Возвращение Маргинала

В морге было темно и холодно. Где-то капала вода. Противно так: кап, кап. Дежурный патологоанатом Петер Улофссон пристроился на диванчике, укрылся старым, протертым до дыр пледом и погрузился в глубокий сон. Ему снилась красавица Эльса, ее светлые волосы, голубые глаза, мягкие, пышные груди.

Тихо скрипнула дверь. Крадучись, в морг проникли две фигуры. Они прошли мимо спящего Улофссона и скрылись в холодильнике. Едва прикрыв за собой дверь, один из пришельцев стянул с лица маску и зашептал:

— Все равно, дурацкая идея. Давай уйдем отсюда, пока не поздно.

— Не ссы, Филле, жмурики не кусаются, — противно захихикал в ответ второй, — инфа стопроцентная.

— Слушай, Рулле, неужели ты веришь в эту чушь?

— Это не чушь! Зять моего шурина на труповозке работает. Он сам этого горбуна сюда доставил. Тот с крыши сиганул, когда его федералы брали. Наш человек, наверное, был.

— Я не про это. Я про то, что если за горб подержаться, удача будет. Ты, правда, в это веришь?

— Послушай, Филле, — Рулле взял приятеля за грудки и притянул к себе, — у меня за последний год… с работы турнули, жена в больнице, страховка не покрывает и половины всех расходов на врачей, дочь на сносях, халупа, в которой живу, того гляди развалится. Куда я внука привезу? Чем роды дочери оплачивать буду? Жалования зятя едва на еду хватает. Я во что угодно поверю, лишь бы выбраться из этой ямы. Понимаешь? В черта, дьявола, горбуна… во что угодно.

Рулле в сердцах стукнул кулаком по ближайшему столу. От удара рука покойника свесилась, раскачиваясь взад и вперед. Филле подпрыгнул и едва не упал на труп. Рулле поддержал приятеля.

— Спасибо, — буркнул Филле. — Прости, я не знал, что у тебя все плохо. А я-то все голову ломаю, чего тебя на старое потянуло? Думал, ты просто решил стариной тряхнуть.

— Да какой тут? — Рулле сел прямо на пол, — Как бы старина сама из меня не посыпалась.

Филле опустился рядом. Они помолчали. Филле полез в карман, зашуршал пакетом, а потом вдруг предложил:

— Хочешь булочку? С джемом.

Он разломил пополам булку и поделился с приятелем. Рулле поблагодарил:

— С утра не ел, если честно.

Он запихнул булку в рот. Джем размазался по лицу. Рулле вытерся ладонью и встал. Перемазанную ладонь вытер о свисающую руку покойника. Посмотрел на результат и вернул руку под простыню. Потом чуть подумал и переместил ее ко рту умершего.

— Пусть тоже поужинает, — и глупо захихикал.

— Ладно, давай искать твоего горбуна, — предложил Филле.

Он с опаской посматривал на друга, чье настроение подобно маятнику балансировало от беспричинной веселости к мрачному унынию и обратно. В свете дежурных ламп они приподнимали простыни, которыми были укрыты трупы, в поисках горбатой фигуры. Под конец поисков Филле озяб, а Рулле зашмыгал носом. Горбуна нигде не было.

— Как хочешь, Рулле, но мне кажется, твой родственник ошибся, — сдался Филле. — Нет здесь никакого горбуна.

— Тссс, слышишь?

Филле прислушался. Ему почудилось, будто кто-то чавкает.

— Может, кот? — предположил он.

— Может, — неуверенно согласился Рулле.

В этот момент ему показалось, что один из трупов зашевелился под простыней. Он пожалел, что ел булку, когда почувствовал, как та просится назад.

— Ты тоже это видел? — спросил он шепотом.

Филле кивнул, хотя вряд ли Рулле мог его видеть. Труп отбросил простыню и сел. Он смачно облизал ладонь, которую Рулле так легкомысленно измазал джемом.

