Как Эрика маленькая ведьма помогла заколдованному принцу

Когда Эрика была совсем малышкой, мать, бедная крестьянка, отдала её в услужение лесной ведьме Баумбрухе. Несчастной женщине было нечем кормить девочку, потому она поступила так.

Ведьма жила в маленькой избушке на глухой поляне. Брёвна давно почернели, покосились, а чтобы не менять уже почти прохудившуюся крышу, ленивая ведьма просто наложила заклинания от дождя и града, чтобы она не испортилась окончательно. Внутри стены были сплошь заставлены горшками со всем чем можно — засохшими цветами и грибами, лягушками, летучими мышами и некоторыми вещами попротивнее. Только в одном углу, на самом верху, стояла большая книга в чёрном кожаном переплёте с железным ржавым замком, поросшая паутиной. Даже опытная старуха нечасто заглядывала в неё, а уж ученице строго-настрого запретила, ещё и прищёлкнув железным зубом. Конечно же, Эрика очень хотела тайком заглянуть в эту книгу. И однажды она это и сделала… Но это будет другая история. Пока мы расскажем об ином.

У самой Баумбрухи был длинный щетинистый нос, которым она могла чуять на целую милю, и когда она пыталась что-то унюхать, его кончик дёргался из стороны в сторону. Ещё она могла видеть одним глазом очень далеко, если хорошенько выпучит его, и за годы таких занятий он даже стал больше другого, вечно налитым кровью.

Жила она на то, что колдовала и готовила зелья для крестьян. Кому приворожить жениха, кому отравить мышей, кому навести икоту на того, с кем поругался. Один раз было так, что два деревенских старосты невзлюбили друг друга, и каждый попросил ведьму наслать неурожай на деревню другого. Баумбруха и наслала на обе.

Старуха не учила Эрику колдовать и готовить зелья. «Рано ещё такой малявке» — говорила она. Всё, что Эрика делала связанное с колдовством — это собирала потребное для зелий на болотах и в лесах (также и в деревнях — например волосы юных дев или сучок от чьей-то избы). Да иногда придерживала что-нибудь, когда Баумбруха готовила зелья или выполняла сложные заклинания, с волшебными знаками и обрядами, например где надо держать над собой голову козла. А больше ведьма заставляла девочку готовить ей пышные обеды, выметать пыль и колоть дрова.

Но иногда Эрике удавалось подсмотреть или подслушать что-нибудь у Баумбрухи. Та особо и не скрывалась, когда варила зелья, но предупредила, что если хотя бы не так помешать или не те слова пробормотать, выйдет совсем не то, и неведомо что, может даже из котла страшное чудовище вылезет. Да Эрике особо и не нужны были зелья. Но вот одно заклинание очень ей пригодилось.

Однажды Эрика подсмотрела из-за сосны, как Баумбруха вышла на лунную поляну, нужным образом топнула, прыгнула, пробормотала волшебное слово и полетела на метле. Эрика запомнила всё точно, и с тех пор ей очень полюбилось летать. И за годы Эрика облетала весь лес и познакомилась со многими чу́дными и чудны́ми созданиями.

И ей для этого не нужна была метла, просто с метлой было удобнее. Вот в один тёплый июньский день она без метлы, безо всего, сидела на уступе разрушенной стены старого замка, в окружении высоких душистых сосен, слушая кукушку. Хоть уже почти не ребёнок, крохотная, худенькая и гибкая, как лягушечка, даже белые коленки напоминали, как сидят лягушки. Тёмные, почти чёрные волосы, были такими длинными, что покрывали её всю и стелились по нагретому солнцем камню.

А на этаже, что потерял крышу и лежал чуть ниже вершины стены, в тени, пока солнце ещё стояло, скрывался призрак рыцаря Генриха.

— Что ты видишь, Эрика? — спросил он призрачным эхом. — Не замышляет ли мой коварный брат Гунтер хитростей?

— Генрих, я тебе тут не дозорная. — устало вздохнула ведьмочка. — Я просто отдыхаю. И твоего брата не вижу. Да и как бы он вышел на дневной свет, если он тоже призрак? И почему ты всё время его подозреваешь? И разве не надоело вам сражаться каждую ночь? Зачем?

— Таково наше проклятие. — ответствовал рыцарь с торжественной обречённостью.

— Ясненько. — с сомнением сказала Эрика и легонько оттолкнулась от щербатой стены.

Она любила летать так, будто скорее прыгает. Легонько касалась ножками веток, отталкивалась и неслась вперёд как пёрышко. В её развевающихся волосах путались иголки, шишки, листья, но это не заботило её. Она любила их вычищать.

А вот старый леший, глядя, как сыплются иголки то с одного дерева, то с другого, заворчал — зашевелил многими ветвями и стал в виде ветра произносить разные ругательства. Обычных людей лешие ругают скрытно, так что и не поймёшь — может это простой ветерок, может тебе случайно шишка на голову упала. А вот ведьм могут поругать и прямо. Один раз на пути Эрики даже показался из дупла сам и погрозил бурым узловатым кулаком. Но девочка лишь оглянулась и хихикнула.

Постепенно прыгая на ветки всё ниже, она стала уже как будто идти семимильными шагами по земле. Подзамедлилась у пёстрой как витраж цветочной полянки, где её поприветствовали звоном колокольчиков серебристые эльфы. Тогда их виднелось немного — всё же не Ночь Летнего Солнцестояния, когда они десятками кружились в танце вокруг могучего дуба. Эрика помахала им ручкой и пролетела мимо.

Задержалась она у маленького гнома в шляпе с полями по ширине больше его роста и с трубкой, тоже длиннее чем он сам. Гном расслабленно улыбался в бороду и пускал колечки, переплетал их в дивные цепочки.

— Здравствуйте, господин Чубук! Как поживают госпожа Заварка и Крок?

— Здравствуй, Эрика. — спокойно отвечал гном, пожёвывая трубку. — Недурно. Крок уже так наловчился готовить пирожки с зайчатиной, что скоро превзойдёт мою жену. Что ж, она ведь его и научила. Заходи к нам на чай. Не забудь только нагнуться, когда входить будешь. Ты хоть и маленькая, а всё же не гном, да и с тех пор выросла поди немного. Вот Крок так вырос, что ему вообще приходится головой вперёд проходить. Дракон всё-таки. Ну ничего, как-никак, мы нашли его в яйце и усыновили. Подумаем, что сделать. Наверное, построим рядом ещё домик с дверью побольше.

