Коэффициент жесткости
— Под давлением создается одно из самых прочных веществ на этой планете — синтетические бриллианты. С помощью напыления из этого материала можно резать и сверлить даже самые твердые металлы и породы дерева.
В вакуумный пресс была загружена очередная порция графита. На глазах посетителей Первой старонаучной выставки материал начал светлеть. Казалось бы, что, присмотревшись, можно было невооруженным глазом увидеть, как меняются связи в углеродных цепочках, как упрочняется структура, проседая под весом многотонного пресса, словно хлипкий фундамент под тремя этажами кирпичного дома. Все самое лучше делалось в этом мире под давлением: песчинки кварца спекались в белоснежный мрамор, кости динозавров и листья гигантских папоротников превращались в каменный уголь и нефть. Даже планета и та формировалась силами гравитации — тоже своего рода давление.
— А теперь, давайте вычислим коэффициент жесткости получившегося вещества.
Старенький профессор в пожелтевшем от времени хлопковом халате перевернул исписанную меловыми формулами черную доску на чистую сторону и принялся выводить новые цепочки чисел и букв. Мел под его пальцами крошился — сейчас уже давно пользовались огромными сенсорными экранами с повышенной чувствительностью. Технологии прошлого уже можно было смело назвать историей, но кому-то понадобилось вспомнить о них. "Все новое — хорошо забытое старое", — задумчиво произнес однажды глава Академии передовых технологий, Михаил Васильевич на совещании с коллегами, а утром вернулся с проектом старонаучной выставки. И вот, на пространстве в несколько гектар микрогруппы ученых старательно изображали научные открытия прошлых столетий. Одни — заново изобретали пенициллин, другие — прослеживали процесс расщепление ядер урана, замеряя период полураспада, третьи — наблюдали в ускоренном темпе получение второго и третьего поколений гороха в компании лектора в костюме монаха, четвертые — развлекались с катушками Николы Теслы. Ночью реклама приглашала собраться около громоздкого и топорного на вид телескопа, чтобы по очереди заглянуть в узкий глазок и почувствовать себя Галилео Галилеем. А утром предлагали искупаться в горячей, наполненной до краев ванне и, расплескивая воду, кричать во все горло "Эврика", воображая себя Архимедом, а потом коллективно чертить круги на песке. Народ развлекался, как мог. Студентов академии освободили от занятий и теперь они неспешно прогуливались по историческому парку, изредка делая заметки, чтобы было, чем отчитаться перед кураторами. Скучные теоретические лекции их не привлекали — гораздо интереснее прокатиться на дирижабле и первых автомобилях Форда, сложить греческие храмы из гипсового конструктора или исподтишка покормить с руки собак Павлова …. К тому же, над головой светило замечательное нежаркое июньское солнце — погода совсем не располагала к учебе. Молодые люди приглашали девушек прогуляться по садам Мичурина и в виртуальные реальности. Родители приводили с собой детей, чтобы всей семьей научиться разбирать и собирать цепочки ДНК и конструировать механические часы. Профессоры-организаторы смотрели на мелкие нарушения сквозь пальцы — задумка директора казалась им несерьезной и забавной, и поэтому — зачем соблюдать правила? Они бы и сами рады сбросить пыльные тряпки и присоединиться к празднеству.
Иван задумчиво наблюдал, как люди проходят мимо стенда Академика. Михаил Васильевич был одним из немногих, кто не работал спустя рукава. Его слушателям предстояло вытерпеть чуть ли ни целый курс лекций по материаловедению. Именно поэтому мудрые организаторы расположили его научный уголок в самом дальнем конце парка. Гости просто не доходили до него. Счастливые. Впрочем, малое количество слушателей академика не расстраивало. Наоборот, вдохновляло на проведение практических лабораторных на старом оборудовании, устаревшем еще лет 100 назад, в далеком 2012 году.
"И почему я не пошел вместе со всеми хотя бы к Грегору Менделю? Его горох и то растет быстрее", — размышлял Иван, проворачивая в пальцах чуть надколотое предметное стекло от старого, пропахшего смазочным маслом микроскопа. "Молодой человек, не отвлекайтесь!" — прикрикнул на него профессор, заставляя студента схватиться за полосу древнего скотча с микрочастицами графита, который требовалось рассмотреть на этой развалюхе. "Тебе всегда не хватало жесткости", — отозвался в голове ворчливый голос матери. В ее понимании, Ваня всегда плыл по течению, будто бы кораблик на ниточке, зажатый в руке ребенка. В школе ниточкой был одноклассник Егор, подбивший вместе с ним отправиться в летний лагерь, где зажатого паренька обзывали, гоняли по поручениям, а однажды чуть не устроили темную. В старших классах его взял под свое крыло медалист Роман, утверждавший, что у Вани талант к теоретической физике. Ему и правда неплохо давались лабораторные — он ловко строил самые сложные электрические цепи, сноровисто распиливал кристаллы, умело обращался с дифракционной воронкой. Только вот, удовольствия парень от этого не испытывал. Возможно, его завораживал момент, когда ключ замыкает сеть, и лампочки загораются одна за другой. Или же, восхищали ровные, поблескивающие срезы икосаэдров и октаэдров из сверхпрочных минералов. В разделении жидкостей ему виделось чуть ли не сотворение мира. Роман уверял, что так проявляется удивление — та самая искра, заставляющая физика проводить один эксперимент за другим. И Иван после недолгих раздумий отнес документы на теоретическую физику — вслед за медалистом. Только вот бесконечные доски формул, задачи на механику, статику и гидравлику, лабораторные, где из всего набора инструментов выдавалась странная жестяная банка с еще одной внутри и запыленный штатив, с которого свешивался железный шарик, обмотанный суровой нитью — совсем не так он представлял себе передовые технологии. Насмотревшись в детстве передач Стивена Хокинга, он воображал, что будущее — это космос. Путешествие к черной дыре, гранулы нейтронных звезд, ломающие весы для габаритных грузов, колонизация планет из других галактик. А не вот это все. Пыльное, старое, разваливающееся.