— Это, по истине, чудо, как маленькая капелька джема может привести в чувства мужчину в полном расцвете сил. Лучше бы, конечно, торт со взбитыми сливками, — бормотал оживший труп, — но в нашем случае не до капризов. Тут и колбаса жареная — фу, гадость какая — сгодится. Чего так холодно? В Стокгольме перестали топить печи и камины? Жадины. Их всех надо проучить.

Мертвец обернулся и заметил двух жуликов-неудачников.

— Любезные, — обратился он к ним, — вы не видели мой комбинезон? Такой, с моторчиком.

Все, что могли Филле и Рулле, это замотать головами в разные стороны. Филле мотал справа налево, а Рулле — слева направо.

— Жаль, — констатировал мертвец, — здесь очень холодно. Придется завернуться в простыню.

Похоже, покойника нисколько не смущало, что он разговаривает сам с собой:

— Но комбинезон нужно найти. Я же не могу в таком виде разгуливать по улицам и, тем более, по крышам. Еще, чего доброго, примут за привидение.

Филле и Рулле стояли в оцепенении. Даже если бы труп не сидел между ними и спасительным выходом, сдвинуться с места они не могли. Тем временем, труп, завернувшись в простыню, словно в древнеримскую тогу, спрыгнул со стола, явив невольным зрителям себя во весь рост. Невысокий, полноватый, мертвец неуклюже захромал в угол, где кучей валялись вещи покойников. Он долго рылся, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, пока, наконец, не нашел клетчатую рубаху и штаны.

— Ай-яй-яй, — посетовал он, разглядывая штаны, — лопасти погнулись. Придется долго ремонтировать.

— У вас вся спина в крови, — первым обрел дар речи Филле.

— Наверное, поцарапался об лопасти, — ответил из угла толстяк, — Они же совсем погнулись. Совсем. Погнулись. К тому же я упал. С самой высокой крыши.

— Да-да, — подтвердил Рулле, — зять моего шурина так и сказал, шмякнулся с крыши.

— Не шмякнулся, — поправил толстяк, — а упал. Шмякнулся — это мешок с плюшками. А я… да я бы и не упал вовсе, но они попали своими пульками прямо в мой пропеллер. Вон как лопасти погнулись. Теперь долго не смогу летать. И рубашку стирать придется.

С этими словами толстячок напялил одежду. Глаза Филле и Рулле полезли на лоб.

— Рулле, ты помнишь? — Филле толкнул приятеля в бок.

— Это же было…

— …очень давно.

— Я тоже вас узнал, — отозвался толстяк из угла, — вы пытались обчистить квартиру Малыша.

Его голос вдруг стал грустным:

— Малыша я тоже узнал. Он изменился, и он совсем забыл меня, но я-то его не забыл. Я должен найти его. Он меня вспомнит. Обязательно вспомнит. Мы снова будем гулять по крышам и есть варенье. И я больше никогда не буду пить эту жидкость из бутылок с яркими этикетками. Я от нее плохо летаю потом.

Толстячок еще немного покопался в шмотках, достал чью-то куртку и накинул на плечи.

— Чтобы не привлекать внимания, — пояснил он, — Им уже одежда без надобности.

Филле и Рулле продолжали изображать статистов, пока толстяк произносил свой монолог. Они вспомнили этого чудика. Когда-то давно они промышляли квартирными кражами и хотели поймать летающего человечка, жившего у Свантесонов, чтобы сдать это чудо репортерам и получить за него награду — десять тысяч крон. Трудно было поверить своей удаче. Человечек не убегал, не прятался — бери и делай, что хочешь.

Они шли по проспекту. Человечек шел уверенно, будто точно знал, куда ему надо. Филле и Рулле семенили чуть позади и время от времени перебрасывались фразами:

— Интересно, куда он нас ведет?

— Не знаю. Чего мы вообще за ним тащимся?

— Это наш шанс.

— К чёрту шанс! Его надо хватать и тащить в редакцию.

— И что мы скажем? Про него все забыли. Нам не дадут и полкроны.