— Обязательно зайду! — пообещала она со смешком и понеслась дальше.

Под её ногами разбегались косматые шуршащие бекке и ветте, из реки с брызгами и смехом махали русалочки. Но Эрика летела к одному из лучших своих друзей. В лёгком прыжке она примостилась на высокой ветке над его берлогой и заболтала ногами, легкодумно иголочками сыпала. И вылезло из берлоги косматое чудовище. Оно поморгало от сыплющихся иголок… И потянулось за Эрикой длинной густошёрстной ручищей. Схватило и стало подкидывать. Оба смеялись.

Чудовище звали Грум. Когда они впервые встретились, он сильно напугал Эрику, особенно потому что погнался с ней, говоря низким похожим на рёв голосом «Стооой, стооой», а тогда ведьмочка ещё не очень наловчилась летать. Когда Эрика сидела с дрожью на дереве, усталый Грум, сидя внизу и переводя дыхание, объяснил ей, что он заколдованный принц, которого должна расколдовать любовь прекрасной благородной девушки. Хоть Эрика тогда была ещё меньше, но ей уже было тринадцать лет, и она была весьма хорошенькой, так что её можно было принять за благородную девушку.

Но Эрика, хоть и стучала зубками, а попробовала объяснить ему, что она не прекрасная благородная девушка, а всего лишь ученица ведьмы. И она не может так сразу полюбить чудовище, которое гналось за ней с рёвом, но может стать ему другом, если больше оно так не будет.

И она угадала, они и правда стали друзьями. Играли вместе, он катал её на спине, она делала ему что-нибудь простенькими заклинаниями. Иногда помогали друг другу по мелочам. Иногда пугали людей — немножко, не со зла, и не стариков со слабым сердцем, и смеялись. Иногда наоборот — помогали и людям, и волшебным существам. Людям — незаметно, волшебным существам — прямо.

Грум рассказывал Эрике о том, как пытался найти прекрасную благородную девушку раньше. Один раз это оказалась простая крестьянка (ну и что же, она была довольно мила), но она закричала и созвала других крестьян, которые погнали Грума палками, и у него долго всё болело. В другой раз Грум попробовал поговорить с красивой девушкой умнее — из укрытия. И они долго болтали, больше о том, о чём она хотела — об одеждах и ярмарках. Правда, Грум, живя в лесу, не мог сказать ничего толкового, но девушке было довольно и что её слушает кто-то с мужественным голосом. Но когда он решил показать лицо, она закричала и убежала. Грум так и не узнал, кто была эта девушка — крестьянка, купчиха или всё-таки забредшая сюда благородная.

Эрика говорила с ним о его проклятии и о прекрасных девушках довольно редко. И Грум был для неё всё-таки не принцем, а чудовищем. Милым и добрым чудовищем. Большим, сильным и пушистым. И когда он напоминал, ей казалось, что она как-то незаметно обидела его тем, что не помнила. Вот так было и в тот раз.

Они наигрались вдоволь в прятки (в догонялки стало неинтересно с тех пор, как Эрика поднаторела в полётах — она всегда выигрывала), сидели у речки, отдыхали. И Эрика заметила, что Грум отвернулся, припав к земле длинными лапами, и грустит.

— Грум, милый, почему ты весь как снеговик весной?

И он сначала вздохнул, долго, гулко, словно собирался ветер, и выдохнул так же долго и гулко, обдав Эрику тёплым тяжёлым воздухом. Потом ещё долго молчал. Собирался сказать. Как будто бы даже и не замолкал, а просто прервался между вздохом и словами, только перерыв очень долгим получился.

— Я вот думаю… Ещё ладно, что я не могу найти прекрасную благородную девушку… — и опять настал долгий перерыв, по которому было понятно, что не «ладно». — Но как бы найти хоть что-то из моего детства, когда я был принцем… Наверное, будет некрасиво показываться перед кем-то из моих родных, близких, придворных в образе чудища, но хоть одним глазком взглянуть…

Эрика вздохнула и припала к его широкой пушистой шее и гладила. И сидела так долго и тихо. Но приподнялась…

— Грум, а у тебя не осталось ничего с тех времён? Вдруг мы посмотрим, подумаем, и придумаем, как найти?

И Грум медленно повернул к ней лицо, на котором печаль даже немного сместило любопытство.

— Я никому не показывал… Но ты хороший друг, и тебе я покажу. Пойдём к моей берлоге…

Эрика никогда не заглядывала в берлогу Грума, не знала, что он там держит. Видела, как он иногда приносил запасы, да и всё. Только чернота зияла. Не пошла туда и теперь, но Грум спустился и почти сразу вернулся с книжкой. Она явно когда-то погорела: задняя обложка вся почернела, передняя обуглилась, а из страниц многих и вовсе не осталось. Но меж чёрных пятнышек был хорошо виден золотой герб из тончайших чёрточек. На нём были дракон, единорог, русалочка, грифон, а венчала его большая корона.

Грум переворачивал страницы своими огромными пальцами удивительно легко и аккуратно. Там были яркие пёстрые картинки, некоторые весёлые человечки как будто выпрыгивали с них на поля.

— Вот. Наверное, какой-то придворный писатель написал про всё, что со мной было. Можно даже не читать, всё видно по картинкам. Вот я лежу в кроватке с белым одеяльцем. У меня были жёлтые как солнце кудри. Вот это моя мама-королева. Очень красивая. — он указал на стройную женщину в широком платье и высоком белом парике с большими бантами. — Здесь не нарисовано, но помню, как она убаюкивала меня на руках. У меня было много игрушек — заводные солдатики, которые махали мне саблями, потому что я был как бы генералом, зайчики, мячи и лошадка, на которой можно кататься. Мы жили в большом-большом дворце. Там весёлые шуты плясали и подбрасывали шарики, а трубачи трубили. Вон у этого какая труба длинная, вдоль всего края книги, мимо букв идёт, с флажком. Ещё добрые феи колдовали разное волшебными палочками. А охраняли дворец рыцари с длинными топорами. И ещё всякие люди были. Вот эти носили свечи, вот эти танцевали… Я всё очень хорошо помню. Вот тут из окна немножко виден сад, а я помню его больше, я же там гулял. Там ещё были большие разноцветные птицы, жалко их тоже не нарисовали. Они красиво пели, лучше русалок. И ещё разные фрукты росли, даже синие. Очень вкусные.

