Внутреннее море
Чёрные хитиновые пластины на спине верблюда совсем затвердели и начали смыкаться. Я едва успел схватить свой рюкзак и скатиться с пологой спины уставшего животного, как верблюд полностью остановился и начал стремительно загребать песок мощными ковшами передних лап, закапываясь под песчаный покров. Весь мой груз прямо на глазах исчез в воронке вслед за верблюдом, оставив за собой только бурлящую и пересыпающуюся поверхность пустыни, которая вскоре утихла. Теперь и он, и весь мой Товар в полной безопасности. Где они и останутся в ближайшие пару месяцев.
Несколько минут я просто кричал, пинал песок и вспоминал весь проклятый верблюжий род. Потом я пару раз попытался закопаться вслед за верблюдом, больше символически, чем всерьёз. Наконец я остановился и посмотрел на линию горизонта за своей спиной. Тонкая желтоватая полоска на горизонте выглядела просто как лёгкая облачность, покрывало, которым укрывается закатное солнце перед тем, как уйти на ночь в гости к жителям полярных болот. Но теперь, когда я остался без средства передвижения, Сухая Глотка нагонит меня за один день. Конечно, это часть работы Торговца — рисковать жизнью, проскальзывая по краю урагана и доставляя Товары с одной полосы Средней Империи на другую. Скорость и опасность приносят прибыль. Но к изменению вечного маршрута Глотки, давно расписанного по часам и дням календаря, я готов не был. Теперь безумная гонка на верблюде, жалкая попытка спастись, окончена.
Я снял со спины палки для ходьбы и посмотрел на возвышающийся передо мной бархан. Со спины верблюда эти песчаные волны казались безобидной и мягкой рябью на поверхности пустыни, умиротворяющим своей однообразностью узором на бархатистой скатерти, теперь же дюна нависала надо мной как горбатая спина полярного мохоеда. Я посмотрел по сторонам. Идти вдоль хребта этого монстра было бы удобно, но этот путь нисколько не удалял меня от Сухой Глотки.
На меня нахлынуло странное спокойствие. Теперь, когда торопиться и бежать уже не имеет смысла, я вдруг увидел оттенки цветов вокруг. Кремовость мелкого песка у меня под ногами перемежалась коричневыми тенями, которые змеились к подножию дюн, сливаясь в пепельные "языки", поднимающиеся к бокам бархана, чтобы стать его ребрами. Ослепительно-белое небо вокруг диска солнца переходило в глубокую, оскорбительно насыщенную синеву, которая сменялась серовато-пепельной дымкой — первыми следами дыхания Сухой Глотки. Я задрал голову. От обширности пространства зрение отказывалось воспринимать расстояния, фокусировка сбивалась и перенастраивалась снова, то показывая почти плоскую картинку, то вдруг раздвигаясь и захлестывая мозг нереальным, неестественным объемом.
Мне не хотелось больше никуда идти. Я стоял, впитывая жесткий напор солнечных лучей, ощущая движения воздуха, пытаясь уловить запах прожаренного песка и перегретых камней. Но почувствовал только ржавый и душный запах своей маски. Я раздраженно попытался ухватить пальцами гладкую поверхность полированного металла маски, но тут тело, до этого молчавшее, взбунтовалось. В мой отрешенный разум, захваченный пустой и стерильной Сухостью, вдруг хлынул крик плоти. Жажда и страх смерти ударили так сильно, что у меня задрожали ноги.
После долгой внутренней борьбы и кручения ходильных палок в руках я со вздохом начал карабкаться на вершину бархана, мысленно проклиная животное упрямство глупого тела. Какая же трата усилий и впитанной воды. В горле уже засаднило от привычной жажды, но все баллоны остались приклёпанными к шкуре верблюда. Весной он выкопается, обладая запасом воды на месяцы вперед, — самый богатый верблюд в пустыне. Столь иронично, что на секунду в моей голове промелькнуло подозрение в злонамеренности зверя. Покопавшись в кармашке на поясе, я достал брусок водосодержащего коллоида — маленькое эхо войны из имперских запасов — и попытался его откусить. Зубы заныли, словно их потёрли напильником. Будучи неньютоновской жидкостью, коллоид под давлением становился каменной ириской. Мне оставалось только бороться с желанием пожевать и сглотнуть, и терпеливо ждать, пока брикет не растает и потечёт в горло сам. После пяти минут такого излишне физиологичного процесса я достал все оставшиеся кирпичики водо-жвачки и замахнулся, чтобы выбросить их подальше в пустыню, но, поколебавшись, злобно пихнул коллоид обратно в пояс. Довольно естественно ненавидеть то, что только продлевает твои мучения на пути к смерти.
