Иллюзия маскировки

 

 

Всё началось с порванных колготок. Совершенно новых колготок телесного цвета с лайкрой, микрофиброй и заниженной талией, которые порвались уже через неделю. Я понимала, что мама даже слова лишнего не скажет, просто вздохнёт и будет думать, как сэкономить тысячу рублей на новые. И это хотя Павлику надо покупать ещё один учебник, потому что у него олимпиада по математике, а с обычным школьным учебником он её не выиграет. Мы тратим две тысячи в месяц на репетитора, чтобы он мог поступить в Университет в Москву, что возможно, если он победит на олимпиадах.

От этого было ещё обиднее. И мама, и Павлик заботятся обо мне, никогда не ругают, а я подвожу семью.

Я решилась на кражу.

На самом деле у меня есть способность — маскировочная иллюзия. Я могу становиться невидимой для окружающих. Точнее, они видят не меня, а что-то, что хотят видеть. Или видят меня на том месте, где я находилась раньше, в то время, когда я уже отошла куда-нибудь. Это очень помогает в школе. Сначала в Православной гимназии. А потом, когда там отказались меня учить из-за того, что я девочка, и мама перевела нас с Павликом в обычную школу, на занятиях и на переменах.

Я всю жизнь пытаюсь быть незаметной, сделать так, чтобы меня никто не трогал, но красть чужие вещи, пользуясь своей способностью, я ещё не пробовала. Я лишь регулярно списываю контрольные. Создаю свой фантом, пишущий контрольную, потом подхожу к учительскому столу и смотрю правильные ответы. Потом пишу. Только я делаю две-три ошибки, а Ритка, которая сидит рядом со мной, пишет всё правильно. Она единственная знает правду. Она круглая отличница, за ней увиваются почти все мальчишки из класса, и даже из параллельных классов. А она дружит со мной.

И вот я в магазине выбрала новые колготки, не самые дорогие, но почти такие же, как у меня. Создала свой фантом. Для этого надо было попасться на глаза всем продавщицам и охраннику. Потом заставила свой фантом прогуливаться по магазину. Увидела, что продавцы обращают внимание не на меня, а на него — это значило, что маскировка начала действовать. Я спокойно прошла мимо кассы. Сердце у меня выпрыгивало из груди, перед глазами плыло. На меня никто не обратил внимания.

Я пулей вылетела из магазина, заскочила за угол отдышаться, достала из-за пазухи заветные колготки и …

На меня смотрел Он. Мужик лет за тридцать в потёртой одежде, военных ботинках, с трёхдневной щетиной на лице. Его глаза пронзали насквозь.

Моё сердце остановилось.

— Ты меня убьёшь, да?

Я помню его с шести лет. Самый первый момент моей жизни, который я помню — это его глаза, смотрящие на меня, и мой вопрос: "Ты меня убьёшь?". До этого момента в моей памяти нет ничего. Это неправильно. Вон, Ритка помнит, что она делала в четыре года.

— Ты сделала что-то плохое? — спросил он в ответ.

Я прикусила губу, чтобы не закричать. Всю свою жизнь я знаю — если я сделаю что-то плохое, он придёт и убьёт меня. Он никогда не бьёт меня, никогда не повышает на меня голос, но я знаю, что он убьёт меня не задумываясь. Тем более сейчас, когда я украла эти чёртовы колготки.

Я заплакала, протягивая их ему. Он уставился на упаковку, потом на меня. Я поняла, что он пьян. От этого стало немного легче. Он добрый, когда выпьет.

— Я приду вечером.

Он пошёл в магазин. Я пошла домой. Моя жизнь кончилась.

***

Я всё рассказала маме. И она в первый раз в жизни меня ударила. Влепила мне пощёчину. И заплакала. Я заплакала вместе с ней.

Потом пришёл Павлик с дополнительных занятий у репетитора, увидел нас плачущими и всё понял. До позднего вечера мы ничего не могли делать. Мы сидели и ждали.

Он пришёл в девять двадцать пять. Павлик встретил его в дверях сжав кулаки. За последний год мой братик стал выше меня на голову и заметно шире в плечах. Он уже спокойно мог поднять меня на руках и нести, не напрягаясь, километр. Он был лишь чуточку ниже Его.

— Вечер добрый! — сказал Он, проходя на кухню. — Рассказывай.

И я рассказала про свою маскировочную иллюзию, про порванные колготки, про то, как списываю на контрольных. Всё то, о чём моя семья не знала до сегодняшнего дня. Когда я закончила, ожидая что теперь Он меня точно убьёт, Он начал спрашивать:

— То есть, ты пытаешься стать невидимой для всех?

Я лишь кивнула.

— И у тебя получается?

Я задержала дыхание, создавая фантом, и тихонько встала, сделала несколько шагов к выходу из кухни. Мой фантом запричитал:

— Простите пожалуйста, я больше не буду. Никогда, никогда. Не убивайте меня.

Я была уже в дверях, когда мне в затылок что-то ударилось. От неожиданности я взвизгнула. Фантом рассеялся. Я обернулась, понимая, что это последние секунды моей жизни.

Он сидел за столом вертя в руках ещё одну баранку. Кусочки первой, разбившись о мой затылок, разлетелись по всей кухне. Он заговорил:

— Мне в детстве мама выколола глазки, чтоб я в шкафу варенье не нашёл. Я не смотрю кино и не читаю сказки. Зато я нюхаю и слышу хорошо.

Мама сидела, раскрыв рот. Братик сползал по стене.

— Садись обратно, ведьма, — приказал Он.

В его голосе не было угрозы, скрытой агрессии, только усталость. Я поняла, что прямо сейчас Он меня не убьёт, и начала успокаиваться. Села напротив и даже посмотрела в эти беспощадные глаза.

— Ты хоть кому-нибудь причинила вред своими действиями?

Я попыталась понять, что Он хочет.

— Из-за меня выгонят продавца?

— Из-за колготок? — хмыкнул Он. — Скорей всего спишут в ближайшую инвентаризацию. Или оштрафуют всех, как штрафуют регулярно. Мы живём при капитализме. Нанесла ли ты хоть кому-нибудь вред умышленно?

— Я не знаю, — честно призналась я.

— Ты обокрала бедного? Ты шантажировала людей информацией, полученной своей способностью?

— Нет.

— Что я здесь делаю? — вздохнул Он, поднимаясь.

— Я больше никогда так не буду! — умоляюще протянула я.

— Катерина, просто не вреди людям своими … — Он запнулся, видимо пытаясь не сказать матом. — иллюзиями маскировки. А ты, Павел, следи за этим. Ты глава семьи. Ты в ответе за всё, что она натворит.

Он ушёл. Мы сидели на кухне ещё час и молча пили чай. Колготки я выкинула в мусорку.

***

На следующий день я сидела на уроках пришибленная. Я не могла поверить, что всё ещё жива. Что Он пощадил меня, хотя я использовала свои способности. Ритка заметила, что я веду себя не как обычно, и стала меня тормошить. Я ей всё рассказала.

