Трактир "Последний рубеж"

Добро пожаловать в "Последний рубеж"! Как, холодно? Садись у камина! Не бойся, никакие лорды там не занимали! Эх, как же это угораздило тебя заехать в эту глухомань, да ещё зимой? Ужели просто заблудился? Мало у нас таких… Всё больше воины, ищущие славу и сокровища, маги, ищущие заклинания, да поэты, ищущие вдохновение… Ты ведь знаешь где находишься? Как, неужели не знаешь и что за горы виднеются снаружи? Не мог же ты целые горы проглядеть! Ещё все говорят, что приближаясь, много дней думают, что горы близко, а близость-то обманчива. И только у моей таверны она уже не такая и обманчивая — при хорошей погоде до заставы дозорных за пару часов доберёшься, а там и до самих гор рукой подать.

Так вот, это Горы Мрака. И они огораживают наш мир людей, относительно спокойный и мирный, не считая всяких там проказ феодалов, от Чёрной Страны. Это земли, где жизнь сливается со смертью. Где мертвецы встают и поедают живых. Где великаны шагами сотрясают землю. Где златоносные королевства гоблинов и троллей жилами пронзают пещеры. Где ведьмы как вороны слетаются на пики проводить богохульные ритуалы. Где багряно-чёрные башни кровавых демонов и сумрачных некромантов пронзают небеса. Где, возможно, древние драконы ещё возлежат на проклятом золоте, наполняя туннели раскалённым дыханием. Да, я все эти фразы из разных песен почерпнул, как запомнил. Я трактирщик, а не поэт, хе-хе.

Много лет назад, как ты уж наверняка знаешь из многих легенд, были страшные войны с тёмными силами. Из этой страны исходили они. Сейчас всё тише, но всё же порой прилетит ведьма-другая испортить чей-нибудь урожай, или спустится с гор тролль… Дозорные на заставе следят, чтобы они особо не шалили, но нет-нет, да и проскользнёт какое чудовище или колдун.

И разные рыцари и простые воины ходят в Чёрную Страну, чтобы испытать себя, обрести славу, немного сократить эту угрозу людям, ну и сокровища какие-нибудь добыть, если повезёт. А менестрели порой идут с ними, чтобы воспеть их подвиги, или одни, чтобы сочинить настоящую песнь о Чёрной Стране. Чародеи же пытаются постичь её секреты.

А героям, магам и поэтам тоже надо кушать и спать. И приятно ведь в последний день перед тем, как покинуть царство живых людей, поспать на мягкой постели и выпить свежего пива. Вот тут их и встречаю я — Толстяк Том, или Разгуляй-Бочка, или Друг Козы, или Тот-Кто-Свалился-С-Крыши, или Вестник Ночных Гномиков! Откуда все эти прозвища, я как-нибудь потом расскажу, ты только напомни, ладно? Это вообще и не половина, как меня только не называют… Но главное, что я — содержатель этой таверны, в одиннадцатом поколении. Мой предок, которого тоже звали Том, построил её вскоре после окончания последней войны с тьмой, когда укрепляли дозорные башни.

С тех пор каждый из нашего рода что-нибудь достраивал или улучшал. Вон, видишь, там, на балке, Зелёный Человек? Ну, он конечно здесь древесного цвета, хе-хе, но он так зовётся, вот и листочки вокруг него вырезаны — то ли это борода его, то ли он из них выглядывает. Его мой дедушка вырезал, когда ремонт делали. Дедушка любил резьбу. Я сам маленьким видел, как берёт он резак и делает фигурку какую-нибудь, или рисунок. А вон — на трубе над камином — рыцарь сражает дракона. Это, кажется, появилось при прапрадедушке… Или при прапрапрадедушке, запамятовал… Да и вроде, это не сам он вырезал, а у какого-то мастера по камню из деревни заказал, не всем же трактирщикам ремесленниками быть, сам посуди. А что это за рыцарь — тоже разное говорят. Одни — что древний легендарный Зигфрид, другие — что герой той войны Аделмер Вольфинг, третьи — что современник прапрадедушки, не помню как звать, но тогда это дракон чисто-символический, показать, какой он славный воин, потому что в то время драконов уже не видали.

А порой не только красивостями мы дорожим, но и огрехами. Вон, видишь, там пол проломан? Нарочно не заделываем, ведь это граф один в драке оставил, память! Говорят, в пьяной драке, но мы любим рассказывать, что девушку от разбойников защищал, так оно как-то красивее.

