Приду за тобой
Я возвращался с проводов друга в армию, был относительно трезв, шёл и о чём-то думал. О чём конкретно — не помню, но задумался, видимо крепко, поэтому не обратил внимания на то, что по дороге домой мне не встретилось ни единой живой души. Не слышны были обычные городские звуки: ни лая собак, ни шума мотоциклов, на которых любила гонять по ночам молодежь, ни дальнего стука колес поездов, ни заводского гула. Непривычная тишина, не горят фонари, серые коробки многоэтажек зияют черными провалами окон, а с низкого беззвездного неба струится красноватый свет. Родной город казался чужим, будто я отсутствовал здесь много лет. Чудом мне удалось сориентироваться и понять в какую сторону нужно идти.
Магазин "Молочный", памятник героям ВОВ, длинный кирпичный забор завода. На углу — покосившийся ларек "Спортлото", а дальше гаражи и баня. Марш-бросок через футбольное поле техникума… И вот, наконец! Родимый частный сектор! Отворив калитку и войдя во двор, я был тут же сбит с ног незнакомцем. Он прижал меня к земле, зашептал на ухо:
— Совсем с ума сошел?! Что шляешься по ночам?
— В чём дело? — я попытался вырваться.
— Не дёргайся. Смотри… Они уже идут.
Я посмотрел и увидел…
***
Лейб ибн Дауд беседовал со своим учеником, таким же, как и он, мудрецом-звездочётом.
— Тому минуло много веков, как царь Сулейман пленил джиннов и по воле своей запечатал их в сосуды.
— Зачем ему были нужны джинны, учитель? — спросил ученик.
— Джинны — суть духи хаоса, разрушения, а Сулейман превратил их в орудие порядка. Любой предмет — кольцо, лампа, бутылка — да, что угодно… Любая вещь, особенно странная и древняя, может быть хранилищем-тюрьмой для духа.
— Откуда же у Сулеймана такие знания?
— От тех прежних народов, что правили миром веками и в один миг стали прахом, прикоснувшись к тайнам, запретным для людей.
— Значит, есть хранилища-сосуды, которые созданы не Сулейманом? — не унимался ученик.
— Да. И бойся потревожить их, маловерный! Выпускать дух хаоса на свободу всегда большая ошибка. Джинн из сосуда, на котором есть клеймо великого Сулеймана, просто убьёт тебя без мучений в благодарность за спасение. А если выпустить джинна "прежних", то гибель многих невинных будет на твоей совести.
***
Я посмотрел и увидел — тихо и бесшумно мимо моего двора ехал всадник. Вернее всадница. Блестящий, словно мокрый от дождя, женский силуэт.
Высокая грудь мерно колыхалась в ритм шагов лошади, тонкая рука сжимала поводья. Но не это первым бросалось в глаза, а маленькая голова без лица на длинной шее! Вторым я рассмотрел копье в правой руке. Неестественно тонкое, будто прочерченное в воздухе, украшенное сверху узким, трепещущим при полном безветрии флажком. В промежутках деревянного забора мелькали четвероногие твари — то ли собаки, то ли гориллы. Всадница крутила безликой головой во все стороны, а я лежал под кустом жасмина на холодных плитах возле порога дома и судорожно пытался осознать происходящее. Увиденное не походило на шутку, глупый розыгрыш или чудачество, как и не являлось игрой моего воображения.
— Ключи есть? — тихо спросил человек, предостерегший меня от опасности, когда черная процессия миновала мой и пару соседних дворов. — Открывай двери.
Карманы оказались пусты, но под ножной резиновой подстилкой я нашарил ключи и открыл дверь, не побоявшись впустить в дом моего спасителя, потому что кажется, узнал его. Племяш моих соседей — Женька Горбунков! Чтобы убедится в своей догадке, я решил включить свет, но как только потянулся к выключателю света в прихожей, парень так сжал мне руку, что чуть не сломал пальцы.
— Ты, что?! — опять зашептал он. — Только щелкни светом и он вернётся.
— Кто он? — спросил я.
— Как кто? Ты же сам видел. Черный всадник!
Тут надо кое-что пояснить.
Легенду о Черном Всаднике я впервые услышал в заводском пионерлагере "Горн" лет в десять, а последний раз — на тех злополучных проводах в армию.