Грум вздохнул, чуть менее долго, чем тогда, и долго смотрел на последнюю картинку.

— Я не хочу переворачивать страницу. Я обычно не смотрю последнюю. Но ведь надо тебе целиком показать. — и он открыл последнюю уцелевшую страницу. — А потом в огне появилась страшная злая ведьма, напугала всех и превратила меня в чудовище.

— Ой… Не Баумбруха ли? — спросила Эрика с глазами, пригвождёнными к корявой пляшущей с пламенем ведьме.

— Не знаю. Похожа. И Баумбруху я тоже не люблю, и никто не любит.

Когда Эрика оторвала взгляд от страшного, но завораживающего рисунка, она заметила, что из глаз Грума катятся крупные слёзы, и шерсть на щеках мокрая. Она вытерла их своими волосами, крепко обняла друга и ласково шепнула:

— Не плачь, Грум. Я попробую разведать. Может, найдём твой дворец и сад…

— Найти бы хоть маму. Или хоть узнать, как она там. Она всё ещё такая красивая? Я лучше не буду ей показываться. А то вдруг она расстроится, что я так и не расколдовался.

Эрика чмокнула его в мохнатую щёчку, отпустила и со смешком попросила:

— Только дай мне эту книжку, чтобы мне удобнее было искать. Я обещаю, что не потеряю и не отдам никому, и верну тебе.

Грум долго смотрел на неё, не решался. Но наконец, спросив, точно ли не потеряет, отдал.

Эрика знала, что такие сложные красивые вещи обычно делают в городе. Также и книги: она уже видела красивую книгу с переплётом в золотых узорах — это один крестьянин достал в городе роман про любовь в уплату Баумбрухе. Кстати, единственный раз, когда Эрика видела, что Баумбруха плачет — это когда старая ведьма читала этот роман. Когда старуха потом заснула, Эрика заглянула в книгу. Там картинок было меньше, и они были чёрно-белые, но всё равно очень красивые.

Для похода в город Эрика принарядилась для важности. Взяла чёрное платьице, белый передник, чулки и остроконечную шляпу, которые она сама скроила из тряпья, которое давала ей Баумбруха. И перед полётом Эрика хорошенько выстирала их и отгладила. Также надела и башмаки, но уже не её работы — она не знала как делать обувь. И старая ведьма редко давала ей что-нибудь новое и никогда не платила, так что башмаки были стоптаны, разваливались. И полететь Эрика решила на метле: она ведь серьёзная ведьма, и летит не куда-то, а в город!

Ей ещё пришлось отделаться от некоторых забот, которыми нагрузила её Баумбруха, но добыв лягушачьи глаза, крысиные хвосты, мох, растущий с юга, и подметя пол, Эрика не медлила ни минуты и вылетела с книгой Грума подмышкой.

Она удивила нескольких крестьян в деревнях, на полях и дорогах, но приблизившись к городу, всё же спустилась и понесла метлу в руке. У кого спрашивать — долго не думала: подошла к женщине, что продавала на углу пряники.

— Здравствуйте, милостивая госпожа. Не могли бы вы подсказать, откуда могла взяться такая чудесная книжка?

— Видать, из книжной лавки господина Майера. У него продаются очень хорошие книги. Это совсем недалеко от края города. Пройдёшь вон туда пару улиц и повернёшь влево, где вывеска портного, чуть дальше будет и вывеска в виде книги.

— Спасибо, милостивая госпожа. — Эрика сделала книксен (Баумбруха научила её этому перед тем, как к ней залетела ещё более старая ведьма) и пошла, куда указала женщина. И сделала вид, что не услышала, как она спросила во след:

— А почему у тебя шляпка как у ведьмы, девочка?

Раньше Эрика была в городе всего два раза. В первый раз Баумбрухе нужны были когти городских кошек и зубы городских крыс, во второй раз — устроить козни судье по заказу деревенского старосты, для которых помощница должна была расставить знаки на домах. И поскольку Эрика выполняла эти поручения, она не могла ни на что отвлечься. Теперь же брела неспешно и разглядывала двух— и трёхэтажные дома, манящие вывески, дороги из камней, экипажи, снующих как пух летом людей, гордых полицейских в чёрных блестящих шлемах, слушала крики торговцев.

И вот она пришла к книжной лавке по указаниям пряничницы. Со звоном колокольчика открыла дверь, и испугалась, что толстый старичок, задёргавшийся на звук, упадёт с лестницы. Но нет, он лишь попросил подождать и проворно для своего сложения спустился с книжкой, которую отдал покупателю. Тот откланялся и вышел. И вот Эрика осталась одна с хозяином тёмной тесной лавки, заставленной высокими шкафами, битком набитыми самыми разными книгами — толстыми и тонкими, богато украшенными и простыми, всех цветов.

— Что вам угодно, юная фройляйн? Я вижу, вы немного похожи на ведьму, поэтому вас, возможно, заинтересует Гёте в прекрасном издании Коттендорфа.

— Нет-нет, я хотела только спросить, не знаете ли вы, что это за книжка?

Господин Майер с интересом рассмотрел книгу Грума и в очках, и поверх очков, и ответил:

— Имя автора здесь обуглилось, но я могу с уверенностью сказать, что это одна из ранних работ Конрада Германа, сказочника, что живёт в нашем городе. Тогда, лет двадцать назад, на окраине города случился пожар, затронул он и мою лавку, потом я долго ремонтировал её. Многие книги сгорели, в том числе и почти все издания Германа, но это похоже частично уцелело. Как же потом печалился этот сказочник, и ещё долго не радовал читателей новыми выдумками. Да и когда всё же стал присылать мне рукописи, похоже был не в духе — поздние его сказки становились всё скучнее.

— Благодарю вас, господин Майер. А не скажете ли вы, как найти сказочника Конрада Германа?

— О да, он до сих пор шлёт мне рукописи, пускай и всё реже и реже. Он живёт на углу улиц Мыловаров и Старой Канцелярии, в маленькой комнатке на верхнем этаже.

