Ужасы в Глуховке

По дому разнесся отборный мат, а за ним противный визг:

— Танька, едрит твою налево, подь сюды, дура безрукая! — верещала бабка.

Я неторопливо закрыла кран, вытерла руки и, вздохнув и мысленно перекрестившись, не спеша пошла к бабуле. Сандра Христофоровна, красная от распиравшей изнутри злости, с видом великой мученицы возлежала на куче подушек.

— Что у вас случилось? — скрестив руки на груди, я равнодушно наблюдала за взбесившейся ни с того ни с сего старухой.

— Чего встала, чай не королевишна?! Пульт уронила, не вишь что ль?! Поди-ка, подмогни, спину заклинило, ни туды и ни сюды не могу.

— Ну так и полежите, раз прихватило. Вот ваш пульт, — я протянула бабке любимую игрушку.

— Я тебе полежу! Рано хоронишь, паразитка. Кто тебя кормить-то будет? — бабка погрозила мне кулаком и, тяжко вздохнув, махнула рукой. На меня, стало быть.

К бабкиным закидонам я уже привыкла, ибо трудилась и нянькой, и домработницей, и личным секретарем у нее второй месяц. Материлась она постоянно: на погоду, которая то жарила, то моросила; на соседей, хоть и жили ближайшие к нам аж за километр; на участкового, который не реагировал на заявления на этих самых соседей. Если говорить совсем уж честно, то не было такой вещи на свете, которой бабка была бы сполна довольна. Еда всегда оказывалась то недосоленной, то пересоленной, а то вообще "дерьмом редкостным". Я, по ее мнению, не вышла ни рожей ни кожей, да и умом особым не блистала. Ну и все в том же духе.

Спустя какое-то время бабка все же, не без моей помощи, улеглась поудобнее и потребовала принести ей "чаю с кренделями". На что я злорадно возразила, что доктор запретил мучное такой больной женщине. В ответ Сандра Христофоровна запустила в меня вазу — стеклянную между прочим, но я ловко увернулась и буквально выкатилась в дверь.

— Новости включи, курица безмозглая, — крикнула бабка вдогонку.

— Нечего мозги засорять, кроссворды лучше для ума разгадывайте, — уже из кухни проорала я в ответ.

— Дура!

Новости вредной старушке я все же включила и со спокойной душой пошла заниматься домашними делами. Бабка, хоть и придурочная, но хозяйство до недавних пор держала крепко. Прислуги никогда не имела, сама неплохо управляясь со своими делами. Пару лет назад старушку накрыл инсульт вкупе с радикулитом, и с бизнесом по производству детского питания пришлось попрощаться. Денег у старушки было немерено по моим лично меркам, и она вполне могла нанять себе полный штат персонала. Но отчего-то не нанимала. На мой вопрос "почему" отвечала: "Не твоего ума дело". И хоть бабка "лежачей" не была, однако все больше любила поваляться в постели, посматривая новости. Особенно бабка любила эти самые новости комментировать, раскрывая попутно всемирные заговоры и шпионские сети. Иногда, проходя мимо чуть приоткрытой двери, я застукивала бабку за просмотром "Дома-2", но старушку не травмировала своей осведомленностью. Все заботы и хлопоты по хозяйству я вела в одиночку, благо других дел у меня все равно не было. Порой, приняв на грудь грамм сто чистейшего самогона (знать бы где она берет), бабуля в порыве откровенности рассказывала "невероятные" вещи. Будто бы сама она из тех самых Беляковых (в этот момент она многозначительно показывала пальцем куда-то вверх), считавшихся чернокнижниками еще при царской России. Якобы она их прямой потомок по материнской линии, и кое-какие умения колдовать у бабки в крови. А дом этот в деревне Глуховке был когда-то дворянской усадьбой и достался ей по наследству от матери, а той от бабки и так далее… То есть выходило, будто бабка моя дворянка. Но верить ей, само собой, не стоило, а потому, я Христофоровну слушала, конечно, кивая где нужно головой, а сама обычно в это время мечтала о чем-нибудь прекрасном.