И много таких мелочей по всему трактиру. Мальчуганом я любил лазить везде и находить всякое, да не спрашивал, что есть что, сам гадал, а если спросить — уже и не интересно. Отец, дед и тётя порой сами рассказывали мне, и развешивал я уши, но сам не спрашивал. Теперь вот думаю, что зря не спрашивал, о многом я так ничего и не узнал… Эх…

И сам посуди, стали бы из поколения в поколение всё беречь и улучшать, ежели бы трактир не имел своей славы! Я, конечно, вру, что ходят здесь главное герои и поэты. Больше дозорных с башен, когда их товарищи сменяют, да крестьян из села, что выращивают, добывают и делают всё что нужно дозорным и самой таверне. Собираются здесь вечерами после работы и говорят о том да сём. Народ отстранённый, гордятся тем, что нечистая сила у них под боком, а они не боятся, и потому всё меж собой болтают, а не с гостями. Но плохо к чужакам не относятся, всё же знают, что для них, проезжих, таверна и построена, а деревня уж приложилась. Уважают, не то чтобы всех этих воинов и поэтов, а сам трактир и его назначение.

В общем, даже если ты не воин, не волшебник и не бард, располагайся! Мясо дракона я тебе не обещаю, но хорошую говядину или свинину, да сыра пряного — сколько угодно. Напитки на любой вкус так и ждут в погребах. Даже вина из жарких стран есть, благодарные рыцари в подарок привозили, но их я тебе всё-таки не налью, это для особых случаев. Постель мягкая, тёплая, недорогая, жена или дочь взобьют подушки с любовью. Вечерком здесь соберётся побольше народу, тогда послушаешь игрецов, посмотришь плясунов. И хоть они, как я сказал, с чужаками особо не водятся, но ежели разговоришься, покажешь, что человек ты славный — вольёшься. Поболтаешь, поиграешь в шахматы и карты. Хотя в шахматы можешь и со мной побиться, пока мне обслуживать некого. А читать умеешь? Ежели умеешь — у меня тут даже библиотека маленькая есть. Знаешь ведь, как сложно книгу достать? Их мои деды и прадеды собирали, со всех концов. Там и романы про рыцарей и про плутов, и учёные книги про науки разные, про устройство мира, бестиарии про зверей всяких и чудовищ, там даже не умея читать — картинки хоть посмотришь. Вроде даже спрятан где-то гримуар из Чёрной Страны, только ты смотри, коли найдёшь его, почитать можешь, но не делай ничего, а то ещё призовёшь чёрта какого-нибудь. И Господь с тебя на том свете взыщет, а я — на этом, коли трактир сожжёшь и людей распугаешь.

Хотя чего тут читать-то, ежели историй всяких и так навалом? Ведь где находимся мы? Тут вечно всякое происходит, хоть летопись таверны пиши. Вот давай я тебе расскажу одну историю. Ты пей пока, согревайся.

Было это года с два назад. Проезжал тогда через нас юный герцог Седрик. Уже третий раз он отправлялся в Чёрную Страну, а стало быть, считая туда-обратно, оставался у нас в пятый раз. А мало кто ходит туда хотя бы дважды. Могу даже вспомнить его настроения за каждый раз.

В первый поход он был весь такой сияющий, радовался, что едет совершать настоящие подвиги. При том всё оговаривался — мол, да, понимает, что не развлекаться едет, что будет там тяжело, страшно, может быть умрёт, и тогда даже делал вид, что он суров и мрачен. Возвращался весь измотанный, с первыми шрамами, иногда в глазах так и сквозило, что страстей каких-то повидал, а всё-таки улыбается. Доволен, конечно, что и дела серьёзные сделал, и жив остался, но думаю не без того, что рад отдыху. Я ведь заметил, что особенно улыбка эта расширилась, когда он на хвалёную уже тебе постель улёгся. Я сам подглядывал, только ты не сболтни это кому-нибудь. Мне же в такие мгновения все эти герои, искатели приключений — как дети, чесслово.

Он дня три пролежал, восстанавливался. Да это было легко, с супчиком, что жена варит, да с настоечкой, секрет которой я от дедушки получил, но не того который фигурки вырезал, а по матери, из деревни. Ну и с заботой жены и дочери, а то как же.

Во второй заход он был, что ли, серьёзнее. Но иногда он говорил с какой-то хитрецой, в которой тоже была некая мечтательность, но другая, не та, что в первый раз. Тогда я не понял, чего это он. И в чём штука — он оставался у нас две ночи, хотя что ему топтаться. А возвращался уже как в дом родной. И хоть потрёпанный и не так, как в первый раз, но задержался у нас ещё дольше, неделю кажись. Всё говорил — отдыхает, восстанавливается. А сам — гуляет по полям, рощицам. Разговорчивый стал, при чём, не столько о подвигах хвастает, сколько других о жизни расспрашивает.