Эрика вновь поблагодарила с книксеном, забрала книгу Грума и на улице взмыла на метле под удивлёнными взорами прохожих. И она неслась по морю черепиц, с волнами-крышами, крутыми и покатыми, сначала просто летела, а потом придумала забаву — придерживала метлу в руке в стороне, а сама как будто делала широкие шаги — с крыши на крышу, не касаясь одной дважды. Поэтому её видели в основном те, кто проходил меж домов, по которым она прыгала, да трубочисты. Но трубочистам не привыкать — они и сами часто сталкиваются в дымоходах с чертями. Один даже весело помахал Эрике.

Но видели её хоть немногие, да многие, и ещё больше всполошились. Всполошились и полицейские и забегали по городу, высматривая ведьму, даже не зная, в какую сторону бежать, многие сталкивались. Один усатый и толстый полицейский офицер додумался бежать с найденными свидетелями в ратушу к бургомистру фон Ратценбергеру жаловаться. Но тот воскликнул:

— Ведьма?! Мы живём в эпоху Просвещения! А в эпоху Просвещения ведьм не бывает! Бросьте эти глупости, иначе мы не станем просвещённой державой!

И сколько бы свидетели ни клялись, что ясно видели ведьму своими глазами, бургомистр лишь больше вещал о деревенском вздоре и суевериях. И когда все уже начали расходиться, один горожанин всё-таки спросил:

— Коль скоро я зашёл к вам, господин бургомистр, скажите, когда же достроят водопровод, раз уж наша держава просвещённая?

— Разумеется, когда будут заполнены все бумаги и выслано необходимое всем чиновникам количество средств. Сразу видно, что вы ничего не смыслите в Просвещении!

Эрика облетела весь город, едва ли не каждую его крышу, ведь она не знала его и считала, что так найти пересечение улиц Мыловаров и Старой Канцелярии проще всего. Это и не тяготило её, ведь бегать по крышам было весело.

К закату солнца она нашла эти улицы, села на крышу дома на углу и свесила голову, заглянула в раскрытые ставни. За маленьким столом сидел худой долговязый человек с длинными волосами с седыми прядями, в истёртом жилете, писал пером по бумаге. От своего роста он сидел скрюченным, и колени упирались в стол. Хотя окно выходило на восток, и в комнате уже было довольно темно, он не зажигал свечу, а писал, упорно, не отрываясь.

Эрика присела на подоконник, свесив ноги в комнату писателя.

— Здравствуйте. Вы сказочник?

Долговязый встрепенулся, колени ударились об стол, поехавший стул громко заскрипел, а длинные руки неистово махали, и чернила с пера брызгали во все стороны.

— Не сбивайте, молю, не сбивайте! Я наконец-то поймал, поймал его, вдохновение!

Когда он немного замедлился и разожмурился, то и увидел на подоконнике девочку в шляпе ведьмы и с метлой. И тогда застыл, руки его зависли согнутыми над головой.

— Ты… Неужели ты ведьма?

— Да. — брякнула она с детской игривостью и в доказательство дала метле повисеть в воздухе. — А ты сказочник Конрад Герман?

— Да… — обронил он с глупыми глазами и опустил нос над столом, поставил локти и взялся за макушку, как будто у него болела голова. — Невообразимо. Я давно пишу сказки, но чтобы воочию увидеть волшебство…

— А ты разве не видел ведьму, про которую написал в этой книге? — слегка удивлённо спросила Эрика и протянула ему сокровище Грума.

Дрожащими руками писатель взял остатки своего творения и медленно положил на стол, и осторожно перевернул переплёт, первую страницу, вторую… Слеза капнула на шута с полей.

— Это всё, что уцелело в том злосчастном пожаре… После того я стал писать сказки всё хуже и хуже. Лишь изредка я ловлю вдохновение, например в этот день… Ты сбила его, но чувствую, принесёшь новое, ещё лучше. — и он обернулся к Эрике с таким лицом, будто спрашивал о судьбе дочери. — Где же эта книга была всё время?

— У Грума, лесного чудовища. Он бережно хранил её и мечтал, как снова станет принцем.

Писатель вновь опустил нос, но теперь сложил руки перед лицом, уперев запястья в глаза.

— Я когда-то надеялся, что где-то в мире есть мой двойник — этот принц, о котором я написал сказку. Но оказалось, мой двойник — не принц, а чудовище…

Эрика недовольно наморщила лоб.

— Вообще-то, Грум — мой друг, он очень доброе и милое чудовище. Так что не обижай его.

Курт поднялся с обречённым вздохом.

— Я и сам вроде чудовища. А Груму, может быть, и повезло больше, раз у него есть такой друг, который заступается за него и разведывает о его любимой книге. Что ж, во всяком случае, я рад, что даже огарку лучшего моего творения нашёлся преданный читатель.

— Но постой… Получается, ты не знал Грума? Как же ты написал о том, что произошло с ним много лет назад?

Писатель поглядел на ведьму с серьёзным лицом, в котором отпечаталось неверие в чудеса. Странно с таким лицом глядеть в глаза волшебнице, пусть и начинающей.

— Я не писал о том, что было. Я всё придумал. До тебя я не видел ничего сверхъестественного, лишь летал мыслями в стране фантазий. Этот сюжет к тому же похож на некоторые старые французские сказки. В сгоревшей части книги он уже отличался, а сохранившуюся я даже не просто сочинил, я заимствовал, украсив своими описаниями дворца.

Губки Эрики округлились в непонимающем разочарованном выражении, глаза заметались, больше по низу, по полу.

— Но как же так? Ведь Грум помнит всё, что было в этой книге. Это всё было с ним, он жил во дворце как на картинках. И как тогда книга оказалась у него?

Писатель со скрипом стула отвернулся внутрь комнаты. И заговорил тихо и медленно, и в голосе была даже не надежда, но надежда на надежду.

— Быть может, раз уж есть ведьмы и чудовища, то есть и музы. И одна нашептала мне о том, что в действительности произошло в некоей сокрытой от глаз волшебной стране. А некая Фата, фея судьбы, подбросила книжный огарок тому, кому должно.

Он вновь повернулся к Эрике вполоборота и заговорил уже буднично.

— Попробуй выяснить больше о том пожаре. Не видел ли кто, куда пропадали погорелые книги. Это может знать хозяин книжной лавки Майер или кто-то из старых пожарных.

Тогда Эрика оживилась.

— Спасибо! А ты всё-таки умный!

И она впрыгнула в комнату и звонко поцеловала его в щёку, при этом слегка зависнув над полом — даже сидя на стуле, он был высоковат для неё.