За окном звонко пели птицы, погода радовала теплым солнцем и голубым небом. Земля, еще вчера влажная от проливных дождей, сегодня уже высохла, будто так и было. Градусник показывал плюс двадцать, настроение было отличное, и я решила, что самое время прогуляться до деревенского магазина. Бабка, посмотрев новости, как всегда заснет еще на половине выпуска. А значит я имею полное право посвятить часок-другой прогулке по свежему воздуху. Заодно пополню запасы еды и всяких бытовых мелочей. На выходных я как раз собиралась вымыть окна — по заверениям синоптиков дождей в ближайшее время не предвиделось. Перед выходом заглянула к бабке в комнату. Та, уткнувшись в подушку, громко храпела. Так сладко спать могут только праведники, не иначе.

В деревне меня уже узнавали, я частенько приходила за продуктами. На улице начало мая, народ массово вышел на посадку огородов. По пути я то и дело здоровалась с местными.

— Что, Танюша, спит змеюка? — Маринка, продавщица, весело подмигнула левым глазом. Правого у нее с недавних пор не было. Маринкин сожитель, Анатолий Петрович, по пьянке выбил его прошлым летом, за что сейчас и отбывал наказание в далекой колонии. Маринка друга давно простила и каждый месяц исправно отправляла ему посылку с "голышками" и сигаретами.

— Спит, а как же, — я придирчиво выбирала помидоры на прилавке, указывая ей, какие класть в пакет.

— Слушай, Тань, а мне места у вас не найдется, а? Я и гладить могу, и убирать, и в огороде.

— А чего здесь? Не платят?

— Да Лешка, черт лысый, чтоб ему по миру пойти, блеет, что я народ отпугиваю своим видом. А кого здесь пугать-то? Все свои, привыкли уж.

— Вряд ли, Марин. Я с Сандрой Христофоровной поговорю, конечно, но сомневаюсь, что ей кто-то еще нужен в доме.

Маринка скривила рот и протянула:

— Ну ясно-о…

Я подозревала, что она мне не поверила. Ну и ладно. Что я, бабку свою не знаю?!

Я вежливо попрощалась, прихватив напоследок газету, и пошла домой. Гуляла я долго, бабка наверняка скоро проснется и будет орать, где меня черти носят. Но, против моих ожиданий, в доме стояла тишина, и я порадовалась, что бабуля до сих пор дрыхнет. Будет время еще выпить кофе и почитать, что там в мире творится.

Через час я заволновалась и решила проведать старуху. Сандра Христофоровна лежала точно так же, как и пару часов назад, когда я уходила в магазин. Меня тут же посетили нехорошие предчувствия. Дрожащими руками я прикоснулась к бабкиной руке, мирно покоившейся на боку, и приготовилась заорать в случае, если она вдруг окажется холодной.

— Ба! — заорала вдруг бабка.

— А-а-а… — закричала я, отшатнулась и чуть не упала.

— Что, стерва, думала померла бабка?! Хрена тебе лысого, а не жратвы халявной на поминках! Где тебя черти носили?!

Я молча смотрела на смеющуюся бабулю и предавалась мечтам о том, как буду убивать ее. Когда-нибудь. Когда совсем допечет, ведьма старая.

— Ну, чего встала? Никак полдничать пора. Неси скорей свои помои, а то у меня живот второй час урчит, пока ты где-то там подолом крутишь.

