Плач умирающей осени

Кто-то сказал, что осень пахнет несбывшимися мечтами. Может, и так. Солнце сменяет тучи, свет вытесняет тени, ароматы выпечки и яблок стирают запахи прелой листвы. Для одних — золотые дни, радуга листвы и желание согреться рядом с любимыми у камина, а для других — унылое свинцовое небо, затяжные дожди, холод и медленное угасание природы. А есть еще такие счастливые люди, которые наслаждаются каждым подарком осени, любым днем, даже самым ненастным.

Денис брел через сквер, любуясь багрянцем деревьев, мокрым асфальтом, пронзительной, щемящей душу синевой неба. Сегодня столько удалось сделать. Пейзаж выглядит все реалистичнее. Шедевр на подходе. Он прижимал к себе полотно, краски и мольберт. Пряный аромат листвы кружил голову.

Прошла неделя с момента их переезда на новую квартиру. Комнаты со старинной мебелью, поглощающий все мысли сквер, где безумие красок листвы создавало шедевр природы. А еще полуразрушенный особняк напротив окон. И фонари… Свет, льющийся на улицу, завораживал. Казалось, за ним существует иная реальность, несравненно прекрасней нашей.

Катя отнеслась к переезду с меньшим воодушевлением. До работы далеко, подругам лень ехать в эту часть города, и куча еще мелких, но досадных, неприятностей. Ради его творчества, карьеры и, самое важное, вдохновения, она молча переносила неудобства, постепенно привыкая к размеренному ритму жизни старых домов, тесных и темных дворов, узких переулков, окруженных со всех сторон деревьями. Для Дениса же все это напоминало сказку. Он словно перенесся в совсем другой мир, где улицы не настолько насыщенные выхлопными газами, где люди уступают друг другу дорогу, вежливо улыбаясь. Мир, в котором много зелени и мало супермаркетов. Где сны становятся реальностью.

Сидя сегодня на скамейке в сквере, он пропускал через себя насыщенный терпкий воздух, дыша полной грудью, жмурясь на солнце. Даже легкий дождь привел его в восторг. Мокрая листва блестела, асфальт словно искрился. И эти запахи… Катя называла Дениса романтиком. Он соглашался с женой, но про себя думал, что просто мечтает о тишине и покое, месте, которое можно назвать домом.

Масляные краски долго сохнут, и это иногда раздражало. Теперь три дня он не прикоснется к пейзажу, боясь, чтобы цвета не смешались. К счастью, есть еще ночная картина. Катя восхищалась ею, и, в то же время, недолюбливала. Здание напротив и волшебный свет фонарей, которые он создавал на полотне с такой любовью, часто соскребая еще не засохший слой краски мастихином, давались с трудом. Передать все оттенки, заставить почувствовать зрителей то же, что и он, когда любовался плясками мотыльков у фонарей, заставить ощутить, что за светом скрывается другой мир, более темный, может, даже опасный, получалось, но не всегда. Краски смешивались, один слой покрывал другой, так быстро он еще никогда не работал. Полотно обретало жизнь, мрачную и прекрасную.

В их пятиэтажке соседей мало, но те, с кем они уже познакомились, нелестно отзывались о здании напротив. Стандартные слухи о стонах по ночам и звоне цепей. Денис работал с открытым окном, и никогда не слышал криков или завываний. Но в доме действительно есть что-то, искажающее окружающее пространство. А фонари — словно граница, отсекающая наш мир от того, что скрывается во тьме заброшенного особняка. Возможно, там есть что-то потустороннее, но никакой ауры зла Денис не ощущал, лишь любопытство и желание заглянуть в слепые окна. Какие силуэты и тени могут существовать в длинных забытых коридорах?

Остановившись у дверей в подъезд, он оглянулся. Улица, мощенная булыжником, старинные дома, листва деревьев, напоминающая палитру с миллионом оттенков. И старинный двухэтажный особняк напротив. Днем он выглядел уныло, обычное обшарпанное здание, фонари не казались чем-то потусторонним. Но ночью… да, с приходом тьмы этот мир темных улиц оживает.

Катя уже готовила ужин. Поцеловав жену, крепко обняв, Денис осознал, что сейчас абсолютно счастлив. Есть все, о чем он мечтал.

-Как пейзаж?

-Он великолепен! Я никогда так не отзывался о своих работах…

-И зря!

-Но сейчас чувствую, что вдохновение течет через меня потоком света или электричества.

-Ох, понесло кого-то, — хихикая, она пыталась шлепнуть его ложкой. Вот и ей бы так радоваться переезду.

-Как ты? Что на работе?

Мило беседуя, они поужинали. Несмотря на то, что квартира Кате не очень нравилась, напоминая ей пыльные и удушливые комнаты бабушкиного дома, вид из окна действовал успокаивающе. Она любовалась верхушками деревьев, прислушиваясь к тихому и мерному шуму сквера. Но вот дом напротив раздражал, а фонари слепили глаза.

Денис пожирал глазами клубящийся у фонарей мрак. Тьма там искривлялась, принимая причудливые очертания. Мотыльки и мошкара безумно кружили у источника света. Их неистовый танец напоминал ритуальные пляски. Здание по ту сторону границы словно оживало по ночам.

Помыв посуду, Денис утащил смеющуюся Катю в спальню. После секса, лежа на кровати и глядя на потолок, он ощутил изнуряющую нужду выглянуть в окно. Дом напротив звал его. Картина в гостиной манила, обещая стать шедевром.

Надеясь, что позавчерашний слой краски наконец-то подсох, Денис пробрался в комнату, включив ночник. Приглушенный свет в гостиной сливался с тонкими дрожащими лучами фонарей на улице. Как передать это ощущение чуда на холст? Зрители должны почувствовать то же, что и он. Охватывающую все тело дрожь предвкушения, приоткрывающейся тайны, манящего мрака. Дрожащими руками распахнул занавеси, открывая зданию напротив доступ в свою обитель. Мерцающая граница света размывала очертания заброшенного дома, смазывая их, поглощая реальность. Фантомный мир, зыбкий и неустойчивый, и такой заманчивый.

Глядел на небо, которое он так тщательно прорисовывал. Градация цвета впечатляла, но все же не все оттенки синего, черного и фиолетового получились на холсте. Смешивание красок и создание теней порабощали Дениса своей утонченностью. Это тяжкий труд, но созданные шедевры с лихвой окупают месяцы без сна, еды, жизни. Почти все свободное время он посвящал картине.

Нанося мазки, Денис хмурился все сильнее. Впечатляет, поражает, захватывает… но не передает того манящего чувства, которое он испытывал глядя на темные окна дома, черное бездонное небо над крышей, насыщенность листвы растущих сбоку деревьев. Обычные краски не могут перенести сюрреалистическую красоту вида из окна.