Мягкие и сыпучие барханы, сначала казавшиеся волнами, а потом пологими холмами, на деле оказались настоящими горами. Ненадёжная поверхность песка словно высасывала все силы при каждом шаге, движения казались медленными и слабыми, как будто меня кто-то тянул назад после каждого пройденного метра. Голова уже загудела медным колоколом, сознание плыло тяжёлым пузырём, словно надутым дымом через горящий от сухости нос. К счастью, солнце припекало уже не столь безжалостно — болезненно-оливковая хмарь Сухой Глотки распространялась зловещей аурой на сотни километров вокруг неё, накрывая всё вокруг куполом неясного, рассеянного света. Мир на дне мутной бутылки рома.
Мне навстречу поднялся противный и настойчивый берг. Как и всё вокруг, подчинённое одной сущности и склонённое перед её мощью, берг дул всегда в одном направлении — к Сухой Глотке, а значит, прямо мне в лицо. Под ногами стелилась желтоватая песочная дымка, с тихим шелестом утягиваемая бергом за спину. Мелкий, но неостановимый поток взвеси будет становиться сильнее с каждым часом, медленно и упорно истачивая в порошок и унося с собой всё, что посмело встать на его пути. Всё живое давно убежало или закопалось глубоко под землю, и только редкие растения покорно расстелили свои измочаленные и почерневшие листья в ожидании уничтожения. Длинные полотнища этих листьев, лежавшие на песке, походили на высохшие водоросли, которые остались после ухода океана. В каком-то смысле так оно и было. Всего полгода назад Мокрая Пасть вбивала тонны воды в эту пустыню, превращая её в бурный водоворот песка и жизни. От этих мыслей становилось только горше и суше во рту, но душа странным образом успокаивалась — как будто вечный цикл Сухости и Мокрости придавал смысл моему присутствию здесь.
Я поправил маску и поплотнее прижал её мягкую обивку к коже. Сейчас в ней жарко и душно, но обивка защитит мои уши, когда ветер станет сильнее, — шум и скрежет песка по металлу маски могут навсегда лишить слуха за несколько минут. Стрелка тургорных часов на коже запястья дрожала в середине жёлтой зоны. До того, как моё сознание начнёт необратимо рушиться и угасать от жажды и обезвоживания, оставалось ещё много часов. Звук дыхания в маске бился и резонировал, как хрип каких-то механических клапанов, и я начал по привычке подсчитывать количество выдохов. Выдох — и с ним безвозвратно унеслись в воздух шестьдесят миллиграмм моей воды. Ещё выдох — если я буду дышать пореже, то это будет семьсот миллиграмм воды в минуту. Ещё немного выдохов — сорок грамм воды в час. Такая мелочь по сравнению с двумя литрами пота в час в условиях этой пустыни. Но эти подсчёты помогали мне переставлять ноги.
Пятый бархан показался мне отцом всех гор на земле. Он унёс все мои силы вместе с суховеем, набравшим скорость. Скоро берг перейдёт в хамсин, который будет живописно трепать мою слоистую накидку. Думаю, я буду выглядеть очень сурово. Почему-то мне показалось хорошей идеей посидеть на песке. Или даже полежать. Возможно, лёжа мне наконец удастся проглотить этот режущий ком в горле. Да, лежать на спине, постепенно покрываясь песком, казалось очень правильным. В конце концов, слой песка защитит меня от Сухой Глотки, даже животные это знают. Звучит очень разумно. Разумно?.. Ра-ра-ра-азу-умно… Какое горькое слово. Я закрыл глаза. Темнота пахла йодом и смолой.