— Ну так подай заявление в милицию на этого маньяка.

Я попыталась объяснить, что милиция с ним ничего не сделает. Он защищает людей от нечисти вроде меня.

— Слушай, мать, — возмутилась Ритка. — Двадцать первый век на дворе. Какая, на фиг, нечисть! Разве ты нечисть? У тебя дар. Ты ребёнок-индиго. Ну вот давай сегодня в церковь сходим. Сразу после уроков. Начнут тебя корчи бить — значит ты нечисть. Не начнут — значит обычный человек. Идёт?

В семь лет я училась в Православной гимназии. В виде исключения. Но даже тогда я не ходила в церковь. Мне было страшно, потому что я уже знала, кто я есть. Потому что Он следил за мной.

Ритка просто ничего не понимает. Но объяснять ей что-то бесполезно. Я смирилась.

После уроков мы пошли в церковь. Не в ту, которая рядом с нашей школой, а в ту, которая через несколько кварталов. Ритка сказала, что у неё там знакомый парень в певческом хоре. Оказывается, они этим хором даже заграницу выезжают на конкурсы всякие.

В церкви было странно. На подходе к ней меня почти парализовало от ужаса. Ритка сказала, что надо накинуть платок на голову, и трижды перекреститься и поклониться на входе. Я вздохнула поглубже, перекрестилась, как положено, и вошла. Я ожидала, что меня у меня тут же начнёт всё болеть, что на меня набросятся все и начнут меня бить. Я была готова ко всем ужасам.

Ничего не произошло.

В церкви было несколько старушек и группа парней, которая стояла возле одной иконы. Ритка взяла меня за руку и повела прямо к ним. Я застыла на месте, но Ритка сильнее меня, она потащила меня даже не заметив. В церкви был кафельный пол, по которому я скользила.

— Смотри, — сказала она мне шёпотом. — Это Тихон Задонский. Поставь ему свечку, чтобы он избавил тебя от этой твоей маскировочной иллюзии. И никто к тебе больше приставать не будет.

Я растерялась. Лишиться способности — это как стать голой. Никуда не спрячешься, никуда не убежишь. А потом перед глазами встало Его лицо. Моё сердце остановилось.

— Где брать свечку? — решительно спросила я у Ритки.

Она протянула мне свечку из своего школьного рюкзака. Это была странная свечка, не похожая на остальные, которые стояли в этих штуках перед иконами — подсвечниках таких, что ли.

Парни перед иконой Тихона Задонского расступились, пропуская нас. Я собрала волю в кулак, подошла к подсвечнику, вставила в него риткину свечку, зажгла его и посмотрела на икону. Что мне попросить? Чтобы от меня все отстали? Чтобы никто ко мне не лез?

— Здравствуй, Татьяна. — раздался мужской голос из-за спины. — Зачем ты здесь?

Я обернулась. Рядом со мной стоял пожилой монах. Мы стояли в полукруге, потому что парни вместе с Риткой взялись за руки и издавали какой-то звук вроде как "м-м-м-м".

Монах был пожилым и негрозным. Я не поняла почему он зовёт меня Татьяной, если я Катя. Но взрослые, они все такие непонятные.

— Я не хочу так жить, — честно ответила я.

— Ты хочешь отказаться от того, что дал тебе Господь?

— Да! — практически выкрикнула я. — Мне этого не надо!

— Ты понимаешь, что говоришь?

Я поняла, что для него я малолетка, и внутри меня возникла необъяснимая ярость.

— Да, я взрослая!

— Как хочешь, — пожал он плечами и …

Исчез.

Я смотрела на пустое место. И на идиотов, которые мычат, взявшись за руки. Обидно, что среди этих идиотов была Ритка.

Когда они закончили издавать свои странные звуки, мы вышли из церкви.

Я увидела Его. Он выходил из дома рядом с церковью вместе со старым священником. Ну как старым — серебряные волосы и лицо с небольшим количеством морщин. Я так подумала, что ему лет сорок пять-пятьдесят.

— Ты! — указал Он на меня пальцем.

Я умерла. Я застыла на месте.

— Что она тут делает, Фима? — Он смотрел на меня, но спрашивал священника.

Дедушка посмотрел на меня удивлённо, как будто в первый раз видит.

— Это она, да?

Он спрашивал так, будто ему много обо мне рассказывали, но видит он меня в первый раз. Я тоже никогда его раньше не видела.

Он пошёл ко мне. Парни, шедшие рядом, попятились. Он подошёл вплотную и ударил одного из них в грудь. Тот отлетел на несколько метров и упал. Он ударил ещё нескольких. Они тоже упали. Двое, оставшихся стоять на ногах выхватили ножи и стали в оборонительные стойки.

— Серьёзно? — спросил Он.

Оставшиеся на ногах парни бросили ножи вниз и подняли руки вверх.

— Мы выполняли приказ.

— Чей?

От этого вопроса у меня потяжелело внизу живота. Я знала, что будет дальше.

— Мой! — это сказал старик-священник.

И Он обмяк. Я не знаю, как это сказать. Из Него выпустили воздух. Из Него выпустили жизнь. Ему стало очень больно.

— Фима, зачем?

— Она ведьма, Костик. Она не должна жить. Зря ты её защищаешь.

Он подошёл ко мне, взял меня за руку и повёл домой. Я не сопротивлялась. Впервые за всю свою жизнь я услышала его имя, и оно было произнесено так небрежно, что я даже чуть-чуть обиделась. Я услышала, что он защищает меня. Это было так странно, он же всё время хотел меня убить. Он шёл очень быстро, и мне приходилось делать три шага на каждые два его. Он держал меня за руку. Я понимала, что он может убить меня в любую секунду, но в первый раз в жизни мне было так спокойно и комфортно. Я поняла, что если он меня не убьёт, то никто больше не сможет пальцем меня тронуть.

И это было так …

Он довёл меня до дома, сдал на руки маме и исчез.

На неделю.

***

Через неделю была ещё одна контрольная по математике. Я, как обычно, создала свой фантом и пошла к учительскому столу.

— Тихонова, ты что делаешь? — грозно сказала Мария Ивановна за моей спиной.

Она меня видела! Меня видел весь класс!

Я замерла на месте. Сердце вырывалось из груди.

— Что с тобой? На солнце перегрелась? Сядь на место.

Класс послушно заржал. Я села за парту. Ритка писала контрольную, не обращая ни на кого внимания. А потом я услышала посторонний звук. Звук человека, садящегося рядом со мной. В голове сам собой возник дурацкий стишок: "Мне мама в детстве выколола глазки …"

Я не помню, как я дошла до дома.

Моя лучшая подруга предала меня. Забрала самое ценное, что у меня было.

Потом начался кошмар. Меня стали замечать буквально все. Я шла по улице и видела, как на меня смотрят. Я заходила в полупустую маршрутку, и на меня все обращали внимание. Несколько раз тётеньки даже спрашивали, всё ли у меня нормально. На меня смотрели в школе.

Я не знала, как мне жить.

