах. В неразберихе верят такому окрику как молитве. Вот так и ушел. Сначала думал у солдатки пересидеть. Вдова товарища со времен германской войны, которой он деньги посылал. Она его приняла как родного. Но на месте-то ведь кобуру не удержишь. Так и хочется смахнуть с неё пыль. От бандитов надо было отбиться. Пришли эти сволочи грабить крестьянский люд. Собрал он селян и повел их в бой…

Аркадий почувствовал, что лицо у него пылает, а рука против воли сжимается в кулак. И чувство такое, словно сам он участвовал в том бою. Но нет же. К чему этот пафос? Не участвовал, и надо рассказывать чуть спокойнее. Как будто он автор, а не герой рассказки. Тогда и выйдет настоящая история, а не плакат-агитка, как у того, кто пишет рубленые стишата про буржуев и рябчиков, а сам этих рябчиков по ресторанам лопает как буржуй.

— Когда с одними бандитами было покончено, на их место пришли другие, — продолжил Аркадий. — Так вот и завертелось. А тут еще беда. Нашлись умельцы-подмётчики, что начали грабить от его имени. Вернее, от имени, под которым жил у солдатки. Она-то всем говорила, что муж вернулся и он-де атаман отряда. А Чапаев при нем командир такой-то. Себя он, понятное дело, не открывал. Говорил мне, что дожидается, когда восторжествует правда, и тех, кто его предал, разоблачат. Он же чуваш по матери и верил в правду, как в бога. А я пообещал разобраться. Приехал сюда, доложил начальству. Так за что меня под арест? И в психические записали. Что ж вы считаете, я всё это выдумал? Или, может, почудилось спьяну?

— Нет, — ответил Незнамский. — Я так не считаю. Вам не почудилось. Просто кто-то вас ловко провел и весьма…

— Что?! — Аркадий вскочил со стула. — Что вы городите? Какое такое «весьма»?

— Да вы сидите, сидите, — произнес Незнамский, почти неуловимо меняясь в лице.

Аркадий заметил, как он схватился за трость. Аж костяшки кулака побелели, так её сжал. Испугался видно буйного пациента.

«Ах, вот до чего я дошел», — подумал Аркадий с ужасом. — «Меня уже и свои боятся…»

— По первому взгляду расстройство психики у вас, а не памяти, — сказал человек за столом. — От этого возникают искаженные воспоминания. Вы сами их корректируете в своем сознании, а потом забываете об этом. Такое случается и у тех, кто не пьет. Но у крепко пьющих особенно часто. Бандюга, которого вы встретили, никакого касательства к Чапаеву не имеет, но, видимо, знает его и, может быть, чем-то похож. Ведь вы к нему сразу по имени. Он и ответил — да, это я. Внушил вам, что он Чапаев, а вы так хотели встретить комдива живым, что поверили сразу на слово. Ну, признайтесь. Хотели встретить живым? Ведь хотели? А?

— Хотел… — пробормотал Аркадий. Чего уж скрывать.

— Вот в том-то и фокус, — подытожил Незнамский. — А по правде — Чапаев погиб. Геройски. Зачем же вы его оживляете для себя и других в каком-то сомнительном виде? Тем самым вы, знаете что? Спасаете шкуру бандита. Помогаете увильнуть от возмездия…

— Ну, а что, если все-таки это был он? — неуверенно произнес Аркадий. — Откуда кому-то другому в хакасском селении известна чувашская речь?

Незнамский задумался, но, как видно, не смог отыскать убедительный ответ. Уж слишком далече живут чуваши от Хакасии.

— Давайте поступим так, — сказал он, постукивая по набалдашнику указательным пальцем. — Напишите записку тому бандиту, которого принимаете за Чапаева, и скажите, к кому из селян обратиться, чтобы ему передали. А в записке назначьте встречу. Вот мы и встретимся и разберемся, он это или нет.

— А если он? — Аркадий испытующе поглядел на Незнамского.

— Предложим его отряду влиться в Красную армию. Не откажет, я думаю, как вы считаете?

— Считаю, что не откажет, — обрадовался Аркадий.

