Кафе «У Симоны», или на пути к Великому Зверю

— Ма-а-арк Хендерсон! Марк Хендерсон!!!

А он шёл между визжавшими от восторга фанатками, небрежно касаясь кончиками пальцев протянутых рук, иногда быстро расписывался в протянутых блокнотиках. Солнце слепило глаза, но Марк не очень любил чёрные очки. От неистовствующих девиц его отделял низкий барьерчик, да и охрана следила, чтобы всё шло, как положено. Женские руки, одни с тонкими пальчиками, другие с пухленькими, с ногтями жемчужными, розовыми, красными и даже радужными, или вовсе некрашенными, пальцы в кольцах и без; запястья обнаженные или в разноцветных рукавах блуз и водолазок. Марк встретился взглядом с девушкой, в отличие от прочих, она стояла спокойно (зато её пышненькая блондинистая подружка подпрыгивала от распиравших её эмоций). У девушки были длинные прямые русые волосы, очки и карие глаза за очками. Одета она была синий свитер-лапшу, на свитере висело украшение на кожаном шнурке — неровный тёмный янтарь в резной деревянное оправе.

— Ма-арк Хендерсон!..

***

Марк Хендерсон проснулся. Опять эти сны, где он звезда и обожаем тысячами. Где он снимается в причудливых костюмах, живёт в квартире с окнами до пола, а за окнами — серый океан. Марк повалялся в постели, потянулся в своё удовольствие, позёвывая, под толстым белым, похожим на сугроб, одеялом. Затем, всё так же позёвывая, вылез из-под фургона. Фургон был высокий, тёмно-зелёный, с пузатой проклёпанной крышей. Марк использовал его в качестве шкафа, а спал под ним. Между колёс, вросших в булыжник и мелкую красноватую травку с крохотными семечками-орешками, лежал пухлый матрац, заваленный пухлыми же подушками и укрытый толстым одеялом. Одеяло было столь огромно, что не помещалось под фургоном, и Марк подгибал его так, что складки образовывали как бы стены мягкой пещеры. Спать там было так хорошо, что вылезать совсем не хотелось. Но он вылез и, пошатываясь спросонья, побрёл к фонтану в углу квадратного двора. Встал в чашу, подставил голову под тепловатую (она всегда была тепловатой) струю, извергаемую каменной пучеглазой рыбой.Этот двор, закрытый со всех сторон, заросший вдоль стен в потрескавшейся штукатурке цвета старой бумаги и охры высокими, выше Марка, папоротниками, он привык считать своим. Никогда здесь никто не появлялся, никто даже не выглядывал из окон. От дождя же двор закрывал навес из неровного стекла, и небо сейчас за ним было серо и пасмурно, и в этой серости и пасмурности неподвижно стояли папоротники. Пахло прелым и грибами. Кстати, об окнах. Марк потянулся к одному из них, на первом этаже и подцепил раму. На полках стояли банки с кофе, сахаром и солью, металлическая туба с макаронами, жестянки с тремя видами чая, кувшинчик с мёдом, лежал бумажный пакет с хлебом. У дальней стенки, деревянной, на крючках висели синяя и жёлтая кружки и джезва. Забавно, ему снится, что он актёр, а в реальности у него фальшивые окна.

— А, чёрт, — Марк закрыл шкафчик, так ничего из него и не достав. И уже протоптанной дорожкой отправился в кафе завтракать. Вход в него был прямо из двора Марка.

***

Здесь всегда было полутемно и всегда кто-то был. Крутилась радужная лампочка-каруселька, бросая на кирпичные стены разноцветные размытые отблески. Тихо играл саксофон, очень похоже на настоящий, а не на запись, вот только обнаружить музыканта не представлялось возможным. Пахло кофе. Каждый день он приходил сюда и уже перезнакомился со всеми посетителями, например, с Ракшасом. Наверное, это не было его настоящим именем, но против такого прозвища Ракшас не возражал, даже, как казалось Марку, немного гордился им. В противном случае он бы точно сумел убедить любого, что называть его так не следует. Ракшас был великаном. Собственно, Марк и был немаленьким, но Ракшас возвышался над ним на полторы головы. Серые и белые рубашки, которые он обычно носил, не скрывали громадных бицепсов, а широкая грудь заставляла вспомнить о крупных животных. Да и сам он, смуглый, с аккуратной бородкой и собранными в хвост чёрными волосами, напоминал какого-то зверя. Сейчас Ракшас ни над кем не возвышался, потому что сидел за большим угловым столом, причём не один, а в обществе вполне себе прекрасных дам. Дамы были рыжие, невысокие и изящные. Несмотря на такое большое количество общих черт, они здорово различались. Волосы одной, постарше, были прямыми, приглушенного цвета, так что их можно было бы даже назвать каштановыми. Тонкое лицо заставляло вспомнить о китайских миниатюрах, одета она была в расшитое золотыми шнурами синее платье-балахон. Её звали Ребеккой или попросту Беккой. Вторая же, помоложе, с крутыми кудрями, могла называться скорее рыжеватой блондинкой и навевала мысли о картинках «пин-ап», в основном из-за накрашенных алым губ и красного платья с рукавами-фонариками. Подола платья было не видно, но Марк знал, что оно короткое. Других Мей не носила. На руках её поблескивали множество браслетов.