Ну, не догадался ещё, в чём дело, а? В третий раз едет — опять как у себя дома, вещи так по-хозяйски складывает, налить, приготовить просит "того самого". Тут уж прежде чем в Чёрную Страну езжать, дня четыре у нас пробыл, чисто как в гостях. Прямо так и говорил — нравится мне гостить в вашей таверне.

И вот тут-то я и заметил, что из всех особенно часто он говорит с дочкой нашей… Ну ты понял, да? Оно с одной стороны вроде и лестно, а с другой, мы — народ простой, а тут целый герцог. Как бы накладок ещё каких не вышло, это же только в сказках дурак женится на принцессе и наоборот. Хоть у нас тут и почти сказка, а всё ж-таки жизнь.

Когда он в конце концов собрался к горам — снарядился, сел на лошадь, оруженосец его с ним — мы всей семьёй вышли его провожать. Он в благодарностях рассыпался, прощался… И тут, украдкой поглядев на мою дочь, её кстати Мартой звать, сказал:

— Я обязательно найду принцессу Глинганзот!

Пришпорил лошадей и поскакал, оруженосец за ним. И я такой, малость недоумевая, спрашиваю у дочки:

— А что за принцесса Глинганзот?

А Марта хихикнула этак по-девичьи, пожала плечами и отвечает:

— Да так, я пошутила немного. Сказала, что в пещере, которая похожа на пасть, с алыми сталактитами и сталагмитами, живёт принцесса гоблинов Глинганзот. И у неё есть волшебный перстень с прекрасным рубином из окаменевшего глаза дракона. Если присмотреться в него, можешь увидеть всё, что видел когда-то дракон — как он пролетал над полями, лесами и городами, прекрасных принцесс, что он похищал… А Седрик возьми да и скажи мне, что найдёт Глинганзот, заберёт у неё перстень и подарит мне.

Тут во мне волнение какое-то зашевелилось, но до конца я ещё не понял. Почесал я макушку и спрашиваю:

— Странно, уж со сколькими проезжими я говорил, а ни от кого не слышал о таком. Кто тебе рассказал это?

— Да я сама придумала. — молвит она как ни в чём не бывало, ещё и с задором.

И вот тут я стал столбом, пучу глаза как фонарь. Я вообще редко бранюсь, добродушный я человек, но тут побранил доченьку крепенько. Без каких-то там сапожных слов, но сурово и громко. Хотя может и вставил какое-то словцо, я тогда таким обалдевшим был, что сам себя не помнил… Потом уже жена стала на меня кричать — мол, не ори на девочку. Баба, не понимает, что влипнем мы.

Но я нашёл в себе силы не кричать на неё в ответ, и думаю себе. Может, он и не вернётся, и тогда ничего не случится. Ты уж извини, но когда через тебя многие проезжают, а возвращаются не все, делаешься этим… Как, бишь, философы, говорят?.. ценником, что ли. А когда ты сам в беде, этот ценнизм и просыпается. А с другой стороны думаю — если и вернётся — чего уж? Скажет, что не нашёл пещеры. А если и найдёт похожую, скажет, нашёл, но принцессы Глинганзот там не оказалось. Вроде и не страшно. Но я так, чтобы удостовериться, спрашиваю, уж спокойно:

— А больше ты никому эту сказку не рассказывала?

И Марта молвит:

— Ну, мы один раз говорили о ней при его учителе…

Да, с Седриком всегда ещё его профессор приезжал, потом уезжал назад в герцогство. Тут я и хватаюсь за голову, несусь в его комнату. А он уже вещички собирает! Думаю — вернётся, закопается с другими учёными в книжки умные свои, найдёт, что не может быть такого гоблинского имени, и папаша Седрика ещё до возвращения сына наш трактир накроет! Мол, сгубить его сына хотели!

Профессор смотрит на меня так возмущённо — знаешь, как умные люди возмущаются? Взглядом таким — мол, "Я к тебе, конечно, снисходительно отношусь, но всё равно что ты, мужик необразованный меня, умного беспокоишь?" Брови ещё так — ни выше, ни ниже, ровно как надо… И я ему говорю:

— А вы едете уже? Может, погостили бы ещё?

И он отвечает мне голосом — вот как взгляд — "Я вам вежливо говорю, но всё равно выражаю презрение":

— Я прошу прощения, но меня ждут мои дела и студенты.

А я не теряюсь:

— Подождут ещё! А вы бы Седрика подождали, и проводили бы не только сюда, но и обратно!