— И что ты предлагаешь?

— Узнаем, где живет, подговорим полетать там-сям, а когда о нем заговорят все СМИ, тут мы его и предъявим.

— Ну, ты и голова!

С проспекта они свернули сначала на примыкающую улицу, потом в проулок, затем под арку во двор. Рулле уже потерял ориентиры и надеялся только, что Филле представляет, где они находятся. Человечек вошел в подъезд и поднялся на крышу, на ходу срывая пломбы, оставленные приставами.

Домик стоял на том же месте, снести его, как грозил Свантесон, еще не успели. Обстановка вызывала уныние. Грязь, разбросанные повсюду фантики, неприбранная постель с запятнанными простынями. Сходу человечек направился именно к ней, встал на четвереньки, заполз под кровать и вытащил оттуда пыльный ящик с инструментами.

— А, вы еще здесь, — коротышка уставился на Филле и Рулле, — поможете мне чинить моторчик.

Он снял комбинезон, смахнул со стола весь хлам и разложил инструменты. Филле достал зажигалку и запалил фитиль огарка свечи, который нашел тут же. Человечек работал, высунув от усердия язык, пыхтя и бормоча что-то себе под нос. Филле был у него на подхвате — подавал инструменты, поддерживал, когда надо было поддержать, зажимал, когда надо было зажать. Рулле все это время мерил шагами крохотную комнатку. Наконец он не выдержал, подошел к приятелю и зашептал на ухо:

— Что мы здесь делаем? Ты в подмастерья к нему записался?

— Ты не понимаешь, — зашептал в ответ Филле, — без моторчика он не полетит, а нам же надо, чтобы он летал. Считай это небольшим вложением в наше маленькое предприятие по получению десяти тысяч, а может, и больше.

Рулле отошел, чтобы не мешать. От нечего делать он стал прислушиваться к тому, что бормотал коротышка. "…летать …каждое окно …Стокгольме …Малыша или Боссе …Бетан …вспомнит …не может не вспомнить …только каждое окно …каждое". Рулле показалось, что человечек и сам готов привести их с Филле план в исполнение.

Старший офицер Главного департамента полиции города Стокгольма Сванте Свантесон сидел за рабочим столом. Перед ним стояла початая бутылка виски. Домой он не торопился, не смотря на позднее время — давно перевалило за полночь. Несколько раз он принимался писать отчет о сегодняшней операции, но дальше положенного отчету титулов дело не шло. Как не шли из головы воспоминания детства. Ему семь лет, все зовут его Малышом, еще живы папа и мама, Боссе еще не лечит радикулит на водах, а Бетан не увлекается уколами для омоложения. А еще у него есть друг, который живет на крыше и умеет летать.

Свантесон всё пытался вспомнить, как же так случилось, что друг его покинул, куда он пропал, а главное, почему родители и детский психолог пытались убедить его, что никакого Карлсона не было? Карлсон! Он вспомнил, как звали друга — Карлсон! Неужели все это было правдой? Но, если так, то сегодня он стрелял в друга.

От таких мыслей захотелось напиться. Сванте приложился к бутылке и сделал большой глоток. Ложь! Вся его жизнь — ложь. Не было никаких детских фантазий, а был друг — настоящий, реальный, как Кристер или Гунилла. А он выстрелил ему в спину — трус, предатель! Как поступают с трусами? Презирают. Теперь до конца своих дней, он будет презирать себя, приглушая это чувство спиртным. А что делают с предателями? Судят. Он уже осудил себя, осталось привести приговор в исполнение. Свантесон достал табельное оружие, то самое, выстрел из которого оборвал жизнь его друга детства. Будет справедливо, подумал он, обоих из одного пистолета. Передернул затвор, приставил ствол к подбородку, оставалось нажать на спусковой крючок. Последнее оказалось самым трудным. Так он и сидел с пистолетом у подбородка, а по щекам катились слёзы.