— Ма-арк! — промяукала Мей. — Ма-арк пришёл и сыграет нам на гитаре-призраке. Сил уже нет слушать унылый саксофон.

Гитара-призрак висела тут же, на стене, точно сделанная из стекла. Струны у неё были внутри прозрачного корпуса, и никому, кроме Марка, не удавалось извлечь из неё ни звука.

— Отстань от Марка, — велела ей Бекка. — Он не обязан тебя развлекать.

— Я поиграю, — пообещал Марк, присаживаясь за стол. — Но только после кофе.

— А Симона жарит блины, — сказала, наклоняясь, Мей.

Вырез на её платье был довольно низким, и — забавно — с Ракшасом она никогда не кокетничала. Ракшас же молча отпил из кружки, вообще-то поллитровой, но в его огромном кулаке она просто терялась.

— Вот! — Мей толкнула Ракшаса в плечо, но с тем же успехом она могла толкать карьерный самосвал. — Он пьет кофе, а нам не досталось.

— Надо было приходить раньше, — сказал Ракшас. — Пока Симона не ушла на кухню.

— А всё потому, что кто-то долго наряжался, — заметила Бекка.

Мей позвенела браслетами. А Марк откинулся в мягком, обложенном изнутри подушками, похожем на гнездо, кресле и закрыл глаза. Под веками замелькали, затем оформились причудливые образы. Огромный тигр смотрел на него, сидя на парящем в воздухе плоском камне, с которого свисали пряди мха. Рядом с тигром сидели лисы — одна потемнее, она немного строго смотрела на Марка, другая посветлее и явно ещё лисёнок, она кружилась по камню, ловя свой хвост, потом напрыгивала на тигра, который не обращал на неё внимания, снова начинала скакать... Тигр опустил голову и рыкнул. Марк открыл глаза и попытался принять сидячее положение.

— Завтрак! — Симона поставила на стол поднос.

На подносе стояли блюдо со стопкой блинов, блестящий кофейник, фарфоровый сливочник, пара вазочек с разными вареньями, миска с нарезанной ветчиной и сыром, миска с грибами, пиала со сметаной и миска с солёной рыбой. Пока Симона составляла всё это на стол, перед глазами Марка покачивался янтарный кулон в оправе из дерева.

— Сейчас кружки и тарелки принесу, — сказала Симона, отставив поднос на соседний, пустой стол.

— Я возьму, — Ракшас встал.

Посуду Симона держала прямо в зале, в тёмном буфете с матовыми стёклами.

— Гитара, — напомнила Мей.

— Кофе! — Марк прожевал последний кусок блина с вишнёвым вареньем и потянулся к кофейнику.

Он посмотрел в окно. По стеклу сбегали капли, кусты сирени на противоположной стороне улицы обвисли.

— Дождь, — сказал он. — Почему, когда я сюда прихожу, всегда или пасмурно, или дождь?

— Это же кафе Симоны, — Ракшас соорудил на тарелке нечто сложносочиненное из грибов, сыра и ветчины, после чего завернул своё произведение в блин.

Марк заметил, что глаза у него не карие, как можно было бы ожидать, а по-звериному золотистые.

— Я не виновата! — крикнула от стойки Симона. — И вообще, кому молоко подогреть?

— Мне! — ответила Бекка.

Дождь разошёлся ни на шутку. Марк добавил в кофе сливок и намазал ещё один блин вареньем, на этот раз абрикосовым.

— Тебе нужна маска, — заявила Мей, когда Марк сыграл пару песенок. — Прозрачная маска для игры на прозрачной гитаре.

