Время женщин

 

Канун Дня отца — сокращённые уроки в школе, воздушное настроение, ожидание встречи с любимым. Завтра приедет Миша, и они вместе проведут целый день. Таня приготовит отбивные, яблочный пирог на десерт, а ещё в её шкафчике, в ворохе далеко не самых чистых вещей, прятался подарок — механические часы. Строгие такие, под старину, поблескивающие металлом.

— Татьяна Ивановна! — тонкий детский голосок за спиной. Это Наденька — хрупкое эфемерное создание с белокурыми косичками. — Витя опять обзывается!

— Скажи, что если он не успокоится, то будет иметь дело со мной!

Каждый день одно и то же. Вообще, Таня любила детей и именно поэтому стала учительницей. Правда, в колонии не так уж много подходящей работы. Лучше в школе, чем за прилавком бакалеи.

— Эх, Таня-Таня, — частенько приговаривала мама. — Выходи скорее замуж, иначе не будет от тебя толку.

Мама из семьи военных и сама словно стальная. Мастерица на все руки, лёгкая на подъём, выносливая. А дочка — словно тепличное растение. Книжки любит, музыку разную, плачет на фильмах. Мишу, кстати, мама сразу одобрила:

— Наш человек!

Ещё бы не наш — косая сажень в плечах, бывший десантник, работает в военизированной охране на газопроводе. Навязчивые требования внуков на семейных обедах. Однотипные отговорки:

— Мам, сначала побываю на Земле.

Невысказанные мысли о том, что ещё три года обязательной работы по распределению.

В канун праздника половины учителей нет на месте. Матрёна — уборщица, зоотехник и преподаватель труда одновременно, уже к десяти засобиралась домой.

— Не сорите мне тут, — погрозила детям. — А я потом, послезавтра приберусь.

За окном весна — зеленеющий газон молодой травы, набухшие почки на ветвях, голубое небо с редкими перистыми облаками. В колонии и зима не намного холоднее — приятный край, тёплый.

Саму её прозвали северянкой. Танька, мол, с Севера. Это потому что она родилась в горах, а там по-разному бывает. Иногда и снега нанесёт выше крыши и морозы, что кипяток замерзает. Но Таня этого не помнит.

Директор школы — Мэтт, он же, Матвей Иванович, в переложении русскоязычных колонистов, добивает остатки праздничного пирога в учительской, поглядывая на часы. Пикап загружен под завязку — вещи упакованы, сложены горками.

— Может, не поедете, а? — Матрёна кивает в сторону так и не открытой бутылки сладкого вина с Земли, их общий подарок.

— И так столько тянул. Всё — жена уговорила! Поедет он в интернат, если хочет.

— А что плохого-то? У них и тир есть, на охоту ходят, на станках работают.

Мэтт фыркает:

— Да я сам из интерната! Не знаю, как сейчас, но раньше там всё для войны было, убийц из нас делали. И на охоту мы ходили, только чтобы рука не дрогнула. А мне, может, не хотелось стрелять. Мне читать нравилось.

Таня улыбается:

— Сейчас другие времена. Детям понравится!

— Надеюсь, — вздыхает директор, поднимаясь из-за стола. Звенит ключами.

— Когда вас ждать-то? — спрашивает Матрёна.

— Вечером, но я сразу домой поеду, так что закрывайте, не ждите!

— Вот, — Матрёна шепчет Тане. — Сегодня точно пораньше!

Через мгновение слышится рык мотора и звук отъезжающей машины.

— Хороши наши мужчины, нечего сказать, — говорит Матрёна. — День Отца и ни одного мужика на всю округу!

В соседнем пригороде праздничный фестиваль, Миша ещё жалел, что пропустит. Пиво, бокс и общение, короче, все любимые занятия разом. Вот их посёлок и "вымер".

Звонок, а это значит, что Тане пришёл черёд нести свой крест. Лиза — её подруга по колледжу — отмучилась, и теперь уступала место за учительским столом.

Лиза машет за прозрачным стеклом учительской, хлопает дверью. Красивая такая девушка с тонкими руками и большими, волнующими парней, глазами на худощавом лице.

— Как настроение?

