Бешеная собака

 

 

Ворота в центральную часть города были закрыты.

— Эй ты, куда прешь?

— Мне нужно в город!

— Не больно-то ты на горожанку похожа. Пропуск?

Марта затрясла головой из стороны в сторону, подтверждая, что пропуска у нее нет.

— Странная какая-то. Лицо покажи, да подол задери, — засмеялся караульный, — может и пустим тогда.

Двое других стражников поддержали товарища пьяным гоготом. Марта откинула платок с лица, и смех тут же стих.

 

***

Грязь под ногами противно чавкала. Старый город — портовая шлюха королевства, смердел, словно стая дохлых крыс. Сырость, вечный мрак и унылость — вот, пожалуй и все, что можно сказать об этом месте. Когда-то единый город разделили на две части. Разделили пополам стеной — на Новый и Старый свет. И теперь маргиналы и матросы, бандиты и проститутки, мошенники всех мастей и просто нищие, остались здесь, в старом свете, выброшенные за забор, словно дерьмо из ночного горшка. Они вылезали из всех щелей и нор, чтобы обобрать до нитки одинокого безумца, что рискнул выйти прогуляться в столь небезопасном месте. Лужи испражнений затопили узкие улицы, и Марте приходилось очень стараться, чтобы не замочить ног, прыгая с доски на доску, заботливо брошенную каким-то умником.

Но вот, наконец, она достигла ворот, ведущих в лес. Здесь, в отличие от Нового города никто не стоял в карауле, опасаться за жизни нищих никому и в голову не приходило.

Немного впереди бежала собака. Большая, грязная, одноглазая овчарка. Иногда она оборачивалась, дожидаясь Марту, просяще заглядывала той в сумку, но, так и не дождавшись угощения, вновь убегала вперед. Жрала она все, что находила в кустах, Марта же доедала то, что прихватила с собой в дорогу. Собака увязалась еще в городе. Такая же одинокая, как и сама Марта.

В лесу было холодно. То тут, то там слышался шорох, будто хрустели сломанные ветки под чьими-то осторожными шагами. Писк и тихое рычание перемежались со зловещей тишиной. Ночной лес не спал, как не спали в нем ночные обитатели. Зато днем плотные кроны деревьев хранили девушку от изнуряющего солнца, а пение дневных птиц скрашивало ее дорогу. Пятые сутки Марта еле волочила уставшие, исколотые ветками в кровь, ноги. Вода во фляге закончилась еще вчера, из еды удалось сохранить лишь кусок сухаря да сахара, которые она иногда обсасывала, безуспешно пытаясь обмануть голодный желудок. По утрам она напивалась росой, выжимая драгоценные капли во флягу, чтобы растянуть их на долгий день.

"Вот бы, закрыв глаза, никогда уже не открыть их. Почему, Господь, ты оставил меня?! Чем я провинилась пред тобой? Я молилась тебе всю свою жизнь. Я исправно первой приходила на службу и последней покидала ее, когда уже боялась быть выгнанной. Я хранила тебе верность и любовь, а ты предпочел отдать меня, бросить в пасть демону! Направь меня, окажи эту милость, не оставь дочь свою в последней просьбе! За что ты мучаешь меня, Господи?! Закрой мне глаза… закрой… за…"

Марта чувствовала как ускользает, становясь чужим тело, будто не она бредет по лесу, не ее ищет стража. Она должна идти. Идти вперед, но силы все больше оставляли ее. Черное забытье Марта встретила почти с радостью.

 

— Ну и куда ты шла? Волков кормить?

Марта открыла глаза и огляделась. Маленькая комната, стул, стол, да шкаф с посудой. Над столом склонилась женщина. Она что-то помешивала в тарелке, иногда подсыпая в нее белый порошок.

— Никуда.

— Значит откуда! Беглянка, поди. — Женщина взглянула на Марту, и та на миг опешила. На нее смотрела жуткая изуродованная гримаса вместо лица, которое будто съехало на бок. Вместо носа — две дырки, вместо рта — исполосованное месиво. Один глаз смотрел пустой глазницей, на лбу кривые шрамы.

