Предпоследний

 

— Варвара Феоктистовна, кто там следующий? — позевывая и с наслаждением расправляя затекшие за день плечи, спросил доктор Раньшов свою ассистентку.

— Ещё один, — с сочувствием глядя на шефа, ответила Варвара Феоктистовна, в миру, то есть для большинства сослуживцев, медсестра Варя Послева. — Но первичный, поступил вчера.

И она многозначительно взглянула на красочный перекидной календарь на стене. Календарь был презентован Раньшову фармацевтической ассоциацией и представлял собой рекламную агитку: на картинке строгая женщина-врач с не вполне умещающимся в параметры халата бюстом указующим перстом настоятельно рекомендовала к употреблению новейший транквилизатор. Доктор тоже поднял глаза на календарь, секундой дольше, чем следовало, задержался глазами на бюсте коллеги из рекламы и перевел взгляд на часы — шестнадцать пятьдесят три. Конечно, можно было бы, воспользовавшись тем, что до конца рабочего дня осталось всего семь минут, перенести пациента на завтра. Никто бы ничего не сказал — с девяти утра доктор и так принял уже одиннадцать больных против девяти по норме. Но, с другой стороны, этот последний ещё со вчерашнего дня не осмотрен, не распределен в соответствующую диагнозу палату, ему не назначено лечение. Нет, конечно же, доктор Раньшов не может откладывать первичный прием ещё на сутки — вдруг пациенту необходимы какие-то совершенно срочные меры?

— Давайте его, Варенька, — вздохнув, сказал Раньшов. — Я знаю, вы тоже устали, но долг превыше всего! Так ведь?

И Раньшов поверх очков строго и одновременно чуть игриво взглянул на ассистентку. Обычно скупой на позитив, доктор умел дозированно и вовремя выразить положительные эмоции в отношении подчиненной с целью поддержания в их мини-коллективе оптимальной рабочей атмосферы. Игривая составляющая взгляда, "Варенька" и "вы тоже устали" были как раз из этого числа.

— Конечно, Адольф Валерианович! — вспыхнула от неожиданной радости давно и безнадежно влюбленная в шефа Варя. — Сделать вам чаю?

— Потом, потом, — ответил довольный собой Раньшов, снова углубляясь в бумаги на столе перед ним. — А где история болезни этого пациента?

— Вот же, Адольф Валерианович, — подвинула Варя доктору прямо под нос толстую папку, и так лежащую на виду. — Кубих Игорь Генриевич, одна тысяча девятьсот девяносто второго.

Варя взяла со стола чёрную рацию уоки-токи с напоминающей наконечник клистирной трубки короткой толстой антенной и сказала в нее, почему-то вся повернувшись к двери, словно так было лучше слышно:

— Братья! Здесь Послева. Давайте Кубиха к Адольфу Валериановичу!

Рация ответила поскрипываниями и попискиваниями, и радостный эфирный голос с интонациями гагаринского "Поехали!" ответил:

— Принято! Везем Кубиха!

— Двадцать пять! — воскликнул, отрываясь от чтения, Раньшов, обращаясь к Послевой. — Вы представляете?

— Что двадцать пять, Адольф Валерианович? — вежливо не поняла Варя, из-за спины патрона заглядывая в историю болезни.

Ее грудь словно исподволь легла Раньшову на плечо.

— Двадцать пять лет пациенту! — не отреагировав на тактильный призыв, пояснил доктор. — Молодеет наша клиентура! Интересно было бы составить возрастной график профильных заболеваний и посмотреть его изменение за последние лет ну хотя бы тридцать! Кстати, думаю, подобной статистики просто не существует. А вы представляете, Варвара Феоктистовна, как это было бы увлекательно?

И он посмотрел на ассистентку горящим взглядом вожака-энтузиаста, открывающего перед юными коллегами бескрайние горизонты.

— Да, Адольф Валерианович! — согласилась Варя, с горечью подумав, что с гораздо большим интересом восприняла бы совместные с шефом действия принципиально иного характера.

Раздался короткий двойной стук в дверь, и Послева с сожалением отсоединилась от плеча шефа.

— Да-да, входите! — громко и внятно ответила она.

Дверь распахнулась, и на пороге образовались медбратья Антон и Артем. В клинике их звали "братьями" не только из-за их профессионального статуса, но и потому, что были они на самом деле однояйцевыми близнецами, типичные "двое из ларца, одинаковы с лица". В свободное от основной работы время братья увлекались бодибилдингом и выглядели соответствующе. Халаты трещали на их бицепсах, а в их короткие толстые пальцы в качестве эспандера напрашивались подковы. На лицо же, несмотря на монстроидальные размеры, братья были безобиднейшими существами: белокожие, румяные — кровь с молоком, с коротким ежиком желто-рыжих волос над узкой полоской лба, с глубоко посаженными точками глаз и добродушной улыбкой крупнозубых губастых ртов. Если бы не один физический дефект, различить их было бы совершенно невозможно: у Антона не хватало последней фаланги на мизинце правой руки, отдавленного в качалке штангой.

— Так что привезли! — отрапортовал один из братьев, вскинув руку ко лбу жестом, напоминающим армейское отдание чести и пионерский салют одновременно, — судя по мизинцу, это был Артем. — Закатывать?

— Да, давайте! — строго подняла на братьев брови Послева: по отношению к бывшим, по сути, всего лишь санитарами медбратьям она, медсестра и к тому же ассистент с планами на ВУЗ, занимала существенно более высокую ступень иерархической лестницы.

Братья расступились, и в проеме двери стало видно кресло-каталку, в котором, сгорбившись, сидела невзрачная фигура, от пят до подбородка запелёнутая в серую смирительную рубашку. Антон взялся за ручки и, громко задев колесами косяк, вкатил кресло в кабинет. Пациент поднял голову и, щурясь от света, обвел взглядом присутствующих. Он был худ, лохмат и небрит, словно в клинику его доставили из лесного скита или с необитаемого острова. Но совершено обескураживающее впечатление во внешности пациента вызывал его лоб, представлявший собой одну огромную желто-фиолетовую гематому. Было такое впечатление, что человека били чем-то тяжелым, причем исключительно по лбу, или сам он упорно долбился передней частью головы обо что-то твердое. Лопнувшая прямо посередине лба кожа со следами йода и плохо смытой запёкшейся крови придавали этой и без того ошеломительной картине оттенок некоторой жути. Но на фоне этой инфернальности на присутствующих ясно смотрели яркие голубые глаза, а тонкие губы были растянуты в ироничной усмешке.

— А, доктор! — произнес пациент, остановив взгляд на Раньшове. — Вы тут, что ли, главный мозгоправ?

— Ну вроде того, — с улыбкой кивнул Раньшов. — Пересадите, пожалуйста, Игоря Генриевича вот сюда, на стульчик, и можете быть свободными.

