Прошу никого не винить

По радио передавали гимн, и Мелков поспешил выйти из машины. Ему понадобится трезвая голова, не одурманенная психо-воздействием, пусть и повышающим производительность труда аж на целых двадцать три процента. Гладкая матовая полусфера тотчас нависла над следователем, заполнила собой все небо. Эта громада внушала спокойствие, наверняка обманчивое. Вообще, строить нечто подобное Мелков считал пустой тратой сил и ресурсов. В память о войне? Да вы шутите. Вряд ли кто-то забудет эту войну. Пройдет три-четыре поколения, прежде чем следы ее окончательно исчезнут. Вот тогда и строили бы чертов мемориал.

Проект "Пепел войны" появился сразу после победы, а может быть, даже и раньше. Решили построить нечто масштабное, способное пережить все человечество, обессмертить победу над некро-фашизмом. Это была личная инициатива Великого вождя, и даже руку с факелом, Мелков слышал, хотели сделать без указательного пальца — как у инициатора. Но когда комплекс достроили, вождь уже умер, место у руля занял другой, и у того с пальцами было все в порядке. Хоть с пальцами.

На входе на территорию стоял КПП. Потом, его, наверное, переоборудуют в билетную кассу или магазин по продаже открыток. И все будут удивляться, почему у магазина стены с полметра. А пока — два хмурых солдата с автоматами, шлагбаум, способный выдержать таран грузовиком, «ежи», «гвоздики» и прочая прелесть. Солдаты долго рассматривали его удостоверение, потом связались с кем-то и уже тогда пропустили. Бардак, подумал Мелков, охране ничего не сообщают. Уж о его приезде могли бы и сказать.

— Вы знаете куда идти?

Мелков покачал головой.

— Проводи к Пете, — велел один второму.

«Петя»? То ли поведут к какому-то заму, то ли директора на объекте не особо уважают. Как выяснилось, все же второе. Директором оказался полноватый скользкий тип. Он жестом отпустил охранника, изучил документы Мелкова, а потом резко поднялся из-за стола, изобразив на лице радость. И сразу стало ясно, почему охрана не знала о приезде следователя. Потому что директор тоже не знал.

— Андрей Михалыч, а мы вас ждали! Чаю хотите? — и не дожидаясь ответа, заревел. — Танечка, чаю!

Он, перегнулся через стол, протянул следователю руку, которую тот пожал с легкой брезгливостью.

— Вас уже устроили? Если что, у нас тут замечательное общежитие, отлично в столовой кормят, в комплексе есть буфет…

Эдак дело еще и до застолья дойдет, подумал Мелков.

— Извините, Петр?..

— Иванович!

— Петр Иванович, давайте к делу.

Тот сразу поник.

— Что ж, — сказал он с горечью, — можно, и к делу.

— Мне нужно провести здесь день-два, не больше, — сказал Мелков. — Пообщаться кое с кем. Посмотреть, где все произошло. Устроите?

— Устрою, — пообещал директор. — Только ведь, вы знаете, эту роту злополучную отсюда убрали. Сейчас у нас новая рота караульщиков. Они уже приступили к тренировкам, сегодня первая смена караула…

Новая смена, значит? Да матери погибших мальчишек, наверное, еще тела сыновей не получили, а он сюда уже новую роту пригнали.

— Не боитесь? — спросил Мелков.

— Боюсь, — сознался директор. — Но еще больше боюсь, что, когда приедут высокие гости, наши караульщики начнут спотыкаться или вовсе заблудятся. Тогда с меня голову по пояс снимут. И так уже на волоске повисла.

Вот-вот. На волоске. Оттого и не знал о приезде следователя. Не сказали. Откровенность директора изрядно позабавила Мелкова. Может, если надавить, еще в чем признается?

В дверь с шумом вошла стройная шатенка с подносом. Ни собранные в пучок на затылке волосы, ни очки не были способны скрыть очевидный факт: директор имел хороший вкус на секретарш. Красивая девка, ничего не скажешь. Она оставила кружки на столе и удалилась. Во взгляде, брошенном на следователя, было любопытство, смешанное с легким страхом. Мелков хмыкнул, а директор будто только этого и ждал. Повеселел, подмигнул.

— Да, — сказал он. — Танечка у нас боевая. Хотите познако…

Мелков резко встал, шкребанув ножками стула по полу. Директор вздрогнул, поперхнулся словами, закашлялся. Конечно, Мелков понимал, что директор не так уж и виновен, но старая мудрость говорила: если ты главный, то виноват во всем. Но очень уж хотелось взять этого слизняка и встряхнуть, чтобы зубы клацнули. Мол, веди себя по-мужски, а не сватай первому попавшемуся свою секретаршу!

— Нужен человек, который покажет мне комплекс, — сказал Мелков. — С которым я смогу решать вопросы быстро, без волокиты.

— Понимаю, — судорожно кивнул директор. — Понимаю. Танечка! Расскажи, пожалуйста, товарищу следователю, как найти Валлиса!

Дрогнул голос директора аккурат на фамилии. Значит, не любит его. Значит, есть шанс на нормального человека наткнуться. Мелков кивнул директору и пошел за консультацией к Тане. Та не обманула ожиданий. Она вела настолько интенсивный огонь глазами на поражение, что следователь даже немного оттаял. Ничего, пообещал он себе, вот закончу это дело, и… и как всегда обещание осталось висеть в пустоте. Чего себе такого пожелать Мелков не знал уже довольно давно. Он взглянул на себя со стороны, гадая, есть ли за танечкиными купюрами хоть какая-то искренность? Ну мужик не молодой на вид. Статный, плечистый. Правда, чемодан с документами в руках больше подошел бы туристу, чем сотруднику ГБ. Но разве бывает у туристов так неровно поседевшие волосы, военная выправка и колючий взгляд? Хотя уже скорее усталый, чем колючий.

— Вы меня слушаете, Андрей Михайлович?

— Очень даже, Татьяна, — ответил он. — Мы говорили о Валлисе. Где мне его отыскать?

 

Майор Валлис обнаружился в столовой у окна. Человек как человек: роста среднего, нервные глаза, слегка обвислые щеки и редеющая русая шевелюра.

— Не занято? — Если начальник охраны действительно такой молодец, как о нем говорили, сразу поймет, кто к нему подошел. Валлис окинул его взглядом:

— ГБ?

Мелков кивнул, хмыкнув про себя. Не соврала Танечка, начальник охраны молодец.

— Фронтовик?

— Двадцать шестая, — коротко ответил Мелков, и взгляд Валлиса мгновенно потеплел.

— Слышал про ваших. Я из пятнадцатой.

Мелков о пятнадцатой не слышал, поэтому просто кивнул и уселся напротив Валлиса.

— Вы поесть или поговорить? — спросил тот.

— Поесть, — признался следователь. — И поговорить.

— Тогда советую рагу. Суп с клецками не берите, пересолен.

Вняв совету, Мелков получил действительно неплохой обед. Валлис закончил есть раньше, поэтому некоторое время просто смотрел на следователя этаким профессиональным взглядом средней пристальности.