— Беглянка, ваша правда. Как я здесь очутилась? И где собака? Со мной псина была.

— Не было никакой псины, уж я-то приметила бы. А тебя в лесу нашла. Ох, и умаялась я, пока сюда тащила.

— Спасибо, — ответила Марта, стараясь не смотреть на страшную женщину.

— Что, жутко, да? — засмеялась хозяйка.

— Я не… я… что это? Кто мог сотворить такое?

Женщина странно взглянула на Марту, помолчала немного, но все-таки, спустя какое-то время ответила:

— Собака. Бешеная. Угораздило нарваться. Ну да дело давнее, почти и не болит. Как зовут тебя?

— Луиза, — ответила Марта.

— Врешь! Ну да черт с тобой, значит есть повод лгать. Мне твои тайны неинтересны. Своих целый погреб.

— Ваша правда, вру. Мартой меня зовут. Мне помощь нужна, а негоже просить ее у того, кому лжешь. Как я могу называть вас?

— Зови меня Гильдой. Да… пожалуй так будет в самый раз, — усмехнулась хозяйка. — Ну а теперь рассказывай, что там у тебя приключилось, а я, быть может, смогу чем-то помочь тебе.

И Марта начала рассказывать.

 

В ту ночь, с которой все и началось, пьяная солдатня требовала вина, веселья и разврата. В "Веселом окуне" дым стоял коромыслом, и трактирщик, веселый Свен, отчего-то напился вместе со всеми, хотя обыкновенно не принимал на грудь более стакана самогона в день. Вся обслуга, включая Марту, его дочь, сбилась с ног. С утра и до утра они только и делали, что готовили, носили, убирали и мыли, лишь изредка сменяя друг друга, чтобы хоть немного отдохнуть и прикорнуть в каморке под лестницей.

 

— Марта, видела? — возбужденно лопотала Лиза, помешивая ложкой густой суп. — Там в углу солдатик сидит, все глаза на меня проглядел.

— Глядит-глядит, да глаза пускай не выкатит. Осторожнее с солдатами-то, Лиза, они ж девицу поди лет пять не видали — вот и смотрят, что сожрать хотят.

Уж Марта-то хорошо знала, на что эти солдатики способны в пылу пьяного угара. И кривой шрам от ножа на левой щеке напоминал об этом вот уже два года.

— Да что б ты понимала… Не была б ты, Марта такой недотрогой набожной, уже б давно от папаши своего избавилась.

— Ну вот что, — ответила Марта, — не была б я такой недотрогой, как ты говоришь, лежать бы мне уже в канаве притрактирной, или того хуже, с ребенком у канавы милостыню просить!

— Ой полно тебе, дурочка. Так и будешь тут век куковать — христова невеста, а я пойду-ка солдатику грибочков отнесу, глядишь и приглянусь ему. И так поверчусь, и эдак, чтоб со всех сторон рассмотрел.

Марта перекрестила Лизу, когда та, виляя задом, покинула комнату. Ей было искренне жаль подругу-безбожницу, и, в то же время, она ужасно сердилась на нее.

С ранних лет Марта работала на отца наравне со всеми, с той лишь разницей, что половые с конюшими получали еженедельную плату, а она лишь пинки и подзатыльники отца. Мать ее пропала пять лет назад, как и не было ее на свете белом. Поговаривали, будто сбежала с одним юрким торговцем тканями, что часто снимал у них комнату. Но она не винила свою погрязшую во грехе мать. Каждому ведь по заслугам его воздастся, не ей судить эту падшую женщину.

Отец Марту не любил, а лишь терпел. Но она знала, что Господь будет снисходителен к нему, ведь он не ведал, что творил!

Почти каждый вечер Свен развлекался с пропащей, а то и сразу с двумя девками, в своей комнате. Иногда он звал Марту в эти самые моменты, якобы по делу — чтоб воды принесла, или ужин, и ухмылялся, глядя на то, как краснеет от стыда и ужаса ее нежное розовое личико при взгляде на их бесстыдство.