Братья легко, как пёрышко, подняли спелёнутого из кресла и перенесли на стоящий посередине кабинета белый стул. Стул был не простой, а металлический, к тому же намертво прикрученный здоровущими болтами к полу. А ещё в тех местах, где ножки соединялись с сиденьем, со стула свисали блестящие карабинчики на черных кожаных ремешках с пряжками. Назначение карабинчиков сразу стало понятно, когда братья пристегнули их к металлическим кольцам, вделанным в грубую ткань смирительной рубашки на уровне бёдер и колен спелёнутого. Связанный таким образом со стулом в четырех точках, сидящий не имел никакой возможности с него встать или упасть. Братья подтянули пряжки, проверили натяжение ремней и, явно удовлетворенные своей работой, вышли из кабинета.

— На связи, док, — задержавшись в дверях, поднес ладонь ко лбу Антон. — Осторожнее с ним, ни в коем случае не отстегивайте. Очень резкий.

— Пока, парни! — вместо доктора откликнулся спелёнутый, тщетно пытаясь повернуться целиком — крутились только торс и голова. — Си ю сун!

— Ну, давайте знакомиться, — сказал Раньшов. — Меня зовут Адольф Валерианович. Я, как вы правильно заметили, главный психиатр в этой клинике. Это Варвара Феоктистовна, мой ассистент.

— Охренеть, — откликнулся сидящий на стуле. — Адольф! Феоктистовна! Валерианович! Где вас таких набрали? Это ж совершенно невозможно… пронаунсиировать! Тем более людям, гм, с отклонениями, какими мы тут все у вас записаны. Можно как-нибудь почеловечнее?

Доктор и его ассистент переглянулись.

— Хотя вы только что произнесли наши имена совершенно без запинок, думаю, ничего не мешает нам называть друг друга так, как вам будет удобнее, — ответил Раньшов. — Как бы вы хотели нас с Варварой Феоктистовной величать?

— Да нет, вы не подумайте, что я тут сразу быковать принялся, — сбавил тон спелёнутый. — Просто, в натуре, пока произнесешь вас по имени-отчеству, язык о зубы сотрешь. Давайте вы будете "док" — очень информативно и модно к тому же. И годзиллы эти, кстати, вас так называли. А помощницу вашу… Она, блин, походу меня моложе, а я её должен Теофиловной или как там ее… Феофановной кликать? Пусть будет Варей, окей?

Доктор и Варвара снова встретились взглядами.

— Хорошо, будь по-вашему, — согласился Раньшов. — Я — док, это — Варя. Ну, а вас как называть, Игорь Генриевич?

— Зовите меня Кубих, — пожевав губами, ответил спелёнутый. — Меня все так зовут. Категорично, коротко и со вкусом. Помните "Семнадцать мгновений весны"?

Раньшов хотел снова сверить эмоции с Варей, но подумал, что та, даже если смотрела знаменитую советскую шпионскую телесагу, вряд ли помнит крылатые фразы из нее. Зато из начала разговора доктор сделал вывод, что пациент желания имеет вполне логичные, выражает их связно, "насмотрен" — отсюда, вероятно, начитан — и как минимум имеет представление об иностранных языках, в частности английском. В общем, случай, скорее всего, сложный. "Пожалуй, следовало перенести прием на завтра", — с внутренним вздохом подумал Раньшов.

— Хорошо, Кубих так Кубих, — улыбнулся доктор. — А знаете, Кубих, почему вы здесь, у нас?

— Вы скажите, — скучно пожал плечами тот. — Я ж не в курсе, что там у вас в талмуде про меня наворочено. Давайте сперва вы, потом я. И сверим, так сказать, показания.

"Непрост, очень непрост", — мелькнуло в голове у доктора.

— Ну давайте так, — снова улыбнулся Раньшов. — Только одна… м-м… просьба. Предлагаю быть друг с другом совершенно откровенными. Я ничего не буду от вас утаивать ни из того, что написано в истории болезни, ни из своих соображений об этом. Вы же, в свою очередь, не будете от меня скрывать ничего из того, как вы сами воспринимаете свое собственное состояние. Хорошо?

— Хорошо, — снова пожал плечами Кубих. — Мне скрывать нечего. Я вообще открыт перед всеми, как карта терра инкогнита.

Раньшов не удержался и кинул быстрый взгляд на Варю — поняла ли. Но нет, такие качества, как ум, эрудиция и сообразительность у его ассистентки явно проигрывали некоторым более заметным её достоинствам.

— Карта терра инкогнита — это хорошо, — одобрительно улыбнулся Раньшов. —Поскольку терра инкогнита — это неизвестная земля, то и карта её ничего, кроме белого пятна, представлять собой не может. Карта открыта всем, вот только прочитать по ней ничего невозможно. Вы ведь это имели в виду, Кубих?

— Вы мозгоправ, док, вам и решать, — с тонкой, обращенной в себя улыбкой отозвался пациент. — Давайте начинать уже, а то жарко тут у вас. Кольчужку, понятно, не снимете, так хоть воды бы дали!

Раньшов кивнул Варе, и та, налив из притаившегося в углу маленького умывальника чашку воды, подошла с ней к спелёнутому.

— Из-под крана не буду, — отвернулся от чашки Кубих. — Не хочу загнуться от какой-нибудь банальщины типа дизентерии.

— Вероятность схватить дизентерию в городском водопроводе бесконечно меньше риска разбиться насмерть, когда вы в следующий раз будете с разбегу пытаться пробить стену, — заметил Раньшов. — Вот здесь написано, что на психиатрический учет вас поставили после двух таких попыток. Варя, налейте воды из чайника. И откройте форточку. Ничего, что вода теплая?

— Ничего, — пробурчал Кубих, жадно припадая к чашке. — Гостей, между прочим, в веригах не держат.

— Это для вашей же безопасности, — отразил выпад Раньшов. — После первого инцидента, когда вы ночью попытались протаранить гранитный вестибюль метро, вас подлечили, сняли симптомы головокружения и тошноты, свойственные сотрясению мозга средней тяжести, и отпустили. Ваша попытка номер два, когда вы, взяв разбег с противоположной стороны улицы и достигнув таким образом скорости порядка 40 километров в час, врезались в Китайгородскую стену, принесла вам вывих плеча, переломы двух фаланг пальцев и обширные гематомы в районе обоих коленных суставов. Ну а что стало с вашей головой, мы имеем возможность наблюдать воочию. Трое суток в реанимации. Когда вы смогли снова самостоятельно передвигаться, вас осмотрели в психоневрологическом диспансере. На вопрос "Зачем вы это делаете?" вы внятно не ответили, и вам поставили предварительный диагноз: биполярное расстройство, конверсивная реакция, острый бред и патомимия в комплексе с психической анестезией.