— Я человек простой, — сказал он немного погодя. — Спрошу сразу. Собираетесь глубоко копать, или вас для очистки совести прислали?

Ах вот оно что, простой человек, значит. Фронтовик. Неожиданно Мелков разозлился.

— Могу копать, — сказал он, — могу не копать. Зависит от грунта и погоды.

— На вопрос не ответили, — заметил Валлис.

— Так вы его и не задали, — сказал Мелков. — А сходу принялись подозревать в профанации расследования.

Валлис рассмеялся.

— Это ты правильно, — сказал он, — ударом на удар. Так и надо.

Валлис мгновенно перешел на «ты», так что и Мелков жеманничать не стал.

— Поговорим нормально? — спросил он.

— Поговорим, — посерьезнел Валлис. — Спрашивай.

 

— Вот тут все и случилось.

Главный зал комплекса был похож на широкий колодец, по стене которого вилась винтовая лестница. В самом центре возвышалась огромная рука, держащая факел с вечным огнем. По черным стенам струились, сбегая вниз, как ручейки крови, написанные красным фамилии павших бойцов. Конечно, не всех. Полные списки погибших — государственная тайна, и это правильно, но и так выглядело… достаточно печально. И еще шум где-то на границе слуха. Гул, тихие выстрелы, визг снарядов, рычание машин. Какофония звуков войны сменилась тихим пением. Колыбельная? Будто бы похоже. Затем слова вовсе пропали, осталась лишь печальная мелодия на фоне новых взрывов, стрельбы и криков. Следователь много чего повидал на фронте и на службе в ГБ, но и его сердце пропустило удар-другой, сжалось тревожно, защемило. Вот гады, на самое больное давят! Был бы попроще — разревелся бы точно. За всю жизнь следователь слышал много психо-маршей, перед каждой атакой им крутили что-то воодушевляющее, да взять тот же гимн, но все они работали грубо. Услышал набор звуков — и вперед, работать, сражаться. А здесь… такое ощущение, что невидимая ласковая рука дергает те струны души, о которых ты забыл или даже не знал. Валлис, стоящий рядом, заметил состояние Мелкова, улыбнулся едва заметно. А и у самого глаза на мокром месте.

— Цепляет, да? — сказал Валлис. — Меня тоже зацепила в первый раз. На каждом этаже — своя часть мелодии. Но когда идешь по лестнице, не замечаешь, как эти части друг с другом стыкуются. Мастерски сделано…

— Угу, — кивнул Мелков. — Ты мне лучше расскажи про самоубийства.

Валлис пожал плечами.

— Первый прыгнул из-за девки. Это твои коллеги выяснили. Следом за ним — еще двое, одновременно. И с ними уже ничего не понятно.

Непонятно — это мягко сказано. Два караульщика, одновременно бросают винтовки, перешагивают через перила и прыгают вниз. Друзьями большими с тем, первым, они не были. Призывали их из разных республик. Никаких связей.

— Это я и в рапортах прочел, — сказал Мелков. — Ты сам что думаешь?

Валлис покосился на следователя:

— Так ведь и что я думаю, ты в рапортах можешь прочесть… Если вкратце: не знаю. Странные смерти накануне международной встречи, на которой должны подписать мирные соглашения? Попахивает провокацией.

— Или диверсией, — сказал Мелков, и задрал голову, прикидывая высоту руки с факелом. По всему выходило, что никак не меньше десяти пятнадцати метров. Высоко падать, ох высоко.

Валлис напрягся:

— В мой огород камень? У меня охрана на объекте железная. Никто чужой не пройдет.

— Значит, свои? — уточнил Мелков и посмотрел начальнику охраны в глаза. Тот взгляда не отвел:

— Ваши уже тут всех проверили и перепроверили, — сказал Валлис. — Думаешь, пропустили, не доглядели?

Мелков открыл рот, но вдруг раздался резкий звонок. Плавно открылись двери, и оттуда вышли двое караульных.

Валлис взглянул на часы:

— Первая смена караула для новой роты, — сказал он. — Пробная. Давай глянем, раз такое дело.

Уходит от темы? Или действительно думает, что обсуждать тут нечего?

— Давай, — согласился Мелков, досадуя. Не вовремя появились мальчишки, ох не вовремя.

Юноши вышагивали по залу к лестнице, затем по ней наверх. На плече у каждого винтовка — в идеальном, само собой, состоянии. На лице — суровость и собранность. Медленно вышагивая, чеканя шаг, поднимая ногу невообразимо высоко, мальчишки маршировали, взбираясь по лестнице без ступенек. Синхронно двигались руки, глаза птичьи внимательным взглядом пронзали что-то невидимое впереди.

— Это еще не полная смена, — сказал Валлис. — Последний этаж пока доделывают, там трубы прорвало, поэтому сменяться будут на пролет раньше. Но и так… красиво.

Красиво? Вот уж нет. Все эти смены караулов на торжественных мероприятиях казались следователю лишней тратой человеко-часов. А сам этот торжественный марш — уродливым. Ни один человек в здравом уме не будет так ходить. Это неудобно и неумно. И ничуть не красиво. Красота в понятии Мелкова была чем-то близким к "удобности". Чем проще и эффективнее — тем красивее. Наверное, из-за этого у него и были вечные проблемы с женщинами. Возможно, виновато во всем было время. Сначала кризис, потом война — одна, вторая, снова кризис… Теперь вот жизнь наладилась вроде, но что это за жизнь, не жизнь, а бег — от расследования к расследованию. Нет времени подумать, остановиться…

И вдруг один из марширующих останавливается. Ритм мгновенно ломается, когда мальчишка с винтовкой в руке, бросает эту самую винтовку и делает шаг к перилам. Его напарник удивленно, а затем и с ужасом отшатывается, когда он перемахивает через перила. Без всякой возможности что-то сделать, Мелков следит взглядом за приближающейся фигурой. И только когда тело с чавканьем касается пола, он не выдерживает, моргает.

— Врача! — раздался дикий крик, и всеобщее оцепенение спало.

Оставшийся в живых мальчишка сползал по стене, тщетно пытаясь встать на ноги. Невесть откуда взявшиеся люди засуетились, подбежали к трупу, из которого уже успела натечь приличная лужа. На мгновение рука с факелом показалась Мелкову отрубленной конечностью, из которой все еще сочится кровь. Перед глазами следователя стояло лицо мальчишки за секунду до. Ужас. Без гнева, без отчаяния. Лишь ужас и осознание смерти.

 

Еще только собираясь ехать в «Пепел» Мелков дотошно перебрал все бумажки — каждый отчет, каждый протокол и характеристику. И сильнее всего врезался в память клочок с предсмертной запиской — из-за ее нелепости. Ладно бы какой поэт-диссидент решил попрощаться с миром, оставил такую записку, а то ведь нет, молодой парнишка, восемнадцать лет, вся жизнь впереди. Конечно, в армии и не такое случается, тяготы, лишения, но все равно… Если дедовщина замучила — так бы и написал, мол, сержант такой-то не дает житья. А здесь вишь ты «в моей смерти прошу никого не винить». При том из всех погибших здесь записку оставил только один. Вот и сейчас Мелков судорожно обыскивал вещи мертвого курсанта и никакой записки там не находил. Да не то что записки, вообще ничего подозрительного не находил. Такое ощущение, что парень просто решил прыгнуть. Как до этого прыгнул сначала один, затем еще двое — дуэтом. И в голове следователя эхом звучал вопрос: почему же в этот раз не случилось дуэта?