После уроков я стала ходить на Стрелку — ну там, где у нас стела стоит. Я садилась на парапет и смотрела в воду. Ритка перестала со мной общаться. Ну да, я же теперь скатилась на тройки, а она совсем круглой отличницей стала.

Я смотрела на воду и думала — вот сейчас утоплюсь, стану русалкой и начну всем мстить. И так это наглядно представлялось. Вот выхожу я из воды в одной ночнушке, лицо закрыто длинными волосами, как в "Звонке" японском (жуткое кино) и иду к этой проклятой Ритке. И фиг она от меня замаскируется!

— Что Татьяна, русалкой стать хочешь?

Этот голос за моей спиной раздался в самый неподходящий момент. У меня сердце остановилось. Я подумала, что это Он. Я сейчас сижу на Стрелке и мечтаю стать русалкой, чтобы убивать людей. Он меня точно убьёт.

Но за моей спиной стоял всего лишь тот самый пожилой монах из церкви. И смотрел он на меня по-доброму. Я выдохнула.

— А я могу ею стать?

— Ты можешь.

Причём слово "ты" он выделил. Он говорил совершенно искренне о том, во что верит. Мне почему-то стало приятно, как будто меня хвалят.

— А почему вы меня Татьяной зовёте, меня Катя зовут, — продолжила я разговор.

— Так я уже старенький стал, — вздохнул он. — Всё забываю. Простишь старику?

А глаза у него были такие хитрые-хитрые, что я поняла — он меня обманывает. Но это было не обидно, а даже интересно.

— А что вы здесь делаете?

— Да мимо шёл. Смотрю девонька сидит и мысли у неё в голове плохие, чёрные. Дай, думаю, подойду, спрошу. Может помогу чем.

— Да чем вы мне поможете? — искренне ответила я.

— Советом.

Я не знаю, почему я ему всё рассказала. Просто это такое чувство, что ему можно верить, ему можно рассказать даже, то что не расскажешь маме и братику. Он всё поймёт. И если ему рассказать, то станет обязательно легче.

А ещё он из той самой церкви, где тварь Ритка отняла у меня мою иллюзию маскировки. Он же там всех знать должен. Может мне удастся вернуть свою способность.

Когда я закончила рассказ, он вздохнул:

— Да, Таня, наделала ты делов!

После этой фразы у меня защипало в горле от обиды. Монах же уселся рядом со мной и начал рассказ.

— Давным-давно уезжал один господин из города и роздал своим рабам таланты, одному пять, другому два, третьему один, по способностям их.

— Как это таланты? — не поняла я. — Разве можно таланты людям раздавать?

— Деньги такие раньше были, — пояснил монах. — И вот возвращается господин обратно. Тот раб, которому давал он пять талантов, пустил деньги в рост и принёс ему десять. Похвалил его господин. Второй раб, которому господин дал два таланта, пустил его в рост и принёс ему четыре. И его похвалил господин. А третий раб, принёс один талант обратно, и сказал: "Господин, вот тот талант, что ты мне дал. Чтобы он не потерялся, я зарыл его в землю." Рассердился на него господин.

Я вспомнила, как молила в церкви, чтобы у меня забрали мой дар. У меня потекли слёзы от обиды. Я сама во всём виновата.

— Что же теперь делать?

Наверное, я сказала это в слух.

— У защитника своего спроси.

— У Павлика? — удивилась я.

— А разве он твой защитник? — удивился монах.

Ну а кто меня всю жизнь защищает? Не мама же. Нет, она содержит нас с братиком в одиночку. Каждую копейку на нас тратит. Но это же не защита, в самом деле. Да и что она может сделать?

Я собралась с духом, и хотела уже рассказать монаху всё это.

Монах исчез.

Только что сидел рядом со мной на парапете, разговаривал и уже нет его. Я, наверное, слишком сильно задумалась и не заметила, как он поднялся и ушёл. Со мной такое бывает. Я стала оглядываться по сторонам и …

По дорожке вдоль берега шёл Он. От страха я чуть в речку не сиганула. Привычно замерла и попыталась стать ничем, раствориться в воздухе, создать свою маскировочную иллюзию. Он шёл, как будто не замечая меня. От волнения я даже перестала дышать. Неужели я снова могу прятаться!

Он поравнялся со мной, и шёл по-прежнему не глядя в мою сторону. Я видела его лицо, какое-то усталое и пустое, как будто он думает о чём-то своём, не обращая внимания ни на что вокруг. Казалось, он так меня и не заметит.

— Ну и что ты тут делаешь? — спросил Он, не глядя на меня.

Я выдохнула и шмыгнула носом. Не заработало. Опять захотелось плакать.

— Ясно, — произнёс он и подошёл ко мне. — Рассказывай.

Это прозвучало не угрожающе, а всё так же устало. Но я всё равно не решилась врать или молчать. Я рассказала, что Ритка украла мою способность. Ему это должно было понравиться. Я же теперь не совсем ведьма. Меня теперь не обязательно убивать.

— Как именно она тебя обокрала? Это ж не мелочь с кармана стырить! — спросил Он.

Он сказал именно "стырить". Вообще-то взрослые так не разговаривают, и говорят, чтобы мы так не разговаривали, потому что это нехорошо.

— Ну в церкви вашей. Когда вы ещё вместе со старым монахом мимо шли.

— Каким ещё старым монахом? — не понял Он.

— Вы его ещё Фимой почему-то назвали, и вели себя очень грубо. Он же старше вас намного!

Я поняла, что сказала, и прикусила язык. Точнее, зажмурилась. Сейчас он меня точно ударит за то, что я ему замечание сделала. Взрослые вообще не любят, когда дети им замечания делают.

Вместо удара я услышала звук, похожий на хрюканье.

— Ты это при нём не говори, пожалуйста! Мы с Фимой одноклассники. А поседел он из-за тебя, золотце. Не веришь мне, спроси у мамы.

У меня отвисла челюсть. Я забыла про страх и посмотрела на Него. Обычный мужик, не самый крепкий, не огромный, в обычной потёртой одежде, с лицом пьющего человека. Что именно в нём вселяло в меня ужас всю мою жизнь?

Он смотрел на меня чуть прищурившись, и кончики его губ … он надо мной смеялся. Но уже через мгновение его лицо стало серьёзным.

— А теперь детали, — это было сказано всё так же спокойно и по-деловому.

Я послушно рассказала, как стояла в церкви перед иконой, как вокруг были эти мычащие придурки, стояли взявшись за руки вместе с Риткой. А потом у меня пропала моя способность.

Он это выслушал, не перебивая, и приказал:

— Пошли.

— Куда? — не поняла я.

— На место преступления, — хмыкнул он, и пошёл в сторону церкви.

Я послушно поплелась за ним. Мне даже в голову не пришло убежать или ослушаться его приказа. И всю дорогу до церкви я думала о том, сколько же ему лет. Сколько лет тому седому священнику. Что меня ждёт. И неужели мама их всех знает до такой степени. И почему я виновата в том, что священник поседел. И что вообще будет.