Дело было так. Дядя моего друга — Андрей Волков, служил где-то заграницей. Служебные собаки, колючая проволока, нейтральная полоса и всё такое. Ничего особенного, ничего интересного, но неподалеку от части находилось городище — разрушенный город, ровесник завоеваний Александра Македонского, а может кого и подревнее.
Ребятишки из местного ПГТ с непроизносимым восточным названием иногда на спор или из простого интереса бродили по руинам, разыскивая всякие древние черепки. Там-то ими и был найден выточенный из камня небольшой цилиндр с осевым отверстием размером в половину большого пальца. Намазав цилиндрик краской и аккуратно прокатив по листу бумаги, можно было получить четко отпечатанный рисунок — безликий воин на коне с длинным копьем и длинной шеей и надпись на неизвестном языке.
***
— Джинны строили Храм по воле Сулеймана. Великая сила ворочала камни, тесала их, поднимала, обжигала огнём. И не было в то время страха перед демонами, ибо воля Сулеймана была твёрже камня. Даже после смерти Сулейман остался сидеть с посохом в руках. Джинны знали, что он наблюдает за ними, и были покорны и тихи.
— Но учитель, куда же подевались сосуды с джиннами?
— Когда строительство Храма завершилось, джинны вернулись в хранилища. Сосуды запечатали и бросили в море. Так завещал Сулейман. Но мечта завладеть джинном "прежних" стала проклятием для слабых. Мечта сводила людей с ума, безумцы искали древние сосуды, которых не коснулась рука Сулеймана. Глупые люди выпускали ифритов, шайтанов и обрекали себя и близких своих и дальних своих на страшную смерть. — Лейба ибн Дауд сплюнул наземь и в сердцах воскликнул — Иблисово племя!
***
Старики велели мальчишкам вернуть печать обратно на развалины. Те так и сделали бы — в тех краях старшим подчинялись беспрекословно, но на обратном пути им повстречался Андрей. Оттиски длинношеего всадника в школьных тетрадках у мальцов показались солдату забавными. Волков выменял печать на стреляные гильзы, продел через цилиндр цепочку от солдатского брелка и стал носить на груди. Местные старожилы, видевшие на парне такое украшение, плевались, хватались за обереги, шептали молитвы, призывая на помощь всех восточных святых — уговаривали выбросить печать, а лучше разбить или отнести на руины. Но Андрей никого не послушал, привез цилиндр в наш город.
Вскоре после возвращения, он стал ввести себя странно — заговаривался, слышал голоса, утверждал, что его преследует женщина-всадница, которая снаружи тверда как камень, а внутри пустая. Ему поставили диагноз шизофрения и поместили в лечебницу. Почти сразу по городу поползли слухи, что возле больницы по ночам видят странную женщину на коне. Будто бы у нее длинная шея и нет лица. Слухи усиливались тем, что в больнице Андрей Волков написал книгу. Полностью ее читал, наверное, только его лечащий врач, но несколько страничек рукописи перепечатала местная газета. Как называлась книга, я не помню, и сам не читал ни строчки, но знаю, что речь в ней шла о вымышленном древнем городе, о безликом демоне-всаднике с гусиной шеей и о герое, что охраняет город от него, но силы защитника уже на исходе, он слаб, стар и болен. Вскоре после выхода газеты, в городе на стенах домов и заборах стали появляться рисунки сделанные по одному трафарету — черный всадник с копьем и надпись "Приду за каждым".
Некоторые верили, что есть в этих рисунках и надписях что-то мистическое, но большинство горожан считало, что хулиганят подростки. Так совпало, что проводы друга в армию состоялись вскоре после похорон его дяди и многие в тот день вспоминали эту историю.
— В тот день? — удивился Женька, когда я напомнил ему о нашей городской легенде. — Ты о проводах Мишки Волкова говоришь? Так это, когда было…
Со слов Жени выходило, что с проводов Миши и похорон его дяди прошло три года. И столько же лет наш город живет в страхе. Все кто мог давно отсюда уехали. Остались те, кто стар или болен или те, кто решил, что лучше умереть дома, чем мыкаться по чужим краям. Были и такие, кто тщетно верил, что власти вот-вот разберутся в ситуации и всё разрулят.