Комплекс гудел, как улей, все сновали туда-сюда с безумными лицами. А Мелков про себя подумал, что к четвертой смерти могли бы уже и привыкнуть. И тут же устыдился циничной этой мысли. Валлиса он снова отыскал в его кабинете — Танечка подсказала. Тот сидел лицом белее снега и что-то яростно писал. В момент, когда Мелков вошел, Валлис резко поднял голову:

— Я же проси… а, это ты. Чего нужно? Я занят.

— Нужно поговорить с выжившим.

— С каким? — нахмурился Валлис. — А, со вторым. Зачем он тебе?

— Допросить.

— Допросить?! — вскипел Валлис. — Это как преступника что ли? Ты в своем уме? У парня шок…

— Я не совета прошу, — сказал Мелков. — Мне нужно поговорить с парнем. А что шок — к лучшему. Меньше будет задумываться, больше расскажет.

Валлис сгорбился над столом.

— Хорошо, — буркнул он. — Пацан в лазарете. Извини, провожать не буду, дел по горло.

Мальчишка был в кабинете психиатра — светлом просторном помещении. Окно приоткрыто, ветер то и дело трепал белые занавески.

— Вы что-то хотели? — спросила у Мелкова врач, тот молча показал удостоверение и кивнул на мальчишку. Глаза у врача стали большими, но вставать грудью на защиту пациента она явно не собиралась, чего следователь в тайне опасался. Не хватало еще ругаться с медработниками. Одного взгляда хватило, чтобы она выскользнула за дверь, оставив его наедине с юношей. Тот затравлено глядел на следователя, следил за каждым его движением. Зрачок сужен, глаза оттого яркие, ненормально яркие.

— Здравствуй, — сказал Мелков, и мальчишка вздрогнул.

— Здрасте.

— Тебя как зовут?

Мальчишка сморщил лоб, будто силясь вспомнить.

— П… Паша? — Интонация скорее вопросительная.

— Ну что ж, Паш, — сказал Мелков, — я следователь из Москвы. Нам с тобой нужно поговорить. Знаешь, о чем?

— О Ренате, — сказал мальчишка, и в голос его вкралась хрипотца. Сам как-то враз осунулся, побледнел. Да уж, увидеть смерть товарища, да еще такую… странную, это травмирует. Ничего, оклемается еще. Должен. Обязан.

— Почему Ренат так поступил?

— Не знаю, — мотнул головой Павел.

Сам того не осознавая, он принялся качаться на стуле. Взад-вперед.

— Подумай.

— Я не знаю! — повысил голос мальчишка. — Я думаю об этом! Все время! Но не знаю!

— О чем вы разговаривали в последнее время? — спросил Мелков. — Может, он грустил? Был недоволен, что вас сюда перевели?

Павел задумался, перестал качаться.

— Ренату не нравилось, что вас сюда перевели? — медленно и терпеливо повторил Мелков.

— Нет, он наоборот рад был, говорил, как разрешат семье писать, — наконец ответил он. — вся деревня будет завидовать…

— Когда он тебе такое говорил?

— Да вот, когда мы ку… — споткнулся Павел.

— Когда вы что? — подхватил Мелков. — Договаривай.

Павел тяжело вздохнул и сознался:

— Когда курили.

Мелков почувствовал разочарование. Он думал, что наткнулся на что-то важное, а здесь всего лишь курение в рядах личного состава.

— Понимаете, нам не разрешают, — объяснил Павел. — Вот и мы и выходим на лестницу… там сквозняк хороший, запах быстро выдувает. Вы никому не расскажете?

— На какую лестницу? — нахмурился Мелков.

— На эту. С именами.

Следователь задумался. Что там Валлис говорил про последний этаж? Ремонтируют там что-то? Оно, конечно, мелочь, и к делу не относится, но…

— Скажи точнее, где именно?

— Рядом с лифтом, — ответил Павел. — Там дверь есть. Она обычно заперта, но у нас есть ключ. Нам старшина дал, только просил, чтобы мы никому… Сказал, курить можно там, лишь бы не видел никто. Там еще ремонт идет. Рабочие и сами курят, и нас угостить могут…

В этот момент, ветер распахнул окно, и рама с шумом ударила по откосу. Звякнуло стекло. Мальчишка вздрогнул, обернулся, и Мелков снова насторожился. Окно было слева от мальчишки. Так почему же он обернулся направо? Следователь внимательно посмотрел на парня. Еще одна мелочь, и снова не относится к делу, но… третья мелочь подряд? Таких совпадений не бывает.

— Скажи, Павел, у тебя со здоровьем все хорошо?

— Все в порядке.

— Да? А со слухом?

— Все хорошо! — быстро ответил Павел.

— У тебя все хорошо со слухом? — голос Мелкова затвердел, хоть стекло режь.

Павел застыл, глаза забегали.

— Я тебя на медкомиссию отправлю, — пообещал Мелков. — На хорошую. Там любую мелочь отыщут. Но тогда уже не обессудь, правда всплывет, выпрут из армии.

Дожили. Уже детям угрожать приходится. Хотя, какой же это ребенок, уже восемнадцать есть. На фронте, вон, бывало, и помладше воевали… Павел сдался.

— Одно ухо у меня тугое, — сказал он тихо. — Отчим как-то раз приложил, с тех пор и…

Мелков кивнул.

— Левое, да?

Павел промолчал.

— А как комиссию обманул?

— Знакомые… — прошептал Павел и так пригорюнился, что Мелкову стало его немного жаль.

— Ладно, боец — сказал он, вставая. — Никому я ничего не скажу. Но и ты об этом разговоре помалкивай, понял?

Павел кивнул, и во взгляде его было столько тоски, что сердце Мелкова сжалось.

 

Лифт до последнего этажа был ужасно грязен. На полу пятна краски и мусор, стены поцарапаны. Рабочие не слишком старались блюсти чистоту. И, едва ступив на этаж, Мелков понял почему. Тут царил просто кромешный мрак. Трубы прорвало как-то особенно неудачно, штукатурка на стенах и потолке потемнела и местами даже обвалилась, обнажив голый бетон. И это только коридор. С некоторой опаской Мелков вышел на полутемную лестницу. Здесь последствия трубо-катастрофы ощущались поменьше. Труб и куч штукатурки не было, хотя мерцающие панели с именами погибших кое-где пришлось снять, и теперь из стен торчали разноцветными волосами закладки тонких кабелей. Этот кусок лестницы полностью изолировали. Выход на гостевой этаж перекрыт, как и проход в низ. Кури — не хочу. Мелков постоял немного, пытаясь сообразить, есть ли вообще смысл в том, что он поднялся сюда. Ничего особенного или необычного. В углу тихо жужжал заляпанный краской радиоприемник, видать, забытый или специально оставленный кем-то из рабочих. Правильно, кому он такой неказистый нужен? Мелков сжалился, подошел ближе и отключил бедолагу.