Не говоря ни слова, я погрозила старушке кулаком и пошла готовить омлет. Черт его знает почему, но Сандра страсть как уважала смешанные с молоком яйца именно в это время суток. В голову лезли нехорошие мысли, что если подсыпать бабуле какой-нибудь гадости, то ужасный и мучительный жидкий стул ей будет хорошим наказанием. Терпение мое явно на исходе. Бабка конечно и раньше изводила меня придирками и криками, но в этот раз она превзошла саму себя. Я уже ведь приготовилась пояс потуже затягивать, накоплений у меня никаких — все деньги, между прочим, немалые, уходят на оплату кредита, который я в порыве редкостного идиотизма оформила когда-то для бывшего мужа. Пашка, тогда еще дражайший супруг, решил обзавестись бизнесом, но что-то сразу пошло не так. Нет, теперь-то я знала что. Муженек мой редкостный дурак, и с этим, увы, ничего поделать нельзя. Жаль только, что осознание пришло ко мне слишком поздно. Но тогда я еще любила подлеца и верила в его ум. Зря, как оказалось. Спустя время Пашку пригрела его новая пассия, которая также, как когда-то я, верила в его способности и тоже, вроде бы, связалась с банками. А я осталась с долгами и с котом. Кот, кстати, вскоре умер, а долги нет. Лучше бы, конечно, наоборот. Компания, где я трудилась, обанкротилась, и бабкино объявление оказалось как раз кстати. В объявлении было указано, что милой одинокой старушке требуется умная и расторопная девица с высшим образованием и навыками домработницы. Поехала на собеседование, чтобы отвлечься от грусти и тоски, да так тут и осталась. Бабка, едва завидев меня, сказала, что я ей подхожу, хоть и уродка редкостная. Первым порывом было развернуться и уйти, но тут она озвучила зарплату, и я, немного посомневавшись для вида, осталась. Мало того, что бабка платила неплохие по меркам нашего городка деньги, так еще жить мне полагалось в этом доме, а значит надобность в съемном жилье сама собой отпала, и этими деньгами я планировала расплатиться с банком в ближайшие год-два. Честно говоря, за то время, что я работала здесь, не очень-то и перетруждаясь, я привязалась к дому. Свежий воздух действовал на меня вполне благотворно. По утрам я каталась на велосипеде, вечерами просматривала вместе с бабкой многочисленные ток-шоу и сериалы, иногда валялась в гамаке в саду, наслаждаясь книгой и вином.

Такая спокойная и размеренная жизнь в корне отличалась от той, что я вела раньше. Мне не нужно было вставать в шесть утра, чтобы навести марафет и мчаться на работу. Не надо было надевать надоевшие туфли на шпильках и сводить дебеты с кредитами. Отпала надобность то и дело что-то решать, думать, креативить, выкручиваться. Короче, тишь да гладь. Одно беспокоило в последнее время все сильнее — бабка быстро сдавала. Того и гляди помрет, а мне куда идти? Не хотелось расставаться с этим домом. Казалось, я привязалась к нему не меньше, чем когда-то к мужу и коту. А это означало только одно — любовь моя сильная и безграничная.

— Сандра Христофоровна, вы дом-то кому завещаете? — спросила я бабку, ставя поднос с полдником на стол возле кровати.

Бабкина привычка есть в кровати меня жутко раздражала, но так как кровать все же была ее, я не спешила высказываться по этому поводу.

— Да уж не тебе, всяко ясно, — мерзкая старуха противно захихикала и постучала по голове.

— Кому стучите? Тараканам? Так сбежали поди, с вами даже они ужиться не могут, — припечатала я.

Бабка взглянула искоса и отвернулась, не желая больше разговаривать. Тут мне стало стыдно.

— Я пойду, пожалуй, — пропищала я и мгновенно выбежала за дверь. Часа через два тихонько заглянула к бабке — она как ни в чем не бывало спала. Я спустилась в кухню за вином, и уже наливала его в бокал, когда вдруг погас свет.

— Мамочки, — прошептала я, и принялась на ощупь искать шкафчик, где, помнится, лежали свечи. Кое-как нашла и зажгла толстую свечу и тут услышала… нет, не крик даже, а так, скорее плач. Доносился он явно не со стороны бабкиной комнаты, находившейся на втором этаже, а снизу, из подвала.

— Ооо, — простонала я и, спотыкаясь, бросилась к бабке.

Не стучась, ворвалась в ее комнату, кинулась к кровати и прошептала:

— Вы спите?

Но в ответ мне раздался вой снизу, и кожа покрылась мурашками.

Из постели не доносилось ни звука. Я поднесла свечку к кровати и вскрикнула. Бабки на месте не оказалось. Вот оно что… бабка-то моя — упыриха. Мамочки… я бросилась вон из комнаты, налетела на что-то мягкое, заорала и уронила блюдце со свечкой на пол.