— А вот это… предпоследнее, это что такое? — спросил, болезненно наморщив разбитый лоб, Кубих.

— Патомимия? — уточнил док. — Это состояние, характерное для людей, причиняющих себе боль, повреждения. Так называемый селфхарм. То есть все остальные термины вам известны? Конверсивная, например?

— Конверсивная реакция — это когда некий набор идей, как правило, бредовых, конвертируется у человека в конкретные физические действия, — с пресным видом ответил Кубих. — Ни о чем. Ясен пень, что причиной любого действия становится какая-то идея. С этой точки зрения, если я голоден и вследствие этого пошел в булочную, то это — конверсивная реакция.

Раньшов весело рассмеялся.

— Ну, в общем-то, вы правы, — вытирая краешки глаз сгибом пальца, произнес Раньшов. — Если только то, что вы голодны, не бред вашего воображения.

— М-м-м! — удивленно и одновременно оценивающе покачал головой Кубих. — О таком ракурсе на проблему я не подумал. Ладно, док, что ещё там есть на меня?

— Да немного, кстати, — посерьёзнел Раньшов, мусоля пальцами последние листы тома. — По крайней мере, по нашей части. То, что вы проходите в качестве свидетеля по делу об исчезновении гражданки Светлычевой Оксаны Ивановны, 1995 года рождения, о чем имеется справка из ОВД "Восточное Бирюлево", к нашим с вами делам, думаю, не относится. Или относится? Ведь третью попытку пробить собою стену, ознаменовавшуюся вот этим ужасным рассечением, вы предприняли два дня назад, находясь в камере предварительного заключения означенного ОВД? А, уважаемый пациент? Расскажете? История болезни исчерпана, теперь ведь ваша очередь?

— Не совсем, — поджал губы Кубих. — Прежде вы обещали свои соображения по поводу прочитанного. Помните "Собачье сердце"?

— Да, да, да! — заулыбался Раньшов, краешком халата протирая очки. — "И что вы можете сказать по поводу прочитанного?" Потрясающе! Откуда вы, такой молодой человек, так хорошо знаете старую классику?

— Мне не нужно ничего лишнего, — тонко улыбнулся Кубих, — я согласен всего лишь на самое лучшее.

— Хорошо сказано! — выпятив губу, покивал головой Раньшов. — Наполеон?

— Черчилль. Так что — момент истины, док?

Раньшов подумал, что разговор ведет, пожалуй, не он, а этот сухопарый паренек с расквашенной физиономией в смирительной рубашке перед ним. И что прежде с ним, доктором Раньшовым, подобного не случалось. Он на всякий случай посмотрел на ассистентку, но та полностью погрузилась в стенограмму приёма и была далека от любых выводов из услышанного.

— Что ж, обещанное на стол! — хлопнул себя по колену доктор. — Думаю, все, что написано в истории про ваше заболевание, соотносится с действительностью не более, чем вывод, что ветер — результат того, что деревья качаются. И знаете, что навело меня на эту мысль? Вот эти фото. Как чудесно, что в историю болезни попали полицейские снимки мест вашего столкновения со стенами! Сразу видно, что тут кое-что не вяжется. Например, вы атаковали не открытые участки стены вестибюля станции метро "Боровицкая", а почему-то неудобный угол, на который был наклеен какой-то непонятный плакат. Что на нем, разобрать трудно, качество копии безобразное. Кольцо какое-то, нет? Но явно, что в этом углу вестибюля вы промазать мимо плаката просто не могли. А вот снимок участка Китайгородской стены со стороны одноимённого проезда. Здесь, напротив, слева — верста, справа — километр. Но вы умудрились впечататься именно в плакат, на котором изображена какая-то дыра в земле и два прыгающих в неё силуэта. Причем прямой траектории для столкновения с плакатом мешает вот эта торчащая из-под земли крышка воздухозабора. Чего бы расклейщику не прилепить плакат на пять метров левее или правее, непонятно. Но тут ещё. Низ плаката находится на высоте больше полутора метров над землей и вам, даже несмотря на вашу спортивную поджарость, не удалось бы попасть по центру, если бы не было от чего оттолкнуться ногой. Приступочки какой-нибудь. Ай, как к месту тут из земли выпирает эта крышечка!

Раньшов остановился. Кубих молча смотрел на него из-под приподнятых бровей с самым неподдельным интересом.

— Исходя из этого я делаю вывод, что коллегами из ПНД предварительный диагноз вам поставлен неправильно, — продолжил доктор. — На самом деле признаки маниакального синдрома у вас, конечно, есть, но он униполярен и принял форму, возможно, магифрении, то есть маниакального замещения чего-то рационального сверхъестественным. Безусловно, вы одержимы какой-то безумной идеей, и именно она заставляет вас кидаться на стены, а не стремление причинить вред своему здоровью. Причем стены должны быть не простые, на них должно быть что-то написано, нарисовано или наклеено. Что-то, известное только вам. Вот если бы иметь фотографию стены в КПЗ в мен… в отделении полиции, где вы последний раз бодались с твердью…

— Там было написано "Иди сюда", — перебил доктора Кубих. — Даже не написано, а нацарапано, причем кровавыми такими царапинами. Ну, я и…

Повисла пауза.

— Что? — осторожно спросил Раньшов.

— Что "что"? — передразнил Кубих. — Прыгнул!

Раньшов, до этого в искреннем интересе чуть не лежащий на столе, медленно распрямился. Его вид отражал глубокое разочарование.

— Слушайте, пациент! — громко и раздраженно начал он. — Мы же договаривались, что вы не будете морочить мне голову! То, что вы прыгнули, и так известно! Зачем вы прыгнули? Зачем вы вообще всё это делаете?! Давайте так: или вы мне всё рассказываете как на духу, или я утверждаю вам предварительный диагноз и отправляю в палату поедать транквилизаторы и прочую седативщину. Уверяю вас, скоро самое большее, на что вы сможете кинуться — это унитаз три раза в день, и то только с помощью… как вы их назвали? Годзиллы? С помощью двух наших верных годзилл — Антона и Артема. И никаких шансов осуществить то, что вы задумали, у вас больше не будет. Никогда! Ну?!

Варя оторвалась от стенограммы и с ужасом смотрела на патрона: в таком неуравновешенном состоянии она его никогда не видела.

— Да, хорошо, док, — кивнул Кубих. — Не нервничайте. Я всё расскажу. Надеюсь, что после этого у вас отпадет желание кормить меня транками. Только можно ослабить ремни на рубашке? Я скоро сдохну в этом вашем саккосе*!

Раньшов, словно вставая, качнулся вперед на стуле.

— Нет! — неожиданно громко и сердито воскликнула Варя, в запрещающем жесте выставив вперед открытую ладонь. — Нельзя! Адольф Валерианович! Ведь нельзя же!