Ситуация же была такой: с самого утра над городом висел саван низких серых облаков, а с середины дня небо затягивалось такими черными тучами, что ночь наступала на несколько часов раньше. С наступлением темноты на улицы города выезжал черный всадник на черном коне со своей инфернальной свитой. Следующим мрачным утром на улицах находили посиневшие трупы людей без всяких признаков насильственной смерти. Просто умерли и всё. Всадник появлялся только в темноте и всегда ехал на шум и на свет. Поэтому в городе по ночам стало совсем темно и тихо. Завод прекратил работу, вокзал закрыли. Собаки и кошки и те сбежали из города.
— Вы что там ничего не знаете? — удивился моим расспросам сосед.
— Где там? — терпеливо уточнил я.
— Там, куда ты с родителями уехал. Кстати, а почему ты вернулся? И почему у тебя пальцы такие ледяные? И какой-то ты худющий стал. Ты заболел? — задал он туеву тучу вопросов. — Я и сам, знаешь…
Говорливый соседский племяш рассказал, что уехал из города задолго до того, как в нем завелась чертовщина, и знал о несчастьях, постигших земляков только из слухов, которым сам долго не верил.
— …час назад вернулся из Павлогорска. За бабкой приехал. Дурака свалял — поехал поздно, совсем забыл, что теперь у нас темнеет рано. Водитель выгнал из автобуса на въезде в город, сказал, что по темноте на автостанцию не повезет. Бегу, а ОНИ тут "курсируют". Успел только заскочить в твой двор.
Слушая знакомого в пол-уха, я пытался рассмотреть что-нибудь в окне веранды, но там ничего не было видно, а Жека продолжал гудеть, как надоедливая муха:
— …лежал с ангиной в больнице почти две недели, а потом с подозрением на аппендицит. Неделю прибирал в нашем павлогорском доме, чтобы можно было перевезти туда бабулю. Старая стала, совсем плохая. По телефону говорила, что никуда ты не уезжал, тебя всадница убила… Кажется, на Красноармейскую повернули, — облегчено прошептал Жека, выглядывая в окно. — Ну, я побежал, а то бабка волноваться будет.
Тут я, наконец, осознал, что родителей дома нет и где они неизвестно, и мне стало по настоящему страшно. Несмотря на просьбы и, чего скрывать — мольбы остаться, Женька выскользнул за дверь и побежал к соседскому дому.
Прошло несколько часов. Сначала я сидел на полу в коридоре, затем, в темноте на ощупь добрался до дивана, лёг и попытался заснуть. Не получилось, будто бы я разучился спать. Лежал, пытался считать овец, думал, прокручивал в голове версии, одна глупее другой. Наконец, мне всё надоело. Я понимал, что подвергаю себя опасности и надо просто дотерпеть до утра, но не выдержал и… Включил свет!
Ничего не произошло. Совсем ничего, кроме одной маленькой "неприятности". На столе напротив дивана рядом с самой красивой в нашем доме хрустальной вазой с засохшими цветами стояла моя фотография с траурной лентой. Я бросился к зеркалу. Из него на меня смотрел посиневший труп, с явными признаками подсохшего или подмороженного гниения на щеках. Я был мёртв. И, судя по всему, уже достаточно давно. Моё лицо обезобразило тление, кожа местами побледнела, местами почернела и полопалась. Продолжая рассматривать себя мертвого в зеркале, и удивляться — как мне это удается — ходить, видеть, говорить, я почувствовал, что черный всадник вернулся.
Смешно… Мне больше не надо заботиться о безопасности. Я умер — очень жаль, но это давало огромное пространство для манёвра. Глупо бояться смерти, когда ты уже мертв. Боль тоже не страшна, если на тебе и так нет живого места. Я вышел из дома — всадница стояла уже возле моего крыльца.
***
— Учитель, а какими они были?
Лейб ибн Дауду не нравился интерес ученика к джиннам, но он поклялся учить его всему, что знает, по этому со вздохом ответил:
— Джинны? Были большие, как горы, силища их была столь велика, что они могли поднимать дворцы в небеса. А были и такие, что могли залезть в мышиную нору. Но и те и другие не смогли бы пройти сквозь игольное ушко, ибо слушали Иблиса и отвернулись от истинной мудрости.
— А были ли среди них безголовые или песьеголовые? Или… безликие с женскими телами и шеей длинной, как у лебедя или гуся?
— Может быть, и были.
— А почему Сулейман приказал заточить джиннов в сосуды поле его смерти? — не давал покоя старому мудрецу ученик.