Голова кружилась от усталости, глаза слипались, дыхание сбивалось. Денис словно покинул тело, наблюдая за собой со стороны. Глядя в окно, заметил, как клубятся тучи на небе, как течет штукатурка по стенам дома, как с деревьев струится золотисто-багряный листопад. Рука потянулась за окно, погружая кисть в жидкий мир снаружи. Насыщенные краски переносились из мира на полотно. Синий, черный и фиолетовый цвета неба словно тянулись за кистью, сливаясь с уже изображенным на картине. Он мог погрузить кисть в бездонные глубины неба, перемешать оттенки, создать новый. Другой рукой он тянулся к деревьям, пальцы погрузились в жидкое золото листвы. Слой наносился на картину, насыщая ее жизнью и истинным масштабом величия. Глядя на свои же действия с расстояния, Денис мечтал ощутить теплое прикосновение жидкой листвы, почувствовать, как тянется небо за его кистью…

Из транса его вывел шум за окном. Где-то вдали, совсем в ином мире, пронеслась полицейская машина. Сирены завывали, нарушая сонный покой темных улиц. Денис смотрел на свои руки и на кисть. Пальцы в позолоте, кончик кисти — в ночной синеве. Как он смог добиться таких оттенков? И как теперь повторить это?

Час спустя, ворочаясь с бока на бок в кровати, Денис осознал, что дом напротив завладел его душой и телом. Он одержим искусством. В таких творческих муках рождаются шедевры.

Следующие два дня он работал. Сидя в тесном офисе, глядя на серость за окном, слушая стук капель дождя, понимал, почему многие не любят это время года. Листва кружилась в холодном и стылом ветре. Шум ливня напоминал плачь, словно погожие сентябрьские деньки оплакивали близость зимы.

Запахи корицы, тепло квартиры, уютное времяпрепровождение у окна, когда за окном воет ураган, а внутри так спокойно, уступили место нетерпению и раздражительности. Эти два дня он мог сидеть в сквере, промокнув до нитки, но насладиться предсмертным нарядом деревьев, ощутить ледяные капли на коже, услышать стоны уходящей осени, вдыхать запахи сырости и гнили.

Катя замкнулась, мало говорила и хандрила. Денис хотел поддержать ее, но сам страдал от зуда, звавшего его приблизиться к дому, пройти сквозь границу света фонарей.

Пожилые соседи с первого этажа, Семен и Анна, при встрече с ним на лестнице, что-то бормотали себе под нос, отводя взгляд. Один раз ему даже показалось, что бабулька перекрестилась.

-Наши соседи ведут себя странно, — сказал он как бы между прочим. Катя что-то внимательно читала, усердно стараясь его игнорировать. — Невменяемые какие-то.

-Они просто не любят это время года, — пробормотала жена невнятно.

-Это еще почему?

-Не всем осень по душе, — сверкнув глазами, она накрылась одеялом. Жалобно глядя на Дениса, продолжила:— Я и сама ее терпеть не могу. Нет, сентябрь и даже часть октября, конечно, терплю. Но унылый дождливый ноябрь вгоняет в настоящую депрессию. Словно мир смывает себя, поглощая краски, радость, эмоции.

-Ух ты, никогда не замечал этого, — Денис пытался вспомнить три прошлых осени, которые они провели вместе.

-Ну, я раньше так и не реагировала. Все этот дом напротив. И намеки, которые тихо нашептывают Анна и Семен.

Денис удобнее устроился, глядя на Катю, требуя продолжения. Увидев его заинтересованность, она тяжело вздохнула и отложила книжку, понимая, что пока все не расскажет, муж от нее не отстанет.

-Они говорили про дом. И фонари. И тех, кто жил там раньше.

-Дом уже давно заброшенный. Почему его не снесут?

-Типа архитектурная памятка или как там это называется. Достопримечательность, короче. Дом обычно спит, не мешая жить. Но осенью, в самые грустные, одинокие и тоскливые дни, он пробуждается от долгой спячки. И просыпаются те, кто жил в нем раннее. Анна говорила о богатой семье, пропавшей темной ненастной ночью, в ливень и ураган.

-Что же тут такого странного? — Денис начинал терять интерес к истории.

-Говорят, что жильцы все также продолжают обитать в темноте дома. И что само здание не простое. Коридоры скрывают мрачные тайны последних дней этой семьи. Особо мнительные люди, — тут она выразительно посмотрела на Дениса, — попадают под влияние дома.

-У здания действительно есть мрачное очарование. Оно словно клубится вокруг, затягивая творческие натуры в сети вдохновения.

-О, кого-то понесло, — Катя смирилась с тем, что сейчас выслушает целую тираду о исключительности художников. — Давай без экскурсов в историю. Я просто говорю, что дом пугает меня и соседей, и только ты торчишь от его неполноценности.

-Этот дом хранит тайну, напитан историей. Я даже не представляю, что повидали его комнаты, — Денис понимал, что если сейчас не примется за картину, его просто разорвет на части от накопившегося внутри желания творить.

-Это обычная развалюха, уродующая вид из окна, — отмахнулась Катя. Денис будет потерян на несколько часов, может, и на всю ночь. Ну и ладно.

-Я пойду…

-Иди и порисуй, — она криво улыбнулась, провожая взглядом напряженную спину мужа.

Денис застыл у окна, любуясь фасадом здания сквозь приглушенный свет фонарей и струи дождя. Искаженная картинка пленила. Кто жил там раньше? И что с ними стало? Может, он как-то сможет отразить это в картине?

Словно в трансе он склонился над картиной, не ощущая окружающего его мира, не осознавая самого себя. Что-то рвалось наружу, желало покинуть клетку, умножить свое влияние. Денис всего лишь дверь, сквозь которую проходит изысканная красота осенней ночи. Свет фонарей дрожал, пульсировал в такт движениям кисти. Словно единый организм, старинный дом и Денис создавали шедевр. Шепотки вокруг советовали, предлагали, увещевали.

Что будет, если посмотреть на свой дом сквозь призрачный свет фонарей, стоя у порога заброшенного дома? Что тогда увидит художник? Гниющую изнанку реального мира? Откроется ли истинная суть вещей?

Лежа на полу возле мольберта, Денис спал, сжимая в руке кисточку. Что-то завладело его разумом, посылая сигналы, помогая понять, что же произошло в доме напротив.