— А я что?! — в притворном удивлении распахнул на ассистентку глаза Раньшов. — Я ничего. Хотя, может, давайте, Варя? Может, можно?

— Ну, пошла-поехала! — возмущенно дернулся в кресле Кубих. — Только вот не надо меня тут на добрый-плохой-злой брать! Нашли, блин, Клинта Иствуда!

— Ах-ха-ха! — весело рассмеялся Раньшов. — С вами, Кубих, работать — одно удовольствие! Вы и этот фильм видели?

Варя со своего места следила за диалогом, и по выражению её лица трудно было понять, кого из его участников она считает сумасшедшим.

— Можно, Кубих, можно, — отсмеявшись, сказал Раньшов, вставая со стула. — Просто Варвара Феоктистовна… то есть Варя, очень боится буйных пациентов. Но вы не буйный, Кубих, это очевидно. Я бы мог вас даже совсем развязать, но для этого, пожалуй, мы все-таки ещё недостаточно знакомы, извините.

Он обошел железное кресло и ослабил на одну дырочку пряжки на спине пациента — тот с наслаждением потянулся всем телом.

— Чем быстрее вы всё расскажете, тем скорее окажетесь без, как вы образно выразились, саккоса, — наклонившись к уху Кубиха, тихо сказал Раньшов. — Прямая выгода! А будете крутить мне, пардон, тестикулы, к саккосу добавится ещё омофор с епитрахилем*. Давайте — полчаса исповеди, и всё. Или сколько нужно, чтобы Шахерезада закончила дозволенные речи?

 

***

 

Каким-то немного не таким, не как все остальные люди, Кубих ощущал себя с детства, лет с девяти. Вернее, не так, как все, он ощущал происходящее вокруг себя. Ему чётко казалось, что он живет не в своем мире, не в том, к которому он принадлежит. Словно он заперт в чужом теле — страшно неудобно, а когда смотришься в зеркало, не получаешь никакого удовольствия. С годами это чувство только усиливалось, к нему присовокуплялись ассоциативные нюансы взрослеющей психики. Не такой, как должна быть, казалась ему природа за окном, небо над головой, цвет листвы, травы. Не такими казались люди, их поступки, внешний вид, темперамент, вкусы, пристрастия, слабости. Не так пахли цветы, ветер и асфальт, а выхлоп автомобилей просто сводил с ума. Непонятными, бессмысленными и жестокими представлялись идущие в мире войны и конфликты, а от террористических актов мозг Кубиха взрывался, как атомная бомба над Хиросимой. Нет, не всё в нем вызывало отторжение: Кубиху нравилась классическая литература, старые фильмы и много ещё чего, но это не делало его в этом мире своим. К восемнадцати годам к Кубиху пришло четкое понимание, что он — частица какого-то иного мира, случайно попавшая на Землю. И одновременно — что должен быть где-то путь, лаз, тропа, проход, по которому можно попасть в иной, свой мир. Ведь попал как-то Кубих сюда?

Но время шло, а никаких намеков то, где находится "кроличья нора" и как её найти, не было. Кубих был хорошо образованным, интересным молодым человеком, но все считали его странным и сторонились. В конце концов он бросил попытки завести друзей, а шаги к сближению со стороны представительниц противоположного пола вызывали раздражение у него самого. Его психика не выдерживала, суицидальные настроения посещали его всё чаще. В день своего двадцатиоднолетия Кубих не выдержал: ночью он пришёл на железнодорожный мост над Москва-рекой и перелез через ограждения.

Его окликнул женский голос: "Эй, попрыгунчик! Глубоко собрался?". Девушку звали Оксана. У неё были красно-фиолетовые волосы, пирсинг в носу и одновременно насмешливые и грустные серые глаза. Странно, что она не могла объяснить, как и зачем попала в половине четвертого ночи в такое специфическое место. Впрочем, делириум** для плотно сидящих на каннабисе — дело обычное, а внешний вид новой знакомой красноречиво свидетельствовал о её весьма близком знакомстве с особой, в определенных кругах известной как "Марья Хуановна". Но удивительно — она не вызывала у Кубиха привычного раздражения. Очень быстро стало ясно, что Оксана такая же, как Кубих, — не отсюда. Но в решении вопроса, как попасть назад, в свой мир, она продвинулась куда дальше своего нового знакомого. "Ты понимаешь, это должно само прийти, — вдалбливала она Кубиху. — Не обязательно сразу. Мне начало приходить в шестнадцать, когда я от тоски подсела на "машу". Сначала начали видеться разрозненные отрывки какого-то кода. Код повторялся и всё время увеличивался. Потом достиг длины в двадцать три единицы и перестал расти. Это были разрозненные символы, но что надо с ними делать, было непонятно. Я укуривалась до глюков, но ничего больше не приходило. Тогда я бросила. Колбасило так, что меня в скрипичный ключ заворачивало. Но как-то во сне я увидела, что сижу за компом и ввожу эти 23 символа, а на экране с бешеной скоростью тикает таймер. Тикает ровно одну секунду, я в замедленном режиме вижу, как крутятся сотые и тысячные. Я ввожу код, но не успеваю, секунда проходит раньше. Мыслимое ли дело — набить на "клаве" 23 символа за секунду, прикинь! Быстрее абсолютного мирового рекорда! Особенно если ни на одном компьютере нет таких обозначений. Но я подумала, что задача по возвращению домой и должна быть неимоверно сложной, иначе её мог бы кто-нибудь случайно решить, верно? И открыть лаз для тех, кому он не предназначен? Я натырила два косаря баксов и заказала себе индивидуальный ноут, где эти 23 символа были на клаве. Вот уже два года тренируюсь, 21 ввожу легко, один раз 22 получилось, 23 не выходит, хоть обратно в маму лезь! Но даже если получится, не уверена, что этого будет достаточно. Потому что в последнее время мне приходит ещё какой-то код, четыре буквы — YSOD, и всё. Что это такое — ума не приложу".

Теперь всё время Кубих проводил с Оксаной в её квартирке в Бирюлево. Он помогал ей тренировать скорость ввода, вместе они покуривали марихуану или просто медитировали, разговаривая о другом мире, о "норе", о "переходе". Неудивительно, что в один прекрасный момент они оказались в постели. А через неделю Кубиху пришло. Пришло во сне, пришло фото, картинка. Непонятное вихреватое белое кольцо — не то дым, не то облако на фоне голубого неба. Кубих даже подумал, что это не код никакой, но картинка с завидным постоянством являлась неделю подряд, и сомнений не осталось. А ещё через неделю начала сниться другая: двое подростков прыгают в зловещую разверстую глубину какой-то огромной ямы в земле. По совету Оксаны Кубих начал искать эти изображения в Интернете и скоро нашел — это были фото самых редких явлений природы и необычных событий в мире. Белое кольцо оказалось эстетским изыском курильщицы Этны, а яма в земле — знаменитая пещера Колодец Иакова в США. И самое главное, что в Москве шла стрит-выставка современного фото, и два этих фото были среди прочих, расклеенных по всему городу. Кубих был уверен, что осталось только найти их в огромном мегаполисе.