— Не ори, дура! Ты мне еще пожар устрой! Хватит с меня пожаров-то.

Внезапно включился свет в коридоре, и передо мной предстала сама бабка, топчущая свечу на полу. В белой сорочке в рюшах и воланах, бледная как смерть, она сейчас больше всего походила на привидение.

— Ну, так и будешь у ног моих валяться?! — противно захихикала она, шагая к кровати.

— Вы где были? Я чуть с ума не сошла! Вы слышали вой какой-то?! — честно говоря, я была ужасно рада видеть бабку живой и здоровой, и вообще, казалась самой себе ужасной трусихой в тот момент.

— Где была там уж нет! В туалет я ходила, малахольная. И не слыхала я ничего, приснилось тебе верно, надо тебя к доктору, к психиатрическому показать, может ты шизанутая вовсе!

Я закивала в ответ, неуклюже поднялась с пола, взяла протянутую бабкой свечку и, пожелав ей добрых снов, отправилась к себе. Придется видимо прощаться с Сандрой, ибо творящаяся здесь чертовщина явно плохо сказывается на моей психике. Решено. Завтра звоню бабкиному доктору, самой бабке сообщу, что нам пора прощаться, и буду подыскивать другую работу. Бросить я ее, конечно, не смогу. Какая-никакая, а живой человек. Без меня она явно не справится. Придется ждать пока бабка найдет новую сиделку "с высшим образованием и задатками домработницы".

Утром, как это обычно бывает, все произошедшее накануне показалось полным бредом. За окном приветливо светило солнце, где-то вдалеке протяжно мычали коровы, со стороны деревни слышался звонкий смех детей. Посмеявшись над вчерашними страхами, решила сегодня всеми правдами и неправдами уговорить бабку погулять. Хоть я давно перестала удивляться ее закидонам, одним из которых было полное затворничество в доме, но погода была столь чудесна, а прошедшая ночь так душераздирающа, что мне очень захотелось сделать что-то из ряда вон выходящее.

Бабка сердито постукивала ложкой по тумбочке возле кровати и дулась. Я поставила перед ней поднос и ласково спросила ее о самочувствии. Бабка подозрительно на меня посмотрела и гаркнула:

— Пока не сдохла!

— Ну вот и не надо, Сандрочка Христофоровна. Мы сейчас с вами покушаем и гулять пойдем. Погода-то какая? А?

Бабка скрипнула зубами и запустила в меня ложкой с налипшей на нее кашей.

— Поняла-поняла. Приятного аппетита.

Ну, что ж… очередная попытка вытащить бабулю провалилась.

Весь оставшийся день я занималась домашними делами, благо их всегда хватало, учитывая размеры усадьбы. К вечеру, порядком устав, я улеглась смотреть с бабкой очередной сериал. Когда она уснула, я тихонько выскользнула за дверь и вот тут снова услышала то ли плач, то ли вой, доносившийся из подвала. Любопытство — самый ужасный мой порок. Памятуя о вчерашних перебоях со светом, в этот раз я сбегала за фонариком и только тогда пошла к подвалу. Плач, правда, больше не повторялся, но любопыство уже вгрызлось в душу, и я, трясясь от страха, все же спустилась вниз. Дверь, ведущая в подвал, оказалась заперта. Вот так. Раньше меня как-то совсем не интересовали тайны дома, и я подумать не могла, что кто-то запирает двери на замки. Разочарованная вернулась я на кухню, по дороге раздумывая, куда бабка могла деть ключ. А может Христофоровна — Синяя Борода? А в подвале держит кости покойных мужей? Кстати… а была ли бабка вообще замужем? Вот что я знаю о Сандре? Только то, что она поведала мне вскользь. То есть почти ничего.

Ключи от подвала не давали мне покоя. Где-то же они наверняка есть, раз дом по наследству перешел бабке. В последнее время, благодаря многочисленным кредитам, я плохо спала по ночам, и в запасе у меня всегда было снотворное. Придется видимо бабушке уснуть чуть крепче, чем обычно, главное не убить ненароком старушку. Без работы не больно-то охота оставаться, да и грех на душу брать желания нет.