— Как у Робинзона Крузо, повстречавшего соотечественников.

Таня улыбается. Лиза умела изображать нелюбовь к профессии. Лишь видимость, детей она обожает.

Допивает чай, пока Лиза проверяет тетрадки. Поглядывает в окно, благо вид хороший. Краешек дороги, зелёный газон, дальние фермы — живописные такие, с красными черепичными крышами и спутниковыми тарелками. Отличная погода, небо, правда, хмурилось — выцвело, посерело. К дождю, наверное. Матрёна бы сказала, если бы не смылась. Дока по приметам.

Сами занятия — два десятка ребятишек, выпускной класс, получается. Осенью перейдут в городскую школу, будут, наверное, ездить на автобусе. Другие интересы, соблазны. Дети как море. Сегодня море ласковое и солнечное, а завтра ты уже тонешь. Но пока это детки, девять лет, лучший возраст, послушный. Через пару лет хлопот не оберёшься. Драки, любовь, интриги…

Вошла в класс, улыбаясь. Тянутся ручки, словно верующие желают прикоснуться к Христу, въезжающему на осле в Иерусалим. Для детей она не просто вторая мама — богиня. Но всё временно, через пару лет её и имени-то не вспомнят.

— Татьяна Ивановна! Можно вопрос! — подскакивает Витя. Тёмные короткостриженые волосы, маленький острый подбородок, блестящие глаза. Проблемный ребёнок — то ли хулиган, то ли отличник, сам ещё, кажется, не определился.

— Попробуй. Если только, конечно, не будешь обижать девочек.

Мальчик затряс головой.

— Она первой начала! Но я всё равно не буду. Можно вопрос? Почему у нас в учебнике природоведения все места чужие?

Хороший вопрос. В прежние времена за него получали пометку в личное дело. Бедный, чересчур любознательный мальчик, как же тяжело тебе придётся в жизни! Лучше бы продолжал дёргать девочек за косички.

— И какие же места тебе кажутся чужими?

— Ну, вот, к примеру, средняя полоса, Волга. А что это? Где? Зачем изучать? Почему в учебнике нет Выселков и нашей речки Змеицы, Больших и Малых лугов…

Раньше бы его выставили дураком, предателем рода, чтобы даже в мыслях не было…

— Но ты же не собираешься здесь навсегда оставаться? Когда-нибудь вырастешь и вернёшься на Землю. Там тебе эти знания и пригодятся.

Витя выпятил подбородок.

— Но я останусь!

Маленький сепаратист с горящими глазами. Сколько таких переломало общество в своё время? Таня застала только конец тирании, но люди ещё помнили страшные рассказы. Суды чести, после которых отступнику не оставалось иного выхода, кроме как покончить с собой. Семья, друзья, коллеги — все отворачивались от предателя.

— Но ведь учебники не пишутся для тебя одного, верно? И потом, ты ещё успеешь передумать.

Таня и сама многажды раскаивалась за желание спокойной жизни в глубинке. Колония — как ни крути, подходящее место только для семейной жизни.

И снова природоведение: птички там, дикие коровы и прочие лохматые, которые, скорее всего, так и останутся в памяти на картинке…

— Снег! — возглас Вити.

Дети шумят. Прямо как в психбольнице, если один пациент начнёт стукать ложкой по тарелке, весь этаж перебьёт посуду. И даже спокойная, дисциплинированная Наденька восклицает:

— Татьяна Ивановна, снег!

За окном густо валят белоснежные хлопья. Небо затянуто сплошным саваном. Первый снег на её памяти.

— Одна тучка заблудилась, — успокаивает.

Куда там перелётным птицам чужой планеты соревноваться со снегом! Дети таращатся в окно, да ей и самой хочется во двор ловить ладонью хлопья. Учебники не убегут, а снег бывает только раз в жизни.

— Давайте потерпим до перемены. Он же не растает за десять минут.

Вялое согласие. Томительные минуты до конца и радостный рёв после звонка. Ещё один урок и перерыв.

Лиза приносит снежок в учительскую.

— Такого добра у нас полный коридор. Поторопилась наша бабушка смотать удочки!

— Сами приберём? — неуверенно произносит Таня.