Сказочник приложил широкую ладонь с длинными пальцами к щеке, будто задумавшись над смыслами. И улёгся на стол, в сложенные руки, пряди расструились по доскам.

— Почему ты появилась теперь?.. Почему не в мои десять лет, когда я больше всего мечтал о волшебных приключениях? Почему не в мои двадцать лет, когда я мечтал о прекрасной даме, подобной принцессам или хотя бы ундинам и разбойницам из моих первых сказок? Почему не в тридцать, когда мне особенно нужна была муза, когда я достиг дна своего вдохновения, после которого все годы были жалкими? Почему только теперь, в сорок лет?

Эрика вся нахмурилась, наморщила носик.

— Не очень-то ты вежлив. Сказал бы спасибо, что вообще прилетела.

И он встал, поспешно ответив:

— Да, ты права. Прости меня. Я всё-таки ещё жив. Обещаю тебе, что впредь буду по-настоящему живым, и напишу лучшие сказки, каких не было раньше. — он встал, выпрямившись почти до низкого потолка и подошёл к сундуку, что стоял около стола. — Я обязан подарить тебе что-нибудь отсюда.

Он открыл крышку… и Эрика увидела детские вещи и игрушки. И узнавала в них то, что видела на картинке в спальне сказочного принца.

— Ты взрослый, а держишь детские игрушки? — слегка удивилась она.

— Да. Это мои воспоминания о детстве. Каким же сказочником я был бы без них? — и покраснев, он добавил. — Только не рассказывай людям. Ладно бы ещё коллежскому секретарю Конраду Герману писать сказки, но чтобы хранить старые игрушки…

И коллежский секретарь стал перебирать вещи, рассматривая каждую и думая над каждой. Но вот он оглянулся на Эрику, рассмотрел её с головы до ног.

— Нет, я знаю, что тебе нужно!

И он зарылся в сундук чуть ли не с головой и извлёк пару потёртых, но вполне приличных башмаков.

— Вот. — едва ли не торжественно, сдув пыль, объявил он. — Когда я носил их, я был помладше тебя, но рос быстро, и вскоре их убрали вглубь этого сундука. Так что они почти неношеные и придутся как раз в пору к твоим ножкам. Но я успел в них полазить и на чердаки, и в дупла деревьев, ища тайный вход в волшебную страну, и поиграть в разбойников и рыцарей… Так что этот подарок не просто практичный, но и со смыслом, помни пожалуйста!

Эрика хихикнула, поблагодарила и сняла свои, что хоть и были по годам на четверть века моложе, а по виду — на четверть века старше. Они тут же и развалились на части, и девочка с удовольствием надела подарок писателя. Ещё и поплясала, что и стало лучшей благодарностью.

И уж тогда ведьмочка подхватила книжку и метлу и устремилась к окну.

— Спасибо тебе за всё, Курт! Я полетела расспрашивать пожарных! И зажги свечу, глаза испортишь!

Он же бросился во след и высунулся из окна по пояс, крича:

— Прилетай ещё! Прошу! Прилетай! Обязательно!

Пожарных оказалось найти не трудно, она давно заприметила каланчу, что высилась над домами, и не колеблясь, подлетела к самой вышине. Молодой пожарный не на шутку растерялся, увидев настоящую ведьму на метле. Он уже видел, как она носилась по домам, но как человек современный, рассудил, что это должно быть особо ловкий трубочист, и от его скорости цилиндр кажется остроконечной шляпой, а мундир — платьем. А когда до него дошли слухи о ведьме, сообразил, что раз ему этот ловкий трубочист показался ведьмой, должен был показаться и другим.

— Здравствуйте, фройляйн. — только и нашёл он, что сказать. — Чем могу служить?

— Очень приятно, господин дозорный. Я только хотела спросить, знаете ли вы, как найти кого-то из старых пожарных, которые лет двадцать назад тушили пожар на окраине, в котором погорела книжная лавка господина Майера.

— Да вот, работает у нас ещё старик Фойерманн. Раньше был пожарным, всегда рвался в самый огонь, теперь перевели в учётчики. Вы найдёте его внизу каланчи.

Поблагодарив, Эрика направила древко метлы прямо вниз, и ловко развернувшись перед самой мостовой, вошла в каланчу. Она быстро нашла сидящего за погрызенным мышами столом крепко старичка в потёртой, испорченной, уже не годной на пожар кожаной каске. Старичок весь обложился бумагами, всё было в чернильных пятнах. Фойерманн поднял глаза на Эрику.

— М? Чего ты хочешь, девочка? Только говори побыстрее. Я должен всё строго учесть, а я уже знатно запутался. Бургомистр фон Ратценбергер велел, чтобы пожаротушительные расходы были уложены точно в надлежащую годовую сумму, ни больше, ни меньше. Эх, а раньше я сам был пожарным, но теперь кости уж не те, а глаза уже не те, чтобы служить дозорным. Но хоть верную каску оставили.

И Эрика показала ему книгу Грума, спросила, куда она могла деться с того пожара, чтобы оказаться у её друга (о том, что он лесное чудовище, она не сказала).

— Вспоминаю… Никому о том не говорил, кроме жены, чтобы меня не посчитали старым дураком. Но раз уж ты спрашиваешь, и раз уж у тебя шляпа ведьмы, тебе можно рассказать. Помню, когда пожар уже потушили, я стоял, надзирал, чтобы балка ни на кого не упала, и чтобы никого под завалами не оставить. Тогда уже темно было. Вдруг вижу — среди всей этой копоти, гари, обломков — шевелится что-то большое, лохматое, чёрное. Я думаю — уж не пожарные ли какие духи? Притаился за уцелевший стеной, подсматриваю. Глаза привыкли, и вижу, что это чудище. И чем бы ты думала, оно занималось? Перебирало уцелевшие остатки книг здоровой ручищей, рассматривало. И одну книгу взяло и потащило. Вот вспоминаю, кажется, на той книге что-то блестело, теперь вижу — этот золотой герб. И вот ещё что: когда чудище развернулось и пошло, показалось немного из-за обломков, я увидел, что в другой лапе у него детёныш — маленький чудёнок, такой же чёрный и лохматый.

И Эрика тут же погрустнела.

— Значит… Грум и правда никогда не был принцем, а всегда был чудовищем?..

— А это уж тебе виднее, девочка. Но ежели ты о том детёныше, то уж тогда был, и мамка его была чудовищем.