Он уже даже не совсем таким голосом отвечал, а удивлённым:

— Думаю, он и сам сможет вернуться.

Я уж пускаю в ход всё оружие трактирщика… Ну, я не имею в виду ухваты и бутыли, хехе, а просто говорю:

— Да мы вам скидку сделаем на всё! Ночлег бесплатный вообще будет! Вино южное откроем, ради такого-то человека!

Он недоумевает, всё отказывается, тогда я уже лесть беру, то, что на многих работает:

— Эх, вот жене моей и дочурке так нравится слушать вас! Умный вы человек, говорите о всяких эфирах — прям заслушаешься!

Он ответил, мол, не помнит, чтобы мои жена и дочь особо слушали его, но я ещё словом-другим приврал, и он всё ж решил остаться, не до возврата Седрика, а просто на пару дней. Эх, жалко мне то винцо… Ну да бог с ним. Правда, уже отойдя от него, задумчивого, я понял, что осторожней надо было: посуди — если трактирщик так удерживает дорогого гостя, можно подумать, он разбойник какой, тянет время, пока товарищи придут. Оставалось на репутацию полагаться — всё же профессор помнить должен, что через нас многие господа проезжают…

И вот, уговорив его, я сразу рванул к женщинам моим. И тереблю дочку: мол, все ли подробности "сказки" она мне рассказала? Не говорила ли Седрику, как найти эту пещеру, как выглядит принцесса, и прочее и прочее. А она не понимает зачем, и говорит, что так и не вспомнит, но решили, что вроде больше подробностей не было.

И тогда я говорю, что еду в деловую поездку! Вернусь через несколько дней, а они пока должны как следует подольше задержать профессора и помнить, что им НРАВЯТСЯ его умные речи.

Жена — конечно, умная женщина, сурово и подозрительно нависла надо мной, а она меня и выше — что дело нехитрое, и шире — что уже не каждому дано. Так, надеюсь, она нас не слышит…

Нависла, и спрашивает — куда это я кони навострил? И понятно, странно всё-таки. Если профессор мог подумать, что я в разбойники решил податься, что бы и жене не подумать? Или ещё что похуже. Но я говорю — хозяин в доме я, и дела решаю я, а они пусть гостей обслуживают.

С криками в спину я дошёл до конюшни, оседлал нашу Авалу и поскакал по тракту к Артиуру, столице нашего королевства. Если б в тот день в нашей таверне был ещё какой-нибудь герой, я бы попробовал поручить дело ему… Но всё же далеко, далеко не каждый день кто-то направляется в Чёрную Страну, тем более возвращается из неё. Да ещё чтобы этот кто-то не побрезговал — ведь у меня сплошь те, кто подвиги совершает, а не всяким сомнительным занимается. Дозорных я тоже просить не могу, уже просил пару раз по другим делам что-то сделать в Чёрных Землях, так говорят — не их дело. Вот я и поехал туда, где можно найти наёмника.

Да, много в Артиуре разных гостиниц и мест, где можно покушать. Кабаки, где собираются по вечерам, а заезжие и пропащие души и по дням. Закусочные с прилавком прямо на улицу, где что-нибудь перехватывают спешащие носильщики и нагруженные коробейники. Лавчонки с пирогами на базарах. Ночлежки с грязью и крысами и дорогущие гостиницы с пуховыми перинами. Я и по дороге в город останавливался на паре станций. Но настоящим своим собратом по ремеслу я считаю лишь одного содержателя кабака — Ллойда Всезнающего.

А почему? А потому, что его заведение тоже облюбовали разные искатели приключений. Но другие. Наёмники, которым поручают всякие деликатные делишки, коих в большом городе много. Дворяне, купцы и прочие важные люди, у которых какие-то интриги, и потому они пока сменили красивый красный или синий плащ на серый. И опять же искатели тайн и сокровищ, которые решили их искать в менее диких местах…

Город Артиур — он ведь тоже богат на чудеса, накопилось за долгую историю. Были среди правителей и гонители на магов, тогда все волшебники-чародеи скрывались в катакомбах, и с тех пор там ещё остаются разные любопытные вещицы и неутихшие заклинания. Были и наоборот — правители, магию всячески одобряющие. От них много что осталось в самом городе. Вот идёшь, думаешь, какая гаргулия на крыше — просто камень, а это какой давний король-шутник велел поставить, чтоб она там наблюдала. Была ещё династия Золотых Королей — которые хотели бессмертия, травили себя алхимией всякой, покрывались золотом с ног до головы, и каждому отдельный дворец-усыпальницу построили вдоль бухты, чтобы хранились там до последующего оживления, как сыры. Правда, усыпальницы эти в основном разграблены давно, но говорят, ещё какие-то секреты там есть. А гробница одного короля и вовсе потеряна. Ещё в бухте много разных морских битв бывало, и иногда выносит на берег что от них, а если ты ныряльщик хороший, то можно и не ждать. А в наше время ещё и на больших кораблях начали плавать в очень далёкие земли, привозить оттуда вообще невесть что… В общем, много там разностей, я не историк, всего не охвачу, говорю просто чтобы ты понял, что и там приключений хватает.