Он видел роскошную столовую комнату, стол из красного дерева. Четырех членов семьи. Отца, восседающего по центру, ожидающего изменений. Мать, знающую, что ждет их через несколько часов, руки которой дрожали от страха и предвкушения. Сына, юношу, поддерживающего идеи отца, идущего проторенной тропой родителя. Дочь, молчаливую, несогласную. Предательницу.

С той стороны стучали, звали. Дверь, ведущая не в подвал, а в глубины гораздо более темные и древние, содрогалась от ударов. Тягучие голоса, словно патока, обволакивали замершую семью. Отец наслаждался неземной мелодией. Сын подпевал, растягивая рот, принимая облик гротескный, пугающий. Мать и дочь держались за руки, закрыв глаза и стараясь отогнать от себя кошмарные видения и звуки.

То, что приходило из недр земли, требовало, просило, угрожало. Пройти сквозь преграду из света фонарей оно не могло, да и не хотело. Терпения хватало, а, сдерживая порывы, можно и врага превратить в помощника. Теперь рассеянные лучи подпитывали клубящийся мрак, волнами вытекающий из подвала. Симбиоз, породивший нечто новое.

Отец вслушивался в непрекращающийся шум дождя. Завывающий ураган трепал деревья за окном. Он словно находился на похоронах осени, провожая ее в последний путь. В такие ненастные дни серость внешнего мира сливалась с чернотой подвала, создавая нечто новое, гибрид уныния и страха.

За спиной трещали поленья в камине, но живой и теплый огонь не мог разрушить царство теней. Стылый воздух не прогревался, влажные стены источали вонь плесени.

С каждым порывом ветра удары в дверь становились все сильнее и сильнее, трещина рассекла дерево.

Дочь сползла со стула, чувствуя, как ее тело, душу, самую суть, пронзает насквозь, ухватывает словно крючками, нечто черное и тягучее. Мать смотрела на девочку, слезы молча стекали по щекам. Брат отвернулся, отец ощутил мимолетный укол грусти. Тьма выбрала самого слабого, того, чья жертва откроет иной мир, позволит теням наградить верного помощника.

Ссутулившись, еле передвигая ноги, дочь ползла на четвереньках, спина выгибалась, словно на нее давило что-то тяжелое. От тела поднимался ледяной воздух, кожа покрывалась инеем, глаза стекленели. Тишина за роскошным столом пугала больше, чем удары в дверь. Хрустальная люстра над головами покачивалась, окна дрожали под натиском ветра.

Разевая рот в беззвучном крике, девочка, не контролируя движения, отодвинула заслонку камина. Иметь хотя бы шанс попрощаться с мамой, попросить брата не следовать за отцом… но невидимый кукловод натягивал нити, направляя ее в горящее нутро камина. Жар опалял, волосы скручивались, запахло горелым. Огонь лизал кожу, проникал в кости. Задняя часть тела девочки выплясывала в безумном танце, извиваясь, корчась в муках. Ноги молотили по полу, моча текла по паркету. Голова обуглилась, глаза лопнули, словно переспелые сливы. Огонь проникал внутрь через разверстый в немом крике рот, опаляя глотку, выжигая внутренности.

Через пару минут тело застыло. Мать наблюдала за агонией дочери, плача, но беззвучно. Отец и сын восхищенно уставились на вывернутые в предсмертных судорогах ноги…

Денис очнулся все так же на полу. Подойдя к окну, смотрел, как по заброшенному дому передвигаются темные силуэты. То, что он только что видел — правда, или просто безумная фантазия? Могло ли здание как-то передать ему эти мысли? Или тот, кто обитал внутри?

Оглянувшись на картину, с удивлением обнаружил новый элемент — горящий силуэт в окнах первого этажа. Когда он успел это нарисовать? И что это значит?

Не чувствуя ног от усталости, побрел в спальню. Упав на кровать, тут же заснул, в этот раз дом не нарушил его покой.

Кто-то сказал, что осень — это сны листопада. Может, и так. Но Денис ощущал себя в сюрреалистическом кошмаре заброшенного дома. Он не испытывал страха, лишь любопытство и желание проникнуть под покров тайны. Бредя домой в сумерках, когда туман стелется по земле, стирая все молочной белизной, а листья тихо шуршат под ногами, Денис мечтал о выходных, когда сможет снова насладиться тишиной осеннего дня в сквере. Хотя, пейзаж сейчас интересовал его куда как меньше ночной картины. Краски после вчерашнего еще не высохли, но кто сказал, что нельзя создавать сразу два шедевра? Он чувствовал в себе столько сил, вдохновения. Казалось, каждая пора источает томление. Окно зовет его, заставляя подглядывать за скрытной жизнью дома напротив. Как вуайерист, испытывающий экстаз от тайного наблюдения, Денис наслаждался каждой возможностью подсмотреть, окунуться в океан бледного дрожащего света фонарей. Как мотылек, привлеченный лампами, он не отводил взгляда от источника своих фантазий.

Пешеходы вяло брели, уныло взирая на пожухлую листву и лужи под ногами. Убогие создания. Осенью такой особый воздух, пряный, отдающий чем-то темным и первозданным. Настоящий запах природы. Катя последнее время постоянно дулась и обижалась по поводу и без. Эта пора влияла на нее, укутывая в кокон одиночества и депрессии.

Вернувшись домой, попытался поднять настроение жене, рассказывая нелепые ситуации с работы, но Катя лишь томно вздыхала, а потом извинилась и нырнула в гнездо из одеял, которое свила в кровати.

Краски на картине не высохли. Ну и черт с ними! Новый холст звал, просил нарушить его девственную чистоту. Распахнув окно, впуская внутрь свежий осенний воздух, Денис присел на подоконник, поглощая взглядом дом напротив. Темный фасад, ступеньки перед дверью, зияющие провалы окон, и что-то, бродящее во мраке. Ему показалось, что огненный силуэт продвигался в глубине дома. Могут ли жильцы наблюдать за ним, как он сейчас? Что они видят? Что чувствуют? И могут ли вообще испытывать эмоции?