— Ага, сами… Набирай Матрёну, пока она там не наклюкалась.

От телефона отвлекает звук бьющегося стекла. Витя поскользнулся на луже и разбил дверь. Повезло, что сам цел. Пол густо усеивали осколки.

— Всё-таки с твоей мамой нам придётся поговорить.

Лиза неумело сгребает совком и веником битое стекло.

— Матрёне позвонила, сказала, что придёт, как освободится.

— От чего освободится? Она в тюрьме что ли?

— У неё гости. Говорила же, сразу набирай, пока не наклюкалась.

Четвёртый урок и можно спокойно заниматься делами. Проверить тетрадки, чтобы освободить выходные, послушать музыку в пустой учительской, заполнить план занятий и уйти на долгожданные выходные. Милый, милый Миша…

Занятие проходит так же мучительно, как и последние десять минут предыдущего. Ученики гудят как пчёлы бродячего роя. Лишь Витя сохраняет мрачное спокойствие, ожидая наказание за разбитую дверь.

Перерыв. Собраться что ли, и уйти, не дожидаясь конца занятий? Бросить Лизу одну? Зябнет. Как и дети — кутаются в свои тоненькие курточки, ёрзают, не понимают. Снег не укладывался голове. Здесь всегда было тепло. Что делать в случае заморозка? Надеть две кофты?

— Матрёна, у нас, кажется, ЧП. Дети мёрзнут.

В трубке музыка. Видимо, техничка уже начала праздновать День отца.

— Обогреватель включи. Он в… подсобке. Да, точно!

— Как его включить?

— Не знаю… Ты же у нас с Севера! — чужой смех в трубке. — Его только Мэтт включал и то, два раза на моей памяти. А, найди рычажок, розетку проверь. Проверила? Жми! Гудит?

— Гудит.

— Значит, работает. Ничего, скоро у вас тепло пойдёт.

Одной заботой меньше. Взгляд в окно — снег валит густыми хлопьями, не останавливаясь. Скоро все дорожки заметёт, не пройти. Час до конца занятий. Как дети пойдут домой? Дорожки бы кто расчистил…

— Как там у вас? — напомнил о себе голос в трубке.

— Нормально, только заметает сильно.

— Сейчас допью кофе и приду. Видимо, не судьба отдохнуть.

"Сидите, сидите", — чуть не ляпнула из вежливости. Но Тане становится легче от того, что скоро придёт пожилая опытная техничка.

Время тянется медленно, но хотя бы в школе тепло. За окном продолжает сыпать снег, сильнее и сильнее. Дальние фермы совершенно пропали из виду.

Очередной звонок:

— Здравствуйте, это я, мама Вити. Ничего, если я его пораньше заберу?

Вспомнила её красную курточку на собрании. Ещё симпатичная женщина, то ли вдова, то ли просто разведённая. Пожаловаться на поведение Вити или простить?

— Ничего. У нас и так сегодня сокращённые занятия. Что-то случилось?

Пауза.

— Погода. Ладно, выезжаю!

Часики тикают. Шумные, большие, с римскими цифрами. Имитация старины. Сейчас особенно любили старину, наверное, потому что неуютно чувствовали себя в настоящем. Мама, например, вообще нос повесила. Кляла времена и ностальгировала. И не она одна. За республику боролись все, но мало кто в итоге полюбил конечный результат.

Ощутимо заметает. Сколько же снега может выпасть? Откуда он вообще взялся? Сколько она прожила в посёлке? Шесть лет — тёплых, приятных денёчков, изредка омрачаемых дождями. Идеальный климат, вечная весна… И вот снег. Он же не исчезнет по мановению волшебной палочки. И как ей быть? Зимней одежды нет, в лёгких замшевых сапожках по сугробам не разгуляешься. Как идти? А детям? Ладно, что за Витей заедут. А остальные? Быстрее бы пришла Матрёна.

Снова телефон.

— Да-да, приезжайте, — повторяет Таня.

Но это уже не мама Вити.

— Я пытаюсь, — голос директора в трубке. — Дорогу совсем занесло. Попробую прорваться на своём пикапе, не зря же он столько горючки переводит.

Грустный смех.