Поблагодарив и забрав книжку, Эрика понурая полетела назад в лес. И думала:

«Как же так? Он же говорил, что сам всё помнил… Но может, это ему привиделось во снах, а сны эти были так давно, что можно и подумать, что на самом деле? Видать, так… Но как же я вернусь к нему с этими вестями? Он ведь очень расстроится!»

И думала она весь полёт. Думала, думала… И придумала. И сразу порешила, что её замысел без изъяна, и всё будет прекрасно, и Грум станет жить долго и счастливо!

Ночью Эрика без роздыха возилась с ужином для старухи, ведь ела та очень много. И когда Баумбруха вернулась, на столе уже стояли десяток жареных голубей, жирный гусь, начинённый лягушками (гусей старуха разводила, а вот лягушек Эрика ловила на болоте, как и для зелий), жаркое из двух зайцев, горшок каши и горшок ухи. Вторую уху Эрика как раз доставала из печи, когда вошла старуха, придирчиво оглядывая избу большим красным глазом.

— Смотри. Опоздаешь — тебя съем вместо супа. — Эрика даже не знала, шутила ли Баумбруха.

Девочка сидела за тем же столом, ела свой хлебушек и смотрела, как хозяйка насыщается. И когда ведьма выглядела уже будто и не такой злой, Эрика спросила:

— Вы ведь знаете Грума?

— Мм?.. — старухе явно не нравилось отвлекаться от трапезы, но и тратить силы на гнев не хотелось. — Это лесное волосатое чудо? Да, как же не разглядеть его за годы.

— А вы знаете, что он за зверь такой? Как называются такие чудовища?

— Это фенке. — ответила Баумбруха, разгрызая кость голубя железным зубом. — Косматые великаны.

— Значит, есть другие фенке? Много ли таких?

— Теперь уж мало. — говорила ведьма, погружаясь длинным носом в тарелку с жарким и громко чавкая. — Люди с ними не уживались, и многих извели. Теперь фенке вот так же живут по одиночке в своих берлогах и пещерах.

— А вы знаете, где живут другие фенке? Нет ли где фенке-женщины?

— Да, одна старая карга на Броккене говорила, — Баумбруха уже выковыривала кусочки жаркого из носа и доедала, — что видела фенке-бабу у какой-то скалы на Рейне.

Эрика набралась храбрости и выпытала у Баумбрухи, как же найти эту скалу, ведь Рейн длинный. Ведьма неохотно вспомнила приметы, которые назвала ей другая старая карга, и, ворча что-то о совании любопытного носа куда не нужно, улеглась и захрапела, сотрясая стены.

Эрика думала — дождаться ли следующего дня, но решительность так переполняла её, что она бы никак не уснула. И она вышла на порог с метлой и полетела под луной на запад, к Рейну. Мимо неё проносились облачные великаны, гнусно хохочущие черти, другие ведьмы… Когда великая река приблизилась, Эрика стала снижаться среди скал, и слышала дивное пение прекрасных фей, похожих на струйки серебристой дымки в лучах Луны. У некоторых из этих фей Эрика поспрашивала, как найти фенке — всё же приметы были не совсем точными. Феи говорили с отвращением, некоторые скрывались в скалах, едва заслышав о мерзком чудище.

Но с горем пополам Эрика всё же нашла пещеру, где ворочалось нечто чёрное, лохматое и огромное — даже раза в четыре шире Грума.

«Спит или не спит? — думала Эрика. — Ладно, сейчас или никогда!»

И она потрогала жёсткую шерсть.

— Эй! Вы спите? Вы же фенке?

Показалась голова чудища, оно сказало очень низким и хриплым женским голосом:

— Что? Кто? Что ты за козявка?

— Я просто маленькая ведьма. А прилетела спросить: не хотели бы вы пожениться? С очень симпатичном и милым фенке.

Чудище тут же вперило глаза-блюдца в девочку.

— М… Жениться?.. Где?

— Только подождите, я всё объясню. Я скажу Груму, тому фенке, что вы заколдованная принцесса.

— Я принцесса? — чудище улыбнулось и довольно захрюкало.

— Как будто бы принцесса. Он сам думает, что заколдованный принц. И скажу ему, что если вы полюбите друг друга, то проклятие спадёт с обоих.

— Что? — фенке захлопала глазами.

— …Но проклятие конечно не спадёт, потому что нет никакого проклятия. И когда он грустно спросит, «почему так не работает», вы скажете ему, что раз вы полюбили друг друга в образе чудовищ, значит, больше ничего и не надо для вашей любви, а значит, вы уже как будто не чудовища.

Фенке лишь продолжала моргать.

— Что?..

— Эх, ладно, вы главное попробуйте полюбить его, а объяснить я сама попробую. — ответила Эрика и подумала:

«Ну может она глупая, и что же? Вон — Баумбруха умная, но это же не значит, что она хорошая».

— Жениться?.. — переспросило чудовище.

— Да. Я сейчас отведу вас к Груму. — и тогда Эрика поняла, что не знает, как переместить эту махину к её лесу. Просто вести — займёт много дней, и её не сокроешь от людей. Но тогда уже был рассвет… И она заметила у подножия скалы, на реке, рыбака с сетью. — Подождите, я сейчас вернусь!

Девочка поговорила с рыбаком с берега и насыпала в воду волшебную смесь травок, которую и сама использовала, чтобы рыбачить для Баумбрухи. И вскоре рыбак достал полную, тяжёлую сеть рыбы. Он радостно спросил, как же отблагодарить Эрику, и та лишь попросила одолжить сеть, обещав вернуть потом.

Рыбак немного удивился, но выполнил просьбу девочки. Она же вернулась к чудовищу, с большим трудом объяснила ему, что надо вступить в эту сеть, и тогда наложила заклинание полёта и на метлу, и на сеть, и легко понесла фенке. Та брыкалась, в ужасе ревя, но вскоре привыкла.

С утра в небе уже летало не так много странных сознаний. Разве что лёгкий ветерок спел Эрике приветственную песенку. Так она вернулась с домой с чудовищем. Метнувшись в трясущуюся от храпа старухи избу, забрала книжку Грума, и тут же застала его невесту за тем, как она пыталась поймать пробегавшего мимо ветте, согнувшись в три погибели.

— Пойдём! — отвлекла её Эрика, тем самым спасла юркого ветте.

— Куда? — моргала фенке.

— К Груму.

— Куда?

