Помеха

Руины и кучи мусора в опустевшем городе напоминали Олафу детство. Он крался вдоль свалки ржавых машин и вспоминал самые веселые моменты. Например, игру в "охотников и жертв", в которую играли все беспризорники. В развалинах бывших городов собиралась ватага полуголодных сирот, больных чахоткой, малярией, лучевой болезнью, и выслеживали друг друга, чтобы отметелить того, кто плохо маскируется. А еще прятали и защищали клады, желательно что-нибудь съедобное. Хоть тухлую рыбу. Выбора особо не было. Олаф прославился как мастер розыска консервных банок. Особенно хорошо ему это удавалось, когда не жрал неделю. Он словно шел на запах, даже если вся жрачка была упакована в жестянку. Баночку-то потом мусорникам пристраивали. За сухари.

 

— "Ковбой", связь вырубаем, — донеслось из рации. Олаф недовольно поморщился и отрыгнул соей. — Тишина в эфире во время задания.

 

— Да пошел ты! Без тебя знаю, — буркнул "Ковбой", или Олаф Дурьябашка для друзей, или Свенсон Олафссон по индивидуальному коду пайка. И вырубил связь. Приказ — есть приказ.

 

Спрятав рацию под бетонной глыбой и присыпав сверху каменной крошкой и пожухлой листвой, он прокрался дальше вдоль полуразрушенной стены. Чуть не чихнул от пыли, но сдержался. Нельзя выдать себя врагу. На стене красовался рисунок: круг со стрелой посередине. Но Олаф не стал на него отвлекаться. По слухам, здесь процветал город, от которого теперь даже названия не осталось. Наверное, рисунок сохранился с тех времен. Но кому это интересно? Олаф еще раз проверил амуницию и, крадучись, двинулся дальше.

 

По данным разведки здесь лишь временный лагерь вражеских сил, человек пять-шесть рядовых и один майор, который все время прячется в палатке. Олаф осторожно выглянул из-за стены, стараясь не попасть под луч охранного прожектора. Высматривая палатку, он чертыхнулся. И какому сраному штабному офицеру пришло в голову, что брать объект ночью — хорошая идея? Олаф напялил очки ночного видения, но даже они бесполезны, если не видишь куда прешь.

 

Полуобвалившиеся бетонные стены, впереди вышка с прожектором и все. Больше ничего и никого. А нужна палатка. В ней находится то, что сводит с ума электронные приборы. По данным разведки — это новая разновидность электромагнитной пушки, от которой горит начинка любой электроники в радиусе мили. Олаф должен найти и уничтожить устройство. И сделать мир безопаснее, убив как можно больше этих выродков.

 

— Помчали, — он почесал яйца, сплюнул и выступил из-за стены.

 

В ту же секунду послышались выстрелы. Олаф шустро нырнул обратно и аккуратно высунул голову. Трое с автоматами. Воспользовавшись одной осколочной гранатой, Олаф решил проблему.

 

Он снова выглянул из-за стены и зарычал от злости. Сквозь оседающий дым в его сторону перло еще с десяток противников, а то и больше. Откуда они взялись? Ублюдки в штабе даже головы посчитать не могут, тупозадые дрыщи. Олаф привычно потянулся к рации, но ее на месте не оказалось.

 

Олаф выругался. И что прикажете делать? Бежать? Расстреляют за дезертирство. Ломиться вслепую? Убьют. Вчера думал, что чикулю одну на базе пора навестить. Яйца почесать. Идти в обход? Куда? Это центр разрушенного города. Куда ни иди — везде одно и то же.

 

Нужно добраться до палатки, а значит, нужен новый план.

И Олаф радостно потер руки, высматривая добычу. Уж он им покажет. Не на того напали, он — охотник.

 

Устраивая ловушки, незаметно подкрадываясь, прячась в тени и не щадя сил, Олаф методично уничтожал противников и свой арсенал. Ночь еще не закончилась, когда Олаф убил последнего. Тридцать пятого. Из запасов остался только Глок. Олаф припрятал его под обвалившейся лестницей, но теперь выкопал и гордо передернул затвор. Я же хорош, крошка!