 

Утешение Марта всегда находила в молитвах. Каждое воскресение чуть свет вставала она к заутренней. Первой входила в церковь, последней покидала ее, дольше прочих молясь у икон.

Смирение стало ей спасением. Она молилась за заблудшие души своих родных и просила господа не наказывать их слишком строго. Она знала, что Господь любит ее, и только ее, больше прочих.

 

Ближе к утру Марту на кухне сменила Бьянка, чтобы та могла вздремнуть часок-другой.

— Марта, вставай давай, там помощь твоя нужна. Бьянка уж всех замучила своим ворчанием.

Открыв глаза, Марта увидела Лизу, что сидела перед ней в выходном платье.

— Куда собралась-то? До конца смены часа три поди.

— А, без меня справятся. Папашка твой отпустил меня, представляешь?! Я его и так и эдак умасливала, он и сдался. Между прочим, солдатик пригласил меня до озера, — хихикнула Лиза.

— И чему ты радуешься, дура?! — осенила Марта ее крестным знамением.

— Тьфу на тебя! У самой жизни нет, так хоть другим жить не мешай.

Марта схватила Лизу за плечи и встряхнула.

— Не ходи, слышишь, не ходи, Богом тебя прошу, сгубит он тебя!

— Да и сгубит, пускай! — По-мужски сплюнула Лиза. — А не он, так охотников полно. Лучше уж я с ним. Авось заберет в Новый-то.

Она наклонилась к Марте и прошипела ей в ухо:

— Вот мне где ваш трактир помойный! И вонь вот эта вот, душит меня, сил нет в этом дерьме жить! Я жить хочу, Марта, понимаешь, жить, а не тут с вами прозябать…

— Дура несчастная, спаси и сохрани непутевую! Не ведает что творит, безбожница, — шептала вслед ей Марта, стоя на коленях у изножья кровати.

Нашли Лизу вечером следующего дня в канаве у городских ворот. Платье пропиталось сточными водами и разило от несчастной не хуже, чем от бездомного Венца, что частенько ночевал под дверями трактира. Избитая, с вытекшим глазом, едва живая от побоев. На ее нежной коже, аккурат на лбу, кто-то нацарапал камнем "шлюха"…

 

— Ну-ка пойдем, — вдруг перебила Марту хозяйка. Поманила за собой. Девушка послушно последовала за ней.

— Что ты здесь видишь?

Марта подошла к висящему на стене зеркалу и всмотрелась в него.

— Ну?

— Я вижу девушку, что каждый день молится Богу, прося у него защиты.

— И только? — усмехнулась Гильда.

— И только! — жестко ответила Марта.

— Хорошо, будь по-твоему. Продолжай свой рассказ.

 

Дни и ночи Марта не находила себе места. То плакала в подушку, пока никто не видел, молясь за заблудшую душу Лизы и ее мучителя, то задумчиво смотрела в одну точку, то и дело получая подзатыльники от отца за нерасторопность и невнимательность.

— Что, подружку жалко? А шлюхам сучья жизнь, так и передай ей, — хохотал отец каждый раз, когда замечал, что она вот-вот расплачется.

А Марта украдкой его крестила, надеясь, что он одумается и сквозь злобу просочится капля доброты. А за ней потечет ручей веры и любви, и душа его наполнится состраданием и покоем.

Тем временем Марта уже месяц не видела подругу и однажды, не выдержав, попросила отца пустить к ней хоть на минутку, увидеть, узнать, все ли у нее в порядке.

Свен был немного пьян, и девушка втайне надеялась, что, в таком состоянии он будет добрее к ней, чем обычно. В округе каждая собака знала — будучи пьяным, трактирщик обыкновенно находился в добром расположении духа.

— Марта, солнышко, иди-ка сюда, — красное лицо папы добродушно улыбалось, и она возликовала. Вот оно! Ее молитвы были услышаны.

Он похлопал по кровати, приглашая дочь присесть, и она немедленно опустилась рядом с ним.

Отец облизнул губы, и протянул руку к ее лицу.