Через семьдесят пять выдохов до меня достучалось что-то, что уже давно скреблось на задворках сознания. Я с неудовольствием открыл глаза и смахнул с маски слой песка. Да, в тусклой пелене хамсина что-то слабо поблёскивало. Несколько минут я просто лежал и боролся с профессиональным любопытством, но эта битва была проиграна ещё до её начала. После недолгой борьбы с песочными лапами пустыни я утвердился на палках для ходьбы и потащился по волнующемуся песку в сторону загадочного блеска. Мерцание становилось ярче, и мне на ум приходили самые дикие догадки. Внезапно поверхность пустыни под ногами ожила и потащила меня по склону куда-то вниз. Я не удержался на ногах и перекатился через плечо, удачно не заколов самого себя палкой. Поднявшись, я обнаружил себя на дне канала. Русло Слюней Мокрой Пасти.
Когда-то здесь пролегал путь бурного потока воды. Вода ушла, осталась только жидкая грязь. Под воздействием солнца и Сухой Глотки грязь высохла до каменного состояния, и в этом твёрдом ложе, словно друза в жеоде, рос целый лес кристаллов соли. Насыщенные минералами Слюни Мокрой Пасти, невероятно быстро испаряясь, оставили после себя настоящий коралловый риф, и теперь ветер безжалостно истирал его и заполнял русло заново, только теперь уже песком.
Я медленно прошёлся по дну бывшей реки, рассматривая необычную картину. Белые веточки и ёлочки, хрустальные призмы и столбы, сталагмиты, похожие на небольшие пагоды и башенки — всё это тихо похрустывало, звенело и шептало вокруг, на глазах медленно растворяясь в ветре. Щёточки кристаллов ловили рассеянные лучи солнца и раскладывали свет в радугу. Отсветы этой радуги разлетались веерами краски по застывшей пене белой соли, оттеняя и подсвечивая сложный фрактальный рельеф. Редкое зрелище. Чтобы увидеть его, нужно было оказаться в мире Сухости, на самой границе со смертью. Стоит воспользоваться случаем и пополнить запасы Товара. Я аккуратно отломил наиболее чистый кристалл соли, сверкающий словно драгоценный камень, и спрятал его в карман, после чего с лёгким трепетом обернулся, чтобы оценить оставшееся время.
То, что несколько часов назад выглядело дымкой на горизонте, теперь стало стеной цвета умбры, подпирающей свод небес. Поверхность стены лениво колыхалась — древесный узор перетекал в спирали, спирали закручивались в пятна, которые играли друг с другом в пятнашки и летели наперегонки, чтобы тут же разбиться в хаотичном танце и начать всё сначала. Издалека такое зрелище выглядело мирным, но я знал чудовищную ярость и скорость урагана, создающую эти движения песка. Казалось, что за часы моего похода Сухая Глотка словно прыгнула вперёд и теперь молча смотрит на меня, ожидая, когда я отвернусь, чтобы прыгнуть снова. Даже в жарком хамсине по моей спине пробежал холодный пот.
С трудом отвернувшись, я заковылял по бывшему дну реки, которая, к моему счастью, шла нужном направлении. Русло постепенно заполнялось песком, но твёрдый жёлоб всё ещё прощупывался под ногами, и идти было гораздо легче, чем взбираться и скатываться по барханам. Тургорные часы неодобрительно дрожали стрелкой в оранжевой зоне. Я ускорил шаг, сам не зная, куда тороплюсь.
Поселение обнаружилось рядом с похожей на плоский кратер равниной, бывшей заводью реки. Мелкая рыбацкая деревушка из трех домов, приспособившаяся к жёстким условиям Мокрой Пасти — сферические каменные купола хижин, способные выдержать мощные потоки воды с небес, привязанные к домам плавучие мостки, поднимающиеся вместе с захлёстывающим деревню наводнением, перевёрнутые кверху дном пузатые лодки, оставленные на зимовку. Я со скрежетом ломающихся кристаллов выкарабкался по "берегу" и поплёлся к приземистым строениям, словно умирающий пёс, который искал последнее пристанище. По спине уже гуляло дыхание Сухой Глотки, забирающее пот с кожи прямо сквозь накидку. Забиться в перевёрнутую миску крестьянского домика, чтобы не видеть приближающейся стены ревущего мрака, — похоже, это оставалось моей единственной роскошью.