Вечером, когда бабка уснула, я немного выждала и беззастенчиво принялась шарить по комнате в поисках ключей. Сказать, что мне просто повезло — значит сильно преуменьшить размах везения. Когда я обшарила всю комнату и уже готова была сдаться и уйти, я вдруг споткнулась о ковер, неуклюже взмахнула руками и полетела на пол. В полете схватилась за картину на стене, и она с грохотом повалилась вместе со мной на пол. Я вскочила, боясь, что бабке вздумается проснуться. Но та спала, как убитая. А на том месте, где только что висели "мишки на дереве", зиял тайник. Я вскочила с пола, заглянула внутрь и… о счастье, в нем лежала связка ключей. Вне себя от радости я повесила картину на место, привела комнату в порядок, и немедля бросилась в подвал. Второй ключ из четырех в связке подошел к двери как родной, я повернула его трижды, прежде чем запор открылся. В подвале царила темнота. Густая, тяжелая. Я включила фонарь, посветила вглубь и… показалось что ли? Мне померещилось, будто кто-то или что-то промелькнуло в углу. А затем… затем я увидела кошку… Кошку? Но откуда она здесь? И уж не она ли плакала, зовя на помощь?

— Кис-кис… иди сюда, милая, сейчас я тебя выпущу, — я поманила кошку пальцем и тут… она прыгнула, вцепилась в мою руку и повисла на ней.

— Брысь! Больно же! Ну, отцепись, дура! — кое-как я отодрала кошку от руки, бросила ее внутрь, но она вновь молниеносно набросилась на меня. Я успела закрыть лицо свободной рукой, и вновь она вцепилась в руку. Сколько я ни отшвыривала кошку, она раз за разом успевала прыгнуть и повиснуть на мне прежде, чем я могла бы убежать и закрыть дверь. В итоге мне пришлось выбегать из подвала вместе с висящей на коже кошкой, чтобы уже в доме она вдруг спрыгнула с меня и куда-то спряталась.

— Блин, зверье. Откуда она здесь взялась? Значит где-то в доме дыра, ведущая в подвал.

Я в досаде осмотрела руку. Свежие кровоточащие царапины располосовали ее вдоль и поперек. А вдруг кошка бешеная? Мама дорогая… Может доктору позвонить? Впрочем, врачу я все же звонить повременила и, чтобы успокоится и привести себя в чувство, открыла бутылку любимого красного вина.

Весь следующий день я безуспешно разыскивала кошку в доме. Руку обработала, перевязала бинтом и спрятала под кофтой с длинным рукавом, чтобы бабка не заметила "боевое ранение". Жаркий день сменился теплым вечером, погода стояла прекрасная, и я решила, что самое время немного прогуляться. По пути здоровалась с редкими прохожими. Вспомнила, что закончился кофе, и пошла в сторону магазина. За прилавком Маринка скрупулезно отсчитывала десюнчики местному алкашу Витьку. Я поздоровалась, но продавщица даже не удостоила взглядом.

Обиделась, наверное. Возле магазина начал собираться народ. Все местные алкоголики скучковались вокруг лавки, сообразив из нее незамысловатый стол. Я поприветствовала их и пошла по тропинке. У соседнего дома на лавке дымила тетка Катя, отдыхая от трудов праведных.

— Что, теть Кать, время перекура? — вместо приветствия крикнула я ей.

— Время собирать камни, — она меланхолично выпустила колечко дыма в воздух.

— Это вы к чему?

Тетка Катя в ответ помахала тоненькой книжкой и многозначительно ответила:

— Тут вот вычитала.

Мы еще немного поболтали, и когда я уже собиралась домой, откуда-то раздался душераздирающий крик. А потом еще один, и еще. Кричали со стороны магазина. Мы, не сговариваясь, бросились туда. Бледнолицые мужики еле держась на ногах, указывали на дверь. Тетя Катя вбежала первой, и когда я вошла за ней, успела увидеть только, как она аккуратно сползла по стеночке на пол, закатив глаза. И было от чего упасть в обморок. На прилавке лежала Маринка. Маринка была без скальпа. Я передернулась и бросилась вон из магазина к ближайшим кустам. Понятно теперь, отчего даже мужики стояли бледные, словно привидения.