— Держитесь там и не делайте глупостей! Обогреватель включили, надеюсь?

— Да! Когда вас ждать?

— Час или два. Развезу по домам. Попробуйте расчистить подъезды к школе. Матрёну подключи!

"А её нет", — едва успела прикусить язык.

— Хорошо.

— Эй, не вешай нос! Первый снегопад на моей памяти!

Час или два. Только бы продержаться. Лиза ещё на занятии, отвлекает детей. Какой у неё урок? Сейчас бы не помешало научиться вязать шарфы!

Накидывает тонкий плащик-дождевик, берёт лопату из подсобки, выходит. Ветер буквально выбивает воздух из лёгких. Судорожный вздох. Когтистая лапа сдавливает лицо. Влажные хлопья слепят глаза. Плащик не может защитить даже себя, ветер рвёт его на части и далеко развевает полы.

— Ой! — взвизгивает Таня и бежит обратно, скользя на ступеньках.

Выход из школы заблокирован. Ничего, Матрёна разберётся.

Очередной звонок:

— Матрёна, захвати одежду! У нас не выйти. На улице ураган!

Ветер завывает с неимоверной мощью и гнёт деревья, словно они из подтаявшего на солнце пластилина. Сугробы растут прямо на глазах. Закуталась в плед, оставшийся в шкафу от прежнего учителя природоведения. Руки не дошли выкинуть, теперь пригодится — старый, пропахший временем и пылью — ничего, зато тёплый. Глянула в зеркало — помолодевшая версия Матрёны. Та ведь тоже не сразу старой родилась, хотя, глядя на неё, в это сложно поверить.

Щёлкнула кнопку чайника. Индикатор не загорелся. Только теперь Таня понимает, что в коридоре темно. Пока она пыталась согреться, свет потух, а, значит, последний звонок сегодня не прозвенит.

Телефон ещё работал, но Мэтт не отвечал. Видимо, сейчас на дороге, летит на помощь. Белый рыцарь посёлка. Набирает Матрёну, поторапливает. Удивляется, что техничка берёт трубку. С некоторым злорадством Таня отмечает, что музыка больше не гремит.

Молчание.

— Матрёна?

— Я не приду. Понимаешь, не приду. На улице ад.

Желание закричать. На эту старую дуру, которая бросила их с Лизой. На Мэтта, их рыцаря, уехавшего именно сегодня в соседний район. На треклятый ураган. Но она сдержалась.

— У нас свет пропал.

— Я знаю. Он везде пропал. Провода оборвались. Воды тоже нет… Прости, но я не приду. Не смогу.

Выступившие слёзы:

— А нам-то что делать?

— Разведите огонь, не знаю. Я теперь ничего не знаю…

Бросает трубку. Подняла, ударила об стол. Что делать? Занятия кончатся, тепла нет. В насквозь продуваемой школе двадцать с лишним детей.

Опять телефон. Матрёна со своими ненужными извинениями.

Рявкнула в трубку:

— Ну что ещё?

— Мм, Тань?

— Мэтт? Извини, я думала…не важно. У нас свет пропал.

— Не только у вас. Я сейчас на ферме — телефон пока работает. Дорогу совершенно не видно, сбил столбик и вылетел в кювет. Прямо как пьяная малолетка после выпускного.

— Мэтт, у нас света нет! Что делать?

— Заводи генератор. Возьми…

Связь обрывается. Ни шума, ни коротких гудков — тишина. Вытирает слёзы. Дети не должны видеть слабость "богини".

Генератор пылился рядом с обогревателем. Большой кусок металла, защищённый решёткой. Пахнет соляркой. Таня вертится у панели, смотрит на рычаги автоматов. Что нажимать? Куда переключать?

За этим делом она совершенно забывает про звонок. Непривычная тишина в школе. Из коридора тянет холодом. Стенгазеты и рисунки отличников подрагивают от сквозняков. Окна обледенели с внутренней стороны. Ловушка захлопнулась.

Лиза выходит одна.

— Попросила детей остаться.

— Ты когда-нибудь пользовалась генератором?

Подруга пожимает плечами:

— Ты же у нас с Севера.

— Пойдём!