Несмотря на холод, хороводы мотыльков у фонарей не прекратились. От стены дома отделилась тень. Она медленно скользила во тьме улицы, не приближаясь к свету, словно проверяя, где заканчиваются границы. Сгусток черноты сливался с густым туманом, окрашивая его в цвета обсидиана. Денис с открытым ртом смотрел на черную мглу, чувствуя, как внутри нарастает напряжение. Волна дрожи прошла по телу, ладони вспотели. Приоткрыв рот, он застонал. Наслаждение поглощало его. Словно электричество прошло по каждому нерву, оголяя, обнажая чувства. На негнущихся ногах Денис прошел к холсту. Не контролируя движения рук, нанес несколько мазков. Кисть порхала, уверенные, выверенные движения. Оттенки, градация цвета… все, что раньше удавалось с таким трудом, словно выплескивалось из него, затапливая холст. Черный туман за окном клубился, скрывая дом напротив, сливаясь с мерцающим светом фонарей. Вверх, вниз. Рука не знала усталости. Каждая клетка тела словно пела. Волосы стояли дыбом, глаза блестели. Крича от наслаждения, он ощутил напряжение в паху. Движения, соитие кисти с холстом, краски с пустотой, кожи со светом. Некая невидимая, но напряженная, нить протянулась от художника к источнику вдохновения, словно провод, по которому проходило электричество, заряжая безудержной энергией. Огненный силуэт в окне соседнего дома вспыхнул ярче, искры разлетались вокруг, наполняя одинокие темные коридоры светом потусторонней жизни. Картина рождалась в экстазе, а не в муках. Энергия хлестала из Дениса, наполняя собой комнату, искривляя пространство вокруг. Цепкий взгляд невидимого наблюдателя соблазнял. Что-то пристально смотрело на художника из бездн дома. Мазок, мазок, смешать цвет, нанести. Оргазм накрыл подобно приливной волне, отключая разум, порабощая тело, поглощая душу. Не останавливаясь ни на секунду, Денис продолжал стонать в экстазе, картина возникала на холсте. Линия к линии, словно частички паззла, собиралось единое целое. В этот раз в окне на первом этаже появился другой жилец. Изломанный силуэт, отдаленно напоминающий человеческий. В комнате похолодало, пар изо рта не удивил Дениса. Он вообще не замечал происходящих вокруг изменений. Вместо уютной небольшой комнаты оказался в роскошной гостиной. Темные обои, деревянный пол, запах мастики, ухоженная старинная мебель… Висящий в воздухе силуэт. Рисуя, Денис смотрел, как нечто выламывает суставы женщине. Мать, так и не поддавшаяся искушению, оплакивающая погибшую, но не умершую дочь. Рядом за всем этим наблюдал муж, кривая улыбка на губах, жадный взгляд, хриплые вздохи. Сын, которого поразила жестокая смерть матери. Отдать ее он не готов. Значит, и творить он также не готов. Тело рухнуло на пол, хруст изломанных костей на секунду заглушил все остальные звуки. Еще один член семьи стал жертвой искусства. Мужчина развернулся, подошел к стоящему рядом холсту и тут же приступил к работе. Денис словно слился с ним, став единым целым. Две руки, две кисти, две картины…

Утром Катя нашла мужа стоящим у картины. Бешеные взмахи кистью, краска, летящая во все стороны. Увидев его лицо, некоторое время не решалась подойти. То, что застыло у холста лишь отдаленно напоминало Дениса. Другие черты лица, движения. Даже запах иной.

-Денис? — тихо позвала Катя.

-Я занят.

-Но надо на работу, — сказав это, инстинктивно втянула голову в плечи.

-Хорошо.

В кухне кофе пил ее муж, не то существо, что неистово размахивало кистью. Проводив его на работу, Катя зашла в комнату. Дрожащей рукой повернула картину.

-Ох, — больше произнести не получилось. Застыв, разглядывала холст.

Ее муж создал шедевр. За одну безумную ночь. Извращенный, таящий в себе угрозу, черный и какой-то грязный, но шедевр. От картины исходила такая мощная аура, что Катя даже пошатнулась. Как можно творить такое в здравом уме? Дом на холсте словно жил, стены пульсировали, листва шевелилась, а в окне на первом этаже что-то зависло в воздухе. Протирая глаза, Катя отшатнулась. Ей не показалось, картина действительно дышала. Как можно добиться такого? Как могут по земле пролетать листья, если это всего лишь рисунок? Когда входная дверь дома на картине распахнулась, Катя завизжала и выбежала из комнаты.

Кто-то сказал, что осень — последняя, самая восхитительная улыбка года. Может, и так. Глядя на хмурые лица прохожих, Денис понимал, что не всем удается понять и принять чистоту и неповторимость осени. Плачущий дождь смывал краски, обесцвечивая все вокруг, но Денису хотелось петь и танцевать. Он помнил вчерашнюю ночь. То, что он создал… Или то, что создало его. Картина словно проникла в него, а Денис в нее. Улыбаясь, словно сам был осенью, открыл дверь в подъезд. Из двери на первом этаже возникла грузная фигура соседки Анны. За ней плелся плюгавый дедуля, ее муж Семен.

-Чертова погода, суставы так и ломит, — вместо приветствия сообщила соседка. Ее туша колыхалась от каждого движения. — Дожди, слякоть, ветер. Мерзость.

-А вы пробовали когда-нибудь насладиться осенью? — Денис постарался прижаться к перилам, чтобы его не размазали по стене.

-Молодой человек, чем же тут можно наслаждаться? — Анна смотрела на него как на противное насекомое. Семен что-то пробубнил за ее гороподобной спиной. — Чего ты там бормочешь?

-Мы хотели спросить…, — промямлил тот, втягивая голову в плечи.

-Ах да, — яростно сверкнув глазами, Анна еще брезгливее оглядела Дениса с ног до головы. — Ходят слухи, молодой человек, что вы малюете.

-Я художник, и рисую, а не малюю.

-Не суть важно. Я ничего против не имею — пожалуйста, делайте, что вашей душе угодно, но не здесь.

-Это еще почему? — наглый тон толстухи раздражал. Она задерживала его. Дом напротив ждал, готовый поделиться новыми тайнами.

-Потому что, — отрезала Анна. — Каждую осень эта развалина пробуждается, с каждым годом ее влияние крепнет. А такие как вы лишь усиливают ее жажду.

-Что вы несете?

-В том самом доме жил художник, — не обратив внимания на хамство продолжала Анна. — Жил себе и жил, а потом исчез вместе со всей семьей. И вот тогда что-то темное поселилось внутри. Лично я не верю, что семья просто растворилась в воздухе. Они все там, не живые и не мертвые, а во всем виноваты картины. Я права? — оглянувшись на мужа, ища поддержки, женщина не пропускала Дениса.

-Как скажешь, дорогая, — Семен мечтал оказаться где угодно, лишь бы не здесь.

-Ну и чем этот дом вам мешает? Там убили кого-то? Пропали люди?

-Возле него несколько раз находили убитых прохожих. И да, там пропадали любопытные.

-Это все городские легенды, — не сдавался Денис. Что она прицепилась? Да, ежу понятно, что в доме что-то обитает, вот только простым смертным не понять всю мощь и красоту поселившегося в тех стенах разума.

-Вы прекрасно понимаете, о чем я. По глазам вижу. Влияние дома распространяется на всех, а некоторые особо поддаются ему. Уезжайте, пока не поздно. На вас мне плевать, но я не хочу пострадать.