— Хороша девка выросла, ой хороша, — его пальцы скользнули к ее ногам.

— Отец, прошу вас, — Марта испуганно отпрянула, но он больно схватил ее за руку и притянул к себе.

— Да не рыпайся ты, от тебя не убудет, — раздраженно воскликнул он. — Кто лучше отца сделает тебе хорошо, малышка?! — он схватил ее за волосы и потянул вниз.

— Папа, пусти, пожалуйста, прошу тебя, пусти, — закричала Марта, но он тянул все сильнее и она заплакала.

— На колени, встань на колени… Всего-то и надо — встать на колени, а дальше я покажу. Ну чего ты противишься?! Вставай, говорю, на колени, маленькая дрянь! — он ударил дочь по лицу, и из ее разбитых губ потекла тонкая струйка крови.

— Папа, не надо! Господи, что ты делаешь?! — Марта бросилась бежать, но он догнал ее уже у двери и вновь ударил кулаком по голове.

Девушка кричала и плакала, звала на помощь, но никто не пришел. Она прикрывала голову и лицо руками от сыплющихся ударов и молила о пощаде, но отец не слышал ничего, одной рукой нанося удары, а другой пытаясь сорвать с нее платье. Он бросил ее на пол и навалился всем телом сверху. Марта взывала к Господу, но тот отчего-то не слышал. Ей казалось, что все вокруг внезапно оглохли.

— Не надо, прошу тебя, папа, папочка, не надо, ну, пожалуйста, нет!

— Попалась! — он схватил Марту за шею, и, придавив к полу, задрал платье.

— Папа... Господи, спаси…

 

Марта устало прикрыла глаза, так и не закончив свой рассказ. Внезапно Гильда приблизилась и провела рукой по ее щеке.

— По нему тебя и найдут. Этот шрам, он от ножа, да?

— Да.

— Я помогу тебе. Но будет больно.

— Я не боюсь боли. Если можно избавиться от него, я потерплю. Господь не оставит меня.

— Придется. Скоро здесь будут те, кто ищет тебя.

— Откуда вы знаете?

— Я многое знаю, о чем тебе лучше не ведать. Идем.

Марта быстро поднялась с постели, на которой недавно очнулась, и последовала за своей спасительницей.

— Жди тут, — Гильда указала Марте на стул, а сама принялась звенеть бутылками и склянками.

Марта с интересом оглядывала кухню, и от странных запахов у нее кружилась голова.

— Закрой глаза, — словно сквозь вату слышала она голос хозяйки.

 

"Дурман? Она… верно хочет меня убить? Ведьма Дубового леса! Господи, помоги!"

 

В голове Марты звучала музыка. Странные слова обволакивали, лезли под подол, заглядывали в рот, глаза, уши.

 

В лес Дубовый заходи

На обед, на обед…

Ведьма тоже хочет есть!

Жить сто лет, жить сто лет.

 

Ей хотелось кричать, но не моглось — язык онемел.

 

Голова твоя вкусна,

И нога, и нога…

Ведьма старая была,

А теперь молода.

 

Лицо жгло огнем. Крик так и не родился в горле, только тихий хрип. Ей хотелось встать, бежать, но ноги прилипли к полу. Она пыталась взмахнуть рукой, стряхнуть огонь с лица, но руки вцепились в стул намертво. Адская боль то лишала сознания, то возвращала к пытке острым прутом, вонзившимся в щеку.

 

Вот и глаз, и рот, и нос,

Вот и холодец.

Кто теряется в лесу –

Так тому конец… конец… конец...

 

И наступил конец.

 

Солнечный свет резал глаза, вызывая непрошеные слезы. Марта перевернулась на бок и сладко зевнула. Из кухни доносились голоса. Марта прислушалась и затаилась.

— Не лги, ведьма! Ей больше некуда было пойти.

— Проходи да смотри, не топчи только. Я пол намыла. Больная у меня.

— Больная говоришь?! Ну-ну… уж не та ли это больная, что мы ищем вот уж какой день?! А ну не ври, — послышался звонкий удар и вскрик.