Вдвоём разобраться легче, хотя бы потому, что не тянет расплакаться.

Лиза долго осматривает машину и трогает кнопки. Откручивает крышку бака. Внутри засохшая грязь на дне.

— И чем его теперь заправить?

— Ничем.

По пути заходят в спортзал, притащили ворох тряпок из забытой одежды и штатного инвентаря.

— Сегодня у нас игра, — улыбается пастве Лиза. — Мы играем в выживание. Вы слышали про Ледниковый период?

Тишина.

— В старые времена на планете Земля было холодно и людям приходилось разжигать огромные костры. А ещё одеваться в шкуры животных. Вот мы сейчас и поиграем в древних людей.

Гул радостных голосов. Ловко завернула, подруга! Вдвоём обкладывают матами окнами. Жаль, что не раньше, пока ещё было тепло. Пар изо рта.

— И как долго этот Ледниковый период длился? — спрашивает Витя.

Достаточно долго, чтобы все вымерли. Нет уж, скажи что-нибудь обнадёживающее. Не плачь!

Лиза соорудила первую накидку из тряпья.

— А ну, кто тут сильнее всех замёрз? Подходи по одному!

Какая же она всё-таки молодчина!

Наденька посинела от холода. Дрожала, когда на неё натягивали одеяние.

— А что ещё нам нужно? Правильно, огонь!

Принесла охапку старой исписанной бумаги из учительской. И что за глупости говорят, будто рукописи не горят. Отлично горят! Мальчишки растащили парты, освободив место для очага. Что дальше? Костры Таня видела только в кино…

Чем поджечь? Пришлось сходить в подсобку за зажигалкой, шарить по полкам. Электрическая не сработала по понятным причинам, подошёл коробок охотничьих спичек Мэтта. Кроме как для разжигания костров, он больше и не нужен, от сигарет даже колонистов, не то, что землян, отучили за тридцать лет тирании. Судя по полной пачке, на охоту Мэтт ходил нечасто.

Первая спичка тухнет, не достигнув скомканного листа. Разочарованное гудение за спиной. Задержав дыхание, Таня повторяет попытку. Язык пламени лениво лижет краешек бумаги, очерняет её и вдруг перемещается. Выше и выше, обжигая пальцы, так что Таня ойкает и отскакивает.

— Тепло… — вздыхает Наденька. Дети тянут озябшие ручонки к огню.

Перешёптывается с подругой:

— И что теперь?

Лиза пожимает плечами:

— Ждать Мэтта, ждать, когда родители поймут, что дети не придут. О нас же не могут просто забыть?

— Тоже верно.

Совсем рядом, в соседнем районе поселковые мужчины набираются пивом. Разные: сильные, прошедшую кадровую службу, выносливые — из горняков, слабые, смелые, трусливые… Хоть бы одного сейчас, чтобы принимал решения. Пусть глупые, недалёкие, но решения. Чтобы идти за ним и винить. Да, винить в неудачах, ошибках, но и помогать, чем сможешь. Но рядом никого.

Таня сразу же пропахла дымом. Только теперь она обращает внимание, что дети часто покашливают. Дым застилает класс, поднимается к потолку, струится по полу. Несёт тепло и удушье. Лиза открывает дверь. Из коридора прямо-таки дышит холодом.

Интересно, волнуется ли Миша? Вряд ли, толстокожий увалень. Сейчас, наверное, сидит в будке на посту, смотрит на пелену и думает о бутылочке пива после смены. Тирания с пивом никогда не боролась. На трезвую голову слишком часто приходишь к удивительным выводам…

Бумаги кончились, Таня сходила за старыми, списанными учебниками в библиотеку, вместе с Лизой порвала их на кусочки. Огонь жадно слизал листочки и, потрескивая, требовал добавки. Огонь хотел жрать. Но что ему предложить? Пластиковую самозатухающую мебель, негорючий полиэтилен на стенах? Пламя скоро потухнет и они замёрзнут. Может, если прижаться теснее, кто-то и доживёт до прибытия спасателей. С простуженными лёгкими, обморожением, насморком. Это ничего, это лечат.

По несколько человек водят в туалет. Детки плакали, выходя в коридор. Мороз перехватывал дыхание. Хорошенькая весна.