Частенько у себя в общежитии он представлял, как садится в ракету, включает сложное оборудование и отчаливает на Марс. А там, переодеваясь в скафандр, уходит на поиски воды. Вместе с ним — механический манипулятор, который по сигналу мозга начинает прощупывать почву. А Ваня только следит и заносит результаты в планшетный компьютер, в котором тут же начинает вырисовываться предварительная модель колонии. То же самое — на Венере, только на Ване — защита от серных дождей. И снова в путь — до Юпитера, Сатурна, Плутона, Альфа-Центавры. Ему хотелось самому поймать обломок астероида и рассортировать по таблице Менделеева. Пощупать холодное ядро Нептуна. Прокатиться по кольцам Урана. Вылететь из Галактики. Хоть куда-нибудь подальше от Академии.
"Тебе не хватает жесткости принять свое решение", — кричала мать. — "Зачем тебе эта теоретическая физика? Чем ты будешь кормить семью?" Физика представлялась ему красивой. Спектральный анализ. Радиоуглеродный анализ. Принтеры, печатающие детали из блестящих металлов. Программирование роботов. Проектировка самоходов, умных домов, протезов. Этакий цех, где каждый квадратный сантиметр занимают механизмы. Обед приносят квадрокоптеры. Физики парят над землей в ботинках на обратной тяге. И постоянно что-то тестируют. Что-то взрывается. В помещении дым. Старший лаборант матерится и заставляет прибрать. А стажер спрашивает, где можно взять ведро и швабру.
"Хватит витать в облаках", — не унимается голос в голове. Ваня мотает головой, отгоняя неприятное видение. Всякие картинки почему-то виделись ему с самого детства. Смешные и не очень. Четкие и расплывчатые. Но всегда — образные и о будущем. Пару лет назад он потратил все накопленные деньги на нейросчитыватель и стал записывать эти видения, чтобы ночью снова проигрывать перед глазами. От этого ему снились чудесные сны — будто он автор нашумевших научных рассказов и получает премию — путешествие по Галактике. В другом — у него своя передача на нейроканале, который транслируется на маленькие чипы, вживленные в ладонь каждого землянина. Он рассказывает о Великих открытиях 22 века. А их с каждым днем все больше и больше — только успевай ловить. В третьем — он первооткрыватель новой планеты, где созданы все условия для жизни человека. И его задача — починить бортовой компьютер подручными средствами, чтобы передать данные в космическую службу. А уж потом — ждать кораблей с перенаселенной Земли. Иногда ему на ум приходили фразы, которые красиво описывали происходящие. Только вот посередине лекции их не на что было записывать. Невежливо прерывать разговор с собеседником, чтобы отлучиться в укромный уголок, прилепить сенсоры нейросчитывателя к вискам и на пару секунд отключиться от мира, пока машина делает свое дело. Вот бы набраться смелости и..
"Молодой человек", — голос профессора жужжит над ухом. Пахнуло плесенью от застарелого халата. Иван поднял взгляд от предметного стекла. Точнее, его осколков. Пластинка разломилась на несколько клиньев, пропоровших ладонь. "Вам срочно надо в медпункт". Ваня кивнул, почему-то не ощущая боли — возможно, шок — и позволил вывести себя в коридор. Михаил Васильевич поцокал языком. "А эксперимент вы так и не завершили". Ваня смутился и повесил голову. "Что ж, придется вам повторить его после занятий в пятницу. Я попрошу вас задержаться в лаборатории", — не унимался старик. — "У вас и так уже долги по учебе. Вы не воспринимаете физику всерьез. А наука требует усидчивости. Кропотливого труда. Дотошности. Ответственности. На мой взгляд, это даже более важное качество, чем любопытство. Что такое любопытство? Всего лишь интерес, мгновенная искорка. Фьють — и нету. А дотошность — это упрямство. Это стойкость. Это нежелание сдаваться. Твердая уверенность идти до конца эксперимента. Физик — он как титан". Ваня чувствовал, как к горлу поднимается ком. Горящий и, казалось бы, пронизанный проводами под напряжением. Этакая волна, которая ищет выхода, но отверстие между связками оказывается слишком маленьким. И ком постепенно расширяет стенки. Руки сжимаются. Глаза фокусируются, сужаются, превращая взгляд в острое лезвие. А сердце, словно отбойный молот, пробивает грудную клетку в поисках свободы. Через все тело прокатывается волна неприятного липкого тепла — и вот — вскидывается голова, а легкие делают глубокий вдох, как перед нырком в воду. "Я не хочу. И не приду". — "Что простите?" — переспрашивает профессор, останавливаясь посреди коридора. Поначалу Ванин голос сух и шаток. В нем нет опоры. Но, замедлив бег, он будто чувствует, как стопы притягиваются к полу, врастают корнями сквозь пластик и синтетический бетон, тянутся к самому ядру, к самому Центру земли и, будто нефтепровод, качают жидкую, горящую лаву из мантии. Огонь стремится по его ногам, рукам, диафрагме и жарким потоком вливается в горло, формуя слова.