-Пропустите меня! — отпихнув тушу соседки, Денис протиснулся-таки в узкую щель между перилами и телом Анны.

-Это место ждет нового творца. Того, кто возродит его, — кричала сумасшедшая вдогонку.

Хлопнув дверью, Денис пронесся через квартиру, влетел в комнату и застыл у картины. Да, она на месте, и разрозненные фрагменты все так же живут и дышат. Почему-то визги соседки напугали. Он представлял, как Катя выбрасывает его шедевр, кривя губы и крутя пальцем у виска. Может, стоит как-то спрятать картину?

-Денис? — жена застыла на пороге, вытирая руки о передник.

-Все хорошо, — он улыбнулся, и тут же понял, что Катя никогда так не поступит, даже если картина вызовет у нее отвращение. — Наша соседка сегодня особо не довольна жизнью.

-Я видела твою работу, — Катя кивнула в сторону картины. — Это… я не знаю даже, что сказать. Феноменально? Поразительно?

-Серьезно? — не ожидая похвалы, Денис неуверенно улыбнулся.

-Не знаю, как ты создал движущиеся элементы. И не хочу знать. Она меня пугает, даже отвращает. Но это — шедевр. Ее место на выставке.

-Ты просто хочешь избавиться от картины? — улыбка исчезла. Вот так всегда! Никакой поддержки, просто она испугалась.

-Нет, ты можешь держать ее здесь, сколько захочешь, — Катя проклинала свою торопливость. Надо было еще немного поднажать, обработать, подготовить, а не давить сразу. Дура, блин. — Просто другие тоже должны увидеть ее.

-Хм, — Денис вышел из комнаты, уводя за собой жену. Он не поверил ни единому ее слову. Ну и черт с ней. Картину она не повредит, а думать может все, что ей заблагорассудится. Примитивным людишкам не понять всей мощи созданного им мира.

-Так что там рассказала Анна? — решив отвлечь мужа от темы картины, Катя поставила перед ним тарелку с ужином. — Вы поругались?

-Не сказал бы, просто она выразила свое мнение о художниках. Трудное детство, наверное. Или старческий маразм.

-А Семен что?

-А что он? Мямлил, прячась за ее спиной. Не мужик — тряпка.

-Чем займемся вечером?

-Я буду рисовать, — по тому, как он это сказал, Катя поняла, что отвлекать его не стоит.

Этим вечером он создал картину, в которой узнал, что же произошло с семьей дальше. Тьма из подвала не прощала ошибок. Отец также не забывал промахи. Тело сына, мальчика лет пятнадцати, лежало в гостиной в луже застывшей крови. Скрюченные руки царапали воздух. Захлебываясь, мальчик пытался приподняться, но что-то не пускало его. Послышался треск, и кожа сползла с тела, обнажая мышцы. Отец смотрел на это с интересом, представляя, какой выбрать оттенок, чтобы точно воспроизвести цвет мяса на холсте. Лицо мальчика исказилось, словно некая сила сжимала его череп.

Глядя на деформирующееся тело, Денис уверенно наносил слой за слоем, покрывая холст алым, бордовым, красным.

Утром он сам вышел из комнаты, еще до того, как проснулась Катя, и пошел в душ. Под струями теплой воды, смывал с рук оттенки красного. Ванна окрасилась вишневым, в сток стекали волосы, налипшие на запястье. Это со скальпа мальчика? Значит, он не просто видел все это, но и был там? Вспомнив звук, с каким смялся череп, Денис пожалел, что не может каким-то образом воссоздать его. Художник и музыкант? Почему бы не открыть новые грани творчества для себя.

В кухне поцеловал Катю в макушку, представляя, как сползают ее волосы, обнажая череп, пульсирующий мозг под ним. И влажный звук, и смесь красок серого и красного цвета. Но женушка слишком приземленная, не подойдет для создания шедевра. По крайней мере, сейчас еще рано.

Стоя возле заброшенного дома, Денис прошел между двумя фонарями. Идя по дорожке, впитывал в себя дремлющую силу здания. Застыв у входной двери, прислушался. Что-то звало его, просило сорвать покров примитивности с окружающего мира, обнажить глубинную суть природы. Скрипы и шорохи, стуки и царапанье. Дом просыпался, пробуждалось и то, что дремало внутри. Его собрат бродил по темным коридорам, а из подвала, переливаясь, клубясь, возникало нечто невообразимое.

День на работе тянулся нескончаемо долго. Затянувшийся дождь барабанил по окнам, сотрудники бродили по офису, полуживые. Недельный отчет давался с трудом. Глядя на плачущую природу, Денис наслаждался серым днем, плавно перетекшим в сумерки. Ветер трепал пока еще яркие листья, срывая и унося их. Пешеходы шлепали по лужам, скрываясь под куполами зонтов. Приглушенные звуки, приглушенные оттенки. Время, когда все словно засыпает. Не умирает, нет, лишь погружается в дрему. Фары автомобилей прорезали яркие дыры в сгущающемся тумане.

Кто-то сказал, что нет ничего печальнее и безмолвнее осенних сумерек. И это правда. Денис брел по узким улочкам, вдыхая ароматы прелой листвы, озона, влажного асфальта. Бледный свет фонарей, особая, неповторимая атмосфера грусти и уюта. Если бы не картины, он провел бы весь вечер в кровати, укутавшись в плед, попивая чай или какао, обнимая Катю. Именно такие моменты делают осень незабываемой, долгожданной порой года. Но творчество сейчас важнее. Дом раскрывается перед ним, рассказывает историю, написанную кровью. Остановиться невозможно. Только не сейчас. Пора прекращать изображать прошлое. Есть первая картина, настоящий шедевр, отображающая то, что происходит здесь и сейчас. Краски высохли, нужно лишь доработать ее. Подумав о высохших красках, Денис удивился, как смог нарисовать новые картины за ночь, почему там цвета не слились, не превратились в нечто убогое? И столько слоев? Действительно, дом напротив обладает магической способностью помочь создать нечто грандиозное. А движущиеся элементы на картинах? Да, это странно, может, даже, неправильно. Но возможность творить, дать волю фантазии, позволить вдохновению, которое иногда разрывает изнутри, выплеснуться, стоит того.

С чего начать? Дом звал, образы клубились в сознании, столько грандиозных, неповторимых сочетаний. Какое выбрать? Пока Денис думал, рука уже сжимала кисть, нанося первые мазки на холст. Серо-черные стены, грозное фиолетово-черное небо, приглушенный свет фонарей, темные в тени листья деревьев. Пот стекал по спине, прикушенная губа кровоточила, мышцы на руке вздыбились. Это пустяки. Разум поглощен сотворением нового мира, являющегося лишь частью чего-то гораздо большего.