Хорошо, что идти нам было минут пятнадцать, а то бы я себе всю голову сломала.

Мы вошли в церковный дом, который за церковью. Он с порога громко сказал:

— Фима, в твоём хоре мальчиков-зайчиков завелась крыса!

Я заходила второй, и поэтому столкнулась с седым священником лицом к лицу. Он смотрел на меня как-то странно. У меня мурашки побежали по всему телу.

— Не юродствуй, Костик! — вздохнул священник.

Каждое его слово отдалось по всему моему телу чем-то непередаваемым. Я застыла. Он говорил Ему, а смотрел на меня.

— А я чо? Вот у этой ведьмы прямо в церкви твои ушкуйнички талант подрезали. Она теперь страдает, плачет, утопиться хочет. Ну или жалобу накатать митрополиту нашему.

— Что у тебя забрали? — спросил меня седой священник.

— Иллюзию маскировки, — ответила я.

От его голоса во мне уже всё трепетало. Это было так … Это был кайф.

— Твою ж мать! — услышала я как в тумане.

Священник согнулся от удара в живот. Меня вынесли во двор и облили водой из пластиковой бутылки. Он легонько бил меня по щекам, заглядывал в глаза, волновался. Это было так смешно, что я не могла удержать улыбки.

— Катя, ты в порядке? Ты видишь меня? Кто я?

— Ты Костик, — ответила я.

Ну да, его ведь зовут Костик. Так его зовёт седоволосый. Он тоже вышел во двор, держась за живот. Наверное, ему было очень неприятно.

— Совсем с дуба рухнул? — сразу же накричал на него Костик. — Ты что творишь?

— Прости пожалуйста, Катерина, — сказал священник. — Теперь его голос был обычным. Приятным, но не более того.

Я стала приходить в себя. Я поняла, что лежу на грязной земле. Моё лицо облито водой, и значит волосы испачканы. Испачкана юбка и кофта. Я теперь грязная, как свинья. И я только что назвала Его Костиком.

Он поднял меня и стал отряхивать.

— Зато теперь ты знаешь, как на кошек валерьянка действует.

Меня снова завели в дом. Стали поить чаем с баранками и вареньем и расспрашивать, что я делала, когда была в церкви. Сколько было свечек воткнуто в эту штуковину перед иконой. Горели ли они, если горели, то какие, как стояли ребята за моей спиной, где стояла Ритка. И так далее и тому подобное, как будто это было очень важно. Я послушно отвечала и смотрела на Него. Ему было интересно и даже весело.

Потом седой священник достал сотовый и отдал приказ собираться.

— Ну что, Фима, что скажешь? — насмехаясь спросил Он.

— Этого не может быть! — ответил священник.

— Я тя умоляю! Детки сейчас пошли не погодам смышлёные.

— Вы мне верите? — вмешалась в разговор я.

— А зачем тебе врать? — спросил священник. — Тем более о таких вещах.

Через десять минут в комнату, где мы сидели, стали заходить парни из церкви. Все они были накачанными, спортивными лет шестнадцати-восемнадцати и выглядели очень грозно. Впрочем, на Него это не производило никакого впечатления. Когда они собрались все, Он всё так же насмешливо начал спрашивать:

— Ну что, мальчики-зайчики, признавайтесь, кто у девочки талант спёр? У кого грязные липкие ручонки?

Парни смотрели на Него удивлённо и испуганно, хотя их было много и выглядели они очень сильными.

— А мы ща проверим. К стенке стали.

Это было сказано так грозно, что мне самой захотелось подскочить и стать к стенке. Парней было восемь человек. Они послушно выстроились по росту, не сговариваясь, как будто делали это уже тысячу раз. Он сказал мне:

— Следи.

И начал говорить ребятам:

— Чтобы вам ни приказывал иеромонах Серафим, в его приказе не было и слова о нанесении ей вреда, — он ткнул в меня пальцем. — Наносить ей вред могу только я. И убить её имею право только я. Не вы. Ясно?

Наверное, я должна была испугаться, но мне наоборот стало классно. Я поняла, что никто из вот этих вот стоящих у стенки меня теперь пальцем не тронет. Они могли лишь кивнуть.

— Так какого … вы у неё талант попёрли?

— Мы не крали! — робко сказал второй справа.

— Да ладно! — притворно удивился Костик. — Сам исчез? Рассосался от ваших камланий?

— Нам Тихон помог! Мы возле его иконы молились.

— Мы чувствовали!

— Там действительно была сила!

Они заговорили практически сразу. Искренне. И я не выдержала.

— Неправда! Он вам не помогал! Он вообще сказал мне, что я не должна отказываться!

— Кто тебе сказал? — спросил меня священник.

Остальные замолкли, но я не обратила на это внимания.

— Ну дедок ваш, монах этот. У него ещё волосы чёрные. Он меня тогда перед иконой спрашивал и сегодня сказал, что я поступила плохо. Про таланты рассказывал. Что нельзя их в землю зарывать.

Я уже была готова заплакать от обиды и несправедливости, но увидела, как у ребят отвисают челюсти.

— Ты его видела? — сказало сразу несколько.

— Ну да, как вас сейчас. Он хитрый. А кто он, кстати?

Костик снова хрюкнул, давясь смешком.

— Да что я не так сказала? — повысила я голос. — Что вы меня за дуру держите!

— Зато ты красивая, — сказал Костик.

Я задохнулась и почувствовала, как к лицу приливает краска. Сразу стало очень стыдно и некомфортно. Я попыталась исчезнуть, раствориться и …

Третий слева.

Эта мысль молнией мелькнула в моей голове.

— Так, все свободны. Ваня остаётся, — тут же приказал Костик.

Все вышли. Оставшийся сел за стол напротив меня. Священник налил ему чая и спокойно сказал:

— Рассказывай.

И он начал говорить.

— У меня знакомая есть. Из соседнего подъезда. Она с ней в одном классе учится, — при этих словах он посмотрел на меня с каким-то непонятным чувством и снова уткнулся в кружку с чаем. — Вот, она рассказала про эту её способность. Что это чёрная магия. Я вам рассказал. Вы сами добро дали!

— Фима? — спросил Костик.

— Они не назвали полных данных. Должна была пройти проверка на одержимость, на их усмотрение, — пояснил священник.

— Рита порядочная девочка! — с жаром воскликнул Ваня. — Она не хотела соглашаться, но я её убедил.

Ритку? Он убедил в чём-то Ритку? Ну-ну! Я посмотрела на этого Ваню с жалостью, хотя он и старше меня года на три! Правильно их Костик мальчиками-зайчиками называет.

— И где теперь эта порядочная девочка? — почти ласково спросил его Костик.

Я-то знаю, что таится за этой ласковостью, но этого дурачка мне было совершенно не жалко. Он тоже не обманулся и втянул шею в плечи.

— Я её увидеть не могу.

— Ждёшь возле школы, караулишь у подъезда, даже иногда, кажется, ловишь аромат её духов в воздухе, да?

— Угу!

Теперь мне стало его жалко. Бедняжка.