— Скорую вызывайте, — крикнул кто-то из толпы, успевшей собраться возле магазина. Рядом со мной кто-то также прощался с ужином. Женщины подвывали, мужики матерились.

— Да какая скорая, тут уж труповозку только, — резонно возразил дед Митяй.

— Тетя Катя там в обмороке, — прошептала я.

— А-а… у меня что-то телефон не ловит, — Лешка, хозяин магазина, ожесточенно пытался поймать связь, почему-то безуспешно.

— И у меня, — кто-то удивленно тыкал телефоном мне в нос, будто я что-то могла с этим поделать.

— А у меня есть… — захихикал Витек. — Только у меня денег нет.

— Ешкин кот, аномалия… — прошептал дед Митяй и зачем-то начал креститься.

Тетку Катю, наконец, выволокли из магазина, привели в чувство и отвели домой. Несчастную Маринку завернули в покрывало и отнесли в медпункт, где пьяно щурился, а потом непонимающе таращился на делегацию фельдшер Григорий.

Срочно собрали совет из жителей, на котором решили, что говорить в полиции. Опросили друг друга. Вдруг кто из друзей-братьев Маринку шлепнул.

— Да вы что, совсем офонарели?! Среди нас убийца! — прикрикнула я на них.

— Я знаю, кто убийца, — важно сказал Витек.

Все тут же уставились на него в надежде узнать все из первых уст.

— Убийца — дворецкий! — захихикал идиот.

Наконец удалось вызвать полицию и скорую. Ждать их не было никакой возможности, да и свидетелей без меня хватало. Маринке уже не помочь, а бабка небось жрать хочет. Она ведь страсть какая прожорливая. Но не успела я пройти и сто метров, как из деревни вновь раздался крик. Я что было сил припустила обратно.

— Да что ж это делается-то, а?! — возле дома тетки Кати собралась толпа, и я, уже предчувствуя самое худшее, протиснулась в дом. Тетка Катя лежала у двери навзничь. Из рваной раны на шее еще текла, булькая и пенясь, кровь. В руке тлела сигарета.

— Погодите, товарищи! А ведь среди нас все ж таки убийца!

Толпа встревоженно загудела, зажужжала, опасливо озираясь друг на друга.

Тетю Катю было ужасно жаль, хорошая была женщина… я подошла к ней, прикрыла остекленевшие глаза.

И тут кто-то воскликнул:

— Это расплата!

В доме повисла тишина. Люди принялись истово креститься. И почему-то вдруг уставились на меня.

— А чего я? Я тут ни при чем, — почему-то начала оправдываться я.

— Это ведьма! Ведьма из дома на окраине.

— Я не… вы чего, эй? — я попятилась к двери.

— Да ты тут при чем?! Это проклятие!

— Какое проклятие? — я смотрела на деревенских и не могла поверить, что люди в двадцать первом веке всерьез верят в какие-то там средневековые проклятия.

Люди как-то потупились сразу, опустили головы. Наконец Лешка заговорил:

— Много-много лет назад грех большой предки наши взяли. И обещано нам было, что зло, сотворенное нами, вернется. И вот, Катерина-то… мать ее в смысле, в первых рядах зло тогдашнее творила. Дед Маринкин лично поджигал дом. Теперь вот кто следующий? — он обвел глазами толпу. Многие опускали глаза и отступали назад.

— Глупости!

— Глупости — не глупости, а надо спасаться. Я лично уеду, вот щас прям и уеду.

— Но почему мы должны отвечать за чужие грехи? Я ни в чем не виновата, — истерично воскликнула бабка Лукерья.

— И почему это случилось сейчас?

— Да, почему?

И тут я подумала — а что если… это я выпустила зло наружу? Боже мой, что же делать? Предательски возникла мысль, что я-то тут ни при чем, никого не губила, а значит, моя хата с краю. Но я истово принялась гнать ее прочь, мысленно упирая на свою сознательность и гражданскую позицию. Господи, неужели я верю в эту чушь? Кошка, проклятие, зло… да ведь не может такого быть. Надо срочно идти к бабке, она ведь одна в доме. А вдруг убийца добрался и до нее и сейчас как раз обгладывает старые косточки?! Ужас… пока народ что-то там соображал, я бегом припустилась к дому, боясь за жизнь бабки.