— Ну, вот и славно. Обождите меня. Сейчас принесу бумагу.

Весть о том, что в Хакасии убит атаман бандитов, а с ним уничтожена вся его шайка долетела до Аркадия через несколько месяцев.

Среди ночи к нему пришел сослуживец. Влез в окно на виду у сторожа, но тот не заметил. Занят был, видно, чем-то. А, может, дремал на посту.

— Аркадий, проснись, проснись, — потрепал сослуживец спящего за плечо. — Убили они его. Слыхал? Из-за записки твоей…

— Кого убили? — безразлично проговорил Аркадий.

— Чапая…

— Не было там никакого Чапая. Утонул он. Уйди, — отмахнулся Аркадий и снова лег головой на подушку.

В палате темно. Только глаза сверкают. Чужие глаза.

— Ты чего? Аркадий… Сам же говорил. Чапаев это…

— Ошибся я.

— Да погоди… Они там от твоего имени такого наворотили. Местных перестреляли без счета. А скольких утопили и голов порезали… Нельзя этого так оставить. Полезем в окно и к начальнику штаба. Так, мол, и так, ему скажешь. Никого не расстреливал. Приказов не отдавал. Аркадий, слышь?..

Ни звука в ответ.

Сослуживец принялся его тормошить.

— Да что с тобой, очнись…

«Не было там Чапаева. Утонул», — прошептал Аркадий, как заклинание.

В коридоре послышались шаги. Захлопали двери.

Обход.

Быстрая тень скользнула на подоконник и провалилась в темноту.

Аркадий никогда больше не встречал своего сослуживца. Несколько раз в порыве отчаяния резал себя бритвой. Кто-то объяснял это раскаяньем, кто-то — болезнью.

А 26 октября 1941 года Аркадий погиб у железной дороги Канев — Золотоноша. В отчетах писали — заметив засаду, крикнул: «Ребята, немцы!» Это спасло остальных партизан. Они успели уйти и не видели, как умер их командир.

После этого долго ходили упорные слухи, что на самом деле погибший жив, что его видели в другом селе. Несколько недель спустя, поздней осенью 1941 года, там появился загадочный человек, называвший себя Аркадий…

Голос рассказчика умолк, и поначалу никто из сидевших за круглым столом под низко висевшей лампой с зеленым абажуром не проронил ни слова. Потом самый старший, с профессорской бородкой и мягкой слегка грассирующей речью, позволил себе уточнить:

— Так вы, получается, и были тем сослуживцем, в которого внедрили ваше сознание во время эксперимента в 49-ом году?

— Да, — ответил рассказчик. — Спустя 30 лет они решили узнать, где захоронен Чапаев, ведь тело так и не удалось найти.

— И вы, как я полагаю, хотели, чтобы Аркадий помог ему выжить? Надеялись изменить историю. Вмешаться в естественный ход. Но у вас ничего не вышло?

Это было секретной частью задания, о которой рассказчик не должен был упоминать ни при каких обстоятельствах, но теперь, когда прошлое покрылось черной вуалью домыслов, у него не осталось причин молчать.

— Совершенно верно, ничего не вышло, — ответил он. — Ход истории изменить невозможно. Первая же попытка приводит к тому, что в какой-то момент её персонажи перестают реагировать на ваши слова и действия. Становятся своего рода куклами, которым ничего нельзя объяснить и ни на что сподвигнуть.

— Что ж... Очень жаль. Тогда у нас остается последнее средство. Довериться чутью потомков, — заключил человек с профессорской бородкой и поднялся с места. Его примеру последовали остальные, и вскоре возле стола никого не осталось. Зеленая лампа погасла. И комната погрузилась во мрак.

Вместо эпилога

Юбилей на второй родине.

В 2012 г. в Хакасии отметили 60-летие добровольного переселения чувашей в республику.

В 1952 г. в СССР началось массовое переселение из густонаселенных районов в малонаселенные земли Сибири. Первоначально на новое место отправляли ходоков, чтобы осмотреться.

Чувашским ходокам приглянулась Хакасия.