"И что ты будешь делать, когда найдешь? — усмехалась Оксана. — Вот ты считаешь, что это и есть порталы, что надо прыгнуть в них, и всё? Да не может такого быть! Чтобы все увидели, как кто-то сиганул в стену и исчез? Да, я понимаю, что ты будешь прыгать ночью, но камеры! Камеры-то везде, всё равно твой прыжок будет увидят! Говорю тебе, "они" ни за что не пошли бы на то, чтобы так засветиться!" Они с Оксаной даже поругались, к счастью, ненадолго, потому что Кубих нашел первый плакат. В двенадцать ночи, чтобы успеть на все пересадки в метро, он, как в последний раз, попрощался со всё ещё дующейся на него подругой и отправился на станцию "Боровицкая". Из 2-й Градской больницы, куда Кубиха после крушения лба и надежд привезла скорая, его утром забирала Оксана.

Они долго обсуждали это и спорили. Оксана продолжала твердить, что "кроличья нора" не может быть в таком публичном месте, а ещё должен быть какой-то дополнительный код, типа её YSOD. Кубих считал, что "им" плевать, увидит кто-то перемещение через "нору" или нет. Причина же того, что у него не получилось — возможно, нужна большая скорость. Ну, не 88 миль в час, как в "Назад в будущее", но он, безусловно, может разогнаться гораздо сильнее, чем сделал это на "Боровицкой" — в институте он занимался легкой атлетикой и бегал стометровку за 12 секунд. А насчет дополнительного кода — да, у Оксаны он есть, но что толку, раз непонятно, что это такое? Она отвечала, что точно узнает, когда код сработает, и тогда ей останется только ввести заветные 23 символа за одну секунду, а вот у Кубиха ничего подобного нет. Они снова поругались, на этот раз серьезно. Оксана засела за клавиатуру — тренироваться, а Кубих забрал свой рюкзак и съехал из Бирюлево.

Второе фото на Китайгородской стене он нашел через неделю. Тщательно подготовился: купил новые беговые кроссовки, выезжал на место, знакомился с обстановкой. Сделал вывод, что из-за раскидистых кленов слева и справа камеры, установленные на стене, не видят место, где приклеен плакат. Вот она, "их" предусмотрительность! Бедная, несчастная Оксана! Кубиху было страшно жаль ее, но глупая гордость возобладала. Той ночью он был на месте в три и ещё час сидел в укромном месте напротив, дожидаясь, пока всё окончательно затихнет. Вот проехал полицейский патруль — пора. Кубих разбежался, оттолкнулся, как от трамплина, от воздухозаборной шахты и… Очнулся он через двое суток в реанимации. Когда его перевели в общую палату, лечащий врач настоял на осмотре пациента психиатром. Кубих хотел сбежать, но сам передвигаться из-за повреждений не мог. На скорой его отвезли в ПНД, написали неутешительный предварительный диагноз и поставили на учёт по месту жительства. Так он стал официальным психом. Через десять дней Кубиха выписали. Встречала его Оксана.

Дома в Бирюлево она победоносно продемонстрировала ему "смертельный номер" — 23 символа за 0,9998 секунды. Она много, радостно и громко что-то говорила, Кубих слушал с грустной улыбкой. Он правда был безумно рад за Оксану, потому что… Очнувшись в реанимации, Кубих вдруг понял, что первый раз за последнее время думает не о "норе", не о "переходе", а о ней. Количество общения, встреч и расставаний перешло в качество — Кубих понял вдруг, что любит эту взбалмошную девчонку с разноцветными волосами. И тут…

И тут по экрану Оксаниного ноута с изображением ночного Шанхая пробежала помеха, и экран внезапно стал ярко-жёлтым, как поле подсолнухов на горизонте.

— Оба-на, — содержательно выразила свое недоумение Оксана. — Кажется, система обвалилась. Странно, должен быть синий экран смерти, а тут… Хрень какая-то!

"Синий экран смерти, Blue Screen Of Death, BSOD, — подумал Кубих. — А это? Жёлтый экран смерти, что ли? А по-английски это будет… Это будет YSOD, вот как это будет!"

— Вводи-и-и-и!!! — заорал он, не слыша собственного крика.

Оксана непонимающе взглянула на него, но её пальцы автоматически с невероятной скоростью уже танцевали по клавишам стремительную джигу, и… она исчезла. Медленно, с грустным "пи-и-и-и!", надувалось сиденье табурета, на котором только что крутился её зад. Рядом с клавиатурой стояла недопитая чашка с чаем, в пепельнице дымилась недокуренная сигарета. Кубиху показалось на миг, что на жёлтом экране ноутбука разноцветными сполохами проявилась надпись "Иди сюда". Проявилась и исчезла, оставив ощущение галлюцинации. Кубих сел на Оксанин табурет, уронил голову на руки и заплакал.

Когда схлынул первый шок, первой мыслью было — надо рвать когти. Но, подумав, Кубих решил этого не делать. Когда начнется расследование исчезновения гражданки Светлычевой О. И., полтора десятка человек в подъезде, и особенно жизнерадостно бдительная старушка из квартиры напротив (Кубих про себя называл её Мерседесище от МСДСЩ — "маленькая собачка до старости щенок"), дадут на него показания. Дальше найти его — дело техники, и внятных ответов на вопросы правоохранителей у него не будет. Кубих сам позвонил в полицию и заявил об исчезновении своей гёрлфренд. Будто бы он пошел в душ, а когда вернулся, Оксаны в квартире уже не было. Главным в решении прибывшего наряда о задержании Кубиха стали показания именно Мерседесищи, заявившей, что она смотрела неотрывно в глазок, и из квартиры никто не выходил. Старший полицейский впал от такой информации в ступор: выходило, что хозяйка квартиры на самом деле исчезла — растворилась, дематериализовалась. Но Мерседесище, видя затруднение правоохранителя, предупредительно скорректировала показания, сказав, что спину Кубиха, входящего за полтора часа до инцидента в дверь, она помнит хорошо, а вот вошла ли перед ним хозяйка квартиры, точно сказать не может. Полицейский перевел дух — теперь сходилось: подозреваемый убил потерпевшую, вернулся в её квартиру и разыграл комедию с исчезновением. Кубиха задержали. В обезьяннике, увидев на стене призыв "Иди сюда", у него буквально снесло крышу, и он прыгнул на стену, получив рассечение и очередное сотрясение. По совокупности трех попыток подозреваемого отправили сюда, в храм современной психиатрии. По прибытии Кубих сразу же сделал попытку бежать, но Антон и Артем — не без труда, правда, — с бегуном справились и от греха упаковали его в смирительную рубашку.