На самом деле это игрой-то назвать было нельзя — Марк поглаживал корпус, а струны внутри пели нежно и странно, как живые. Иногда ему казалось, что он просто вызывает из собственной памяти слышанные раньше мелодии, а гитара их воспроизводит.

— Мне снится, что я — актёр, а ты предлагаешь мне маску.

— Снится? — переспросила Бекка, и Марк подумал, что её лицо тоже похоже на красивую маску из слоновой кости, раскрашенную до того искусно, что она стала живой.

— Что я живу в доме со стеклянными стенами, и что меня все любят. Гитара издала серию нежных звенящих аккордов.

— А тебе это нужно? — спросила Бекка, делая глоток кофе.

— С другой стороны, что я делаю здесь, — Марк перебирал неосязаемые струны. — Только сижу с вами в кафе и шляюсь по лабиринту.

— Ну ты же понимаешь, что нельзя иметь сон и явь одновременно, — сказала Бекка.

— Можно поменять их местами, — произнёс Ракшас.

— Зачем ты это ему говоришь?! — возмутилась она.

— Потому что только он может заставить гитару звучать.

Звякнул колокольчик, кто-то вошёл в кафе, но на этого кого-то никто, кроме Симоны, не обратил внимания. Марк снова заиграл, подлаживаясь под саксофон, а ветер швырнул в окна порцию воды. К стеклу прилип сорванный с дерева кленовый лист.

— Вот! — откуда-то появилась Мей, в её кудрях блестели капли, а на платье темнели влажные пятнышки. А Марк даже не заметил, что она уходила.

Мей положила Марку на колени маску, вернее, половинку маски. Она была сделана из серебряного кружева и закрывала только правую половину лица, вместо глазного отверстия — зеркальце в форме глаза.

— На краю лабиринта живёт Великий Зверь, он может вывернуть для тебя мир наизнанку, так что сон станет явью и наоборот, — сказал Ракшас. — Но только если ты ему понравишься.

— Явь и сон не существуют вместе, — напомнила Бекка.

— Ну, если считать сон изнанкой, то вот, — Мей подвернула край своего рукава. — Изнанка встретилась с лицевой, так что всё возможно. Более того, эти вещи должны проникать друг в друга, иначе существование мира будет невозможно.

— Ой, это совсем не так работает, — возразила Симона, забирая посуду. — На обед будет суп со свининой и пицца... и пирог с малиной.

Марк посмотрел в зеркальный глаз маски и увидел своё отражение. Его светло-русые кудри отросли, лицо было скуластым и чуть вытянутым, глаза — серо-голубые. Между бровями залегла небольшая морщинка. Не в первый раз он увидел себя в зеркале, но в первый раз узнал того, кому фанатки кричали «Ма-арк Хендерсон!»

— Примерь, — попросила Мей. Марк послушался, и маска села как влитая, зеркальце же оказалось прозрачным. Марк увидел огромного тигра и двух лисиц — одна потемнее, вторая посветлее.

***

Они носили тяжёлые юбки из шёлка, волосы их были дики и рыжи, и они отличались от Бекки и Мей. Но Бекку и Мей они знали. Марк наткнулся на них после двух дней блужданий по лабиринту. Марк надел маску и побрёл наугад. Нашёл круглый люк в заросшей плющом стене, пролез в него и очутился в запущенном саду. Здесь недавно прошёл дождь, но кто-то уже жёг сухие ветки, и дым путался в яблонях и стелился по заросшей клевером-кашкой земле. Он прошёл мимо крашеного синим дощатого домика, кто-то посмотрел на него из-за кружевной занавески. Дошёл до низкого деревянного забора, почти скрытого за зарослями шиповника и отцветшего чубушника. Напоследок сорвал холодное жёлтое яблоко и толкнул скрипнувшую калитку. Он миновал город с низкими зданиями, жителей в нём было мало, ночевать же ему пришлось в яме посреди улицы, в ней лежала белоснежная постель и почему-то пахло ромашкой. Когда Марк стал засыпать, яма, точно льдом, подёрнулась сверху стеклом, и в его гранях отражались фонари, так что он не мог разобрать, снятся ли ему эти оранжевые отблески или же он видит их наяву. Наутро же стекла не было, зато кто-то поставил на край ямы бумажный стаканчик с кофе и тарелку с круасаном с сыром. Стаканчик был оклеен чёрной бумагой и на ней белым был нарисован еловый лес...