Въезжаю я в город — давно в городах не был, а уж в столице — и подавно. И поражаюсь опять, какие городские стены высокие, сколько домов, сколько людей… Вот видел это уже, а каждый раз поражаюсь. Ещё помню, где находился кабак Ллойда, но поменялось всё вокруг, и поспрашивать пришлось.

Всё на той же улице, всё то же название — Вороново Крыло… Но уже совсем другой. Я-то помнил его маленькой забегаловкой, покосившейся, с камнями, покрытыми мхом, внутри довольно темно и затхло… А что же я увидел в тот приезд? Приличное здание в два этажа и с чердаком, отштукатуренное, чистое, с лозами, ползущими с балкона, даже ворон на вывеске лучше намалёван — аж пёрышки видно. Принца — не принца, но уж барона — точно не стыдно принимать.

Думаю — уж не купил ли какой более умелый делец заведение у старины Ллойда? Ещё боюсь себе — вдруг этот новый хозяин не пускает туда всяких мрачных личностей? И придётся искать ещё другое место, где мне бы помогли.

Сдаю я Авалу конюху — красивый белолицый юноша, под стать кабаку… Захожу, всё дальше удивляюсь — плитка в клеточку, как в шахматах, играет колёсная лира, что ручеёк журчит (я потом долго высматривал, где же музыкант, ловко спрятан)… Танцовщицы — хоть и в одежде не совсем приличной, а всё ж красивые, раньше базарные бабы были. Я, правда, старался на них не глядеть, семьянин всё-таки, да глаза нет-нет, и сами тянулись, хе-хе. Жене моей не говори.

Но смотрю — Ллойд на своём месте, за стойкой, только приличнее оделся, и шрам свой на глазу страшный — чёрной повязкой прикрыл. Да и посетители подозрительные, как прежде, я аж вздохнул с облегчением.

Подхожу я, а он делает вид, что не узнаёт. А может, и вправду не узнал. "Чего изволите", спрашивает. Не, ну ты представляешь? Этот бухтило спрашивает не "Чё пить будешь" или "Чё тебе", а "Чего изволите"! Памятуя, что посетители его не поменялись, я чуть со смеху не прыснул. Но удержался и говорю:

— Эй, Всезнайка! Ты что, старину Тома не узнал?

Он поглядел на меня искоса и хитро захихикал. И не поймёшь — раскрыл ли притворство своё или посмеялся, что не узнал. И пошли между нами обычные "Сколько лет, сколько зим". Я говорю — разбогател, шельма, принарядился, только что не растолстел, как бывает, а даже похудел, хотя и так был худ для трактирщика. И так потихоньку перехожу к своему делу. Рассказал ему всё то же, что тебе, только где-то подробностей было меньше, а где-то больше.

Он поднял бровь единственного зрячего глаза и недоумённо прошептал:

— Если узнав о профессоре, ты решил пришить юного герцога, то что-то в твоих суждениях не так.

У меня аж глаза на лоб полезли. А ты-то кстати по ходу рассказа не подумал, что я хочу его пришить, а?

— Да нееет, — говорю я спешно, — чего ж пришивать-то? Я говорю только, нет ли у тебя кого, кто мог бы изобразить принцессу гоблинов? И что-нибудь, что сошло бы за тот перстень с глазом дракона? Не прямо такое, конечно, но чтобы можно было сказать "Магия померкла, уже не показывает ничего, а если показывает, то немного — так, ухо принцессы". Пусть тот, кто вызовется, найдёт пещеру, похожую по описанию, подождёт там, не появится ли герцог, посражается с ним, потом отступит, скажет мол, ты победил, я уступаю тебе кольцо. Оно, конечно, плохо будет, если Седрик найдёт такую пещеру раньше и никого там не увидит, но думаю, тот, кто только её и будет искать, найдёт раньше, а герцог всё-таки туда ещё и биться с чудищами и ведьмами пришёл.