— Иди-иди, смотри. Только не плач потом. Из соседней деревни намедни привезли. Что за болезнь не ведаю, а на чуму похоже. Иди да смотри!

— Что ты, дура страшная, несешь?! Чуму уж как двадцать лет извели. Зубы мне заговариваешь? Ну-ка, Ганс, иди-ка глянь, кого там ведьма прячет.

— Сам иди, умный какой. Я лучше на улице подожду, плохо мне что-то, съел видать несвежее.

— Марк! Тогда ты иди!

— Ох, живот! Крутит-вертит, ох-ох…

— Гады! Да я вас! Ну и черт с вами, сам гляну. Но если врешь ведьма, я тебя лично жечь буду. Медленно, на вертеле.

Послышался топот, и Марта сжалась от страха в комок. Зажмурившись, она ожидала, что сейчас ее узнают и схватят.

— Черт! — снова послышался топот, и где-то в доме хлопнула дверь. Через минуту все стихло.

Марта встала и осторожно выглянула. Хозяйка сидела на стуле, держась за щеку, и смотрела немигающим взором в одну точку. Марта хотела подойти к ней, но тут взгляд упал на зеркало. Из зеркала на нее глядело обезображенное лицо. Ее лицо. Некогда белая кожа покрылась багровой коркой и пузырями.

— Что ты со мной сделала?! — закричала Марта.

Незнакомое уродливое лицо тоже разинуло рот в крике.

— Я спасла тебя, — ведьма улыбалась, — смотри! Смотри же! Шрама теперь нет. Тебе больше нечего бояться, слышишь? Нечего!

Ведьма, закатив глаза, засмеялась. Хрипло. Уродливо. Страшно. Внезапно она замолчала и приблизилась к Марте.

— Оставайся здесь, со мной. Думается, мы с тобой прекрасно смотримся вместе. Как две сестры, или даже мать с дочерью.

Марта в ужасе смотрела, как ведьма подходит все ближе и ближе. Ее смердящее дыхание удушало, сводило с ума, вызывая слезы на глазах. Бежать... нужно бежать куда угодно, только подальше отсюда.

— Нет! Я уйду, дай мне только время собраться, и я покину этот дом.

Гильда вновь захохотала. Схватив Марту за волосы, она оттянула ее голову назад и прошептала прямо в лицо:

— Ты еще вернешься. А теперь пошла прочь! Вон!

Марта побежала к двери, то и дело спотыкаясь и боясь обернуться. Долго еще вслед ей неслись проклятья ведьмы.

 

Ворота в центральную часть города были закрыты.

— Эй ты, куда прешь?

— Мне нужно в город!

— Не больно-то ты на горожанку похожа. Пропуск?

Марта затрясла головой из стороны в сторону, подтверждая, что пропуска у нее нет.

— Странная какая-то. Немая что ли?

Марта кивнула.

— Лицо покажи, да подол задери, может тогда и пустим, — засмеялся стражник на воротах. Двое других, что стояли в карауле, поддержали товарища пьяным гоготом.

Марта откинула платок с лица, и смех тут же стих.

— Святой отец! Ганс, ты это видел?! А ну пошла прочь... прочь отсюда пошла, а то собак натравлю!

Марта, не дожидаясь повторных угроз, бросилась бежать.

"Господи, ты совсем меня оставил… Я жива, но что теперь со мной?! Не я ли молюсь тебе с утра до ночи? Не я ли живу по твоим заветам? Не мне ли ты дал нести эти тяжкие бремя и знамя? Боже, не оставляй меня! Я верна тебе лишь одному. Дай мне знак, что ты слышишь и ведешь меня. Как мне понять, верно ли я поступаю?… Дай знак!"

 

— Ну вот ты и дома, — улыбнулась Гильда, когда Марта, спустя почти неделю, постучалась в дверь.

Голодная, исхудавшая, с ввалившимися щеками и в грязном платье, она кулем свалилась возле порога, не в силах сделать больше ни шага.