— Мой учитель говорил, что люди познают себя в критических ситуациях, — бормочет Лиза.

— И что ты сейчас познала?

Молчит.

За окном, завешенным матрасами, воет ветер. Раздирает крышу, хлещет обрывками проводов, ломает обледеневшие ветки. Где небо, где земля? Круговорот снега. Снаружи пока светло, но здесь, в комнате, царил полумрак и пляшущие тени на стенах. Ледниковый период. Сидеть как древние люди в чуме и ждать весны. А ведь спасение под боком…

— Лиз, — хрипит от волнения. — Я знаю, что делать.

Вспоминает привычный вид из окна учительской. Зелёные луга, дальние рощи, холмы… ферма в сотне-другой метров.

— Пойдём на ферму. Там больше шансов пересидеть. Теплее, есть топливо и, возможно, рация. Люди, еда… А здесь нечего делать. Что если спасатели не придут, если забудут про нас? Если метель не прекратится? Мы ослабнем и не сможем выйти.

— Там ничего не видно.

— Ферма прямо перед окнами. Идти и никуда не сворачивать.

— А дети?

— Поведём за собой.

— Буря не сможет идти вечно. Проще оставаться на месте.

— Ты уверена? Что мы вообще знаем об этой планете?

Слова уверенные, но внутри страх. Будто они нужны на этой ферме. То-то хозяева обрадуются, если, конечно, вообще есть. На праздники, небось, уехали, залились под завязку.

Что-то трещит над головой, шуршит вниз и приглушённо стукает. Шум бури становится ближе. Лиза выглядывает в коридор и тут же захлопывает дверь. Кажется, Таня замечает слёзы.

— Татьяна Ивановна, подойдите, пожалуйста!

С первого взгляда понятно, что пересидеть не получится. Плоская без скатов крыша не выдержала снег. Пока это первая весточка, сквозная трещина в потолке, но не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, чем всё закончится. Тонкие стенки, потеряв крышу, сложатся как карточный домик. Или сложатся, но не сегодня. Завтра, послезавтра, через неделю…

— Одеваемся теплее, держимся за руки и гуськом, тут недалеко.

Лиза закрывает глаза. Кивает.

— Если я не вернусь, то… знаешь, у меня и не было никого.

Таня встряхивает её за плечи:

— Куда ты не вернёшься? Не умрёшь за минуту! Ну, может только потом, от адских снадобий фермеров. Мало ли, чем нас будут отпаивать.

— Ага.

Повернувшись, Лиза снова показывает себя несгибаемым лидером:

— Новая игра! Одеваемся как можно теплее. Берите шкуры, они помогут пережить Ледниковый период. Теперь наше племя выступает в поход. Мы отправимся на новую стоянку. Веселей! Такая игра выпадает раз в жизни, потом будете рассказывать своим детям.

— Дети? У меня не будет детей! — заявил Витя.

— Много ты пока понимаешь! — фыркает Лиза и устремляется к своей пастве.

…Снег повсюду, ветер раздирает намотанные поверх лохмотья. Лицо обжигает, но ничего, можно перетерпеть, если прикрыть глаза, если не дышать. Какой же тяжёлый воздух, будто бы на грудь подвесили сумку! Неумолимо тянет назад — теперь и прохлада полуразрушенной школы кажется жаром.

— За мной! Держитесь за руки! — перекрикивает бурю Лиза. Через несколько шагов её фигура совершенно скрывается в снегу. Рука напрягается и тянет вперёд. Вперёд? Или вбок, назад? Ничего не видно, Таня не удивилась бы, увидев себя идущей в небе по облаку.

За спиной смерть. Снежные волки кусают за пятки. Оглянись — и видишь огоньки дьявольских глаз, слышишь охотничий вой. Хищники встали на след. Какие волки? О чём эти мысли?

Колонна встала. Таня бросается вперёд, увязая в снегу по колено. Кто-то явно отстал, хныканье перекрывает бурю.

— Не разжимайте рук! Почти дошли! — судорожно выкрикивает, давясь ледяным воздухом. — Ещё немного!