Пройдя окраину деревни, я во все глаза уставился на снующих между домов людей. Хамсин уже почти перешёл в самум, а значит, убраться с пути Сухой Глотки было уже невозможно даже на верблюде. Тем не менее, жители деревни спокойно собирались на центральной площадке, словно готовясь к ярмарке — кругом из деревянных мостков сколачивались скамьи и прилавки, женщины в ярких цветных сари пытались удержать при себе детей, бегающих вокруг и играющих в "гвардейца и болотника". Что за абсурдная трата воды? Я потряс головой, начиная подозревать ответ, но тут моё внимание привлекло нечто гораздо более поразительное.
Посреди площади стояло каменное возвышение — солнечные часы, сцена и по совместительству небольшой причал на время наводнений. Сейчас этот постамент выполнял роль алтаря, на котором возвышалась амфора из небесно-голубого металла. Любой житель Сухости узнавал этот металл с первого взгляда. В этом кувшине хранится вода, чистая, жидкая, свободная вода. Но не вода здесь была главной ценностью, а сам кувшин — только эти амфоры могли герметично сохранить в себе содержимое даже посреди самой Сухой Глотки, высасывающей воду сквозь десять метров песка. Одна такая амфора, оставленная на зимовку, могла обеспечить поселению быстрый старт после возвращения. А быстрый старт — это много, очень много денег. Я пришёл в эту деревню, чтобы умереть, а обнаружил в ней богатство ценой в небольшой город. Впрочем, изначальный план всё ещё в силе.
Я медленно проходил мимо рабочих, торопливо сколачивающих из старых досок лежанки и подмостки, мимо мамаш, одёргивающих своих тщательно причёсанных сыновей, мимо молодых парочек, словно не замечающих безжалостного хамсина. Изредка люди подходили к алтарю с кувшином и складывали у него мелкие подношения — свёртки ткани, украшения или упаковки с консервированными продуктами. Всё это наводило только на одну мысль. В мелкой деревушке нашла своё последнее пристанище секта сухопоклонников. Весной возвращающихся рыбаков ожидает необычное зрелище.
Сухопоклонники так долго не замечали меня, что я сам засомневался в собственном существовании. Не остался ли я лежать там, под песком? И теперь хожу пустынным джинном за свои грехи? Я потряс головой, испуганный внезапным сомнением в собственном существовании. Страх поднялся мутной волной и захлестнул утомленный разум, смешивая мысли в кашу. К моему облегчению, один из рабочих отложил молоток, встал мне навстречу и поклонился. Это был высокий старик, чёрный и морщинистый как изюм, с ног до головы замотанный в белые полотнища льняной ткани. Он выглядел, как монах, но на груди у него поблёскивал диск с полумесяцем — знак старосты общины. Старик обратился ко мне:
— Путник, ты и сам знаешь, что палку позволено носить только Пастуху или Воину. Где твоё стадо, Пастух?
При этих словах жители вокруг, не особо скрываясь, потянулись к камням и своим инструментам. Кто-то попытался выковырнуть плотный ком твёрдой и бесплодной земли из-под ног. Я слегка передёрнулся, представив, что сделают с одиноким Воином в этой части страны. После чего я торопливо проглотил последний кусок водо-жвачки и напряг пересохшее горло:
— Я Торговец. Палки просто Товар.
— Он Торговец! — староста возвысил голос и повернулся к своим соседям, объявляя всем новость, — он Торговец. А Торговец должен торговать.
По толпе прокатилась волна шепотков. "Торговец… Пришёл Торговец…". Несколько человек, в основном женщин, отделились от толпы и торопливо побежали по домам в поисках ценных вещей на обмен. Я только поморщился за бесстрастной полированной личиной своей маски. Ритуальная фраза была произнесена, но мой основной Товар сейчас лежал на двадцать метров вглубь песка. Освобожденные от присмотра мамаш дети тут же потянулись пощупать мою накидку или подергать рюкзак. Похоже, мой вид нисколько их не пугал. Неожиданно для самого себя я почувствовал боль в высохших и потрескавшихся губах, которые растянуло улыбкой.