— Жениться. — со вздохом повторила Эрика. И тогда фенке с хрюканьем последовала за ней.

По пути чудище ломало ветки как дышало и то и дело норовило схватить какое-нибудь мелкое создание или птичку. Эрика лишь грозила ей пальчиком.

«Ничего, поживёт у нас, вместе с добрым Грумом, и станет лучше…»

И покуда она убеждала себя, то и дошла до берлоги любимого друга.

— Грууум! Я привела тебе заколдованную принцессу!

Тот, сонный, выполз из берлоги, и тут же его и притянула, прижала к себе «прекрасная незнакомка».

— Жениться! — проворковала она басом.

Грум непонимающе глядел то на неё, то на Эрику, и девочка поспешила объяснить:

— Если вы полюбите друг друга, то наверняка расколдуетесь!

Но Грум не то что бы радовался предстоящей свадьбе. Он попытался вырваться, на что невеста сдобрила его парой хороших ударов по голове, кулаком больше головы. Насилу Грум вырвался, но невеста не расстроилась — разглядела его берлогу и с возбуждённым хрюканьем полезла внутрь, заняв собой весь проход (а может и всю берлогу), и земля крыши посыпалась.

— Моя берлога! — взревел Грум и рванулся отбивать дом, но прекрасная принцесса ударила его крепкой как пень ногой, и хозяин отлетел на добрые полтора клафтера.

Отряхнувшись и встав во весь рост, он навис над Эрикой. Обычно Грум ходил склонившись, опираясь на кулаки, но теперь встал, высокий, почти как дерево, кулаки едва касались земли, и смотрел на ведьмочку очень недовольно.

Сложив ручки за спиной и неловко разглядывая пробегающих коротышек бекке, Эрика оправдалась:

— Ну может, потом привыкните друг к другу. Может, с тобой она станет доброй.

Подняв взгляд, Эрика увидела, что Грум смотрел на неё серьёзно-серьёзно. Он сразу показался очень умным, понимающим и… настоящим. Эрика устыдилась, как будто раньше она воспринимала его просто как забавную говорящую зверушку.

Грум вырвал книгу из рук Эрики так, будто она не хотела отдавать, и сурово потребовал:

— Говори, что ты узнала.

— Ну…

— Правду.

Он сказал это «Правду» так, что надо бы написать точку в конце очень жирной и большой, но так не принято. Эрика вдохнула побольше воздуха и выпалила:

— Ты всегда был чудовищем, и мама твоя была чудовищем, она нашла эту книгу на пожаре, эту сказку выдумал один писатель, а почему ты думал, что это было на самом деле — не знаю, может тебе снилось.

И она зажмурилась и отвернулась, как будто в неё что-то должно было прилететь. Знала, что Грум не ударит её, а может и ничего не скажет, но зажмурилась от самих его чувств. Через силу поглядела на Грума. У того опять наворачивались слёзы, но он резко стёр их, чуть ли не локтем, как будто стёр грустное лицо, оставив суровое и строгое.

— Я пойду. Буду искать своё счастье.

И он двинулся прочь от берлоги, вглубь леса. Эрика сама чуть не плакала. Она хотела сказать что-то вроде «Грум, миленький, пожалуйста, не уходи» или «Прости пожалуйста, я сильно-сильно ошиблась», но проглотила слова, и вместо них выкрикнула, дразняще маша руками:

— Ну и пожааалуйста! Я между прочим для тебя постаралась! А тебе небось надо принцессу, и сразу готовую, незаколдованную — с талией как у розы и волосами кудрявыми как морская волна и золотыми как солнце!

И девочка развернулась и побежала к хижине ведьмы, разбрызгивая слёзы.

Потом она три дня топилась в работе. Даже если задания Баумбрухи кончались, Эрика сама просила новые. Один раз даже увидела, как старуха впервые ей улыбнулась, пусть в этом и было что-то от злорадства.

«Я никому не друг, и я не добрая! Я ученица ведьмы!» — думала Эрика целыми днями, то зверски оттирая гарь от посуды, то с особым удовольствием доставая ингредиенты для зелий. И старалась не замечать, что снующие всюду бекке и ветте всё чаще уже не сновали, а ковыляли, покалеченные. Однажды нашла обломок трубки господина Чубука, а в другой раз увидела, как по реке плыла плачущая русалочка. Один раз даже нашла эльфа, который лежал с поломанным крылышком.

И вот на третий день, полезая в дупло за яйцами одной птицы, столкнулась нос к носу с лешим. Тот и замахал кулаком:

— Глупая ведьма! Зачем ты нам чудовище поменяла?! Грум бывало и лесорубов отгонял, и русалочек, застрявших в корягах, спасал, и осторожен был! А эта что?! Перепугала всех, полсотни векке и бетте, тьфу ты, бекке и ветте передавила и ещё десяток сожрала! В русалок палками кидает! Деревья ломает! Спасибо, удружила!

Эрика отпрянула от дерева. Плотина в её душе, что она строила от совести, которая и так трещала по швам, теперь дала течь. Девочка бежала по лесу, не разбирая дороги, не зная куда бежит. И столкнулась с Кроком, приёмным сынком Заварки и Чубука. Но дракончик плакал ещё до того как столкнулся. Плакал, размахивая маленькими лапками, с ручьями по большому носу.

— Крок, милый, что случилось? — спросила Эрика, уже сама начиная плакать.

— Уааа, я нёс пирожки с зайчатиной лисёнку Бруно, — тут Эрика вспомнила, что так и не сходила к ним на чай, — как вдруг появилась эта страшная, хныыы, и ударила меня по носу! Я рассыпал пирожки, а она, онааа зачерпнула их охапкой прямо вместе с землёй и слопала! И ушла, потирая живот, а я тут сижу, не могу даже дотянуться до своего носа, лапки короткие!

Эрика вздохнула и достала из поясной сумки целебную мазь и ласково помазала нос Кроку. Плачь переходил в тихое хныканье. Она почувствовала, что возвращается к тому, что ей действительно нравится — заботиться…

И ей пришла в голову мысль. Она зашептала её на ушко Кроку, и чем дальше он слушал, тем больше его плач превращался в смех. И дракончик занёс большую пасть и запрыгал как мяч, и хвост его заходил ходуном.