— Заточить и бросить в соленые воды, ибо только так можно сдержать их силы, — ответил Лейб ибн Дауд и поведал неугомонному ученику своему следующее.
Строительство Храма завершилось уже после смерти Сулеймана. Предчувствуя скорую кончину, царь велел изготовить специальный постамент, на который он сел после смерти — невидимый для смертных, но не для джиннов. В руках Сулейман держал посох с надписью "Приду за тобой".
Джинны видели царя и его грозный посох и не смели бунтовать. Закончив строительство, они скрылись во тьме, но и оттуда зорко следили — не ушёл ли Сулейман? Царь был готов сторожить джиннов вечно, но он хорошо знал людскую натуру и понимал — рано или поздно постамент разрушат и джинны вернуться — уже не созидать, а разрушать. Ведь это и есть их истинная суть. Поэтому вскоре после окончания работ верные ученики и слуги Сулеймана выманили джиннов из темного логова и заточили в заранее приготовленные ловушки, а затем бросили в море, моля Аллаха не позволить никому и никогда их найти.
— А где находился постамент Сулеймана?
— Напротив восточной стены Храма, что была покрашена в цвет неба и самые прекрасные драгоценные камни из нубийских копей украшали её, подобно звездам.
***
Вместо лица у всадницы было гладкое, слегка выпуклое место, но мне показалось, что оно излучает изумление и страх. Да! Сомнений не было. И всадница, и вся её адская процессия застыла от страха передо мной. Сейчас я узнаю, кто это демоническое создание, почти обрадовался я. И тут вспомнил!
Это не была наша первая встреча. Первая состоялась три года назад, когда я действительно возвращался ночью домой с Мишкиных проводов и застал эту гоп-компанию крушившую светящуюся витрину "Детского мира". Мне бы обратить внимание на их странный вид и на неестественную тишину происходящего — стекла трескались и осыпались на асфальт без малейшего звука, но я сначала крикнул им: "Эй, вы что делаете?!", а потом подумал… вернее, подумать, то я и не успел.
"Приду за каждым!" — вспыхнули в моей голове чужие слова, обжигая разум. Всадница указала на меня копьём, я был вырван из своего тела и сброшен на дно темной бездны. Где я оказался — я тогда не понимал, да и сейчас не знаю, что это за место. Было чувство, что меня выбросило из реального мира через какую-то дыру в пространстве.
…Вокруг ледяная тьма. Она засасывает, призывая раствориться в ней, уступить и исчезнуть, но из упрямства я решил идти. Просто идти. Шёл долго. Не знаю сколько. День? Год? Два? Миллион лет? Вечность? Усталости, голода и жажды не ощущал. Вся прежняя жизнь казалась даже не сном, а помутнением рассудка. Будто вот только сейчас я очнулся от наваждения и понял, что придумал себе имя, близких людей, события. Ничего ведь этого не было никогда!
Потом я потерял память и стал чувствовать только отчаяние, но продолжал движение неизвестно куда. Вперед ли я шёл, назад или бродил по кругу? Я шёл и твердил, как заведенный: "Приду за тобой! Приду за тобой!"
Внезапно, всё поменялось. По-прежнему было темно, но я увидел дорогу, улицы родного города, деревья, дома.
— Кто вы такие? — спросил я монстров. — Что вам нужно?
Ответом мне стал жуткий визг перепуганных до смерти ночных чудовищ. Все они — всадница и ее свита, визжали от страха. Длилось это недолго. Первой взорвалась всадница — как большой надувной шарик. Просто лопнула, разлетелась на черные рваные куски, растворившиеся потом в темноте. Та же участь постигла и остальных. Только нескольким собакам удалось сохранить свою целостность и бежать от меня без оглядки. На это невозможно было смотреть без смеха, и я от души расхохотался. От смеха, из моих мертвых глаз потекли слезы.
— Я же говорил — приду за тобой!
Я закрыл глаза, протёр их, а когда снова открыл, то увидел луну и свет в соседних домах. Услышал лай собак, шум завода, вокзала и мотоциклов. Тьма таяла, исчезая под тёплыми лучами солнца. Красноватая чернота неба сменялась глубокой синевой. На индиговом небосклоне зажглась россыпь белых звёзд. Звезды днём! Никогда не видел такой красоты! Я присел на крыльцо, чтобы полюбоваться. Смотрел, не отрываясь, долго-долго, пока меня не отвлекли голоса. Люди говорили о черной всаднице, и мне стало интересно.