— Поня-ятненько, — протянул Раньшов, потирая подбородок. — Только вот скажите, Кубих: если раньше вы прыгали на стены в твердом убеждении, что это вход в "нору", то исчезновение Оксаны, как мне кажется, должно было ясно показать вам, что для инициирования входа обязательно нужен дополнительный код? Толчок, так сказать, некое событие. Такое, как появление Yellow Screen Of Death для Оксаны. Без этого вы хоть обдолбитесь обо все стены на свете, эффект будет, как говорится, "манечка". Не укладывается у меня в голове этот ваш третий прыжок, нелогичный он какой-то. "Снесло крышу" — это, как говорится, отмаза левая.

— Так был код! — радостно воскликнул Кубих. — Там две лампочки под потолком было. Одна нормально горела, а вторая мигала, как будто вот-вот перегорит. А тут вдруг — раз, и тоже нормально загорелась, как новенькая!

— Да нет, это не то! — досадливо поморщился Раньшов. — Это, Кубих, не код, а туфта полная. Кодом обязательно должно быть событие из ряда вон выходящее, невероятное. Вот вы представляете, чтобы операционка Windows упала с образованием жёлтого, а не синего экрана смерти? Да если б об этом узнал Билл Гейтс, он бы на месте вслед за Стивом Джоббсом отправился! Потому что это — фундаментальное нарушение всего исходного кода "винды". Это как если бы у родителей-кошек родился бы… я не знаю… заяц например! Вот это — событие, вот это — код! А вы — лампочка!

Раньшов говорил всё это, возбуждённо шагая вдоль кресла с Кубихом — три шага в сторону, три шага назад. Кубих наблюдал за этими метаниями доктора в явном недоумении.

— Док, у меня такое ощущение, будто вы хотите сказать, что верите мне? — спросил он Раньшова, когда тот, закончив свои передвижения, снова опустился на стул. — Или просто хотите создать среди меня такое ощущение?

Раньшов внимательно посмотрел на Кубиха.

— Вы правы, — ответил он. — Хотя более профессиональным с моей стороны было бы именно создание, как вы сказали, "среди вас" впечатления, что я вам верю, вынужден признать, что просто верю во весь этот ваш бред.

— Это записывать? — ровно спросила со своего места Варя.

— Какая теперь разница? — поморщился Раньшов. — Лучше, Варвара… э-э… Филимоновна? Амадеевна? Короче, дверь заприте-ка покрепче.

Варя, зачем-то прихватив в короткое путешествие стул, на котором сидела, подошла к двери, на три оборота повернула собачку на замке, потом подперла дверную ручку спинкой стула. Закончив все эти операции, она не вернулась на место, а встала в узком проходе между столами, вопросительно глядя на шефа.

— Да, милочка, — кивнул ей Раньшов. — Давайте покажем нашему гостю… как бишь там, в незабвенной "Матрице"? Как на самом деле глубока "кроличья нора"? Да уж, лучше не скажешь!

Варя ответила Раньшову почтительной улыбкой и перевела взгляд, в секунду ставший строгим, на Кубиха — таким взглядом перед тем, как начать раздеваться, опытные сриптизерши разогревают аудиторию. Варя завела руки под волосы на затылке и что-то повернула — раздался щелчок. Её скальп пучком съехал в сторону, вслед на ним кожа на лице начала сморщиваться, черты смазались: нос загнулся набок, губы обвисли, глаза опустели. Кубих застыл — женщина снимала с себя кожу вместе с одеждой и медицинской униформой. Из-под привычного человеческого обличья рождалось существо с оливково-зеленой матовой чешуей вместо кожи, тремя короткими пальцами на руках и ногах, мощным зазубренным гребнем, начинавшимся от безволосого граненого черепа, ниже мускулистых ягодиц переходившим в короткий треугольный хвост. Существо отбросило обличие медсестры Варвары Послевой в сторону и посмотрело на Кубиха объемным взглядом черных выпуклых фасеточных глаз.

— Ну как я вам, пациент? — сказало существо скрипучим голосом, ничуть не напоминавшим обертона валявшейся в углу медсестры.

Глаза Кубиха закатились, и он обмяк, повиснув на натянувшихся ремнях.

— Экие мы нежные, — крякнул Раньшов, вставая с места. — Хотя, честно говоря, я полагал, что вы только голову снимете, Некстус. Этот ваш приступ эксгибиционизма на кого, позвольте спросить, больше был рассчитан? Халат накинули б, что ли…

— Слушаю, Бефорус, — недовольно проскрипел в ответ Некстус.

Он подошел к Вариным останкам в углу, отделил кожу от одежды и не без труда, цепляясь чешуей за ткань, натянул на себя халат. В этот момент Кубих открыл глаза, дернулся, увидел Некстуса в косо застегнутом халате и снова начал заваливаться набок.

— Алё, алё, алё! — засуетился Раньшов, щелкая пальцами у него перед лицом. — Не спать, Кубих, не спать! Времени нет совсем!

Кубих умоляюще посмотрел на него.

— Док, я все-таки шиз? — спросил он со слезами в голосе.

— Нет, — усмехнувшись, покачал головой Раньшов. — Вот странно: увиденному вы почему-то выбрали объяснение, прямо противоположное и вашим многолетним ожиданиям, и полученному экспириенсу с Оксаной. Я бы сказал, пораженческое. Нет, Кубих, вы не шиз, просто… вы были правы. Ваш, Оксанин и ещё полутора десятков особей нашего вида исходный генокод был заброшен на Землю во время глобальной катастрофы на нашей родной планете. Времени тогда раздумывать не было, всё летело в тартарары, посылки с генным материалом рассылали не глядя, лишь бы на планете-получателе была подходящая атмосфера. Это было несколько десятков тысяч земных лет назад. Когда катастрофа разразилась, выжили единицы. И когда они вышли из укрытий, стало ясно, что такое количество не сможет обеспечить восстановление вида. Нужно было собирать тех, чей код раскидали по Галактике. Записи не сохранились, искали вслепую. Наконец, поиски привели сюда, где в общем геноме Homo Sapiens засветились наши исходные участки. Мы основали здесь постоянную миссию и принялись искать прямых потомков, сохранивших генокод достаточно неизменным и поэтому пригодных для восстановления популяции. Мы — специальные агенты по поиску и возвращению репатриантов. Это — агент Некстус, я — старший агент Бефорус.

— Некстус… Бефорус… — беспомощно повторил Кубих и вдруг сделал движение, как если бы он хотел ударить себя ладонью в лоб. — Ну да, Раньшов и Послева! Как я сам не догадался?!

— Давайте я развяжу вас, — сказал Бефорус, протягивая руки к пряжкам.

— Нет! — взвизгнул Кубих, отпрянув. — Не надо!