А потом в полной тишине услышал эту проклятую мелодию.

Догадка мелькнула стрелой и крепко засела в мозгу раньше, чем Мелков успел защититься здравым смыслом. Предположим, эта мелодия, как психо-марш, воздействует на человека, заставляет убить себя. Да, настолько прямых воздействий не бывает, но предположим. Почему мальчики покончили с собой? Потому что услышали мелодию полностью. Как ее услышит и делегация, что будет подыматься по лестнице. Кто еще слышал мелодию вот так? Рабочие? Нет, они катались на лифте, он весь загажен. Мелков сосредоточился. Один мальчишка вышел покурить, послушал эту часть мелодии, прошелся по лестнице и умер. Затем двое — по тому же принципу. И следом — еще один, хотя по всем правилам должна была снова быть пара. Почему один? Может, это потому, у Павлика проблемы с бинауральным слухом? Если в проклятой мелодии что-то есть, он просто мог этого не расслышать или расслышать неправильно. Вот и остался жив. Мелков поспешил обратно к лифту.

 

Аудиозапись он получил относительно быстро. В архиве пылился весь проект на комплекс целиком, в том числе и раздел по аудио-оформлению. Запись хранилась и проходила по всем документам под меткой «метель». Почему «метель» непонятно, но Мелков уже оставил попытки разобраться в номенклатурной логике. Архивист долго ковырялся в оглавлении, потом ходил взад-вперед между штабелями, и минут сорок спустя предоставил Мелкову гмд-шку с записью. А вот с автором «метели» возникла неувязка. В проекте композитор не был указан, и в соответствующей графе никто не расписывался. Тогда Мелков попробовал поискать через всесоюзный реестр аудиозаписей, но там «метели» не нашлось вовсе, чего, само собой, быть не могло. Архивист развел руками, не в силах помочь, и Мелков не стал тратить время. Через пять минут он уже стоял у кабинета директора комплекса. Танечка была по-прежнему хороша.

— Андрей Иваныч! — обрадовалась она, и Мелкову даже показалось, что радость искренняя. — Вы к Пет…ру Ивановичу?

— Нет, Таня, я к вам, — сказал Мелков. — Нужна ваша помощь.

— Да? — опешила девушка, но тут же взяла себя в руки. — Конечно! Что угодно!

— Вот это, — показал Мелков гибкий диск, — нужно сейчас же отправить в лабораторию. Я напишу адрес и сопроводительную. И вызовите, пожалуйста, машину.

— Уезжаете? — вздохнула Танечка, принимая посылку.

— Я ненадолго, — улыбнулся Мелков. — В столицу по делам.

Танечка расцвела и убежала исполнять. Сам же Мелков, как и говорил, отправился в Москву.

Графа «разработал» в проекте пустовала, в пояснительной вместо композитора расписался ГИП, но за раздел отвечал Московский институт аудио-визуальных искусств. В том самом месте, где писались почти все психо-марши, которые Мелков слушал на войне и потом во время операций. Сначала в отдел кадров, оттуда на нужную кафедру, и только там его направили в тот самый корпус на конкретный этаж, к конкретному человеку. Тому самому, чья фамилия стояла в графе «ГИП». Доктор Скубилин К.Т. Мелков постучал, не дожидаясь ответа, зашел. И тут же столкнулся чуть ли не нос к носу с худощавым высоким человеком. Редкие волосы зачесаны как у Маркса, лицо землистого цвета скрывалось за большущими очками. Для аж целого доктора это был на редкость небольшой кабинет.

— Чем могу помочь? — оправившись от неожиданности, спросил Скубилин. Даже не спросил, а потребовал. Он был на своей территории, и стены ему, надо думать, помогали.

— Я к вам по поводу «метели», — сказал Мелков и небрежно показал удостоверение. — Мелодии для «Пепла войны».

Скубилин побледнел и одновременно вспотел. Рука его потянулась к галстуку, слегка ослабила его.

— «Метель», — сказал он. — Я помню, да. А что конкретно вас интересует?

— Конкретно меня интересует человек, эту «метель» разработавший.

Скубилин изобразил задумчивость.

— Не помню фамилий, столько лет прошло… Сейчас подниму архив, гляну и вернусь. Вы подождете?

Мелков кивнул, и доктор вышел. Следователь подождал, пока он скроется из виду, затем весьма скорым шагом вышел из здания и пошел в обход. Типовые строения, типовые проекты. Пожбезопасность не дремлет, поэтому должен быть второй выход с этажа. Мелков стал около него и замер, как на охоте. Дверь со скрипом открылась, и в переулке показался давешний бледно-потный доктор.

— Набегались? — спросил Мелков.

— Как вы?..— шарахнулся от него доктор.

— Как и вы, — перебил Мелков. — Ну, убежали бы вы от меня. А вас бы во всезоюзный розыск дали. Долго бы вы бегали потом?

— Я не…

— Не собирались бежать?

Скубилин икнул. Потом рухнул на колени и зарыдал.

— Не губите! Богом молю, не губите, у меня семь…

Мелков с размаха дал доктору подзатыльник. Тот упал на землю, уперся в асфальт руками, будто принял упор лежа.

— Вставай, — хмуро велел Мелков. — Рано убиваться начал. Поговорим, а там видно будет.

Скубилин встал, держась рукой за стену. Из двери вышел мужик с сигаретой во рту, уставился на странную парочку и предпочел зайти обратно.

— Ну, — начал Мелков, — откуда взялась запись?

Доктор сжался, переживая, видно, внутреннюю борьбу. Отряхнул пиджак, хотя тот и не нуждался в отряхивании. Затем поднял взгляд: на лице его была видна отчаянная решимость.

— Я вам все расскажу, только… пообещайте, что моя семья останется в стороне.

— Рассказывай, — велел Мелков. — Почему в проекте нет фамилии?

Скубилин еще мгновение колебался, а затем ответил обреченно:

-Потому что ее автор — Сергей Пономарев.

Мелков опешил.

— Тот самый? — хрипло спросил он.

Скубилин кивнул. Видя, какое впечатление на следователя произвела фамилия автора, он снова занервничал. И было от чего. Сергей Пономарев — гений, живой классик, великолепный композитор и любимец вождя — прославился не только своим талантом. Он стал чуть ли не самым известным человеком, сбежавшим из Союза. Скандал был жуткий, Пономарева заочно арестовали, всю его родню обвинили в недоносительстве, а все, что было им создано, приказали срочно забыть. Это объясняло, почему Скубилин так трясся. Воткнуть произведение предателя Родины в Мемориал — это может и на расстрел потянуть.

— Пономарев, значит, — придя в себя, сказал Мелков.

— Да.

— Подробнее.