Обугленное тело у камина, изломанный труп на полу, замершее в луже крови освежеванное туловище. И созидатель. Тот, кто наслаждается болью и страданиями, словно выдержанным вином. Творец. А еще клубящийся мрак, восстающий из подвала, вздымающий полупрозрачные щупальца тьмы.

Глядя на картину, созданную за несколько часов, Денис понимал, что чего-то не хватает. Нет финального штриха. Того, что добавит шедевральности.

Подойдя к окну, впитывал в себя запахи земли и листьев, прислушивался к шороху шин по асфальту и мерному стуку капель, любовался пляской мотыльков у фонарей, под которыми не было ни единой лужи. Протянув кисть в окно, ловко макнул ее кончик в самую гущу трепещущих крыльев. Темно-серый мотылек зацепился за ворсинки. Погрузив кисть вглубь картины, перенес насекомое в созданный мир. Там, вокруг нарисованных фонарей, теперь порхал мотылек. Вскоре к нему присоединилось еще несколько.

Движущиеся элементы на картине поражали воображение. И, все же… Это не полное изображение. Мир не воссоздан.

За окном раздался стройный хор страдающих голосов. Плач пронзал окружающее пространство, разрывая ночную тишину. Денис выглянул — с деревьев стекали огненные и золотые водопады листвы. Словно слезы, они текли по стволам, образуя лужи насыщенного цвета. Под стоны рыдающих ив, тополей и берез, Денис смотрел на приближающегося к заброшенному дому мужчину. Судя по его оборванной одежде и неопрятному виду — бездомный. Неуверенной, шаркающей походкой, тот приближался к стене, где штукатурка свисала кусками, обнажая шершавую поверхность. Да, это то, чего не хватало!

Ощущая возбуждение, чувствуя, как тело реагирует на свершающееся внизу жертвоприношение, Денис стал на колени, склонив голову перед мольбертом, сжимая в руках кисточку, произнося безумные слова темной молитвы. Его рот — передатчик, его тело — провод, его разум — дверь. Через него проходила вся мощь дома, вибрируя, сокрушая, перестраивая. Содрогаясь всем телом от мощнейшего оргазма, стонал, кричал, царапал лицо. Искусство сминало преграды, прорываясь в серый мир повседневности. Экстаз, удовольствие, боль… Эти ощущения сплелись в единый клубок, от которого хотелось кричать, распахнуть себя, выпустить страдающий дух на волю. В теле так тесно, так мало возможностей познать все возможности симбиоза с домом напротив.

Ощущения схлынули, словно цунами, уносящее в море остатки домов, трупы людей и животных, чьи-то жизни. Равнодушие, пустота, ничто…

Подползая к окну, Денис надеялся, что увидит кульминационный момент, то, что придаст картине целостности, завершит ее, наполнит. Нищий сидел на коленях у стены, дождь омывал его худое беззащитное тело. Раздался тихий треск, почти не слышимый в вое ветра, но обостренное сознание Дениса все-таки различило его. Нищий терся лицом о шершавую поверхность, покачиваясь, пряча руки за спиной. Задирал голову вверх, прижимался носом, щеками, лбом к стене, надавливал, и резко проводил вниз. Кровавая полоса тянулась до земли, ошметки плоти свисали со штукатурки. Денис слышал хруст, видел, как сминается нос. Вверх-вниз. Мужчина словно преклонялся пред мощью, скрывающейся внутри дома. В кусках мяса, покрывающих лицо, влажно блестела кровь. Выбитые зубы, глаза, свисающие на обнаженную плоть щек… Такой насыщенный цвет, такое удачное месторасположение. Денис рисовал, наносил мазок за мазком, чувствуя нарастающее удовлетворение. Красное пятно на нарисованной стене увеличивалось. За окном нищий завывал, вторя беснующемуся ветру. Через несколько минут кисточка протянулась за окно. На земле лежало безжизненное тело, со стены на Дениса смотрело лицо несчастного. Оно выступало, объемное, рельефное. Губы шевелились, глаза смотрели с мольбой. Восхищаясь талантом создавшего этот шедевр, Денис погрузил кисточку в плачущее лицо. Оно отлипло от стены, зацепившись за кончик кисти. Внутри комнаты оно увеличилось до обычных размеров. Глядя на то, что недавно было живым человеком, Денис наслаждался мастерством сотворившего это. Глаза нищего умоляли, рот открывался и закрывался. Держа перед собой недостающую часть картины, Денис не сдержался и прикоснулся пальцами ко лбу. Теплая кожа, упругая, настоящая. Не теряя ни секунды, погрузил кисть в рисунок, размещая лицо точно в том месте, где оно находилось в реальном мире.

Отойдя на несколько шагов, созерцал шедевр. Мотыльки все так же порхали у изображения фонарей, лицо моргало и пыталось что-то сказать. Обитатели дома не оставались на местах. Обугленная девочка ползла по полу ногами вперед, подтягивая бесполезную обгоревшую верхнюю половину. Изломанное тело женщины передвигалось на обломках костей, прорвавших кожу. Словно сколопендра, оно приподнималось, вытягивало торчащие из плоти ребра, упиралось ими в деревянный пол, подтягивало следующую пару, и двигалось. Волнообразные движения тела приковывали внимание. Третье тело следовало за остальными. Струя крови смазывала дерево, по которому скользило освежеванное туловище парня. Кровь, словно слизь, помогала передвигаться, сворачиваясь позади, вновь возникая спереди.

Все в сборе. Не хватало лишь главы семьи.

Утром Денис накрыл картину, надеясь, что Катя не увидит ее. После ночного безумия, сейчас он чувствовал себя виноватым, словно что-то сделал не так. Но контролировать накопившийся талант невозможно, он превышает остальные чувства, поглощает разум, растлевает тело.

Сидя в сквере на любимой скамейке, прислушивался к сплетням мамочек с колясками. Утром обнаружили бомжа, с которого кто-то содрал кожу. Испуганные голоса, дрожащие руки, прижимающие малышей крепче, чем обычно.

Осенний наряд поредел. Денис потерял интерес к пейзажу, это не то, что ему стоит создавать. Обнаженные деревья уныло взирали на него, пожухлые листья кружили в воздухе, уносимые пронизывающим ветром. Моросило, небо затянуло серыми тучами, тяжелыми, набухшими. Пахло плесенью и застоявшейся водой. Осень входила в самую грустную стадию. Наступало время длительных раздумий, осмысления жизни, подведения итогов.