Бефорус внимательно посмотрел на него.

— Вы все-таки думаете, что всё это плод вашего воображения, — грустно улыбнулся он. — Но даже если так, вы же не считаете, что смирительная рубашка защитит вас от ваших фобий, верно? Просто в ней страшно неудобно, так почему бы её не снять?

Бефорус добро улыбнулся Кубиху, в ответ тот коротко повел глазами в сторону Некстуса.

— А, вас пугает внешний вид моего коллеги? — засмеялся Бефорус. — Может быть, у вас герпетофобия***, ха-ха?! Уверяю, Некстус вас не съест, и не только потому, что я ему не разрешу. Во-первых, мы не едим пищу животного происхождения, а уж соплеменников во всяком случае. Во-вторых, на самом деле мы выглядим не так, как изобразил Некстус. Это маскарад нужен был только для того, чтобы вас встряхнуть, чтобы вы поверили. Во что вы превратитесь на родной планете, сейчас показать невозможно — здесь немного по-другому действуют физические законы. Да и какая разница, если вокруг все будут выглядеть так же?

— И Оксана? — спросил Кубих.

— И Оксана, конечно, — кивнул Бефорус. — Кстати, она будет вас встречать, как это у вас принято. Так я вас развязываю?

Кубих решительно кивнул. Бефорус быстро расстегнул пряжки на его спине, распутал узел, стягивающий рукава. Кубих выбрался из клубка ткани и не без труда встал на ноги. На его жилистом, но изможденном, покрытом синяками теле были только черные трусы-плавки и грязные спортивные носки. Несколько секунд он стоял, покачиваясь на нетвердых ногах, потом с удовольствием хрустко потянулся всем заиндевевшем телом. В это момент в дверь постучали.

— Тс-с-с! — прижал палец к губам Бефорус, а в сторону двери ответил: — М-да-да!

— Адольф Валерианович! — раздался из-за двери голос Антона-Артема. — У вас всё в порядке? Вы уже час прием ведете. И рация не отвечает.

Рация стояла на столе и молчала — очевидно, после последнего разговора с братьями Некстус по нечаянности её выключил. Бефорус сделал на него страшные глаза, тот виновато пожал плечами.

— Все окей, братья! — наддал тону Бефорус. — Не мешайте, нам ещё минут десять с пациентом повозиться надо.

За дверью стихло.

— Ну что? — вопросительно посмотрел на Кубиха Бефорус. — Время не ждет. Они и так что-то заподозрили, боюсь, что десяти минут у нас нет. Как вы там говорили — момент истины?

— Да, момент истины, — повторил Кубих, неподвижно глядя куда-то в угол. — Всё вроде сходится, но… Не могу понять, почему с Оксаной всё так просто — раз, и нет человека! И никто её согласия не спрашивал в последний момент. А со мной так сложно, аж мозоли отскакивают.

— Кубих, ну что за маниакальная подозрительность в самый ответственный момент? — поморщился Бефорус. — Разные индивидуумы требуют разных подходов, иногда диаметрально противоположных. Переправка вас и Оксаны — вообще общая операция, главная цель которой, кроме самого перехода — прикрыть ваше исчезновение. Был разработан сценарий от вашей встречи на мосту до этой секунды. Я вообще не могу понять, Кубих: вы в чем сомневаетесь? Оксана переместилась на ваших глазах. Вот вам Варя… тьфу, Некстус! Хотите — подойдите, потрогайте, ей… то есть ему, будет приятно. В чем проблема? Даже если это всё проделки вашего больного мозга — что вы теряете? Подумаешь, одной шишкой на лбу больше!

— Точно! — ожил Кубих. — А куда прыгать-то? По сценарию, как я понимаю, должно быть одно из двух изображений…

Доктор и экс-медсестра по привычке переглянулись.

— Да это же условности, как вы не понимаете? — устало сказал Бефорус. — Какая разница, что на стене висит? И что вообще за стена? Наш мир, соседняя галактика, другое измерение — за любой стеной на расстоянии вытянутой руки, просто здесь, на Земле, до этого ещё не додумались. Но если так хочется, агент Некстус сейчас создаст вам необходимый для комфортного перехода интерьерчик.

Рептилия подошла к календарю на стене и перелистнула страницу. Вместо рекламирующей транквилизатор пышногрудой врачихи на ней было то самое облачное кольцо в небе над Этной. Лицо Кубиха оттаяло, его губы тронула улыбка.

— Ну слава богу! — выдохнул Бефорус. — Чем бы дитя ни тешилось! Я так понимаю, вы готовы?

— Да, — уверенно кивнул Кубих, — всё в порядке. Ну что, я пошел?

И он присел, как на высоком старте.

— Джаст э момент, — остановил его Бефорус. — А инициирующее событие? Забыли? В нашем случае кто-то должен открыть портал. Некстус, давайте!

Рептилия скинула халат и дотронулась до изображения на календаре трехпалой лапой. Не встретив никакого сопротивления, лапа прошла сквозь стену. Некстус повернул голову к Кубиху и подмигнул ему — тот успел заметить, что веки у ящерицы закрываются не сверху вниз, а с боков, горизонтально. Некстус сделал шаг и исчез в толще стены, только от календаря продолжением кольцевого облака поднимался еле заметный то ли пар, то ли дымок. Кубих завороженно смотрел на место, где только что стоял Некстус.

— Теперь я? — перевел он ошалелый взгляд на Бефоруса. — Я следующий?

— Нет, вы Предпоследний, — серьезно возразил Бефорус. — Следующий — это Некстус, я — Предыдущий. Это не только очередность, это номера расчетов в команде перехода. Первым идет Следующий, за ним — Предпоследний. Замыкает тот, кто был Предыдущим. Такие правила. Тогда переход нормально закроется и не всосет в себя Землю с парой галактик в придачу. Правда, нужен ещё Первый, он, так сказать,подчищает, но это уже без нас. Только форточку закройте.

— Форточку? — ошалело взглянул на Бефоруса Кубих. — К-какую форточку?

— Вон ту, — пальцем указал тот на створку вверху окна, давеча открытую Варей от духоты. — Форточку всегда закрывает Предпоследний. Традиция, на добрую дорожку, так сказать.

Кубих понимающе, хоть и несколько диковато улыбнулся, подошёл к окну, закрыл форточку. Когда он снова обернулся к Бефорусу, того в комнате не было, только от календаря снова поднимался легким маревом то ли дымок, то ли пар.

В этот момент от двух, слившихся в один, страшных ударов дверь распахнулась, подпиравший ручку стул пушинкой улетел в стену и рассыпался на части.

— Хватай его! — в один голос заорали Антон и Артем, бросаясь на Кубиха.