 

Когда Олаф убивал, ему казалось, что это с ним уже происходило. И круг со стрелой внутри попадался на глаза, и не только на стенах, но и на рукавах противников. Умирая, враги пучили глаза, с предсмертным хрипом выворачивая их на рисунок, словно многозначительно подсказывали о чем-то. Олаф попытался отскрести рисунок с рукава мертвого врага, но тот накрепко въелся в ткань, вызывая смутную тревогу. Что за наваждение? Он же солдат! Его растили и тренировали с одной целью — убить как можно больше врагов.

 

Палатка пряталась в тени обвалившегося дома. Олаф вошел внутрь, держа Глок наготове.

 

На стуле в центре сидел вражеский недокормыш в очках. Поза понурой печали, рука на устройстве рядом. Бесформенное скопище проводов и кнопок, кое-как прикрытое брезентом.

 

Олаф планировал выстрелить сразу же, но тут его привлек рисунок на брезенте — круг со стрелой. Олаф засмотрелся и отвлекся.

 

— В лучшем случае у нас пять минут, — подал голос враг. Голос звучал тускло и безнадежно. Как заезженная пластинка.

 

— Че? — Олаф дернулся. Враг походил на штатского. Или военного под прикрытием. На всякий случай Олаф не подходил ближе, целясь врагу прямо в лоб. — Подкрепление вызвал, мразь?

 

— Нет, — печально покачал головой тот. — Обычно тебя на большее не хватает. Ты меня всегда убиваешь раньше. Рекорд пять минут.

 

— Че ты несешь, вошь? — У Олафа отвисла челюсть, но рисунок на брезенте не давал покоя. — А там че?

 

— Там надежда, — враг печально улыбнулся. — Но тебе это, видимо, чуждо.

 

— Чо? — Олаф мучительно пытался понять хоть что-то, но терпкий запах крови, жажда и чесотка на яйцах мешала сосредоточиться на моменте.

 

— Мне нужно пройти дальше. Вместе с устройством. Добраться до акуумулятора к северу отсюда. — Олаф презрительно наблюдал, как враг сжимает кулаки и бросает взгляды исподлобья. Слабак! — Но в этой точке пространства и времени всегда появляешься ты и мешаешь. Мы пробовали подкуп, лесть, запугивание, пытки. Можешь гордиться собой, капрал Олафссон. Ты истинный патриот.

 

— Ты двинутый, поц. Прохода нет. Баста! — Олаф радостно загоготал. Враг его боялся и как будто даже собирался заплакать. Ничтожество!

 

Враг вдруг поднял голову и уставился на Олафа взглядом, полным ненависти.

 

— От нашей страны осталось только сопротивление, несколько тысяч человек, не больше. Вы убили всех. Это, — он махнул головой на устройство, — машина времени. Мне нужно добраться до аккумулятора и подключиться к источнику энергии. У нас их почти не осталось. Тогда я смогу включить машину. Время вернется вспять, и мы сможем начать заново. Отказаться от войны. Погибло уже пять миллиардов. Ты только что убил тридцать пять человек. Они были добровольцами. Но у них остались семьи, друзья, любимые. Между смертью и шансом для человечества стоишь только ты.

 

Олаф осклабился. Он не поверил ни единому слову. Но слушать бредни врага было забавно. На базе все разговоры либо про смерть, либо про трах. Надоело до жути.

 

— Ты, хиляк, со мной не справишься, — заржал он. — Я те зенки выколю за секунду.

 

— Я знаю, — хиляк содрогнулся. — Ты это делал. Два раза. Ты много чего перепробовал. Ты не такой уж тупоголовый, каким кажешься на первый взгляд.

 

— Ы-ы-ы-ы, — заржал Олаф. Игра ему нравилась.

 

— Осталось только одно средство, которое я еще не пробовал, — хиляк внимательно следил за Олафом. — Я буду тебя умолять.

 

У Олафа расширились глаза. Ему нравилось, когда девки его умоляли. А вот с мужиками он не пробовал. Хотя этот тощий слюнтяй все равно что баба. Олаф осклабился, направил Глок и выстрелил.

 

— Пытки на мне пробовали, значит? И запугивание? — Олаф одурел от ощущения могущества. — Посмотрим, как ты будешь умолять, когда я тебя кверху ногами подвешу. Умоляй!

 

Хиляк прижимал руку к ране на ноге. Из-под пальцев текла кровь, но в глазах светилась надежда.