Прервав созерцание белых звезд, я перевел взгляд на грешную землю и понял, что сижу на полуразрушенном крыльце обветшалого дома в заросшем бурьяном саду. Вокруг высились многоэтажные дома, мой частный сектор исчез, его поглотил мегаполис. За перекошенным деревянным забором перед ржавой калиткой стояли люди. Отравляя сизым дымом свои лёгкие и атмосферу, двое мужчин — молодой и пожилой, обсуждали возможность застройки участка. Меня они, судя по всему, не замечали, хотя я сидел прямо у них перед носом:
— Да ты посмотри, Сергей Михайлович, какой перспективный участок! Остановка рядом, жилой комплекс, рестораны, боулинг, скоро супермаркет откроют, а ты мне черной всадницей голову морочишь! — сказал молодой.
— Нельзя тут строить. Нельзя! — решительно отрезал пожилой. — Все знают, что здесь жил тот, кто защищает город от черной всадницы!
"О, как! — подумал я. — Неожиданно".
— Кого хочешь в городе спроси! — продолжал пожилой. — Люди ни в бога, ни в черта не верят, но во всадницу, убивавшую людей тридцать лет назад и мальчишку, вернувшегося с того света, чтобы её прогнать, верят все!
— А я не верю, — заявил молодой. — Легенда про черную всадницу появилась, потому что вокруг разруха была, на глазах жизнь менялась и не в лучшую сторону. Люди не понимали, что происходит, почему — поэтому и сочиняли всякую дичь.
— Да?! — саркастически ухмыльнулся пожилой мужчина и ткнул пальцем куда-то вправо от меня. — Тогда зайди во двор и дотронься до черного копья. Сделаешь — всё старое снесём и будем новое строить.
Я проследил взглядом за его рукой, увидел торчащий из земли черный прут и вспомнил, как копьё вылетело из рук всадницы и вонзилось в землю за дождевой бочкой. Молодой хмыкнул, пожал плечами, пробурчал что-то вроде "…железка обычная из земли торчит", дернул на себя калитку, с трудом отворил её и направился к черному копью. Белые звезды, сиявшие на "моём" небе слегка потускнели, я увидел, как бы разрыв в синей ткани, через который заструился черный пар.
— Эй, парень! Не тронь его! — крикнул я молодому, позабыв, что он меня не видит.
Молодой протянул руку к копью, но быстро отдернул, будто услышав мой окрик.
— Вот! — назидательно заметил пожилой мужчина. — Можешь думать, что это прут из земли торчит, а я знаю — эта штуковина не из нашего мира. И цилиндр-печать, который Волкову принадлежал, так и не нашли, хотя многие искали. Он до сих пор где-то в городе. И черная всадница до сих пор где-то рядом!
— Где? — спросил молодой мужчина, демонстративно разводя руками.
Пожилой пожал плечами.
— Откуда мне знать? Это знает только мальчик, что сидит невидимый на этом крыльце. Не буди лихо, пока оно тихо, Станислав! Или… дотронься до черного копья!
Станислав хотел что-то возразить Сергею Михайловичу, но тот ещё раз выразительно кивнул в сторону черного прута за бочкой. И они ушли, продолжая о чём-то спорить, а я снова стал смотреть на белые звезды, на затягивающуюся прореху в синеве, размышляя, что же увижу в следующий раз, когда снова решу посмотреть на землю?
***
— А как можно управлять джиннами, учитель?
— Нужна воля, твёрже стали и сердце чистое, как у младенца, только и всего, — усмехнулся Лейб ибн Дауд. — Были во времена моей юности мудрецы, что могли изгонять нечистых, были и храбрецы, что подобно Сулейману, могли сесть и сторожить вход в темное логово демонов и те боялись даже их взгляда. Но, мельчает род людской, не найти теперь ни мудрецов, ни героев, — звездочет резко подался вперёд и голос его из мягкого и напевного стал жёстким и решительным. — Ответь теперь ты, мой любимый ученик, что от меня скрываешь? Что сжимаешь в кулаке?
Ничего не ответил ученик Лейб ибн Дауду. Сверкнул черным, полным ненависти взглядом и бежал от него без оглядки, унося с собой странный цилиндр-печать, найденный им на развалинах города, который помнил ещё царя Сулеймана, а может кого-то и древнее, чем великий покоритель джиннов.