— Как ты, наверное, уже заметил, мы не живём в этой деревне, — старик решил завязать разговор в ожидании Торговли: — Мы всего лишь слуги Хидэригами, сосуды для её влаги, которые пришли поближе к её стопам.
Мои мрачные догадки подтвердились. Чёртовы сухопоклонники дождались росы на своей поляне, их богиня прилетела им прямо на головы. Староста словно прочитал мои мысли:
— Впервые за многие годы вечный маршрут богини сменился. Впервые нам представилась возможность исполнить своё предназначение, с благодарностью отдав воду обратно богине.
Он обернулся к своей пастве, которая одобрительно загудела, кивая головами:
— Но я также и понимаю, что не все в мире верят в то, что они всего лишь сосуды с чужой влагой. Это трудно принять. Для них возврат воды будет тяжёлым испытанием. Что же могло изменить вековой порядок?
На самом деле я и сам долго размышлял на этот счёт. Мо догадки были немного политического толка — Средняя Империя слишком сильно зависела от кочующих вместе с ураганами Торговцев, и, несмотря на обоюдную выгоду, вечно это продолжаться не могло. Взять под контроль погоду означало взять на мушку весь мир. Возможно, способности учёных Империи наконец начали соответствовать жадности императора.
Впрочем, мои торговлецентричные идеи вряд ли интересны этим фанатикам. Я решил изложить свою версию в сокращённом варианте:
— Сменился ветер.
— Мать засухи Хидэригами и есть ветер! Кто в силах повлиять на ход столь великого создания? У кого хватит самонадеянности?!
Я только пожал плечами. Во мне оставалось слишком мало воды для теологических диспутов. Увидев мою реакцию, староста решил сменить тему:
— Что же принёс нам загадочный Торговец, появившийся прямо из тени богини?
— Я торгую словами.
— Консервами или живыми словами? — похоже, здешний глава, в отличие от многих других, не питал особого духовного трепета перед моим Товаром.
— Мои консервы были утеряны, — я решил не вдаваться в детали верблюжьих приключений: — Но у меня есть и живые слова. Разумеется, если вы готовы за них заплатить.
Староста только молча кивнул. Пока Клиенты собирались поближе и бегали домой за оплатой, я начал разворачивать оборудование. Достав из сумки воронки репродукторов, я прикрутил их к бокам моей маски, превратив её в подобие странного ушастого животного. После чего, настороженно оглянувшись, я достал из рюкзака очередную палку и развернул её в зонтик солнечных батарей, которые в свою очередь подключил кабелем к усилителю на поясе. Скопившийся в складках зонтика песок тут же высыпался мне на голову.
Мальчик, лежавший на скамье неподалёку от меня и внимательно следивший за моими манипуляциями, весело рассмеялся от такого представления. Точнее, попытался рассмеяться, но издал только сиплый хрип, после чего испуганно схватился за горло. Сухая Глотка уже забрала его голос. Я посмотрел на мальчика и напоказ покашлял в микрофон, выбивая песок из раструбов громкоговорителей. На всё ещё испуганном лице малыша промелькнула лёгкая улыбка. Говорить он больше не пытался. Охваченный внезапным порывом, я покопался в кармане, достал оттуда кристалл соли, взятый из реки-жеоды и протянул его мальчику. Он осторожно взял подарок и принялся вертеть его в пальцах, ловя слабые лучи солнца. Хрустальная призма окрасила веером отраженной радуги зачарованное лицо малыша, и я поймал себя на мысли о том, что хочу рассказать ему про минеральный лес, показать ему то зрелище, кусочек которого он сейчас разглядывает так жадно. Но лес, скорее всего, уже развеян ветром. Как скоро развеемся и мы.