 

***

— А ведь стражники тогда мне что-то интересное поведали… — сказала Гильда, заходя в кухню, где Марта сушила травы.

Она обернулась на голос хозяйки, не понимая о чем та говорит.

— Речь о твоем отце пойдет. Ты лучше сядь. Потому что, то, о чем я сейчас поведаю, вполне может лишить тебя чувств. Ты знаешь, что такое чувства, Марта?

Девушка без сил опустилась на стул и со злостью посмотрела на ведьму.

— Я не испытываю добрых чувств к отцу, но, тем не менее, зла ему не желаю!

— Хорошо… это хорошо, что ты доброе дитя, — покачала головой ведьма. — Тогда слушай же. Сразу после твоего побега трактирщика нашли мертвым. Когда в его комнату вошла одна из служанок, то тут же бедняжка лишилась чувств. Трактирщик был весь истыкан ножом, а его мужской орган торчал изо рта его растерзанной подружки, что примостилась рядом.

Марта с ужасом смотрела на Гильду. Но та, будто не замечая, продолжала:

— Говорят, от нее отрезали груди по кусочкам, и разбросали по всей комнате. Представляешь, Марта? Еле отмыли пол и стены. Забавно, не правда ли?

Девушка сидела не шелохнувшись.

— Что ты хочешь этим сказать, ведьма?! — прошептала Марта.

Гильда с улыбкой смотрела на то, как меняется лицо Марты.

— Это не я!

— Конечно не ты. Я верю тебе. Ты просто не смогла бы такое сотворить.

— Да-да! Я любила отца! Господь — свидетель, что я любила своего отца.

— Верю. Я верю тебе, Марта! Но что-то вокруг тебя происходит. Дело в том, что в деревне упорно ходят слухи, будто бы твоя подружка, как там ее, Лиза что ли… так вот, она вспомнила, что перед тем, как получила по глупой голове камнем, видела подол платья. Женского, заметь, — вновь рассмеялась ведьма.

— Боже! Какой ужас! Господь великодушный! — Марта перекрестилась и зашептала молитву.

— Но теперь все позади. И тебе больше не о чем беспокоиться, здесь тебе будет хорошо, — Гильда подошла к девушке и погладила ее по голове.

 

 

Ночью Марта проснулась от странного шороха, будто кто-то скребся в окно. Осторожно ступая, чтобы не разбудить хозяйку, она пробралась к окну и резко распахнула его. Зловещая тишина окутала лес. Марта выглянула, но никого не увидела. Она было уже решила, что ей все померещилось, как вдруг тишину прорезал отчаянный визг. А за ним снова наступила тишина. Марта выбежала на кухню, где Гильда с безумным видом затаскивала в дом полудохлую собаку. Кровь, булькая, все еще хлестала из горла. Псина хрипела и тихо поскуливала.

Гильда обернулась к Марте и кивнула на собаку:

— Бешеная... подкралась, виляя хвостом во дворе. Думала я не вспомню ее, — засмеялась ведьма.

Марта узнала псину. Ничего не ответив, побежала к себе в комнату.

— Да погоди ты, дурочка. Сейчас я добью несчастную, и мы с тобой ее похороним. Там, — Гильда махнула рукой на дверь, — там я могилку как раз вырыла. Прям как чувствовала, что пригодится.

Марта, стараясь не привлекать внимание ведьмы, осторожно отступала к двери.

— Ты куда-то собралась? — Гильда внезапно повернулась, когда Марте оставалось пару шагов до заветного выхода. — Стой, я еще не все рассказала. Я еще не рассказала свою историю. Думаю, она покажется тебе презабавной. О да, Марта… Она тебе понравится. Садись и слушай.

Марта прислонилась к стене и прикрыла глаза.

 

— Когда-то давно я, так же как и ты, бежала из родного дома. Бежала, не разбирая дороги. Бежала, умываясь кровью. Путь мой был долог и тернист, но в итоге я оказалась здесь.

Гильда воткнула нож в сердце собаки и та, вздрогнув, затихла.