— Что делать будем, Фима? — чуть насмешливо и весело спросил Костик.

— Украв талант она ведь ещё не овладела им полностью, — задумчиво ответил священник. — Можно попробовать очищение. Можно подождать …

— Пока она не закончит инициацию, — прервал его Костик. — При этом наблюдение за ней теперь бесполезно. Твоих мальчиков-зайчиков она облапошит, как этого ромео недоделанного.

Недоделанный ромео старался не отрывать взгляда от содержимого своей кружки, но у него даже уши покраснели от стыда. Так ему и надо!

— И что ты предлагаешь?

Священник посмотрел на Костика.

— Придумай что-нибудь. Ты же у нас эхзорцист.

Это самое "эхзорцист" прозвучало с издёвкой, но священника не задело. Наверное, он привык к подобному.

— Я могу изгнать тьму, я могу уничтожить нечистые создания, я не могу передать способность от человека к человеку. Ты знаешь не хуже меня.

Костик сморщился, как будто лимон сжевал и хотел уже что-то сказать, но во дворе раздался шум драки. Он тут же выскочил из комнаты. Ваня бросился за ним. С облегчением. Через несколько секунд я услышала:

— Катя, выйди на минутку.

Я вышла.

На улице был мой братик. Двое парней повалили его на землю и держали скрученным, а он вырывался. Ещё трое валялись по двору. Братик был сильно избит, он кричал: "Отпустите её!"

— Ну как тебе ваш математик? — весело спросил меня Костик.

Парни, державшие Павлика, отскочили в стороны, и мой братик пружиной подскочил с земли и увидел меня на крыльце дома. Я ужаснулась. Всё его лицо было в крови, порвана рубашка. Он стоял в боевой стойке и выглядел очень грозно.

— Посмотри, что он сделал с несчастными мальчиками-зайчиками, как он их избил! — слова Костика были сочувствующими, но я понимала, что он издевается. — Смотреть больно. А ведь они года на три его старше.

Павлик тяжело дышал и крутил головой в стороны, выбирая на кого кинутся. Парни окружали его, не приближаясь. Двое из них валялись на земле.

— Ну что, боец, сестру видишь? С ней всё в порядке.

— Катя, стань мне за спину, — спокойным тоном приказал Павлик.

Обычно так делают в боевиках. Смотрится это круто.

Я подошла к нему и посмотрела в глаза.

— А что мы маме скажем?

Кулаки Павлика дрогнули, он посмотрел на меня с удивлением. Пришлось объяснить.

— У тебя разбито лицо, порвана рубашка. Что ты скажешь маме?

Братик сразу погрустнел, руки опустились, желание драться пропало.

— Заходи в дом, вояка! — вздохнул Костик. — А вы вообще вон с глаз моих, с пацаном справиться не можете.

Я взяла Павлика под локоть и повела в дом. Он не показывал вида, но я понимала, что ему очень больно. В доме его посадили на стул, где сидел Ваня, убрали со стола и принесли тазик с губкой и аптечку. Всё это было проделано мгновенно. Братику смыли кровь, потом ножом проткнули огромный синяк над левым глазом — оттуда потекла всякая гадость — и между делом Костик спросил.

— Ты-то как здесь оказался?

— Мне Ритка сказала, подружка катина, — ответил братик.

— Она мне не подруга! — вырвалось у меня.

Причём вырвалось с такой ненавистью, что я сама удивилась. А Костик тем временем поливал раны Павлика перекисью и ловко убирал пузырящуюся розовую пену ватными шариками. Потом залеплял всё пластырем. Через пять минут оказалось, что с лицом у братика всё в порядке, зубы не выбиты, челюсть не сломана, глаза и уши на месте. Павлик смотрелся мужественно и грозно.

Осталось только объяснить всё это маме.

— Всё, идите домой, — сказал Костик, закончив свою работу.

Павлик поднялся, взял меня за руку и потянул к выходу. В голове у меня появилось решение проблемы.

— Костик, пойдём … те с нами. Пожалуйста!

Мне было страшно. Я не знала, как к нему обращаться, на "ты" или на "вы". И вообще, он не обязан мне ничем помогать. Он убьёт меня, как только я сделаю что-то плохое.

— Перед мамой отмазать! — разгадал он мой коварный план.

— Угу, — кивнула я.

Костик посмотрел на священника. Тот прикрыл рот рукой, скрывая улыбку.

— Женщины — зло! — подняв вверх указательный палец, нравоучительно сказал Костик, и, вздохнув, согласился. — Пойдём.

Мы пошли домой. По дороге я рассказала Павлику о предательстве Ритки и узнала страшную тайну.

— Ты где так драться научился? — спросил Костик братика.

— Я два года на рукопашный хожу.

— А как же математика?

— Самостоятельно учу.

— А на рукопашный ты пошёл, чтобы меня избивать, да? — уточнил Костик.

Братик промолчал.

— Видишь, ведьма, каким убийцей он из-за тебя стал!

— Я теперь не ведьма, — вздохнула я.

Мама нас встретила на пороге. Павлик разулся и попытался прошмыгнуть в свою комнату.

— Павел, что это? — грозно спросила мама.

Так она называет братика, когда сердится. Но тут вмешался Костик.

— Это он сестру защищал. Бросился на толпу гопников. Лучше бы ты его, Свет, в кикбоксинг отдала или на рукопашный бой! Всё проку больше было бы, чем от математики!

Я прикусила губу, а Павлик опустил голову.

— Мой сын никогда не станет таким, как ты! — грозно ответила мама Костику.

Это было необычно. Моя мама боится Костика так же, как и я, если не больше. Но сейчас она потеряла страх. Казалось, она сейчас набросится на него.

— Мама, Костик не виноват! — не выдержала я.

— Кто?

Мама посмотрела на меня странно, потом посмотрела на Костика. В глазах у неё появилось отчаянье.

— Почему она тебя так назвала?

— А как ей меня называть? — пожал плечами Костик. — Палач, Убийца, Чистильщик?

— Палач тебе бы подошло, — сказала мама.

— Занято! Даже я не такой псих, как он, — спокойно ответил Костик. — Он бы твою дочь убил ещё восемь лет назад, когда вся эта хрень началась. Ты знаешь.

Мама сдалась.

— Обедать будете? — устало спросила она.

— Я бы не отказался? — бодро ответил Костик.

— Через пятнадцать минут, — сказала мама.

Мы прошли в нашу с Павликом комнату. Мы живём в двухкомнатной. Мама полгода хочет расселить нас с Павликом, потому что я уже взрослая, но нам нормально. А Костик зашёл в нашу комнату вообще в первый раз — раньше не было поводов.

— Ну что, как талант тебе возвращать будем? — спросил он нас, закрывая дверь.

— Надо убить Ритку! — тут же ответил Павлик.

— Хороший мальчик, далеко пойдёшь! — хмыкнул Костик. Я думаю, что он процитировал что-то.

— Что не так? — возмутился Павлик.