— Мы дружили с ним с детства. И когда меня приписали к «Пеплу» я попросил его помочь. Он написал «метель». И через неделю… сбежал. Меня потом еще неделю таскали на допросы, все его записи изъяли.

— Все кроме это, — уточнил Мелков.

Скубилин кивнул.

— И никто ничего не заподозрил?

— Он написал ее перед самым… побегом. Никто не знал, что он ее сделал. Кроме меня. И теперь вас.

— И зачем было пихать ее в проект? Вы же знали, чем это грозит.

— Затем что, эта запись — шедевр, — твердо сказал доктор. — Лучшее, что написал Пономарев в своей жизни, понимаете? Я, когда услышал ее впервые, расплакался. Я сам не воевал, но… какие чувства, как подобрано! Это не наука. И не искусство. Что-то большее. Настоящее колдовство. Трудно владеть таким богатством в одиночку, понимаете? Поэтому… — Скубилин замолк. Все было ясно и так.

— Как вы это провернули? — спросил Мелков.

— Позвонил в союз композиторов, попросил выделить мне кадра для сочинения патриотической мелодии. Они прислали — вроде талантливый малый, но куда ж ему до Сереги. В общем, я ему коробку с записями военными отдал, а сам незаметно туда часть Сережкиной работы положил.

В горле его запершило.

— В общем, этот паренек послушал кусок записи, так аж запрыгал, кто, говорит, это написал? Ну я ему, мол, старая запись, никто и не помнит уже, случайно завалялась, выкинь ее. Куда там! Вцепился — только с мясом отдирать. Я, говорит, из этого такое сделаю! Тогда я в архив и остальные кусочки закинул. Паренек усидчивый: все кусочки выловил, все сложил в правильном порядке. А потом сказал, мол, я бы сам так не смог, не буду в проекте расписываться…

— Фамилию его мне найдите, — сказал следователь.

— Да, да, конечно, — засуетился Скубилин. — Я ее помню, Кочергин. Вадик… Что теперь со мной будет? — спросил он вдруг и заглянул Мелкову в глаза.

— Пока ничего, — ответил тот задумчиво. — Работайте, живите. Но больше не бегайте, ясно?

 

Прямо с проходной института Мелков позвонил в союз композиторов, представился, попросил к телефону сотрудника ГБ при институте, таких в народе называли смежниками. Назвал свой номер, изложил просьбу. Через двадцать минут тот перезвонил. История Скубилина подтвердилась: над «метелью» действительно работал Кочергин В.Г., 35 до в.н.к. (до возможного наступления коммунизма, то бишь), но допросить его возможным не представляется. Год назад он скончался от сердечного приступа прямо на рабочем месте, никакого криминала. Последняя ниточка, что у него осталась — композитор Пономарев, сбежавший за границу. А о тех, кто бежал, лучше всех знали его бывшие коллеги. Настало время повидать старых друзей.

Мелков помнил адрес, поэтому приехал сразу туда, не стал звонить предупреждать. А то вдруг тот откажет? На стук в дверь открыла жена — блондинка с испуганными глазами. Мелкова она сразу узнала, и глаза стали еще более испуганными.

— Привет, Ира, — поздоровался Мелков.

Та не ответила, просто шмыгнула прочь. Через мгновение показался хозяин. Раздобрел за прошедшие годы Петр, раздобрел. Видать, в начальники пробился, больше по заграницам не ездит, мразь всякую не выслеживает.

— Привет, Андрей, — заулыбался Петр. — Какими судьбами?

Мелков объяснил, и Петр сразу улыбаться перестал.

— Пономарев? — переспросил Петр и тяжело вздохнул.

— Так и знал, — сказал он. — Просто так ведь не заходишь, а? Просто в гости.

— Поможешь? — упрямо спросил Мелков. — У меня дело-то серьезное…

— Андрей, ты же знаешь протокол. Сделай официальный запрос, у твоего командира допуск есть. Мы рассмотрим…

— Петь, ну что ты мне протокол суешь? — с досадой сказал Мелков. — Вы этот запрос месяца три рассматривать будете. Всю работу собьете, будто не одно дело делаем. Я ж не в суд документы собираю, мне знать нужно, куда копать.

— Ладно, ладно, не кипятись. Помочь я все равно не могу. Так что зря приехал.

Петр странно сверкнул глазами, и Мелков все понял. Дружба дружбой, а служба –службой. Не хотел Петр рисковать, гарантий, что тебя не слушает родное ведомство, никаких.

— Ир? Завари-ка чайку, — попросил Петр, — мы во дворе покурим.

Ответа не последовало, да и не требовалось. Выйдя за порог, Петр мигом изменился. Вся душевность слетела с него, как сухая листва с дерева.

— Значит, так, — сказал он. — Композитор твой мертв.

— Даже так? — Мелков даже и не пытался скрыть удивление. — Уверен?

— Моя команда его и ликвидировала.

— Странностей никаких не было?

Петр странно глянул на следователя. Вынул сигарету, закурил.

— Странностей, говоришь, — протянул он. — Понимаешь, Андрюха, тут все дело одна большая странность.

— Детали? — попросил Мелков.

— Детали тебе… Ладно, слушай. И не говори, что я тебе не помог. Дело с этим Пономаревым темное. Жил он здесь в Союзе, никого не трогал, радовал своими песенками Вождя. А потом — оп, и пропал, как в воду канул. Проходит два дня поисков, а он — оп — появляется в Германии. Как сбежал — черт его знает. Наши до сих пор не поймут, как так получилось. Ох и шуму тогда поднялось. Еще бы — любимый композитор вождя сбежал за границу. Приказ был дан однозначный — ликвидация…

— Так это когда было? Он же лет пять уже как сбежал.

— А помер недавно. В этом самое странное и есть. Наши его несколько лет искали — все безуспешно. Он вроде и на виду — концерты, ужины, вечера — по всей Европе, даже в Штатах бывал. Но и нет его будто бы. Собственности никакой, друзей толком нет, связей тоже.

— А потом, — затянувшись продолжил Петр, — вдруг отыскали его. И не где-нибудь, а в Париже. Как из-под земли выскочил. Собственный дом, счет в банке — все как у людей.

— И вы его?..

— Да, накрыли. Такие приказы срока давности не имеют, сам же знаешь.

Мелков молча кивнул.

— Ну и все. Доложились, все честь по чести. Я повышение получил… Да ладно, не морщись, я тебе и рассказал только потому, что ты не чужой. Может, вернешься?

Мелков мог бы сказать старому другу, что лучше выстрелит себе в висок, чем — беглецам в спину. Что это давно не дает спокойно спать. Что война кончилась, и заградотрядам, в том числе и межконтинентальным, тоже стоит кончится. Мог бы. Но просто попрощался и ушел.

По дороге Мелков еще раз прокрутил в голове всю беседу. Композитор исчез, бродил по всей Европе, как призрак, обрел плоть во Франции, где и встретил смерть. Что-то тут есть странное. Знаменитые люди так не бегут. Если ты не связан со спецслужбами — делай как все: выбивай себе поездку в зарубежье, а уже там, ложись на порог посольства и кричи, что требуешь политического убежища. И резонанс хороший, и Советам напоследок в рожу плюнуть. А здесь… Исчез — появился. Значит, целая операция по извлечению проводилась. Как резидента какого-нибудь особо ценного. Вот только, что ценного может быть в композиторе, пусть и талантливом? Только возможность через него дотянуться до стратегически важного объекта.