 

— Я тебя не боюсь, капрал, — неожиданно звонко произнес он. — Ты убивал меня столько раз, что лишний ничего не изменит. Я готов делать это бесконечно. Можешь пытать меня, если это удовлетворит твои низменные инстинкты. Но мне нужно добраться до аккумулятора. И ты мне поможешь! Пожалуйста, это последний шанс человечества!

 

Олаф захрюкал от счастья. Такой развлекухи он не помнил с тех пор, как командир взвода решил, что все пойманные враги должны быть казнены на дыбе. Воспоминания о долгих и мучительных смертях до сих пор вызывало эрекцию.

 

Хиляк выпрямился, положив руку на брезент, и Олаф вновь заметил рисунок.

 

— А это че? — он ткнул стволом Глока на круг со стрелой. — Зачем он тут?

 

— А что? Это для тебя важно? Что это? — воскликнул Хиляк и с жадным вниманием уставился на Олафа.

 

— Откуда ж я знаю? — Разозлился Олаф. — Ты ж малевал.

 

— Нет, — помотал головой Хиляк и подался вперед, словно забыв о ране. На его лице застыло ожидание чуда. — Ты вообще-то.

 

— Че? — Олаф вновь вскинул Глок. Нельзя расслабляться. Даже в компании душевнобольного хиляка.

 

— Ты нарисовал такое изображение на стене в одной из петель, мои люди видели, — Хиляк говорил с придыханием. Помереть, что ли собрался, подумал Олаф, пытаясь поспеть за бреднями. — Сегодня мы нарисовали его везде, надеясь, что это тебя остановит. Так что это?

 

— Ты рехнулся, козлина, — возмутился Олаф. — Мне откуда знать?

 

— Но он что-то значит? — Хиляк аж вскочил со стула, вглядываясь в Олафа и поморщился, наступив на раненую ногу. Олаф почесал башку. Кажется, что значит. Но что? И с какой стати? Олаф был уверен, что увидел рисунок первый раз. — Хочешь, помогу это выяснить? — вкрадчиво произнес Хиляк, вытягиваясь, как струна и делая шаг вперед.

 

— Стоять, — рявкнул Олаф. Бдительность нельзя терять ни при каких обстоятельствах.

 

Хиляк резко остановился и поднял руки.

 

— Ковбой, убьешь меня позже. Я обещаю, что не сбегу и не буду сопротивляться. — Он скривился. — Хотя иногда тебе нравится и так. Просто помоги мне дотащить машину до аккумулятора и включить. Ты поймешь, что это за символ и сразу меня убьешь, хорошо?

 

Олаф крякнул. Что за назойливый поц попался. Несет полный бред, но голос у него такой убеждающий, прямо как у командира отделения. Тот тоже вроде тихо-тихо, но так убедительно, что спорить с ним не хотелось.

 

— Ладыть, — буркнул Олаф и опустил Глок. — Куда?

 

Машину пришлось тащить, конечно, Олафу. Он же сам прострелил ногу Хиляка и теперь тот истекал кровью, но стойко вышагивал рядом, то и дело оскальзываясь на крошеве бетона. Олаф косился на него и думал, что Хиляк точь-в-точь как командир отделения. Однажды тот вывел людей из засады, а потом оказалось, что в начале заварушки он сломал руку. Хиляк светился от счастья и уже раз двадцать попросил Олафа не уронить машину. Олаф подумал, что если попросит еще раз, он уронит машину прямо на голову зануде. Они и так уже дотащились до окраин.

 

— Все, пришли, — объявил Хиляк и ткнул пальцем. — Ставь сюда, к стене.

 

Ну, точно, как командир отделения, подумал Олаф. Тот тоже всегда знает, что кому делать.

 

Олаф поставил машину. Хиляк уже суетился вокруг, открыв дверцу в стене. Внутри было темно, но у Хиляка оказался фонарь и он осветил тесное помещение с проводами и кнопками. Олаф никогда не обращал внимания на эти двери.

 

— Что это? — остановившись на пороге, спросил он. Хиляк деловито вертел провода и жал кнопки.

 

— Просто точка городской электрической сети, — пробормотал Хиляк, занятый делом. — Если бы учился в школе, то знал бы.

 

— В школе? — Олаф почесал яйца. — Что это?