Возвращаясь домой, Денис замер у входной двери заброшенного здания. Что же там, внутри. Какие еще тайны могут хранить темные коридоры? Что видят изнутри жители, выглядывая в грязные окна? Его тянуло туда, хотелось открыть дверь и, наконец, узнать все, погрузится в этот извращенный мир с головой. Создать там шедевр, который откроет путь наружу, заполнит своим великолепием окружающий блеклый мир.

Поднимаясь по лестнице, услышал крики. На площадку выбежала Анна, размахивая кулаками.

-Где мой Семен?

-Что? — удивившись ее напору, Денис чуть отступил. Что эта безумная еще удумала.

-Ты, падла, мой муж пропал днем! Я видела его у дома!

-Я тут при чем? — спокойный тон, глубокое дыхание. Похер на вопящую старуху. Нужно наверх, выплеснуть гнев и злость на холст.

-Все твои картины. Убью, сволочь!

-Прекрасная натура, — оценивающе осмотрел Денис трясущееся в гневе жирное тело.

Соседка захлебнулась криком. Что-то в глазах художника пугало. Черная бездонная пропасть, поглощающая жертв, выпивающая их до дна, а потом отбрасывающая пустые оболочки. Нечеловеческий взгляд.

Заперев дверь на все засовы, она проклинала его с той стороны, где безопаснее. Денис же думал, как передать всю ненормальность мира, его уродство, как оживить эти эмоции на холсте?

Катя встретила его гробовым молчанием.

-Ну, что еще? — обходя жену, Денис понимал, что сегодня наступит кульминация. Дом впустит его в себя, и наоборот.

-Я видела новую картину.

-И что?

-То лицо… я слышала, о чем говорят на улицах.

-И что? — Денис рассматривал жену с интересом энтомолога, увидевшего редкое насекомое.

-Что, черт побери, заело? — срываясь на крик, Катя махала руками, распаляясь. Лицо покраснело, волосы разметались. Если очень постараться, можно придать ей интересный образ, но стоит ли игра свеч?

-Это просто картина, — пустой голос, безразличное лицо. Кате хотелось ударить, вмазать так, чтобы умылся кровью, но пришел в себя. То, что сейчас пялилось на нее — не Денис.

-Мы съезжаем отсюда, сегодня же. К моим родителям. Вещи соберешь потом, — она уверенно отвернулась от мужа, гордо прошагав в спальню. — Все картины, кроме пейзажа, оставишь тут.

-Я никуда не еду. Хочешь — уезжай. Я тебя не держу, — и как он мог любить такое ничтожество? Низшее существо.

-Я тебя ненавижу, — выкрикнула из комнаты Катя, швыряясь вещами. Что произошло? Они прекрасно жили, пока не приехали в эту гребаную квартиру. Не дождавшись его ответа, сползла на пол и заплакала. Никакой уверенности, все лишь напускная бравада, попытка достучаться до того, кого любила. Выдернуть настоящего Дениса из плена заброшенного дома и картин. Что можно сделать? Как поступить? Что сказать?

Стоя у картин, Денис понимал, что не хватает еще одной. Последней. Той, что завершит эту серию. А потом можно создать нечто еще более грандиозное. Холст взирал на него, не посылая никаких сигналов. Вдохновение покинуло. Ощущая себя пустым кувшином, Денис подбежал к окну, пожирая глазами дом. Здесь ему нечего делать. Настоящее искусство, бессмертное, вечное, нечеловеческое, находится там, за облупленными стенами. Глядя из тех черных окон, ощущая рядом присутствие семьи, он сможет создать то, что пошатнет мировоззрение, проделает брешь в повседневности, вспорет брюхо реальности.

Сумерки сменилось черной ночью. Звезды слепо взирали из чернильных глубин, деревья стонали от урагана. Фонари горели ярче, чем обычно. Их свет заливал мостовую и стену дома Дениса. Мотыльки оккупировали пространство у ламп. Со стены взирало лицо, губы которого кривились в усмешке.

Поднявшись по ступенькам, замерев у входной двери, Денис услышал крики Кати, звавшей его из окна. Этажом ниже в тишине, замерев от страха, за всем происходящим наблюдала Анна.

Повернувшись к прежней жизни спиной, Денис распахнул тяжелые деревянные двери. С тихим скрипом они открыли ему проход в иной мир.

Темнота внутри дышала. Тяжелый хриплый звук, Денис ощущал, как она вибрирует, сжимается, расширяется, словно он оказался в гигантских легких. Узкий длинный коридор уводил в глубины дома. Содранные обои обнажали покрытые плесенью стены. Ковер под ногами хлюпал. Ведущая на второй этаж лестница, казалось, рухнет в любой момент. Заботливые объятия мрака вывели в гостиную. Где его ждала вся семья в сборе. Обугленная голова девочки медленно повернулась в его сторону. Сквозь прорвавшие кожу лица кости проглядывали пустые глаза женщины. В густой крови плавало, перетекая, лицо мальчика. Нищий восседал в дальнем конце стола, пустые глазницы слепо уставились на того, кто нарушил покой. На соседнем стуле лежало нечто вроде костюма. Приглядевшись, Денис понял, что это полое тело Семена. Лишь кожа осталась от тщедушного старикашки, все внутренности и кости изъяли.

И, наконец, он. Тот, кто создал этот мир. Тот, кто приоткрыл дверь клубящейся во мраке подвала темноте.

И тут же понимание пронзило Дениса. То, что в подвале, не создавало художника. Больное воображение мужчины сотворило переливающуюся тьму. Это она поклонялась человеку, а не наоборот.

Мужчина застыл у камина, не глядя на своего преемника. Не ученик и учитель. Две части единого целого.

Денис озирался. Стены, когда-то покрытые роскошными обоями, оказались завешенными картинами. Одна за другой, рядами. Присматриваясь, он ощутил дрожь, пробежавшую по телу. Не страх, предвкушение. Миры, чуждые, неправильные, извращенные. В каждой рамке находилось не просто творение художника, а созданная им жизнь. Существа, населявшие полотна, шевелились, двигались, летали, ползали. Окружающие их строения, нечто, напоминающее деревья, пустоты — все дышало и жило.

Другие картины привлекли внимание Дениса. Покрытые пылью, с потрескавшейся краской, они изображали дом, в котором он прожил два осенних месяца. И окно его студии. Лицо, принадлежащее ему. Значит, мастер заранее знал? Знал и ждал. Еще в далекие годы, когда порочность его души не создала безумный мир подвала, он рисовал того, кто станет частью целого. Судьба привела Дениса сюда.