Значит, не только Скубилин знал об участии Пономарева в проекте. Соврал? Мелков позвонил в милицию, попросил содействия и уже через полчаса был в Институте. Само собой, Скубилина там не оказалось. Как не оказалось его и дома. До конца дня Мелков с товарищами перевернут не только дом и гараж, принадлежавшие доктору, но и дачу с сараем. И, конечно, ничего не найдут. Видать, пути отхода, были продуманы заранее и реализованы с быстротой и точностью. Теперь оставалось только искать.

 

Настроение было ни к черту. А когда Мелков вернулся в «пепел», оно стало еще хуже. Позвонили из лаборатории. Никакого воздействия в «метели» нет. Не прямого, ни инверсивного, ни мягкого, ни жесткого. Никакого. Обычная красивая мелодия.

— Проверьте еще раз! — рявкнул Мелков и с большим трудом положил трубку телефона на рычаг. А ведь так хотелось грохнуть ей по столу. Не может быть такого!

— Андрей Иванович! — раздался веселый голос, и следователь обернулся.

Мимо с внушительной стопкой папок шла Танечка.

— Давайте помогу, — вызвался Мелков, забрал у нее папки и крякнул слегка от натуги.

— Ничего себе вы таскаете, — сказал он. — Куда это?

— Такая наша доля, — с притворной грустью вздохнула Таня. — Это в канцелярию.

— Далеко? — судорожно вспоминая географию комплекса, спросил Мелков.

— Боитесь, что не донесете? — лукаво улыбнулась Таня.

— Да, — честно признался Мелков.

Танечка прыснула:

— Ничего, думаю, справитесь. Пойдем.

И они пошли. Канцелярия, и правда, оказалась, недалеко. Но по пути, Мелкову на глаза попалась лестница. В этот момент ему пришла в голову идея. Мерзкая, непорядочная, но отогнать ее он не смог. Нужно было устроить финальную проверку. Лаборатория тоже могла ошибиться.

— Фух, донесли, — сказала Таня и похлопала ладонью по столу. — Кладите сюда.

Мелков так и сделал, стараясь слишком не выдать своего облегчения. Одно дело вслух жаловаться на тяжесть, другое вздыхать, как старый дед, перед красивой барышней.

— Спасибо за помощь, Андрей Михайлович, — сказала Таня. — Если что потребуется, обращайтесь.

— Вообще-то, — сказал Мелков, — я уже.

— Что уже? — удивилась Таня.

— Обращаюсь, — хмыкнул Мелков. — Нужна ваша помощь. Хотя дело опасное.

— Я готова, — отозвалась Таня, и следователь против воли улыбнулся.

— Задача такая, — сказал он. — Заглянуть кое-куда, а потом подняться по лестнице.

— Звучит не очень опасно.

— Но может таким быть, — серьезно сказал Мелков.

— С вами мне не страшно, — заявила Таня.

Еще в лифте Мелков не таясь, плотно залепил одно ухо ватой, прихваченной из аптечки.

— А мне это не нужно? — спросила Таня.

Мелков покачал головой, и вдруг в порыве откровенности сказал:

— Мне кажется, мальчишки услышали что-то. Поэтому, взойдя на лестницу, покончили с собой.

Таня нахмурилась.

— Теперь понимаю, — сказала она через некоторое время. — А ничего, что я не мальчишка?

— Это не ваша вина, — попробовал отшутится Мелков и поймал себя на мысли, что пока она молчала, он непроизвольно задержал дыхание. Наверное, боялся, что она откажется?

— Я как Одиссей! — сказала Таня. — А вы как мой матрос. Слышали о таком?

Мелков кисловато улыбнулся в ответ. Вроде и правильно все делает, если он захочет вниз прыгнуть, женщина его не удержит, а вот он ее — очень даже. Но все равно как-то не получалось чувствовать себя не таким мерзавцем.

На верхнем этаже они пробыли минут десять, наверное, столько и нужно мальчишке, чтобы выкурить сигарету. Затем спустились, и принялись подыматься снова — теперь уже по лестнице.

— Маршировать не нужно? — спросила Танечка и сама смутилась. — Извините, это плохая шутка. Если честно, — сообщила она шепотом, подвинувшись к Мелкову, — я немного боюсь.

— Не бойтесь, — шепнул он в ответ. — Я вас спасу.

Таня серьезно кивнула и, будто невзначай, подхватила Мелкова под локоть. Тот сопротивляться не стал. Полотно лестницы медленно разворачивалось перед ними, Вечный огонь полыхал где-то вверху, но свет от огня перебивался искусственным освещением, отчего и тени казались искусственными. Под аккомпанемент «метели» они дошли до предпоследнего пролета. Мелков почувствовал, как пальцы Тани на его руке слегка напряглись.

— Здесь? — спросила она, следователь кивнул.

Таня закрыла глаза и немного постояла.

— Ну что? — спросил Мелков. — Не хотите покончить с собой?

Он нервничал, потому не сразу заметил, насколько этот вопрос нелеп. Таня открыла один глаз и лукаво посмотрела на Мелкова.

— Я что-то чувствую, — сказала она. — Хочу кое-что сделать.

— Да?! — вскинулся Мелков. — Что?

— Вот это, — сказала Таня, встала на носочки и поцеловала его.

От неожиданности Мелков обнял ее за талию, и они застыли.

— Ну что? — сказала Таня, отстраняясь. — Не хотите покончить с собой.

Один — один, товарищ следователь. Мелков улыбнулся.

— Нет, — сказал он. — Ни за что. А вы?

— Вот и я нет, — сказала она.

Мелков убрал руку и неловко отступил. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Танечка, видно, поняла это, отступила.

— Ну что? Пойдем?

Мелков кивнул. До самого низа они не сказали друг другу ни слова. А про вату в ухе Мелков вспомнил только часа через два. Как-то не до нее было.

 

Самое главное — грамотно преподнести результаты работы начальству. По молодости Мелков думал, что главное — это твои действия. Но со временем понял: если ты не объяснишь, почему то, что ты сделал — хорошо, то никто из начальства и не догадается. Значит, докладывать нужно обстоятельно и подробно.

-…были проведены дополнительные проверки персонала комплекса, ни у кого порочащих и подозрительный связей выявлено не было. Меры по розыску подозреваемого в совершении диверсии доктора Скубилина К.Т. пока результатов не дали. В записи «метель» следы психо-воздействия обнаружены не были, но… — Мелков запнулся. — Я по-прежнему считаю, что ее лучше изъять. Поднимутся по лестнице в тишине, не убудет.

Шеф выслушал, покивал:

— Молодец, Андрей, хорошо поработал. После Встречи предоставишь полный отчет, а сейчас отдыхай.