 

— Ага! — вскричал Хиляк. — Вот и заряженный аккумулятор. То, что нужно! — Он вытащил из стены продолговатую темную коробочку и похромал обратно к машине. — Ты не представляешь, как нам повезло. Столько лет прошло, а он еще жив. Я сейчас его подключу… — он возился с проводками, его пальцы сновали туда-сюда. Олаф не понимал, что тот делает, он видел только кровь на пальцах Хиляка и кровь на проводах в устройстве. — …. И машина заработает. Чудесно! Неужели всем нашим страданиям придет конец? Неужели я смогу изменить историю?

 

Хиляк бормотал и бормотал, и Олаф видел в нем все меньше сходства с командиром отделения. Между ними вообще ничего общего.

 

— Все, подключил! — Хиляк отошел от машины, глядя на нее умильными глазами отца семейства. — Теперь ее надо поднести как можно ближе к вашему штабу.

 

До Олафа не сразу дошло.

 

— Что? К штабу? — взревел он. — Ты же говорил до гене… Чего там? К штабу??

 

— Нужно подобраться как можно ближе к штабу, чтобы вся затея вообще имела смысл, — испугался Хиляк. — Радиус действия у машины всего одна миля. В штабе много людей. Если они окажутся в петле времени и увидят другой путь, то весь этот кошмар закончится.

 

Хиляк обвел руками развалины, словно они могли подкрепить его слова, но Олаф ничего не понимал. При чем тут развалины, если Хиляк обещал выяснить про рисунок.

 

— Включай тут, — прохрипел он.

 

— Я не могу, — Хиляк скукожился и его голос сорвался на фальцет, — у нас только один генератор. Машине не справиться…

 

— Давай тут, говорю, — рявкнул Олаф, снова направляя на Хиляка Глок. — Ты мне зубы не заговаривай. Хотел включить, вот и включай. На хрена еще куда-то тащиться. Че с рисунком?

 

Олафу казалось, что этот вопрос сейчас едва ли не важнее всего остального. Хиляк посмотрел на Олафа тоскливым взглядом загнанного зверя.

 

— Я не могу, капрал. Цель — ваш штаб, — Хиляк весь сморщился и словно собирался плакать. Олаф не выдержал слюнтяйства, приложил Хиляка в челюсть прикладом и решительно нажал на кнопку.

 

Сначала ничего не происходило. Стояла тишина, прерываемая только треском от устройства и пыхтением Хиляка, который пытался встать. Олаф повертел головой в разные стороны и даже взглянул на небо. Темно и пусто.

 

— Ты че мне тут арапа заливал, поц? На понт брал? — у Олафа кончилось терпение, и он направил на Хиляка пистолет с твердым намерением пристрелить гаденыша.

 

В эту секунду что-то изменилось. Устройство загудело громче и засветилось. Свет распух и наполз на Олафа и беспомощного Хиляка, копошащегося в грязи, и все распухал и распухал, охватывая разрушенные стены, крошащийся бетон, пустые провалы окон и дверей.

 

Олаф распахнул рот, когда мир вокруг посветлел и вдруг стены словно ожили и зашевелились. Провалы превратились в застекленные окна, или у них появились двери. Стены стали ровными и окрасились в светлые цвета. Неожиданно дома выросли до небес, мусор под ногами исчез. Город преображался на глазах, обрастая деталями. По дорогам ехали машины, некоторые из них пролетали по небу. Чистые и одетые не в обноски люди шли по тротуару. Они смеялись и весело разговаривали. Город и люди казались туманным и пронзительно ясными одновременно.

 

У Олафа все завертелось перед глазами, когда в голове возникли воспоминания о его жизни. Его день рождения, мама позвала соседских ребятишек. Все смеются, когда он задувает четыре свечи на торте. Они с братом строят домик на дереве, отец помогает. Его смех и шершавая рука. Первая двойка в школе, мама расстроена, обнимает Олафа и шепчет, что не сердится. Ее шепот щекочет ухо, и Олаф любит об этом вспоминать. Им с братом подарили велосипеды, они учатся кататься вместе. Первая драка за девочку. Первый трепетный поцелуй. Она самая красивая девушка на планете. Экзамены в школе, родители пришли на выпускной. Всей семьей Олафа провожают в аэропорту, он поступил в колледж. Девушка тоже пришла, она рыдает позади всех, и у Олафа разрывается сердце. Но она приедет к нему через год и все будет хорошо. В колледже сначала одиноко и грустно, но потом интересно, когда Олаф понял, что у него получается. И символ научного общества в колледже… Круг со стрелой…

 

Вспышка разорвала цепь воспоминаний. Олафа словно ударили по голове, когда яркая и полная ощущений жизнь в колледже вернулась к грязным и пыльным развалинам уничтоженного города. Вокруг темнота, в руках оружие. Он недоуменно отбросил его. Что это такое? Как он тут оказался? На земле сидел бледный худой человек в очках и держался за голову. Непонятное устройство рядом искрилось и горело.