Дошли. Вопрос лишь куда. Школа совершенно скрылась за пеленой. Возвращаться столь же тягостно, как и идти дальше.

— Лиза! Почему встали?

Лизу трясёт.

— Ресницы слиплись, не могу открыть глаз, — Лицо залеплено снегом.

Легко треснула по щеке.

— Какой ещё глаз? До свадьбы оттает. Где фермы?

Лиза молчит.

— Я замёрзла! — кто-то дёргает сзади за платье. Белые полоски губ, синее личико. Наденьку не узнать.

— Все замерзли! — назидательно говорит Таня. — Ничего, скоро согреемся. Пятёрку получишь. За путешествие.

Куда? Вперёд, назад — лишь бы не стоять. Споткнулась на ровном месте и упала, ушибив лодыжку. Кажется, до крови. Ничего, лишь бы не перелом. Пошарила руками — с трудом сдерживая боли от холода — столбик. Она споткнулась об столбик.

— Лиз, мы нашли дорогу!

Рядом ещё столбик дорожной разметки. Далеко же их занесло! В памяти встали знаки перехода и поворота. Просто идти вдоль столбов, пока не попадёшь в разрыв, и повернуть на ферму. Жаль, ничего не видно, всё на ощупь. Ладони обледенели, не чувствуются, словно чужие.

— Лизка, не спи!

Таня замёрзла и почему-то устала, но теперь куда легче. Ещё немного и в тепло. Подумать только, минут двадцать назад её волновало мнение хозяев. Да плевать! Просто придут и пересидят бурю. А если фермерам что-то не нравится, то пусть разбираются с родителями подопечных.

Чуть отстаёт, собирая растянувшуюся колонну. Тащит детей. Кажется, их меньше, чем вышло, но сейчас не время считать.

Краем глаза замечает силуэт в стороне. Школьник?

— Не отставать!

Бросается в сторону. Тянет на себя, прижимает к груди. Витя — совершенно посиневший от холода. Запоздалое раскаяние — детям-то несравненно хуже.

— Там мама…

— Какая ещё мама? Не отставай!

— Мама лежит.

Тащит его силком, но он вырывается, а у неё совсем не осталось сил.

— Нет там никакой мамы!

Витя падает на колени и начинает разрывать снег. Таня оттаскивает ребёнка. Под ногами действительно что-то лежит. Белёсые очертания тела, красный лоскут куртки.

— Это не твоя мама! Идём!

Тащит его на себе, догоняет хвост колонны. Ощутимо пахнет дымом и, кажется, видны проблески аварийного фонаря. Ещё шаг — постепенно просвечивается сквозь бурю махина амбара. Цепляет боком доску забора, сбивая дыхание. Дошли, победили!

Рука, в которой зажата ладошка Вити, внезапно пустеет. Пальцы слишком онемели, чтобы перехватить мальчишку.

— Витя, вернись! Витя! Это не твоя мама!

Дети бегут как угорелые, спотыкаются, ползут по снегу. Чуют тепло. Впереди виден сгорбленный силуэт Лизы. Как ледокол она прорывает дорогу своей пастве. Ещё немного и горячий чай, может, домашнее вино, обтирание, сухая одежда.

— Лиза! Веди дальше, я сейчас вернусь!

Ещё немного, пока есть силы и запал. Бросается в погоню за Витей. Поздно, мальчик, наказан навеки! В личное дело… Родителей, хм, в школу. Шаг, другой. Вокруг белое ничто, фонаря с фермы нет, и дымом давно не пахнет. Закричать бы — но горло онемело, и зубы слиплись. Трясёт, но всё слабее, с ленцой. Шаг — провал в снег. Вынырнула из пучины и вновь в снег. Где там чёртов ребёнок? Назад! По следам выйти к ферме. Хочет сдохнуть, так пусть рядом с мамашей! Её не осудят… она хотя бы пыталась!

Как же холодно! Кто-то успел подменить ноги протезами. Деревянными такими, как в фильмах про пиратов. Что же, можно жить и с протезами. Вряд ли это, конечно, понравится Мише. Интересно, найдёт ли он её подарок? Часы рядом с несвежеми трусиками. Нехорошо получилось. Надо бы прибраться в шкафу…