Прокашлявшись теперь уже всерьёз, я нервно повернулся взглянуть на ту самую матерь засухи, в честь которой мы все здесь собрались. От увиденного мне захотелось упасть на землю и закричать. Хидэригами снова скакнула вперёд, но вся её мирная тёмно-коричневая бархатистость пропала без следа. Теперь это была чёрная бездна, которая продрала и проглотила пол-мира. Бесконечно уходящая в небеса, Глотка своей рваной, нестройной и резкой поверхностью разделила Вселенную на себя и всё остальное. Никаких узоров больше не было видно. Только глубокое отсутствие света, в котором на бешеной скорости промелькивало что-то гигантское, как будто в чёрной толще бушуют огромные киты, нетерпеливо бьющие хвостами по тонкой плёнке, сдерживающей океан разрушения. До этой стены было ещё много километров, но мне казалось, что я стою перед ней на расстоянии вытянутой руки. Маленький трепещущий пузырёк воды, с которого равнодушная богиня мимоходом сорвала всю человечность.
Со слезами на глазах я оглядел собравшуюся у моих ног толпу. Некоторые люди уже устроились на лежанках, особенно те, кто от обезвоживания уже не мог ходить, но даже они подняли головы и выжидающе смотрели на меня. Остальные сидели кто где горазд, на сложенной валиком одежде или просто на голой земле. Каждый из них ожидал от меня настоящего Товара, последнего Товара, который они услышат в этой жизни. Краёв площади уже не было видно за завесой бушующего в воздухе песка. Мы словно собрались в большом шатре цвета охры, чтобы послушать сказку перед долгим сном. Я задумался, перебирая в памяти наборы живых слов. Сказка выглядит уместно, но отдавать этим людям просто выдумку, здесь и сейчас, в такое время — это просто оскорбление. Я подкрутил громкость репродукторов и начал свою речь:
— Под названием "Внутреннее море" мы понимаем совокупность всех жидкостей организма: кровь, лимфу, цереброспинальную и тканевую жидкость, которые являются сложными растворами. Вода в них играет роль универсального растворителя, образуя в организме жидкую молекулярно-дисперсную систему…
К концу моей долгой лекции самум уже почти скрыл площадь. Я чувствовал, как Сухая Глотка забирает воду и слова прямо из моего рта. Фигуры людей на лежанках, едва различимые в песке, уже не шевелились, многие из тех, кто сидел рядом со мной на земле, теперь просто лежали без сил друг на друге. Но всё же они меня слушали. Староста сидел прямо, как палка, и поедал меня глазами. Наконец он благоговейно проговорил:
— Информация…
"Информация…" — по площади пронёсся едва слышный шёпот. Я видел, как мои слушатели пытаются схватить, запомнить ценную Информацию. Они едва могли сидеть, но каждый пытался сохранить услышанное в голове, как будто Сухая Глотка не заберёт это у них через несколько минут. Те, кто ещё был в сознании, передавали из рук в руки Товары, складывая их у моих ног в знак оплаты за слова. Я только грустно кивал головой как болванчик, благодаря Клиентов. Умру на груде ценностей, словно болотный дракон.
Как будто почувствовав, что я не рад сделке, старый монах взмахом руки подозвал своего помощника — почерневшего от привычной сухости и прожаренного солнцем парня, похожего на вяленый кусок рыбы. Казалось, что ветер и песок нисколько его не беспокоят, но я видел маслянистую плёнку на его теле. Глотка уже забирает его связанную воду, разрушая внутренние структуры тела. Тем не менее, парень бодро вскочил и ушёл в приземистый сарай неподалёку. Через мгновение от выскочил оттуда, ведя под уздцы гоночную курицу.
Если бы я мог вытаращить глаза, я бы это сделал, но сил поражаться уже не было. Я слышал, что религиозные фанатики часто заманивают в свои сети богатых людей, лишая их всего имущества, но впервые видел такое своими глазами. Курица уже начала покрываться хитином, но закапываться в песок пока не пыталась, и в целом выглядела вполне здоровой и сильной. Даже сейчас, уже в самуме, она всё ещё могла вынести наездника за пределы урагана. Это был мой шанс.