— Давным-давно у меня была славная семья. Муж, дочка и сынок. Семья наша была совсем обыкновенной. До тех пор, пока я не прозрела.

Ведьма деловита принялась разделывать мертвую тушу.

— Как-то мой муж скорбно сообщил мне, что нашей дочерью завладели бесы. Будто бы ластилась она к нему совсем недочерней любовью. Помнится, тогда я не поверила ему и лишь отругала глупца за дурные мысли.

Гильда отделила одну лапу и бросила ее в корыто.

— Но однажды, когда мы с мужем занимались тем, чем обыкновенно занимаются любящие супруги по ночам, я заметила, что дочь подглядывает за нами сквозь приоткрытую дверь.

Она бросила быстрый взгляд на Марту, и с хрустом отрываемых сухожилий оторвала вторую лапу.

— Тогда я выпорола ее, ибо негоже богомолице такими делами заниматься!

Марта слушала ее, не в силах заткнуть уши. Голос ведьмы пробирал до кончиков ногтей, сквозь вены и сухожилия проникал вглубь, скрючивая и сворачивая все нутро.

— Вскоре, собирая дурман-траву в лесу, я увидела ее. О! Сколько ненависти было в ее взоре, сколько презрения. Я подпустила ее к себе, да и как могло быть иначе?! Я видела в ее руке камень, но до последнего надеялась, что она не посмеет, не сможет. Чудовищной силы удар пришелся мне аккурат по виску. Она била камнем по моему лицу до тех пор, пока я не перестала дышать. Вместе с сыночком, что замолчал навеки в моей утробе. Ты спрашивала, отчего лицо мое превратилось в уродливую маску, помнишь? Ну так теперь ты знаешь, что за бешеная собака сотворила это со мной…

Гильда потрясла головой мертвой собаки в воздухе, и брезгливо отбросила ее в корыто.

— Что ты со мной сделала, дочка?!

— Нет! — закричала Марта. — Нет! Тебя нет. Нет. Нет.

— Ты любила отца, да? И не было ничего… он бы никогда не посмел спать с тобой! Он мог делать это только со мной! Только со мной, слышишь?! А ту сучку ты верно убила, это правильно... И подружку свою тоже верно, это дело, это правильно!

— Тебя нет! Ничего этого нет. Ты все лжешь! Ты — порождение дьявола. Ведьма!

— Вот же она — я, Марта, дочка... ты думала, что избавилась от меня, чтобы самой быть с отцом? И что же он, не захотел быть с тобой? За это ты его убила, верно? Теперь ты придумываешь себе оправдания. Господом ты прикрыла своего Дьявола... — захохотала ведьма. — Но ты такая же, как все, не лучше!

— Нет! Это все неправда. Ничего этого не было, ты все врешь! Не было, не было, не было… Я не виновата. Ты ведьма! Чем ты напоила меня?! Я никого не убивала, Господи, нет! Нет!

— Не бойся, Марта. Я никому не скажу. Ничего не скажу. Мы теперь с тобой вместе. Ты и я… я и ты… посмотри, как мы теперь похожи…

 

В лес дубовый заходи,

Заходи, заходи.

К ведьме в лапы попади,

Попади, попади.

 

Будет ведьма жить сто лет,

Жить сто лет, жить сто лет...

Грудку кушает на завтрак,

А филе в обед.

 

***

 

Труп ведьмы Марта закопала в той самой могиле. Вместе с трупом собаки. Пришлось немного повозиться, пока она разделывала тело по частям. Но вместе с этим она испытала такое облегчение, какого не знала ни дня в своей жизни.

Марта верила, что Господь простит ей эту смерть. Ведьма нечиста перед небесами, она зло. А зло нужно изгонять в землю. Кто же виновен, что именно ей, Марте, была уготована такая участь? Кто же виноват, что Она карающая длань Господа, вынуждена в одиночку бороться с низменными людскими страстями?! Она его зеница, что чутко зрит в людские души, выворачивая наизнанку пороки…

Она верный пес отца своего. Скорее даже сучка. Его Сучка. Да, пусть так. Именно так! Во веки вечные.