Христофоровна злобно зыркала на меня и кажется даже шипела.

— Где ты была? Я зачем тебе деньги плачу?

Не обращая внимания на злобный тон старушки, я облегченно выдохнула, что бабка жива-здорова, и, поддавшись порыву, обняла ее.

— Ошалела что ли?

Я, утирая слезы, принялась рассказывать бабке обо всем, что со мной приключилось, начиная с услышанного воя из подвала и заканчивая смертями в деревне. Дослушав, бабка закрыла глаза, громко вдохнула, выдохнула, открыла глаза и заорала:

— Дура! Ты чего натворила?! Ты хоть понимаешь, что ты наделала? Как нам теперь ее ловить?

Я принялась успокаивать бабку, но она продолжала кричать и материться, пока не выдохлась. А потом рассказала мне жуткую историю. Мол, прабабка ее была ведьмой, и бабка тоже, ну и мать была колдуньей соответственно. В начале века именно тут, в этом самом доме, бабка и обосновалась. Местные, прознав, что бабка хорошая знахарка, зачастили в дом: кто разродиться, кто хворь какую излечить. Мать Христофоровны у бабки выучилась всяким премудростям и, когда та померла, сама принялась выхаживать больных, за что в конце концов и поплатилась. Однажды, когда очередная желающая избавиться от ребенка, померла, в дом ворвались разгневанные жители и избили женщину, выкинув ее умирающую в подвал. Дом подпалили, а саму Христофоровну, бывшую на тот моментом малолетней, определили в детский дом. Зачинщика, мужа той женщины, погибшей при аборте, наказали по всей строгости, остальных отпустили с миром.

— И что дальше было?

— А дальше… дальше я, когда выросла, дом в порядок привела. Однажды решилась подвал открыть, ну тот, где мать моя упокоилась когда-то. А там она… ну, то есть призрак ее, душа, если по-нашему. Не признала меня мать, хотела она телом моим да разумом завладеть, ну да я кое-как отбилась. А тут Муська, кошка моя, шныг туда, растудыть ее к едрене. Мать, не будь дурой, прости господи, в нее и вселилась. Ну я и заперла быстренько их… ее то есть. Подкармливаю только, жалко, все ж таки мать.

— Это я что же, выпустила вашу мать наружу? О-о-о… — простонала я и схватилась за голову.

— Дык я тебе о том и толкую, бестолочь. Вот она теперь с жителями счеты сводит. Словить ее надобно! — резко закончила бабка.

— Да как же ее теперь поймаешь?

— На живца, дура, на живца! — бабка осклабилась и указала в сторону деревни.

Я вышла из дома, раздумывая, каким таким образом буду ловить бабкину мамашу, а она, мать ее, сидела на крылечке и умывалась. Честно говоря, в тот момент я начала сомневаться в бабкином психическом здоровье. А заодно и в своем. Кошка как кошка, тощая только. И тут я заметила… рядом с кошкой что-то мохнатое. Я наклонилась и обомлела. Скальп… секунда, и наши с кошкой взгляды встретились. Мгновение, и я схватила ее за шкирку и потащила в дом. Она с визгом вцепилась мне зубами в лицо, задними лапами скребя шею. Я бежала, не разбирая дороги.

— Сюда! — орала бабка.

Сквозь шерсть и горячую кровь, струившуюся по глазам, кое-как разглядела Христофоровну. Она неслась впереди, к подвалу. Бабка распахнула дверь и принялась отдирать кошку с моего лица. На миг мы с кошкой взглянули в глаза друг друга, и тут все вокруг закружилось и завертелось. Больно…

Холодно-то как. Где я? Я открыла глаза, почесала за ухом. Темно. Сыро. Все тело болит. Подвал что ли? Ооо… Что я тут? Как я тут? Как же так?! Я подбежала к двери и закричала:

— Мяяууу… Мяу!