Поглядел он на меня мигалкой своей, похихикал о чём-то, и сказал:

— Ну, во-первых, как выглядят гоблины, а тем паче — их женщины? Я их видел на картинках, но везде они нарисованы по-разному, да и не как в жизни. А уж гоблиних — и вообще никогда не видел.

— Да как люди, только страшненькие. — пожимаю я плечами. — Ещё с большими ушами и носами. Бывают маленькие, бывают здоровяки. А что до гоблиних — шут их знает… Я видел, как в клетках провозили мужчин, а вот женщин не случалось… Одни говорят, что страшны как и мужики, если не хуже, другие — что у них какая-то своя, странная красота.

Ллойд вздохнул, и завёл:

— Э-хе-хе, Томми, вот и как ты представляешь, что я найду кого-то, кто будет хоть сколь-нибудь походить на гоблинскую женщину, да ещё пойдёт чёрт знает куда, при том не решит убежать с перстнем, который мы ему дадим, поучаствует в странном поединке (думаешь, это так просто — посражаться и отступить), да ещё сделает это так, что хорошо знакомый с гоблинами парень поверит ему? Наивен ты. А ещё — знаешь ли ты, что из-за наивности тебе и приходится обращаться ко мне? — я показываю ему глазами, что не понял, и он переспрашивает: — Вот в чём разница между нашими кабаками? Почему я разбогател, а ты — нет?

— Ну, твой в городе, а мой — у чёрта не куличках.

— Верно. — говорит. — Это причина, но не корень сути. В наших посетителях общее то, что они — искатели приключений. А в чём между ними разница? Чтобы в двух словах, не растекаясь, кто есть кто? — я почесал затылок, хотел что-то ответить, а он сам отвечать стал. — Мои плывут по течению, твои — против. Твои переступают грань силы, мои — грань слабости. Самые низкие из всех побуждений твоих посетителей — это жажда славы у некоторых варваров, которые ради неё готовы и родственника убить. А чем ниже побуждения — тем больше тех, кто готов заплатить.

Я глядел на него несколько обескураженно, вроде и понимая, к чему он, а всё же не понимая.

— Ну, ну, да, верно, и чего?

— А того. Во-первых, потому у тебя самого не нашлось никого, кто выполнил бы дельце. И вот, что во-вторых. Я всё-таки остатки честности не растерял. Может, помочь тебе устроиться в городе? Перевезёшь сюда семью, я буду иногда рекомендовать тебя, например в дни, когда у меня комнаты переполнены, или когда будут жаловаться на то, что у тебя выходит лучше. Поднимутся дела твои в гору. А там, у гор твоих — не дети, так внуки обнищают, когда люди вконец поймут, что все эти рыцарские подвиги — чепуха. Заодно, кстати, сможешь затеряться в городе, если герцогские люди будут преследовать тебя.

Вот я и призадумался. Оно, вроде, если рассудить, то и здраво, но я не то что сомневался, я вообще не представлял, как можно вот так взять и сделать. Ну вот просто нельзя так, и всё.

Ллойд, глядя на моё лицо — а оно наверное тогда было странным, дурацким и жалким — вздохнул и сказал:

— Ладно, я конечно тебе поищу кого надо. Найду ли — вопрос другой. А пока — будешь есть, пить, комнату тебе готовить? Скидку сделаю, как работнику того же цеха и бедолаге.

Тут я не стал спорить. Конечно, проголодаешься. Да, еда и пиво у него были не так хороши, как у нас, но приличные. Будешь в Артиуре — найди его кабак, не пожалеешь. Только с другими посетителями его повежливее, ты уж понял, какие они там бывают. Да только я всё ем, да думаю… Да, я не тот, о ком говорят "у него кусок в горло не лез", ты и сам по внешности видишь, мне тяжёлыми думами аппетит не испортить, но легче они от еды не становятся. Сложную задачку мне старина Ллойд поставил.

Я и когда спать лёг — на мягкой такой перине — вот не думал, что так спать можно, хоть кровати и моя профессия — герцоги, наверное, так спят, если не короли — так вот, когда я спать лёг, всё ворочался, думая над тем, верно ли Ллойд говорил, надо ли нам в город переезжать. Я не то что спорил сам с собой. У меня в голове как целый совет собрался, где все перебивают друг друга и ругаются. Но думаю, все доводы за то, за это и за какое-то пятое-десятое тебе слушать неинтересно. В целом тебе ясно, к чему сводится: одно — переехать в город и завести вполне прибыльный кабак, другое — остаться там, на краю людского света.