Шуршание сзади отвлекло внимание. Семья занимала места. Свет фонарей сменился, тени поглощали комнату. Девочка ползла к камину, зарывая голову в пепел, в частички своей же обгоревшей кожи. Мать распласталась на полу, выпирающие кости замерли. Сын стекал вниз, тело погрузилось в бездонную лужу крови, только глаза взирали на мучителя. Нищий сливался с обоями, лицо обретало черты. Семен прижался к потолку, напоминая шкуру животного, которую обычно стелют на пол.

Все мизансцены готовы, освещение и тени, все ждет создателя. Тьма в подвале беснуется, насыщая черными клубами легкие мастера и Дениса. Мольберты возникли перед ними. Две руки сжимают кисти. Движения, мазки, концентрация внимания, напор вдохновения, напоминающий землетрясение, мощный энергетический прилив. Синхронные движения. Картины готовы, новые мольберты занимают место.

Под вой тьмы, мечущейся внизу, два художника творили. Но этого мало. Все уже создано сотни, а то и тысячи раз, повторяется одно и то же.

Денис понимал — то, что они нарисовали, слабо, безжизненно. Зацикленность. Змей, пожирающий свой хвост, гребаный уроборос. Пора распахнуть дверь, выпустить искусство.

Стоя друг напротив друга, художники смотрели, изучали, познавали. Бледное лицо мастера, без эмоций, пустое. Испуганный Денис, понимающий в глубине души, что, возможно, совершает ошибку. Но творчество ненасытно. Создавать миры своими руками, вдыхать жизнь в персонажей…

Окруженные изуродованными телами, своими моделями, пришли к согласию. Идя навстречу, они столкнулись. Мастер прошел сквозь тело Дениса. Его лицо проявлялось из затылка. Нос, губы, глаза, прикрытые волосами. Синхронные улыбки. Одинаковые прищуры. Мастер сливался с новым телом. Лицо покрывалось кожей, втягивалось внутрь, в череп, в мозг. Денис трясся, ощущая, как мощнейшим напором в него хлынуло мастерство, сливаясь с его умениями, поглощая друг друга, переваривая, становясь единым целым. Два зрачка в каждом глазе, четыре ноздри, четыре губы, но и это потом слилось, создавая новый организм.

Денис понял, что задержался в темнице этого заброшенного дома. Искусству нужно место, пространство, чтобы размножаться, захватывать новые территории. Уверенно подойдя к окну, выглянул. Здание напротив привлекало. Примитивное, приземленное, убогое. И копошащиеся в нем существа — без изюминки, абсолютно пустые, заготовки. Свет фонарей обнажал истинную природу мира — ничтожную, приземленную. В каждом мотыльке, плясавшем у ламп, больше жизни и красоты, чем в прятавшихся в своих коморках людишках. Первозданная, не тронутая тлением и человеческой убогостью реальность скрывается в картинах мастера. Нет, теперь в его картинах. В их произведениях. Денис не понимал еще, как воспринимать самого себя. Как единое целое или два разума в одном теле.

Свет мерцал, мотыльки бесновались, словно в ритуальном танце. Воздух за фонарями дрожал. Раскатистый гул прокатился над улицей. Дом, в котором пряталась Катя, вибрировал. Граница сдвинулась, мир художников поглощал здание, перенося его в иную реальность. Земля под ногами содрогалась, фасад дома напротив словно разошелся по шву. Каменная крошка усеивала дорогу, окна со звоном разбивались, крыша покосилась, а потом одним резким движением весть фасад словно содрало. Обнажившиеся комнаты взирали на улицу. Напоминая кукольный домик, где все открыто и видно, здание замерло. Несколько людей бегали, вопили, в ужасе выглядывая в пустоты, где раньше была стена. Катя заламывала руки, Анна молилась. Наблюдая за фигурками, Денис понимал, что сейчас творит новый шедевр. Взмахи кисти, мазки, краска мягко ложилась на открытые комнаты, изменяя, заполняя. Закрасив верхние этажи здания, создал двухэтажный дом. Еще мазки — черепичная крыша возникла вместо тьмы. Дорисовывая стены и окна, придавал им старинный вид. Он мог не просто создавать, но и видоизменять окружающее.

Отойдя на несколько шагов, любовался новым домом, почти в идеале повторяющем заброшенный. Внутри модели, ждущие, когда он наполнит их жизнью.

Стирая нижнюю часть тела Кати, испытал легкую грусть, сменившуюся удовольствием от процесса. Его жена кричала, но звуки не проникали в темные окна дома. Свет фонарей густел, сливаясь с тьмой из подвала, которая выплескивалась тягучими волнами, вытекая на улицу. Так и не придумав, что дорисовать, оставил половину женского тела. Следующая Анна. С ней можно поэкспериментировать.

Закончив изменять жителей здания, которых он до этого не стер, Денис победно выдохнул. Накопившееся в нем напряжении прошло. Жажда творить не покинула его, лишь дремала, ожидая нового холста. Здесь исправил все, что мог.

Выходя из заброшенного дома, купаясь в волнах тьмы и света, поглощающих друг друга, переваривающих, создающих нечто новое, почувствовал, как его захлестнули эти потоки. Глядя в ночное небо, любовался яркими звездами, которые кричали, звали его, манили. Деревья возле дома плакали, истекая кровавыми листьями. Он и мастер отдавали части себя, их тела пронизывали темный свет, сливаясь с ним, создавая абсолютно новое. Барьера более не существовало. То, что не выпускало наружу, стало частью целого. Обновленное существо скользило, источая ярчайший свет и темнейший мрак.

Утром, любуясь своими творениями, застывшими в комнатах, словно насекомые в янтаре, ожидающих его приказов, Денис рисовал. Половина тела Кати замерла в ванной, наполненной кровавой водой. Соотношения черного, красного и белого поражали. Позже дорисовывал Анну, огромную тушу покрытую язвами. Она занимала почти всю квартиру, не могла шевелиться, лишь стонала, моля о пощаде. Полотна с другими соседями уже готовы.

Здесь он сделал все, что мог. Мир прекрасен, но его нужно исправить, улучшить, а потом перенести на холст. Ночью, когда дрожащий свет фонарей снова смешается с тьмой, Денис сможет покинуть границы новой реальности. Впереди столько заготовок, так много не созданных картин и персонажей. Смеясь на два голоса, он любовался осенним пейзажем, таким печальным и тихим. Плач деревьев ласкал слух, капли дождя барабанили по окнам. Вскоре зажглись фонари, привлекая мотыльков и нескольких жителей дома, видоизмененных Денисом прошлым вечером. Сжимая в руках холсты и краски, он вышел на улицу, тьма прильнула к нему, свет озарял, осень сопровождала. Узкие улицы с радостью приняли своего истинного мастера.