Вообще-то, получить такое напутствие от шефа — редкость поистине легендарная. Упускать шанс было нельзя, но отдохнуть не получалось. В душной столице сидеть не хотелось, ехать куда-то в деревню — тем более. Из головы никак не шел тот поцелуй. В конец измаявшись, следователь просто позвонил и пригласил ее на свидание. Она согласилась и даже позвала на митинг, посвященный встрече — им, как сотрудникам комплекса, выдали приглашения. Посмотреть на Вождя, на партийную верхушку. Мелков долго думал то ли военную форму с наградами надеть, то ли обычный пиджак и брюки. В итоге остановился на пиджаке. Стар он слишком, чтобы регалиями трясти. Или слишком молод — тут уж как поглядеть. Но оружие захватил. На всякий. Поехал на электричке, на вокзале встретились с Таней, а оттуда уже и до комплекса рукой подать.

А вокруг был самый настоящий людской водоворот. Толпы людей шли по дорожкам, постепенно стягиваясь к «пеплу», куда еще никого не пускали — ждали высоких гостей. Невидимый духовой оркестр наяривал что-то веселое. От журналистов было буквально не протолкнуться, как союзовских, так и зарубежных. Мелков слышал обрывки фраз на английском, французском и даже польском. Наконец, на центральную трибуну поднялся Вождь. Слово еще такое глупое, подумал Мелков. Будто в индейцев играем. «Пепел» ведь и правда напоминал иглу.

— Война, — прохрипел он, глядя в бумажку. — Мы никогда не хотели войны, не хотели, чтобы она оказалась у нас на пороге.

Понятно, подумал Мелков, все как положено. Он оглянулся на Танечку, но та внимательно, даже восторженно слушала Вождя, слегка улыбаясь. Поймав взгляд следователя, она улыбнулась уже ему и аккуратно взяла его под локоть. Мелков замер, будто боясь спугнуть ее.

— Мы все надеемся на мир, — продолжал мучиться на трибуне Вождь, — и надеемся, что нам не придется убивать друг друга.

Хриплый голос разнесся над трибунами и затих. Не все сообразили, что речь закончена, поэтому зааплодировали не сразу. После Вождя к трибуне вышел министр иностранных дел и высказался будто бы по той же бумажке.

— Мы не хотим воевать с бывшими союзниками. Никто в здравом уме не поднимет оружия на вчерашнего друга и не убьет его.

Снова аплодисменты. После этого вся делегация покинула трибуны и в сопровождении армии репортеров по красной дорожке двинулась к комплексу, который и поглотил их. Сразу стало не так шумно.

— Ну что? Куда пойдем? — спросила Танечка. — Может, мороженного поедим?

Мелков кивнул, но сам думал о другом. Почему-то его не оставляло чувство, что все идет не так, как надо. Внимание его привлекли плакаты, реющие над остатками толпы. «Не сражаться друг с другом!». Почему-то держали плакат криво, от чего «не» съехало вниз, превращая призыв к миру во что-то кровожадное. Вождь надеялся, что нам не придется убивать друг друга, так? И МИД на то же самое? На глаза попался оркестр, собирающий инструменты, и все встало на свои места.

Мальчишки послушали мелодию полностью, так? Но этого было мало. Нужно что-то еще. Что-то очень простое и надежное. Мелков припомнил бормочущий приемник на закрытом этаже. Что такого могут играть и на радио и на международной встрече?

Рывком он повернулся к Тане:

— Мне нужно наверх, — сказал он.

— Куда на…

— В зал заседаний. Где будут подписывать договоры.

— Зачем? — Простое удивление на лице Тани сменялось тревогой.

— Члены делегации поубивают друг друга, — ответил Мелков. — Это диверсия.

Несколько секунд Таня колебалась. Руки ее сжимали сумочку, затем она резко кивнула.

И они побежали. Громада комплекса надвинулась на них, а затем поглотила. Мелков испытал что-то близкое к счастью, что рядом Таня. Она превосходно ориентировалась в «пепле», сам бы он тут просто потерялся. Коридоры и бесчисленные повороты. Двери, затем лифт, снова коридор и еще один лифт. Тот самый, в котором Мелков уже катался после допроса мальчишки.

— Ты скажешь мне, что происходит? — спросила Таня на удивление спокойным голосом.

— Это все гимн, — сказал Мелков. — Мало послушать «метель» полностью. Нужен еще и гимн. Мальчишки его слышали — по радио, когда курили. И члены делегации услышат, перед подписанием. А после этого сделают то, на что их настроили. Мальчишки умерли, потому что думали о том, что их товарищ покончил с собой. Прикидывали, смогли бы они вот так. Это занимало их мысли. А о чем думают члены делегации? О чем им говорили перед тем, как пропустить через «метель»? «Убивать друг друга». И они убьют.

Тут лифт рывком остановился, створки его открылись, и Мелков с Танечкой снова оказались на последнем этаже. Пустой коридор, дверь справа ведет на лестницу. И в этот момент Мелков услышал, как заиграл гимн Союза. Мелькнул коридор, лестница с ее чертовой «метелью». Огромная толпа на входе в зал. Мелков протолкался через прессу и, наконец, вывалился в зал заседаний и сунул охраннику свое удостоверение. Зал напоминал какой-то амфитеатр. Где-то там внизу столы для делегатов и членов Партии. Вон сидит Вождь, вон — МИД. Рядом с ними представители Альянса. Ничего необычного. На какое-то мгновение Мелков засомневался в себе. Засомневался, но побежал прямо в центр этого амфитеатра.

Его заметили, кинулись наперерез, значит, добежать до вождя он не успеет. Мелков выхватил пистолет. Выстрел прогремел в зале, и на мгновение время остановилось. Люди в мундирах и дорогих костюмах замерли. Охрана схватилась за оружие и сгрудилась вокруг секретарей. Без малого сотня людей сейчас смотрел на Мелкова. Тревожная тишина сменилась все нарастающим гулом. Никто не понимал, что происходит. Нужно было срочно что-то сделать, иначе процесс уже не остановить. Как сбить проклятую программу? Очень просто. Дать ей сработать.

Мелков глубоко вздохнул, а потом рявкнул на весь зал:

— Огонь! Огонь по мне!

И первым выстрелил в полу своего пиджака.

Сначала ничего не происходило, затем ближайший к нему караульный, поднял свою винтовку и выстрелил почти в упор. Руку обожгло диким огнем, Мелкова швырнуло на спину, и тотчас зал будто взорвался. Каждый у кого было оружие принялся палить по Мелкову. Рядом взвизгнул мрамор, и следователя обдало пылью. На грудь навалилась ужасная тяжесть, не дающая продохнуть, и Мелков отчетливо понял, что умирает. Последним, что он видел, был седой французский генерал, упрямо щелкающий барабаном револьвера, в котором давно закончились патроны.

Щелк! Щелк! Щелк!

 

Щелк!