Но тот уже взял разбег. И пусть в тесном кабинете он смог сделать всего несколько шагов, скорость к моменту соприкосновения со стеной он набрал вполне приличную. Пальцы летящих к нему в отчаянном прыжке братьев успели коснуться его тела, но, сгруппировавшись, Кубих уже хрястко врезался в календарь с изображением сисястой продавщицы успокаивающих. Стена содрогнулась, но отразила удар, — безжизненная плоть Кубиха гулко рухнула на пол, накрытая сверху откормленными телами настигших беглеца братьев. Календарь вместе с гвоздиком, на котором он висел, сорвался и упал сверху, лишь из маленькой дырочки в стене еле заметной струйкой пыхнуло известковое крошево.

 

***

 

— Ну феномен, конечно, — бубнил себе под нос Антон, застёгивая на лодыжках Кубиха ремни, которыми ноги буйных пациентов клиники на ночь крепились к кровати. — Как он смог развязать рубашку?

— Да что рубашка? — вполголоса оппонировал брату Артем, проверяя пряжки на ремнях на запястьях лежащего. — Дверь в палате он как смог заклинить? Первый раз такое вижу.

— Да что ты "дверь, дверь"! — злым шепотом сорвался на брата Антон. — Как он смог форточку открыть? Сетка на окне не повреждена! Вариантов два: или он на раз справляется с замками, на которые заперта сетка, либо способен удлинять пальцы, потому что ничего, кроме пальца, через ячейку не пролезет.

— Ага, как в "Секретных материалах"! — радостно подхватил Артем, но под строгим взглядом брата стушевался и посерьезнел. — Может, дать ему все-таки транков? От греха? Такой и эту сбрую расстегнет. Я не нанялся всю ночь его караулить.

— Не имеем права, — одернул брата Артем. — Без назначения врача давать пациентам медикаменты — серьезное нарушение. Выпрут как нефиг делать. А я не хочу, мне здесь нравится. Так что если понадобится — будем караулить! Ничего, завтра Раньшов его примет, осмотрит, назначит, и кончатся наши мучения. Жаль, конечно, что сегодня он его не успел обработать. Устал, наверное, доктора — они ж тоже люди.

Братья синхронно бросили последний взгляд на пристегнутого к кровати пациента и вышли, из коридора подперев сломанную дверь остатками стула. Кубих остался один. И ещё долго, пока не наступила полная темнота, его безумный взгляд блуждал по усиженному мухами потолку камеры-палаты, различая в этих черных отметинах то облако-кольцо, кружащее над Этной, то контуры двух мальчишеских тел, сигающих в страшный зев Колодца Иакова.

 

 

Из полицейского рапорта

 

Заместителю начальника по оперативно-розыскной работе ОВД "Хорошево-Мневники" г. Москвы м-ру полиции Климишкину В. С. от оперуполномоченного уголовного розыска мл. лейтенанта полиции Первых М. П.

Докладываю, что сегодня, 28 июля 2017 года, в 07 часов 20 минут по указанию дежурного по ОВД капитана Татаренко В. Г. я прибыл в городскую психиатрическую больницу (ПБ) № 2 по адресу: ул. Зои Гамадуловой, д. 17.

Основанием для вызова был звонок сотрудников больницы Пригожаевых А. Б. и А. Б., 1993 г. р. Означенные сотрудники являются братьями-близнецами и работают в клинике медбратьями. Они заявили о пропаже пациента клиники Кубиха И. Г., 1992 г. р. Пациент якобы исчез из закрытой палаты, у которой Пригожаевы всю ночь дежурили. К тому же они утверждают, что, поскольку пациент был буйный, вечером около 22:00 они самолично пристегнули его (Кубиха И. Г.) к постели штатными приспособлениями типа "наручи", "поножи", а также фиксирующим поясом на талии (всё это они именуют "сбруя"). При осмотре установлено, что пряжки ремней застегнуты и не повреждены. По признанию Пригожаевых, нет никакой физической возможности освободиться из застегнутой и затянутой сбруи, однако пациента в ремнях на момент осмотра не наблюдалось. Пригожаевы не могут дать никаких внятных пояснений по поводу отсутствия пациента Кубиха И. Г. в его палате, кроме того, что, как они говорят, он исчез. Камеры наблюдения никаких других лиц, входящих в палату Кубиха или выходящих из палаты, кроме Пригожаевых, не зафиксировали.

Мною была затребована история болезни Кубиха, но она оказалась в кабинете его лечащего врача доктора (к.м.н.) Раньшова А. В. К 09:00 ни Раньшов, ни его ассистентка Послева В. Ф. на работу не прибыли, их мобильные номера не отвечали. Разговор по телефону с участковыми полицейскими по месту жительства Раньшова и Послевой показал, что указанные граждане никогда по адресам своей прописки не проживали. По базе данных ФМС паспорта Раньшова А. В., 1973 г. р., и Послевой В. Ф., 1994 г. р., копии которых были взяты мною из личных дел, не числятся.

Установлено также, что никто из других сотрудников больницы больного Кубиха И. Г. не видел, т. к. 26 июля в приемном отделении больного против правил оформляли также Пригожаевы.

По установленным фактам мною была принята рабочая версия о сговоре братьев Пригожаевых с Раньшовым и Послевой с целью похищения или убийства Кубиха И. Г. по неизвестным мотивам. Для этого был оформлен прием Кубиха в ПБ № 2 с целью последующей симуляции его исчезновения. Однако вероятнее всего, что Кубих вообще не пересекал порога больницы и, соответственно, никуда не исчезал. Местонахождение Кубиха И. Г. (или его тела) в настоящий момент неизвестно.

На основании вышеизложенных фактов мною было принято решение о задержании Пригожаева А. Б., 1992 г. р., и Пригожаева А. Б., 1992 г. р., на 72 часа и об объявлении в розыск Раньшова А. В. и Послеву В. Ф.

Пригожаевы встретили вынесение мною указанного решения агрессивно и попытались скрыться. С помощью персонала клиники Пригожаевы были изолированы в помещении постирочной и прибывшим нарядом полиции задержаны. При задержании Пригожаевым были причинены многочисленные повреждения, также травмы получили трое сотрудников полиции. Даже после задержания Пригожаевы продолжали вести себя буйно, кричали: "Он исчез!" и "Мы тут ни при чем!". С санкции главного врача больницы Пригожаевым были введены седативные препараты. Так как Пригожаевы физически люди чрезвычайно крепкие и их содержание в КПЗ ОВД могло быть проблематичным, было принято решение оставить их в психбольнице под охраной и под действием успокаивающих медикаментов.

 

Оперуполномоченный уголовного розыска мл. лейтенант полиции Первых М. П.

 

 

*Саккос, епитрахиль, оммофор — элементы парадного одеяния православного священника.

**Делириум — бредовое состояние, сопровождающееся разнообразными галлюцинациями и потерей ориентации в пространстве и во времени.

*** Герпетофобия — болезненная боязнь рептилий.