***

На него пахнуло сырым запахом хвои, захрустели под ногами шишки. Но лес быстро кончился, и Марк вышел на каменный мост, перекинутый через овраг. Далеко внизу текла медленная река, настолько прозрачная, что сквозь неё просвечивало золотистое дно и покачивались тёмно-зелёные водоросли. За мостом же возвышались арки, тоже каменные, все в плюще. Было непонятно, то ли это остатки разрушенных строений, то ли арки сами выросли из земли. На внутренней стороне одной из них виднелся кованый балкон, на нём стояла деревянная скамейка. Они появились внезапно, прекрасные, дикие и смеющиеся. Марк видел их то левым глазом — как очаровательных женщин, то через маску — острые, покрытые шерстью морды, клыки, когти на чёрных лапах и длинные, вспыхивающие прячущимися в мехе искрами, пушистые хвосты. Он пытался уйти, отшутиться, но они кружили вокруг него, метя мох и траву вышитыми юбками, смеялись, а когда вдруг исчезали, Марк понимал, что не знает, как выйти из этих заросших плющом арок. Он всё время возвращался на одно и то же место, к тому балкону со скамьёй, пытался сорентироваться, находил вроде бы новый проход, снова выходил к арке с балконом. И ещё он очень хорошо знал, кто они, эти смеющиеся рыжие.

— Вы съедите моё сердце? — спросил он.

Они засмеялись (алые губы и длинные клыки). Сколько же их? Пять? Шесть?

— Тебя нельзя есть, ведь у тебя подарок Мей! Она маски кому попало не дарит!

— Тогда чего вы от меня хотите?

— Чтобы ты нас развлёк, ведь у тебя маска Мей. Тебе же снятся сны, в которых ты всех развлекаешь и всем это нравится.

***

Они провели Марка через мшистый туннель, в щелях каменных стен которого росли сныть и осока. В конце туннеля был полукруглый проход, за ним — зал, круглый, уютный, отделанный деревом и увешанный коврами, с широкими скамьями вдоль стен и белой кафельной печью посередине. Сразу вкусно запахло едой, и Марк вспомнил, что с утра ничего не ел, кроме круасана. Накормили его так, что он всерьёз думал, что не выживет. Тарелка пряной лапши со свининой, тарелка пельмешек с овощами, шоколадный мусс и — чай. Чай рыжие заваривали великолепно, и он у них был крепкий, терпкий и ароматный.

— Я не знаю, как вас развлекать, — сказал Марк.

Он лениво развалился в шезлонге, а одна из рыжих сунула ему в рот ложку мусса. Другая дала запить чаем. Маску пристроили на полку над одной из лавок. Рыжие относились к ней с почтением.

— Это ничего, мы тебе поможем.

И ему дали золотистого вина, вкус у которого был травянистый, и которое взорвалось в желудке восхитительным фейерверком. Марк даже увидел эти искры — жёлтые, зелёные и красные, они заскользили-полетели, унеслись к потолку зала, заблудились там, заметались. И почему-то это было очень смешно. Он попытался встать, но едва встав, упал обратно в кресло. Мир кружился вокруг него, а рыжие водили вокруг него хоровод, не двигаясь с места. Его тело вдруг стало очень лёгким и одновременно непослушным. Он рассмеялся и вдруг обнаружил, что лежит на мягком матрасе, застеленном бежевым бельём, сверху его укрывает ватное одеяло, под головой подушка. Он выпростал из-под одеяла руку и увидел, что одет в серебристую шёлковую пижаму. Матрац был бесконечным, он тянулся и тянулся, но его рыжие подружки были рядом, и они соорудили вокруг него из подушек подобие гнезда.

— Сейчас будем тебя мучить! — сказала одна.

Мучиться Марку понравилось: рыжие тискали и тормошили его, и их прикосновения были цветными, цвета смешивались, обретали форму, превращаясь в высокие, до неба, деревья, в облака, что цепляли верхушки этих деревьев. Он вдруг понял, что золотистый напиток наградил его способностью творить волшебство, и создал сразу целую рощу с деревьев с лимонно-желтыми листьями, которые пели, как птицы, а между ветвями скользили лохматые алые киты. В какой-то момент он и рыжие оказались стоящими на земле под деревьями, а киты плыли над ними. Рыжие смеялись, Марк же попытался покружиться, как кружились вокруг него рыжие, но упал на траву, оказавшуюся нежно-голубой. И всё это время он чувствовал, что на самом деле лежит, укутанный в одеяло, а женщины спят, привалившись к нему.