 

— Что происходит? — спросил Олаф. — Что это было?

 

Бледный человек нажал кнопку на устройстве, и оно потухло. Лампочки, как и пламя, просто погасли.

 

— Аккумулятор сгорел, — прошептал незнакомец. На его лице отражалось отчаяние. — Это конец.

 

Олаф сел на землю и обхватил голову руками. Наблюдая, как человек на земле корчится в душевных муках, Олаф метался между воспоминаниями. Острая боль потери схватила за сердце.

 

— Верни, как было! Слышишь, ты, как тебя, — воскликнул Олаф и бросился на колени перед человеком. — Моя мать. — Олаф тряс человека за грудки. — Мой брат. Я люблю брата, и мать люблю. А мой отец… Он знаешь какой…. Он никогда не давал меня в обиду. Я не голодал. Я ходил в школу, слышишь? Верни меня туда. Я хочу туда! — он кричал на незнакомца и слезы лились у него по щекам.

 

— Я не могу, — незнакомец схватился за Олафа, и голос его звучал глухо. — Машина сгорела, все кончено. Это так прекрасно, — шептал он сам себе, — я работал в настоящей лаборатории…

 

— Аккумулятор! Нужен аккумулятор! — Олаф вскочил и бросился в трансформаторную будку. В голове четко возникла картинка, что такое аккумулятор и как отличить рабочий от нерабочего. В колледже он изучал физику. Он любил физику. Лихорадочно осмотрев все, что там было, он застыл перед стеной с мертвыми проводами и заорал. — Здесь все сгорело! Ничего нет! — Он выскочил обратно и вцепился в незнакомца, приподняв его с земли. — Должны быть еще варианты. Здесь должны быть другие трансформаторные будки. Мы найдем, и я подключу машину. Что с ней? Дай посмотреть.

 

Олаф суетился и, отбросив вялого незнакомца обратно на землю, подбежал к устройству. Еще раньше, чем незнакомец зарыдал, даже не пытаясь это скрыть, Олаф понял, что с машиной все кончено. Начинка сгорела безвозвратно, и какое-бы чудо научной мысли не стояло за созданием машины времени, конкретно эта больше никогда не заработает.

 

— Но ведь должны быть еще варианты, — Олаф сполз на землю и замер, уставившись невидящими глазами в пустоту, забормотал. — Эта жизнь была невероятна. Не надо было никого убивать и искать еду. Там я ни разу не спал на улице. У меня не было вшей и сифилиса. Черт, я вообще не знал, что такое вши. — Он встрепенулся и бешено глянул на незнакомца в грязи. — У меня есть семья, которую я люблю и к которой хочу вернуться. Верни меня к ним. — Он подполз к незнакомцу, снова схватил его и проорал, брызгая слюной: — Как мне вернуться к ним?

 

— Никак! Этого не было, — зло сказал незнакомец. — И никогда не будет. Ты все испортил, нажав на кнопку. Мне нужны были твои командиры из штаба. Они бы поняли и смогли бы что-нибудь сделать. Мы бы подключили машину к постоянному источнику энергии и вернулись на десять, двадцать, пятьдесят лет назад, все исправили. Вместе! И все было бы так, как ты видел. Но ты — просто помеха, капрал Олафссон. Пустое место, которое всегда стояло на моем пути. Из-за тебя все мертвы. Все! Понимаешь? Все!!

 

— Верни на сутки назад, — заорал Олаф, испытывая сокрушительную боль от осознания своей ошибки. — Ты же говорил, что это петля. Верни на сутки назад. Мы снова встретимся, и ты объяснишь мне…

 

— Я так и делал! — орал незнакомец. — Раньше машина была настроена на автоматическое возвращение на сутки назад! Но теперь она сломана. Петля разорвана. — Он замолк, а потом добавил так равнодушно, что Олаф сначала не поверил ему. — А я умру. Ты все-таки убил меня, капрал Олафссон. Как и всех моих людей.