— Я не хочу быть физиком. Мне все это ненавистно. Ваши пыльные колбы, меловая пыль, эти железные, ржавые штативы — что это вообще? Ненавижу каждую секунду философских размышлений о давлении и тяге, ненавижу этих седых бородатых ученых, которым то яблоко прилетает по голове, то радиация. Я просто не вижу здесь смысла. Я трачу свое время, которое мог бы.. мог бы…
Огонь затухает — его всегда недостаточно. А вместе с ним уходят и силы. Ваню шатает, и он оседает на пол, опираясь окровавленной рукой на белоснежное покрытие. Ничего, роботы выведут. Профессор, повременив, опускается рядом.
–Знаешь, а я ведь неспроста показывал вакуумную камеру. Есть вещества, которые под давлением ломаются. Как предметное стекло — просто трескаются, не выдержав веса. А есть те, которые превращаются в нечто иное. Да, если бы графит был живым, он бы кричал от боли. Черт, да у него был бы персональный ад там, внутри камеры. Но в результате он бы стал чем-то иным. Более прочным. Более близким к идеалу. Все зависит от коэффициента жесткости.
–Хватит с меня ваших лекций!
— Ты не физик, Ваня. Думаешь, я это не вижу? У тебя блестящий ум. У тебя горят глаза, когда мы рассказываем о новых технологиях. Каюсь, я взломал твой личный сервер и знаю, что ты представляешь себе, пока сидишь на моих лекциях. Я тебя не виню. Ты любишь мечтать. И я думаю, для тебя это нечто большее, чем просто мечты. Это желание сделать мир лучше. Пригодиться ему. Знаешь, что это?
–Что?
–Призвание.
Молодой человек не смог сдержать смешок. Ну да, призвание.
–Мечтать?
–Нет, превращать это в текст и рассказывать людям. Пиши истории. Делай передачи. Что угодно. Думаю, кафедра журналистики тебе поможет.
Они поднялись на ноги. Ване показалось, что шторм миновал. Волна схлынула, тучи рассеялись, и он снова мог спокойно дышать, чувствуя, как прохладный воздух остужает пыл.
–Вы так спокойно об этом говорите. Я думал, вы отчислите меня.
Михаил Васильевич покачал головой.
–Знаешь, сколько студентов сегодня сменили свои специальности?
Парень покачал головой.
— Почти треть учащихся. Я не ожидал таких цифр. Столько молодых, талантливых ребят оказались в ловушке неверного выбора. Не могу представить, как тяжело им пришлось бы после выпуска. Работать на нелюбимой работе, делать ненавистное дело…
Ваню аж передернуло.
— Но почему выставка?
Профессор усмехнулся.
— Ты разве еще не понял? Для каждого из них мы создали собственную вакуумную камеру и ждали: сломается элемент или повысит коэффициент жесткости. Смешно сказать, но весь педагогический состав думал, что я из ума выжил с затеей провести старонаучную выставку. А я лишь хотел каждого из вас подвести к определенной черте — к сомнениям в правильности выбора профессии. Чтобы заниматься наукой, Ваня, надо уметь применять основы, знать самые старые методы, видеть в этом смысл. Ты нашел в себе силы честно признаться, что это тебе не по душе. И вот, смотри, сейчас ты как будто бы выдохнул, расслабился, но в то же время собран. Как будто бы груз с плеч свалился, да?
Ваня пожал плечами. Груз и правда упал. Ему больше не придется бороться со сном на теоретической физике и тайком записывать свои фантазии в память нейросчитывателя. Но все же расслабленным он себя не чувствовал. Его мучил новый вопрос: а хватит ли ему умений и таланта, чтобы воплотить мечты в жизнь? Вдруг, он снова ошибается?
— Значит ли, что теперь я на верном пути?
Немного помедлив, спросил студент. Профессор загадочно улыбнулся.
— Ты на пути к любимому делу. А вот верный он или нет — это только тебе решать. Время покажет.