Староста приглашающе кивнул мне на курицу. Это лучшая сделка, если не в истории Торговли, то в моей жизни точно. Сухая Глотка могла накрыть нас в любой момент, но я медлил, сомневаясь в том, что собирался сказать. Внутренние колебания словно вошли в резонанс с окружающей бурей, от того спокойствия, что я обрел в пустыне, не осталось и следа. Эти глупые сектанты всколыхнули поверхность моей отрешенности, и я никак не мог понять, не мог разобраться, как и почему. Наконец я отключил репродукторы и обратился только к старосте, склонившись к нему так близко, что моя маска коснулась его волос:
— Эта курица выдержит приличный груз. Я могу забрать тех людей, что ещё живы, могу вывезти их с пути Глотки. Уже к вечеру мы найдём живое поселение, где им смогут выделить воду. Они спасутся, я найду им место, обещаю!..
Мой горячий шёпот гулко отдавался в маске как бормотание безумного дервиша. Но в моём тоне не хватало уверенности. Какое странное ощущение — торговец словами впервые не знал, какие слова окажутся правильными. Староста молча смотрел на меня, сложив руки на груди. Спустя несколько минут, которые показались мне часами, он наконец проговорил:
— Они готовились к этому дню всю свою жизнь. Это единственная их цель и единственное предназначение. Ты действительно хочешь забрать у матери засухи Хидэригами её сыновей и дочерей? Хочешь отобрать у людей единственное, что придавало их страданиям в этой проклятой Сухости хоть какой-то смысл?
— Да. — просто сказал я.
Мы молча сидели посреди песчаной бури. Я смотрел в глаза старика и видел в них упрямство, боль и усталость. Глубоко под упрямством и страхом, как камни под речным потоком, скрывались вера и спокойное ожидание. Ожидание… Будущего?.. Или освобождения от груза? Я вспомнил, с каким старанием люди впитывали мою Информацию, как они пытались сохранить её в голове, несмотря на приближение ревущей бездны. Казалось, что еще немного, еще чуть-чуть, и я поймаю за хвост понимание этих людей, настоящее, глубинное понимание, как я понял высушенные растения в пустыне, терпеливо ожидающие смены вечного цикла, как понял самого себя, лежащего под песком. Я тряхнул головой, злясь и сомневаясь, мое сердце задыхалось и трепетало, нагнетая туман в мысли.
Видимость снизилась до нескольких метров, словно Глотка отрезала нас от внешнего мира и заперла в небольшой сфере оранжевой пелены. Мне казалось, что мы сидим так уже месяцы, что ураган давно уже должен был пройти по нам и удалиться по своему вечному пути, оставив нас встречать Мокрую Пасть. Со всё нарастающим удивлением я ждал и ждал, когда же занавес тьмы спадёт, и снова выглянет упрямое солнце, чтобы осветить встающих со своих деревянных лежанок людей. Рабочие начнут приводить мостки в порядок, мамаши снова скажут мне спасибо, а дети побегут играть дальше в "гвардейца и болотника". Я ждал, но ветер становился только сильнее.
Наконец я не выдержал, вскочил и кинулся к рвущейся с привязи курице. Ковыляя мимо постамента, я схватил кувшин из небесно-голубого металла и прижал к себе, забираясь на почерневшую от твёрдого хитина спину. Курица почуяла наездника и рванулась из последних сил, выворачивая кольцо привязи из стены сарая. Она поджала передние лапы к телу, подняла корпус на задних киберпротезах и мгновенно перешла с места в галоп. Мотая головой, животное находило путь там, где я уже потерял всякое понятие об очертаниях мира вокруг. Через несколько минут бешеных скачков мы вырвались к свету.
Курица раскрыла кожаный воротник, на бегу наслаждаясь каплями воды из попутного ветра. Я тоже попытался почувствовать эти капли, но тут же постучал себя по голове, сообразив, что не снял маску. За спиной тяжело булькал кувшин. Его вес навевал приятные мысли. Даже мечта всей моей жизни — свой личный атмосферный облакосборщик — не отнимет и трети стоимости моего нового Товара. Эти перспективы почти затмевали постоянно грызущее меня чувство. Навязчивое воспоминание о призрачном ощущении — горящий взгляд старика-сухопоклонника, буравящий мою спину сквозь завесу песка.