И я вспомнил все хорошие деньки в нашем трактире, как жену полюбил, как мы свадьбу справили и дочку растили, вспомнил всех славных посетителей (и представил, какие отморозки будут в городе), да всё истории, что мне рассказывали о моих дедах и прадедах… Особенно о первом Томе, который строил трактир после великой войны, перед тем сам, говорят, воинов в походном лагере кормил, да о прапрапрадедушке — вот тут я точно помню, сколько раз надо "пра" — при котором много всякой нечисти вырвалось из-за гор. Не сравнится, конечно, с временами войны с Тьмой, а всё ж страшно это было. Разоряли ближние селения, и против них уже не только дозорные, но и крестьяне ополчались, и тот мой дед сам трактир защищал. Ух, и отведали они крепчайшей нашей водки! Подожжённой, в катящейся бочке! Я бы даже хотел, чтобы к нам мало-мальский гоблин прибежал, так же угостить его! Ну, и ухватами их, вилами, горшками с крыши, понятное дело, всей семьёй.

Нет, решил я, ну нельзя такое оставлять. И считай меня нудным стариком, если хочешь. А что до обнищания — думал я — рядом деревня, если и обнищаем, работа найдётся, а кто из внуков не захочет крестьянином быть — пусть тогда в город и едет. Да и что же нам нищать, если к нам и селяне ходят. Много они не платят, зато никуда не денутся.

И вот с этими мыслями я и насладился королевскими перинами, заснул сладко и без снов. Проснулся с твёрдой решимостью не переезжать ни в какой город. А меня и судьба порадовала — с утра Ллойд сказал:

— Зашла к нам одна наёмница. Баба надёжная, проверенная, и с чувством юмора, так что ей и задание понравилось. Похожа ли на гоблина — ты рассудишь лучше меня, но вроде носатенькая.

Я крепко, по-братски пожал ему руку, а позже и с наёмницей встретился. И думаю — вот самое оно! Нос такой — ну не совсем огромный, но длинный, острый, хищный. И было в ней и красивое, и страшное. Да не так, как о любой бабе сказать можно — мол, тем боком хороша, а этим пугало, и так посмотреть — и славно, а если подумать — не очень. Нет, у той красота и страшильность (не сказать "уродство") были спаяны вместе намертво. Ну такая, как бы сказать, воительница. Как там этот народ назывался… О! Амазонка!

Говорила она обходительно, а вроде, можно подумать, и издевалась над пузатым кабатчиком, была в ней какая-то тайна. Но это не главное. Я с ней цену обговорил, Ллойда в последний раз поблагодарил, и поехали мы сюда обратно.

Как вернулся — жена меня так и этак материла — ещё бы, с бабой какой-то подозрительной вернулся. Но я говорю — цын, план есть! Да хоть я умное слово и вспомнил, планом этим я от её скалки не оградился. Но так и этак отговорился, и послал наёмницу в Чёрную Страну, с перстнем, ещё у Ллойда припасённым — у него в камень какая-то хрень была запаяна, уж не знаю, что это.

Я, правда, ещё тогда не был уверен, а всё же думал, что вот теперь можно расслабиться — дальше уже без меня всё будет делаться, и уж как обернётся, так и аукнется. Прямо от души пива я тогда потянул, что наутро меня не добудиться было.

День шёл, другой… А всё работаю, сижу, смотрю на горы… И думаю — что-то не так тут… И не то, чтобы просто дело не задастся — не найдёт она Седрика, или не выйдут они на нужную пещеру, или ещё что, а вот что-то совсем не так…

И вот сижу я на крыльце, и как хлопну себя кулаком по балде — а вдруг эта наёмница жульство затеяла, и самого герцога так убить вознамерилась! А я, дурак, уши-то развесил! Сам герцогу-то убивицу и послал!

И опять собираюсь я в путь, и чем дольше собираюсь, тем больше вспоминаю всяких её слов, ужимок, и кажется мне, будто тогда я только понял их смысл! Вот, она и имела в виду, что дворянина богатого убить хочет, а меня, чурбана погребного, вокруг пальца обводит!

Я даже меч достал — лежит у нас в трактире меч, уж не помню от кого, Авалу оседлал, да поехал, как жена кобылку нашу — и за узду!

— Стой! — говорит, — Куда опять собрался?!

Я говорю, мол, новый план — в Чёрной Стране! А она взревела, и ругается, и рыдает не в три ручья, а в три реки — и сердится, и печалится — пропаду же, какой из меня герой! И держала узду, хоть я уж и крикнул Авале "Но". Насилу я вырвался, а она аж за лошадью бежала.