— Если ты просто убьёшь Ритку, способность умрёт вместе с ней. Она совершила ритуал, призвала силы, о которых даже Фима только слышал. Переиграть это просто убив её нельзя.

— А если её я убью? — предложила я.

— Совсем страх потеряла? — от удивления у Костика приподнялась правая бровь.

— Почему вам убивать можно, а мне нельзя? — возмутилась я.

Я поняла, что больше не боюсь его. Ну вот совсем. Что он мне сделает — убьёт? А за что? Что не так? Почему им можно, а мне нет?

— Потому что ты девочка, а мы мальчики! — как маленькому ребёнку объяснил мне Костик.

— Это несправедливо!

— Ага! — согласился он. — Жизнь несправедливая штука. Никакого равенства полов!

Я набрала воздуха, чтобы ответить, но увидела, что Павлик прячет улыбку, передумала и пнула Костика ногой.

— Другие аргументы будут? — невозмутимо ответил он.

— Ну и пусть эта дура Ритка остаётся с моей маскировочной иллюзией! Мне же проще! — решила я.

Костик посерьёзнел:

— Нельзя. Это твой крест. Никто другой не имеет права его нести.

— А твой крест следить за мной? — огрызнулась я.

Он кивнул и добавил:

— И убить тебя, как только ты начнёшь превращаться в чудовище.

В общем, до обеда мы ничего не придумали.

***

Вечером к нам пришёл седой священник — отец Серафим. Мама сильно испугалась, увидев его. И ещё ей было почему-то стыдно. Отец Серафим тоже хотел мне помочь. Не так, как помогали средневековые инквизиторы ведьмам, а по-настоящему. Они с Костиком всё время ругались или шутили. Я всё ещё не могла привыкнуть к такому общению. Павлик разговаривал с ними на равных.

Я всё внимательно слушала, притворяясь ничем. Таким вот кусочком пустоты, тихонько зависшим в уголочке. Маленьким и незаметным. Вдруг я поняла, что все на меня смотрят.

— Ты вообще в бога веришь?

Похоже, Костик задал этот вопрос уже не в первый раз.

— Нет! — честно ответила я.

— Нет? — удивился отец Серафим.

— Да! — испугалась я.

— Да? — продолжил удивляться священник.

Я растерялась. Что вообще они хотят от меня услышать?

— Не знаю! — жалобно пролепетала я, ожидая наводящих вопросов.

— Отлично! — обрадовался Костик. — Я тебе всегда говорил, Фима, бога нет, и святых ваших нет. Мир может спасти только пресвятая революция!

Отец Серафим посмотрел на Костика с осуждением. Павлик из последних сил пытался не засмеяться. Кажется, я что-то пропустила.

— А как ты относишься к коммунизму? — Костик произнёс это грозно, ткнув в мою сторону указательным пальцем.

У меня душа ушла в пятки. И что отвечать? А если отвечу неправильно?

— Не знаю! — почти простонала я.

— Вот мы сейчас и проверим! — Костик потёр ладоши. — От каждого по способностям, каждому по труду. Как тебе это?

Я не поняла каждому куда и зачем, но на всякий случай согласилась.

— Все люди должны быть равны! Не должно быть богатых и бедных! Как тебе это?

— Вроде бы нормально, — пожала я плечами, приходя в себя.

— Но ты же миллионером стать не сможешь! И замуж за миллионера не выйдешь, потому что их не будет.

Я не хочу замуж, я ничего не хочу! Отстаньте вы от меня! Я хочу спрятаться, чтобы меня никто не трогал! Надо было так ему и заявить. Я сказала лишь:

— Ну и что.

— Вот! — Костик поднял вверх указательный палец. — Правильно ты говоришь. Ну и что! То, что эта твоя Ритка отобрала у тебя талант — это глупые суеверия. Поповские сказки, понимаешь?

— Но я действительно не могу больше маскироваться, — жалобно перебила Костика я.

— Это потому, что ты в эти поповские сказки веришь. Как только верить перестанешь, так к тебе сразу эта твоя фигня и вернётся!

— Правда?

Он говорил так убедительно и чуть насмешливо, как будто азбучные истины ребёнку объяснял. Я посмотрела на Костика, на отца Серафима, на братика. Они же ведь не разыгрывают. Это всё действительно так. Отец Серафим хмурился, братик был удивлён, а Костик … Я никогда раньше не видела его таким. У него весело горели глаза, он весь подтянулся, стал как бы шире в плечах, сильнее, добрее.

— И как мне перестать верить?

— А вот для этого мы с тобой совершим совершенно гнусный, мерзейший антицерковный ритуал, чтоб в тебе ни капли веры не осталось, — Костик сказал это таким проникновенным тоном, что я сразу представила, что он со мной будет делать и начала краснеть, а в низу живота всё потяжелело.

Павлик вскочил, сжав кулаки.

— Ты дурак? — вздохнул на него Костик.

— Перестань издеваться над детьми! — вмешался отец Серафим.

— Извини, — стал серьёзным Костик. — Только, Фим, забирай Павлика и идите погулять. Ты у нас иеромонах, тебе на таких вещах по статусу быть не положено. Не отчитаешься потом перед Пименом.

— Ну да, — согласился с ним отец Серафим. — Пойдём, Павел, пройдёмся.

Они вышли из нашей комнаты. Костик бросил им вслед:

— Только мальчикам-зайчикам своим не говори. Особенно ромео этому!

— Кто такой Пимен? — не утерпела я.

— Наш митрополит Пимен. Фима находится в его прямом подчинении. И вот представь, что митрополит узнаёт, что его подчинённый участвовал в том, чтобы отвратить человека от церкви и внушить ему, что бога нет. Некрасиво получится.

— А сейчас у него неприятностей не будет?

— Будут, конечно, — пожал плечами Костик. — Но по сравнению с прошлым разом это фигня.

Он сказал это спокойно без малейшего намёка на угрозу, но у меня опять ёкнуло сердце. Я никогда раньше не общалась с отцом Серафимом. Я не могла нанести ему вред. Костик как будто прочёл мои мысли.

— Да не бери в голову, все выжили! Зла на тебя никто не держит.

Я постаралась больше об этом не думать. А думать о том, что бога нет. Это было странно. Я уже говорила о своём первом воспоминании в жизни. А второе воспоминание — Православная гимназия. Я была там единственной девочкой во всех классах. На меня бегали смотреть все кому не лень, как на чудо какое-то. Я не понимала почему и всё время пыталась исчезнуть.

Нам с первого класса преподавали закон Божий. Как молится, о чём просить, как устроена церковь, какие священные таинства, почему всё именно так. А теперь надо поверить, что всё это ложь.

— И как я буду это делать? — спросила я.

— Сначала нужны символы, — объяснил мне Костик, как маленькой.

Ну да, в православии главный символ — это крест. В коммунизме серп и молот. И ещё пятиконечная звезда.

— А вот со звездой поаккуратней, а то у тебя вместо коммунизма каббала получится, и придётся мне тебя убить.