 

Незнакомец смотрел глазами загнанной собаки, в которой еще осталась гордость, но отчаяние и безнадежность почти убили ее.

 

— Нет, не может быть, — зашептал Олаф. — Как же так? — Он хотел предложить незнакомцу свою помощь в починке машины, но знания физики, так же как и падежи и склонения начали испаряться из головы, превращая подающего надежды студента в жестокого маньяка-садиста. — Это ты все испортил! Зачем ты показал мне эту жизнь? — Тут он злобно уставился на незнакомца. — Это ты виноват! — Незнакомец отполз. — Это твоя вина. И ты, мразь, сдохнешь в страшных мучениях.

 

Незнакомец попытался бежать, но не успел. Олаф схватил его и испытал прилив воодушевления от слабости и беззащитности врага, от его сопротивления.

 

— Ты сдохнешь, тварь! — рычал он, выдавливая глаза обманщику. Олафу казалось, что он задыхается, или это так болело сердце. Боль поднималась изнутри, затмевая разум и свет. Ярость рвала Олафа на части и крики жертвы усмиряли ее совсем чуть-чуть.

 

Олаф остановился, когда Хиляк перестал дергаться. Мертвое тело на грязной земле лежало рядом с мертвой надеждой человечества. Всему пришел конец.

 

Олаф взвыл и бросился бежать. Неважно куда, только бы унять эту боль внутри, которая поглотила его целиком.

 

— Мама, — кричал Олаф, пробегая мимо мертвых и пустых окон. — Отец, — звал он, перепрыгивая через обвалы. Он бежал за своими воспоминаниями, а они все больше тонули во мраке ненадежной памяти. Словно ничего и не происходило. Оно и не произошло. Пытаясь ухватить рождественский носок на камине, поездки к морю с семьей, мокрый песок на пляже под ногами, объятия матери, смех любимой, Олаф бежал между развалинами и выл. Ударяясь о крошащиеся бетонные стены, кубарем скатываясь с разрушенных лестниц, Олаф терял все больше и больше.

 

Теперь только рисунок горел огнем под закрытыми веками. Круг со стрелой внутри снова стал самым важным и необходимым. Что это, мать его, такое? Словно тень событий, что витала в воздухе, но так и не воплотилась. События, связанные с символом, могли бы случиться. Но машина уничтожила ту реальность. Уничтожила ее еще даже до того, как она стала мечтой. Словно была уничтожена сама вероятность.

 

Нет, он сам уничтожил мечту.

 

Олаф ринулся обратно к брезенту. Это важно! Важно, увидеть символ. Труп Хиляка в нелепой позе валялся там же. Олаф разворошил брезент. Символа не было. Грязная серая тряпка без рисунков. Олаф заорал и долбанул машину каблуком. Она беззащитно задребезжала. Тогда он пихнул ее сильнее, и от нее отвалилась часть. Он дубасил, и колотил, и пинал машину, пока не уничтожил последние очертания. Схватил Глок и выпустил в нее все пули. Но символ все еще стоял перед глазами. Он ринулся в развалины. Там, где были рисунки, теперь пустота. Ничего нет. Словно и не было.

 

Он метался, рычал, кромсал куски бетона, ища мел или уголь, или хоть что-то. Боль резанула по руке. Осколок стекла впился в ладонь. Олаф начал рисовать кровью.

 

Занималась заря. Бледный и еле живой Олаф сидел в точке входа. Все символы снова на местах — кривые круги с невнятной полосой в середине, больше похожие на знак запрета, чем на то, что было раньше. Олаф старался как мог. Но рисунки отражали только ужас его настоящей жизни.

 

— "Ковбой", — прохрипела рация. Олаф безучастно сидел, смотря в стену. — "Ковбой". Ты там, тупица? — Олаф сидел в оцепенении. Ни одной мысли в голове не осталось. — Дурьябашка, ты живой? Из штаба свистнули, что дело сделано. Ты их остановил. Дуй на базу. Слышь, сегодня док будет делать прививки от сифилиса, ты бы не пропускал. И сою привезли. Живем, друг!!!

 

— Грр-ы-хх, — сказал Олаф. Струйка слюны сползала на подбородок.