Очнулся Мелков в больнице. К носу подходили трубочки, все руки в датчиках. На стойке гудел лампами аппарат для поддержания жизни. Значит, на грани был. Был, и чуть не сплыл. Мелков пошевелился, пытаясь понять, насколько сильно его потрепало. Мышцы ныли черт его пойми от чего, особенно на правой руке. Мелков скосил глаза и вместо правой руки увидел только забинтованный обрубок. Где-то внутри душа екнула, затрепыхалась в тисках самообладания. Спокойно! Рука — не самая большая цена. Сейчас протезы хорошие делают. Не то, что до войны. Но все равно было тяжело. Мелков полежал, собираясь с силами, приподнял голову.

— Все-таки выкарабкался, — прозвучал ворчливый голос.

Мелков кое-как приподнял голову, и увидел уже два силуэта. Один из них сфокусировался в Валлиса.

— Чего молчишь? — спросил тот. — Выкарабкался или нет?

Мелков кивнул.

— Хорошо, — одобрил начальник безопасности. — Чуть не помер. Твое счастье, что члены делегации стреляют из рук вон. Чай не боевые генералы собрались.

— Что. Со. Встречей? — Язык неповоротливым слизняком ворочался во рту, вместо нормальных слов выходило что-то совсем непонятное. Но Валлис понял.

— Не состоялась, — сказал он. — По техническим причинам. Все, что случилось, уже скрыли и засекретили, все документы и свидетельства изъяты. Никто не понимает, как так вышло, что генеральный секретарь ООН, чуть не убил следователя по особо важным из своего наградного оружия. И поскольку ничего этого не было, встречу перенесли на следующий день. Все документы подписаны. С Альянсом у нас мир.

Лицо Валлиса было каменным, не выражало абсолютно ничего. Не так должен себя вести человек, который радуется заключенному миру. Мелков всматривался в майора довольно долго, прежде чем спросил:

— Почему. Ты. Здесь?

Валлис горько усмехнулся и сказал:

— Я теперь ВРИО. Командую комплексом. Временно. А ты — у меня на балансе. — Но тут же посерьезнел и добавил. — Если выздоровеешь, у целой кучи людей будет к тебе куча вопросов. Мои ребята тебя охраняют, чтобы ты никуда не делся.

Значит, я был прав, подумал Мелков. Сняли директора, сразу же сняли.

— Я. Не. Убегу, — прошептал Мелков.

 

 

— А кто говорит про побег? — прищурился Валлис.

Мелков нахмурился, и глаза почему-то тут же заслезились. Захотелось смахнуть слезы рукой. Конечно же правой.

— Не понимаешь? — хмыкнул Валлис. — Хочешь объясню?

Мелков кивнул.

— Лады. Об этом никто не знает, по крайней мере, никто не говорит вслух, но, чтоб ты знал, на этой встрече чуть было не состоялось покушение на вождя. Ты каким-то образом его предотвратил. Все подозревают руку запада, но без тебя никто ничего доказать не может. Ты сейчас очень важная птица, и, знаешь, коварный запад может пойти на что угодно, чтобы ликвидировать такого свидетеля.

Поначалу Мелков подумал, что Валлис опять шутит, глупо и странно. Но тот, похоже, говорил совершенно серьезно. И это не укладывалось в голове. Как и кое-что другое.

— Нет, — сказал он. — Речь вождя. Речь министра. Запад не мог. Это свои.

— Какая речь, ты о чем? — спросил Валлис.

Мелков вздохнул и попытался еще раз.

— Делегацию. Настраивали. На убийство. Речью. Которую. Читал вождь. Читал МИД. Убивать друг друга. Плакаты. Это не запад. Это свои.

Речь была полна мучительных пауз, пересохших губ и першения в горле. Но Валлис внимательно слушал. И лицо его вовсе не выглядело удивленным. Когда Мелков договорил, он кивнул.

— Я так и знал, — сказал он. — И им говорил, что ты не идиот.

Он все знал, понял Мелков совершенно без удивления. А ведь было же предположение, что замешаны свои. А что, логично. Должен же быть кто-то свой в комплексе, кто заменит гмдшку с записью, например.

Валлис, не отрываясь, смотрел куда-то в сторону. Потом встал со стула и ушел куда-то за спинку кровати, на которой лежал Мелков. Исчез в слепой зоне. Потянуло папиросным дымом. Не иначе сидит на подоконнике и курит, решил Мелков.

— Зачем? — спросил он.

— Что зачем? — отозвался из слепой зоны Валлис.

— Зачем. Убили мальчишек. Зачем все это. Зачем предали. Родину.

Какое-то время Валлис молчал. Потом сказал спокойно и без всякой злобы:

— Ты вроде и умный мужик, Мелков, но такой придурок. Ты думаешь, что это все наши? Откуда в тебе столько гнилого взялось вдруг? С пулями французского посла залетело? А? Если гадость приключается, и наши замешаны, то и запад, думаешь, уже не при чем? А он при чем. Очень при чем!

Валлис помолчал, а когда снова заговорил, голос его был уже не так спокоен:

— Вся эта операция была не нашей. Ее спланировали спецслужбы альянса. От и до. Мы бы и не узнали ничего, если бы не ты со своим расследованием. Про гимн я понял раньше тебя и доложил куда надо.

Множество слов промелькнуло в голове Мелкова. Так много хотелось сказать, но из пересохшего рта вырвалось только:

— И что?

— И то, — ответил Валлис. — И то, дурень. Что было принято решение операцию не сворачивать.

— Почему?

— Почему, — вздохнул Валлис. — Да потому что потом было бы легко доказать, что из-за проклятых шпионов альянса не были подписаны мирные соглашения. Началась бы война, новый вождь повел бы нас в Европу.

— Вы. Сумасшедшие. Зачем. Опять. Война.

— Затем, Мелков, затем. Война нам нужна. Не прошло и дюжины лет, как страна начала разваливаться. Мы отстает от Запада. Только война, только беда сплачивает наш народ. Умные люди это понимают. Умные люди готовы рисковать.

Валлис замолчал и вновь появился в поле зрения Мелкова.

— Не все. Хотят войны. — прошептал тот. — Я. Не хочу. Я. Вас победил.

— Кого нас? — спросил Валлис. — Я мальчишек не убивал. Я мелодию не менял. Кто эти злые мы, которых ты победил? Да, войны не будет, но это не твоя победа, это наше общее поражение. А за тебя, — добавил он. — Я теперь и гроша ломаного не дам. Раз уж ты все знаешь, как живой свидетель подлости Запада ты не годишься. Понимаешь, что это значит?

Мелков понимал.

Валлис кивнул ему, бросил недокуренную папиросу прямо на пол и вышел.

А чуть позже пришла Таня с букетом цветов. Непонятно как ее пропустили, может, не такая уж и строгая охрана.

— Ой, бедненький, — принялась она щебетать возле Мелкова. — Но ничего люди и не с таким живут, вы же понимаете. Все будет хорошо, понимаете, вы герой, я просто не могла места себе найти, я…

— Пошла. Вон. — посоветовал Мелков.

Таня опешила.

— Во-он! — заорал следователь и закашлялся. Таня выронила цветы и выбежала из палаты.

За окном грянул полуденный гимн. Сразу захотелось строить и жить. Но скоро отпустило.