Я уже не испугалась. Просто звезду нельзя. Что у нас дальше? Крёстное знамение — с этим всё понятно. Заменяем пионерским салютом. Что ещё? Место.

— Костик, а какое самое главное коммунистическое место в городе? — спросила я и чуть язык себе не откусила.

Как можно так к нему обращаться? Он же намного меня старше, он убьёт меня в любую минуту.

— Да я вообще не коммунист! Я даже пионером не был — меня за драки принимать не хотели! — радостно ответил он.

Я поняла, он надо мной подшучивает.

Памятник Ленину? Он у нас рядом с нашим Белым Домом в центре города.

— Там милиция круглосуточно. Фиг что сделаешь.

Ну может быть кладбища. Костик кашлянул, и я поняла, что эту тему развивать не стоит. А ведь есть Стрелка. Та самая, где стоит стела в честь защиты города от фашистов. Точно. И место тихое. И город именно там был основан. Костик пожал плечами — сойдёт, то есть.

Что ещё остаётся?

— Знаешь, особо вредные попы и поповские прихвостни любят рассыпать везде соль, борясь с нечистью. Это всё вредные суеверия, с которыми истинный коммунист должен бороться, — подсказал мне Костик.

Точно! Надо сделать круг из чего-либо сыпучего. Например, песок.

— Сахарный? — уточнил Костик.

Я представила. Тридцать пять рублей килограмм. Точнее девятисотграммовая упаковка. Двести рублей пятикилограммовый мешок. А одного не хватит. Даже двух может не хватить.

Если попробовать простой песок.

— Ага, из песочницы, где детишки играют и собачки какают! — поддел меня Костик.

Перец! Догадалась я. В принципе, молотый перец очень сыпуч и можно обойтись относительно дёшево. А если ещё и самостоятельно горошек размолоть, так вообще идеально получится.

— Гринписа на тебя нет, чудовище! — притворно возмутился Костик. — Ты ж всем собакам и кошкам в округе носы сожжёшь.

Блин, что тогда? Я перебрала все бюджетные варианты — не подходило ничего.

— Возьми опилки, — сжалился над моей тупостью Костик. — Они лёгкие и относительно дешёвые.

Итак, что получается. Я определилась с символами, местом, осталось только определить время и слова. Правильные слова, после которых я снова получу свой дар обратно.

С датой и словами меня тоже выручил Костик. В первый раз в жизни я была ему благодарна!

***

Наконец наступило двадцать второе апреля. Четыре утра.

Всю неделю мне становилось хуже и хуже. Я чувствовала, что выгораю изнутри. Наверное, это из-за драйва. Из-за кайфа. Я перестала бояться. Каждый раз, когда я видела Костика — мне хотелось бежать обниматься с ним. Я не мазохистка. Я понимаю, что он готов убить меня в любую минуту. Но зато рядом с ним меня никто не тронет.

Ещё я тысячу раз повторила слова. Я стала помнить их лучше, чем молитвы в Православной гимназии. На школу я просто забила. И мама первый раз в жизни соврала. Она позвонила моей классной, и сказала, что у меня ангина.

Павлик ходил хмурый, но ни о чём не спрашивал. Он достал мне молот (оказывается это такой толстый цилиндрический молоток на короткой ручке, который мне поднимать было тяжеловато) и серп (почему-то тупой и ржавый. На мой немой вопрос Павлик честно ответил, что женщинам нельзя давать в руки холодное оружие). Опилки действительно были в здоровом мешке, но притом лёгком.

Единственное, что меня смущало — мне бы хотелось, чтобы Ритка оказалась там, на Стрелке. Но как её выманить я не знала.

Оказывается, у нас ночью возле Стрелки волшебно. Фонари детского парка отражаются в воде. На противоположном берегу настроили многоэтажек и заасфальтировали набережную. Ясное ночное небо, редкие машины проезжают по Красному мосту. И тут деревья, выходящие к воде.

Я вскрыла мешок с опилками и от соснового духа комок подкатил к горлу. Это было так здорово. Это была эйфория. Я забыла про Павлика. Я вытащила из рюкзачка серп с молотом, положила их на землю крест на крест, отсчитала четыре шага и стала сыпать опилки. Это ж ещё и экологично. Опилки сгниют за месяц и станут перегноем. Чтобы возродиться потом новыми побегами.

Я так увлеклась, что не заметила монаха. Того самого дедка. Его ведь Тихоном зовут. Я чуть не описалась, когда из-за спины прозвучало:

— Опять за старое взялась, Татьяна?

Но руки продолжали сыпать опилки. Я понимала, что круг у меня получается идеальным. Не знаю почему — это мне говорил внутренний голос.

— Ну вы же сами рассказали мне про таланты! — возмущённо ответила я. — Что надо их умножать.

— А разве надо для этого магией заниматься? Не лучше Богу помолиться? — искренне удивился дед Тихон.

— Я магией не занимаюсь. Я в неё не верю! — искренне ответила я.

— Во что ж ты веришь? — удивился дед.

— В коммунизм! В светлое социалистическое будущее!

Где каждому воздастся по заслугам. В том числе и твари Ритке, укравшей чужое. И каждый будет получать по своим трудам. По совести и справедливости. Это я уже не добавляла, но дед Тихон, наверное, и так понял.

— Ежели так, то ладно, — сказал он. — Я тут рядом постою, не возражаешь.

Вообще-то, мне не хотелось, чтобы кто-то наблюдал. Я ещё согласна на Павлика, но он куда-то делся. Хотя полпятого утра, он мог просто отойти метров на десять. Ещё мне бы хотелось, чтобы рядом был Костик. Просто, чтобы не наделать глупостей.

А в итоге я осталась одна в круге с дедком-монахом, которому не спится по утрам и нечем заняться. Я знала, что слова, которые я буду говорить, могут его обидеть, но не выгонять же старого человека.

Тем более, что небо на востоке заалело.

Я достала кумачовый пионерский галстук, правильно его повязала. Я полдня упрашивала маму показать мне, как это правильно делать. Она отказывалась, пока не пришёл Костик и не разрешил. На кончики галстука прицепила пионерские звёздочки с профилем Ленина. Ещё раз пожалела, что рядом нет Костика — он вроде бы был против них, но из песни слов не выкинешь.

В горле застыл ком. От волнения я не могла произнести ни слова. Дед Тихон покачал укоризненно головой и протянул мне фляжку. Обычную алюминиевую военную фляжку в матерчатом чехле.

— Сделай три глотка.

Я отвинтила крышку и послушно выпила. Во фляжке была обычная вода с характерным металлическим привкусом. Хотела вернуть ему фляжку, но он отказался. От этого стало немножечко стыдно. Он ведь сейчас услышит:

— Профессореет вузовцев рать. От бога мало прока.

Мой голос наливался металлом, как вода из фляжки. Каждый слог надо было чеканить. Каждую букву чувствовать.

— И скучно попу ежедневно врать, что гром от Ильи-пророка.

Я вдруг поняла, что тот самый поп стоит напротив меня. Дед Макар, который только что дал мне фляжку. Наверное, он возмутиться. Но я чувствовала, что он добродушно улыбается. От всей его фигуры в рассветных сумерках исходила поддержка.