Они вместе пошли в дом семьи гномов. Кроку и правда пришлось согнуться — его голова занимала едва не всю дверь. Эрика также не забыла наклониться. Госпожа Заварка, в пышном платье и чепчике, радушно встретила Эрику — если до старушки и дошли слухи, что сделала ведьмочка, она не думала, что девочка испортилась безвозвратно. И Крок суетливо стал готовить новые пирожки с зайчатиной, а мама и гостья-ведьма усердно помогали ему.

Но ещё не пришло время пить чай им самим. Крок и Эрика пошли к берлоге чудовища. Былое жилище Грума уж совсем разворотилось… Притаившись за деревом, Эрика выложила первый пирожок на землю. Отошла, положила второй… Третий… Вот уже сам Крок, оставшийся за тем деревом, не видел её… Когда она крикнула:

— Давай!

И дракончик выскочил перед сонливым чудищем и заплясал, размахивая хвостом.

— Эй, ты! Я тут приготовил новые пирожки, для тебя! Но я не заметил, как они сыпались из корзины! Так что тебе не достанется, не достанется!

Чудовище смотрело не понимая, что же дракоша имеет в виду, но это не помешало ей разъяриться. Она бросилась на него, но Крок был полегче и убежал, а она уж и забыла обиду, когда её сманил запах заячьего пирожка… Много ума не понадобилось, чтобы приметить и второй…

И так фенке шла по дороге из пирожков, поедая один за другим, а Эрика выкладывала эту дорожку, стараясь и на глаза не попасться, и не упустить чудище из виду. Последние пирожки девочка клала уже в виду деревни, и самый последний, перемахнув через ограду, она положила уже на птичьем дворе, и с пустой корзинкой спряталась на крыше курятника.

Чудище ограду проломило, переполошив всех кур, от волны кудахтанья залаяли псы. Чтобы люди поняли всю опасность, Эрика, лёжа на крыше, ещё и покричала:

— Чудовище! Помогите!

И люди сбежались с верёвками, палками, вилами и топорами. Они знали, что это не выдумки шкодливого пастушка, ведь именно в их деревне Грум когда-то пытался похитить девушку!

— Опять притащился! — бранились крестьяне, повязывая напуганную фенке.

— Ты смотри, как отъелся! Небось многих пригожих девок умял!

Потом чудище в клетке ещё долго привлекало людей на ярмарке, и все охотно брали гнилые овощи, чтобы побросать. Пока фон Ратценбергер не велел судье пригрозить крестьянам, чтобы не распускали слухи о суевериях, и посланец судьи строго приказал мужику у клетки прекратить выставлять несуществующих животных.

Эрика же, увидев, что селяне ведут фенке куда-то, полетела в лес, радовать всех чудесных созданий известием, что чудовище пропало. Пролетела и над Кроком, и тот радостно запрыгал. А русалочки звонко захихикали меж собой. И только леший из дупла поглядел хмуро.

— Что от напасти нас избавила — ты молодец конечно. Но всё ж и вина в этом твоя, и Грум от этого не вернётся…

И Эрика весь день думала о Груме. Пока не решила, что надо его найти. Не потому что ворчливый леший брюзжал, а потому что неподобающе друзьям они расстались. И маленькая ведьма села для сподручности на метлу и полетела по лесам, петляя меж деревьев. Расспрашивала каждого древесного и полевого духа — не видел ли он большое лохматое чудище. И на следующий день нашла Грума, сидящим на лесном озере. Он шёл не так уж и быстро.

Подлетев, Эрика села рядом и увидела, что друг всё держал свою книжку на коленях. Он посмотрел на неё и чуть-чуть удивился — больше тому, что она появилась вот уже, так неожиданно, чем тому, что она вообще появилась, как будто ждал её.

— Грум, прости меня пожалуйста… Я очень-очень наглупила.

И она услышала знакомый длинный-длинный вздох.

— Ладно, ты тоже прости меня. Ты всё-таки разузнала для меня про мою сказку. Я все четыре дня думал-думал… И вспомнил. Моя мама была большой и лохматой. Она укачивала меня на руках, которые были сами как колыбелька, и напевала. Я засыпал, и снилось мне, что меня укачивает эта маленькая королева, и сам я принц. И всё что мне мама читала из книжки, или просто рассказывала по картинкам — может она не умела читать — мне снилось. Иногда во сне добавлялось то, чего не было в книжке. Я ведь всегда думал — а что в этом дворце дальше, что в его саду? Но я не расстраиваюсь. Хоть моя мама и не королева, она всё равно была очень хорошей, раз достала мне такую книжку, и много дней читала её, и так ласково укачивала, что казалась королевой.

Эрика растрогано улыбнулась и слегка подлетела вверх, чтобы обнять друга за шею. И он накрыл её большой рукой.

— А то противное чудовище мы с Кроком прогнали. Берлога твоя правда сильно попортилась, но я помогу тебе её починить.

— Спасибо. — ответил Грум, и его широкая улыбка ясно сказала: «Да, у меня есть друг». — Но я всё-таки поброжу по миру, поищу своё счастье. Может, потом и вернусь в родной лес. А тебя ещё увижу обязательно. — он особенно надавил на последнее слово и протянул Эрике свою книжку. — Вот, оставь у себя.

— Но зачем?! — изумилась она. — Ведь ты так её любишь, в ней столько воспоминаний! — Эрика вспомнила сундук с игрушками Курта.

— Возьми, возьми. Пусть это будут воспоминания обо мне. А мне, чтобы найти новое счастье, надо отдать старое.

И Эрика приняла книжку и обнимала Грума долго и крепко.

На том и кончается эта история. Но впереди ждут ещё многие. Как Эрика танцевала с эльфами в Ночь Летнего Солнцестояния. Как господин Чубук показал ей старую шахту. Как Эрика уменьшилась и каталась с ветте по волнам колосьев пшеницы. Как разузнала о происхождении Крока. Как благополучно устроила русалочкам зимнюю спячку, несмотря на все трудности. Как на Рождество помогла людям. Как по глупости согласилась познакомить сказочника Курта с Ледяной Девой. Как разгадала тайну призрачных братьев Генриха и Гунтера. Как решила загадку пустынных духов, принесённую ласточкой. Как проучила бургомистра фон Ратценбергера с его дурацкими запретами, подслушав новое, весьма забавное заклинание. Как Баумбруха впервые взяла её на Вальпургиеву ночь. И наконец, как Эрика всё же достала страшную книгу Баумбрухи и поплатилась за это…