Миновал я заставу, въехал яв Чёрную Страну по ущелью. Уже не в первый раз, да в тот, другой, я далеко не заезжал — потом расскажу, по какому делу, ежели напомнишь. И куда ехать-то? Она ж большая — Седрик мог куда хочет пойти, а баба та — где хочет его искать. Но я пошёл так, чтобы вернее — по прямому пути, которым многие ходят. Не мог конечно сказать наверняка, шёл ли Седрик по нему в тот раз, но с другими путями и вообще не угадаешь.

Мне по счастью никаких страхолюдин не встретилось — тот прямой путь всё же неплохо почистили. Видел только порой, как что-то чёрное летит от горы к горе, да как тролль здоровенный вдали шагает, ноги-бочки. Но страху всё равно натерпелся.

И повезло мне. За одним поворотом скалы увидел — и сказал бы, что встал как вкопанный, но вернее будет, что Авале узду придержал. Седрик лежит на земле, а наёмница эта — стоит, меч свой к горлу его приставляет. И правда обманула! А он смотрит на неё — гордый, не хочет плакаться перед смертью. И думаю я — врёшь, не убьёшь! И как взмахну вожжами, и выеду с ором боевым, мечом над головой вертя!

Но они как готовы были — она развернулась, и он вскочил, и свалили меня, с Авалы-то, уж не разобрал как. Лошадка моя бедная забегала вокруг, а они стоят надо мной, смеются.

— Да уж, дядюшка Том, — молвит Седрик, слёзы рукавом утирая, — дочь твоя славно меня разыграла, а мы вдвоём — тебя!

И рассказали они, что как встретились в горах — разобрались как-то, в чём дело, уж не помню, насколько там было догадливости Седрика, а насколько — того, что наёмница сама открылась. Посмеялись они, а назад пошли вместе, и уж к тракту возвращались, когда я их встретил. Вернее, они меня чуть с высоты увидали, рассудили, что я от подозрительности в эту темень поехал, и вот так пошутить решили. А на дочь мою Седрик зла не держал.

Вернулись в трактир мы все втроём. С плачем, но уже радостным, встречала жена меня. Как обхватила крепко, да всю рубашку обплакала. И всё ж разок по затылку хватанула. Так, слегка. А Седрик сказал доченьке моей:

— Привёз я тебе не только перстень принцессы Глинганзот, но и саму принцессу!

Ух и хохотала она! Да и "принцесса" так называемая, да и все, но доча — больше всего.

В общем, благополучно всё сложилось. Правда, что с их любовью, и как всё сложится в жизни у Марты и Седрика — это нам ещё потом придётся выяснить, у этой истории нет конца, а конец всего остального — слушай.

Ужин у нас был даже как-то навроде семейного, хоть и странноватый. Я, моя жена с дочерью, герцог, и наёмница. Ты только не подумай ничего пошлого, что я её тут упомянул при семейном — ни про меня, ни про Седрика. Тут уж особые отношения были. И вот этот прекрасный отважный юноша встал с кружкой и говорит тост:

— За прекрасный уютный трактир, где такая прелестная дочь, что так остроумно шутит, и такой храбрый и предприимчивый отец, что ради постояльцев идёт на дела, какие другим и не снились! Придя домой, я напишу поэму не только о трудностях, пережитых в Чёрной Стране, но и о том, что все поэты упускают, хотя оно так важно для всех странников — о трактире!

И что бы ты думал? Потом стали ко мне ездить больше постояльцев. Всё потому что в поэме о таверне такой прекрасной услышали, где всё так вкусно и удобно, и хозяева — такие люди! Уж не хочу хвастать, но так поэт написал, а что с поэтом спорить! Ну, и посмотреть, где герои, волшебники и поэты едят, пьют и спят — тоже всем интересно, интересно истории слушать.

Оно, конечно, всё равно не так богато, как было бы в городе, да и что? Теперь хотя бы трактир точно жить будет, пока жива слава Седрика, как поэта, а поэт он — не такой, конечно, как великие, которых тысячи лет помнят, но подобающе своей воинской удали. Да и порой сюда и другие поэты заезжают — посмотреть, каков он, этот трактир, да и те, кто всё же в Чёрную Страну едет, больше внимания обращают. Поди — и жанр такой скоро появится — трактирная поэзия, и память не умрёт вообще! Будут говорить: вот в этом трактире жанр и зародился! Эх, правда, что ли, летопись вести... А вот возьму и буду! Всё, что о дедах помню — запишу, а со своего времени — вообще всё памятное — в книжку!

Загадывать, конечно, не буду, но может, глядя на трактир и его поэмы, будут смотреть и на чёрные горы вдали, и жажда подвигов тоже не умрёт, что бы там ни говорил Ллойд Всезнающий.

А чёй-то ты смеёшься? Не веришь, что ли?..