— Люди летают по небесам, и нет ни ангелов, ни бесов, а поп про ад завирает, а сам не верит в него ни бельмеса.

Молот с серпом, лежащие на земле, казалось загорелись внутренним светом. Наверное, это всё отблики зари. Восток неба уже густо алел, и всё меняло свои цвета.

— Люди на отдых едут по месяцам в райский крымский край, а тут неси и неси околесицу про какой-то небесный рай.

Круг из опилок загорелся зелёно-голубым огнём. Или это мне показалось. Но выглядело очень здорово — дух захватывающе. Серп с молотом уже почти пылали жёлтым светом, ярким, как солнце. Я посмотрела на деда Тихона. Теперь было видно его лицо. Он не сердился, хотя, с его точки зрения должно быть, я говорила гадости.

— И богомольцы скупы, как пни, — и в месяц не выбубнишь трёшку. В алтарь приходится идти бубнить, а хочется бежать в кинематошку.

Я чувствовала, что говорю правду. Что всё именно так и иначе быть не может. Сейчас появятся первые лучи солнца.

— Мне священников очень жаль. Жалею и ночь и день я — вымирающие сторожа аннулированного учрежденья.

Я хотела вскинуть руку в пионерском салюте, но в глаза ударило солнце. Рука рефлекторно сжалась в кулак, повернувшийся от себя. И последние слова деда Тихона:

— Посмотри!

Справа от меня стоял отец Серафим и читал псалом. За его спиной стояли парни из хора. Мне в глаза с расстояния семи метров смотрел Костик. А слева от меня стояла Ритка, и в неё полетел мой серп. Тупой серп, горящий ярче солнца.

— Нет! — закричала я.

Не убивай! Я не должна убивать. Особенно сейчас, когда на меня смотрит Костик.

Моё сердце остановилось.

Серп ударил Ритку рукоятью в лоб.

Я стала оседать на землю. Чьи-то руки подхватили меня, не давая упасть. Я поняла, что это мой братик. Костик повернулся к отцу Серафиму и радостно сказал:

— Ну вот, а ты говорил, не получится!

Моё сердце забилось. Руки сжались в кулаки. Я вырвалась из рук братика, подлетела к Костику и начала его бить. Куда попало, как получится. Изо всех сил.

Этот гад меня обманывал! Он надо мной издевался. Он выставил меня идиоткой перед всеми. Этот дурацкий обряд, дурацкие стишки это, всё так … Он развёл меня, как малолетнюю дуру.

Никогда его не прощу!

 

Эпилог

 

Когда солнце взошло окончательно, я сидела на парапете Стрелки и крепко держала Костика за руку. Так было легче маскировать нас обоих. Мальчики-зайчики бродили по всему периметру парка, пытаясь нас найти, и в упор не замечали. Пару раз прошли в метре, но я не считала нужным даже приглушить свой голос.

Из фляжки, оставленной дедом Тихоном я пила ржавую воду, а Костик пиво. Наверное. У него всегда такое выражение, когда он пьёт пиво.

У них не было выбора.

Вместе с моей способностью Ритка выпила бы мою жизнь. Не специально. Просто в нагрузку. Это так работает.

Хорошо, что я малолетняя дура, и меня легко заставить поверить во всякую фигню. Что бога, нет, например. И нет святого Тихона Задонского. И все эти заговоры, ведьмы, русалки, упыри — дикие отсталые суеверия, нелепо звучащие в нашем двадцать первом веке.

Я ведьма и настоящее чудовище, что я и подтвердила, сделав невозможное. Просто потому, что не знала, что это невозможно.

— Ты всё время говоришь, что убьёшь меня. Но ты меня спас. Зачем?

Задав этот вопрос, я ожидала чего угодно.

— Из-за колготок, — ответил Костик.

— Из-за чего? — не поняла я.

— Тех дурацких колготок из супермаркета.

Я вспомнила и покраснела. Попасться на такой краже по-настоящему стыдно.

— Ты сильнее меня, страшнее, опасней. Ты чудовище. Ты делаешь то, что невозможно в принципе. Из-за тебя Фима провалялся в коме месяц и поседел. Мне приказали убить тебя сразу же, как ты появилась, а я не смог.

— И что поменялось из-за этих колготок?

— Я понял, что ты ребёнок. Обычный подросток!

— Эй! — я ткнула его локтем в бок. — Мне почти пятнадцать. Раньше в это время уже рожали.

— И сейчас некоторые рожают! — вздохнул Костик. — Я даже верю, что большинство твоих одноклассниц не девственницы.

Я только собиралась это сказать и поперхнулась.

— Ты ведьма и твоя сила в сексе и во всём, что с ним связано. Поэтому постарайся найти себе мужчину одного и на всю жизнь. Постарайся быть счастливой. Тогда у тебя будет меньше соблазнов.

— А иначе что? — уточнила я.

— На Ритку посмотри.

После того, как в лоб моей бывшей подруги попала рукоятка серпа, она превратилась в сорокалетнюю тётку. Я думала, что она постарела, но отец Серафим со своим хором зачитал молитву, и я почувствовала, как из неё выходит что-то невидимое мерзкое и склизкое. В общем, на самом деле Ритка ведьма. Такая же, как и я. Может, послабее.

И как она там оказалась.

Ответ на этот вопрос опять унизил меня до глубины души, и окончательно подорвал мою веру в священнослужителей. Отец Серафим включился в обман с первого же мгновения. Первым делом он сообщил своим мальчикам-зайчикам, что я собираюсь провести магический обряд с целью восстановить свою иллюзию маскировки, и меня надо непременно остановить. Только это тайна, и действовать надо скрытно.

Особенно он просил Ваню, который Ромео, ничего никому не рассказывать. Под страхом смерти!

Блин, неужели мы все действительно такие дети!

— Что с ней теперь будет? — спросила я.

— Её поставили на учёт. Она будет каждую неделю ходить в церковь и рассказывать о своих грехах. Причинит кому-нибудь вред — умрёт.

— Она же не обязана говорить правду!

— Нам нельзя врать, — горько улыбнулся Костик.

И я поняла, что это правда. Я не могу ему соврать. А он, гад, мне соврать может! И ему за это совсем не стыдно. Вот вырасту и как навру ему с три короба!

— А почему Тихон меня Татьяной называет? — перевела разговор я.

Ну и действительно интересно. Он же, по идее, всё знать должен.

— Да он же старенький уже, — вздохнул Костик. — всё забывает.

Я хотела обидеться на этого гада, но я крепко держала его за руку, он обнимал меня за плечо, и моя иллюзия маскировки стала ещё сильней. В общем, пусть его.

— А ты не против, если я буду звать тебя Костиком? — уточнила я.

— Нет конечно.

И я получила подзатыльник.

— Только дистанцию соблюдай, а то мне в тюрьму за педофилию загреметь не хочется.

А я совсем не это имела в виду.

Наконец-то, я обрела свободу.