— Ещё! — сказал он и почувствовал вкус травяного вина на губах.

Этот глоток научил его летать, но лишил способности хотя бы стоять прямо. Его кружило и мотало во все стороны, он врезался в деревья, а рассерженные киты толкали его мордами. Почему-то он решил, что скорость поможет ему, и разогнался, вылетел из рощи на берег моря, оставив рыжих позади, не удержался в воздухе и рухнул у самой кромки зелёной воды. Она имела вкус травяного вина, и тогда он на четвереньках пополз дальше, вглубь, глотал, и сам становился волшебной зеленью, шелестел листвой и бежал белым волком по юным и древним лесам.

***

Проснулся он замотанным в одеяло, как в кокон, на самой обычной двухспальной кровати. Кровать стояла на дощатой застеклённой веранде, рядом на табурете лежали джинсы и футболка Марка. Сверху их придавливала маска. Ещё здесь был круглый стол с клетчатой скатертью, на нём в прозрачном кувшине стоял букет из белых флоксов и синих люпинов, рядом стыли вишнёвый пирог и чай в прозрачном чайнике. За окнами клубился туман, и каким-то образом Марк понял, что он очень близок к Великому Зверю. Он поел, хотя есть не очень хотелось, попутно обнаружил, что дом, кажется, состоит весь из этой веранды. В тумане медленно проступала песчаная дорожка. По ней Марк и пошёл, задевая плечами кусты черноплодки с тяжёлыми влажными ягодами. Маску он сжимал в руке. Зверь ждал его в конце тропы, огромный, чёрно-белый, с жёлто-зелёными глазами. Он лежал, подогнув под себя лапы, расслабленно моргал и смотрел на Марка Хендерсона. Усы его едва заметно подрагивали. Лапой он вполне мог бы накрыть Марка целиком. Марк сделал шаг вперёд, затем ещё один. Зверь наклонил голову и Марк коснулся мягкого тёплого носа.

— Мрр? — сказал Зверь.

И Марк надел маску. Зелёное вино снова ударило в голову, и он закружился дервишем, на этот раз идеально чувствуя своё тело, как не чувствовал никогда. Он что-то пел и выкрикивал, а Великий Зверь смотрел на него. Туман расступался, а Зверь медленно поднимался, вздымался меховой чёрно-белой горой. Затем раскрыл пасть. Клыки его были в половину роста Марка, и Марк остановился. Зверь выдохнул. Зверь вывернул мир наизнанку.

***

— Кекс, подъем! — сказал Марк хриплым со сна голосом.

Чёрно-белый лохматый кот соскочил с огромной кровати и независимо, точно он сам решил спрыгнуть, без понуканий хозяина, задрав хвост трубой, прошествовал к большому, от пола до потолка, окну. За окном были крыши домов, за крышами — серый пасмурный океан. Кекс уселся перед стеклом, спиной к Марку. Раздвижная дверь отъехала в сторону, и на пороге показалась девушка в очках и в синем свитере-лапше. На шее у неё висел деревянный кулон с янтарём.

— Я приготовила пиццу и суп, — сказала она. — И пирог стынет.

Так, это ещё что за новости? Не приводил он никаких девиц домой, это Марк знал точно. Неужели очередная чокнутая фанатка? Чёрт, придётся её выпроваживать... И как она сюда попала?

Точно услышав его мысли, Симона подошла и села на кровать.

— На самом деле я не твоя фанатка, — сказала она так, точно ей было жаль, что это не так. — Это Лиза попросила меня сходить за компанию.

Марк припомнил пухленькую блондинку.

— Но что ты здесь делаешь? — спросил он.

Он посмотрел в окно, на серый океан. И онемел. В облаках плыли киты, алая шерсть развевалась на ветру. Он повернулся к Симоне. Она сочувственно посмотрела на него, поправила очки.

— Понимаешь, — сказала она, и глаза её вдруг стали зеленовато-жёлтыми. — Понимаешь, я — Великий Зверь.

Марк в постели упал на спину. Краем глаза он видел китов, огромные и алые, они плыли совсем близко от его окон.

— Не надо боятся, — Симона бережно укрыла Марка одеялом. — Можешь ещё поспать, а суп можно и разогреть.

Кекс запрыгнул на кровать, Марк закрыл глаза.

— Спи, — Симона взъерошила Марку волосы. — Спи. Это приключение.