А потом началась форменная вакханалия. Сначала из морга исчез труп. Кому и зачем он мог понадобиться, начальство поручило выяснить отделу Свантесона, раз уж они проводили задержание. Сторож ничего толком прояснить не мог, а больше и допрашивать было некого.

Но уже через пару дней стало не до трупа. В полицию поступали жалобы, что кто-то подсматривает в окна обывателей Стокгольма. Причем, не имело значение, на каком этаже эти окна находились. Иногда с подоконника исчезало что-нибудь малоценное, а на его месте появлялась монетка в пять эре. Через неделю телефон уже разрывался от шквала звонков и жалоб. Отделу Свантесона придали дополнительно людей, но они не справлялись.

Достали старое дело, по которому проводили первый арест Карлсона. Тогда человечек хулиганил в одном районе, том самом, где когда-то жила семья Свантесонов. Всего несколько случаев за год. Сейчас весь Стокгольм стоял буквально на ушах. Журналисты одолевали. Все телеканалы были забиты ток-шоу, обсуждавшими происшествия. Домохозяйки, старики, дети, учёные и псевдоучёные наперебой рассказывали о своих встречах с таинственным незнакомцем и выдвигали версии, одна неправдоподобнее другой, о его происхождении.

Свантесону было не до них. С одной стороны, наседало начальство, требуя прекратить "это безобразие". С другой — давили журналисты, алчущие знать подробности из официальных источников. А ещё Сванте хотел найти Карлсона сам, один, даже если это будет стоить ему карьеры. И не только, чтобы узнать, как тому удалось выжить. Он не знал точно, что скажет старому другу, но в одном был уверен — больше он не струсит и не предаст.

Конечно, первым делом полицейский наведался в домик на крыше, но там никого не было, лишь записка, приколотая к столу старой канцелярской кнопкой, "УШОЛ ИСКАТЬ МАЛЫША". Свантесон сорвал записку, скомкал и прижал к груди. На глаза навернулись слёзы.

Он спустился на пару этажей и позвонил в такую знакомую и такую чужую дверь. В открывшемся проеме появилась женщина. Она не была похожа на маму, но Малыш, живший глубоко внутри взрослого Сванте, невольно потянулся к ней, как к матери.

— Здравствуйте, — голос вдруг задрожал, и ему пришлось прокашляться, — я когда-то жил здесь с семьёй. Могу ли я попросить вас об одолжении?

Женщина недоуменно посмотрела, но не прогнала, а спросила:

— Каком одолжении, герр… — она замялась.

— Свантесон, — представился Малыш. — Меня могут искать по этому адресу. Один старый друг. Не могли бы вы передать ему кое-что от меня?

Он достал из кармана старенький мобильный телефон.

— Здесь номер, по которому меня можно найти. Если вы положите его на подоконник в дальней комнате, и не будете плотно закрывать окно… Я надеюсь, что он найдет его… меня…

— Ваш друг — воришка? — женщина с сомнением смотрела на протянутый предмет.

Малыш замялся.

— Не совсем. Он иногда берет чужие вещи, но только, чтобы попользоваться. Он искренне верит, что вернет, но никогда не возвращает.

— Он — клептоман, — догадалась хозяйка квартиры.

Малыш не стал спорить. Какая разница, что она будет думать, главное, что телефон взяла и обещала сделать так, как Сванте и просил.

Тем временем, Филле и Рулле пребывали в предвкушении. Желание Карлсона найти, во что бы то ни стало, Малыша, было им на руку. Человечка даже упрашивать не пришлось. Они просматривали телепередачи в ожидании, когда же объявят за него награду. Друг друга сменяли каналы, телестудии, ведущие, гости и очевидцы, но ни слова о награде. И вдруг, в анонсе одного из шоу было громко объявлено, что таинственный летун сам явился в студию.

Филле и Рулле ворвались в офис телеканала, сбивчиво объясняя службе охраны, что лично знают парня, которого сейчас будут показывать в прямом эфире. Оказалось, что передача уже началась, и их выступление не запланировано. После недолгих переговоров редактор программы все-таки разрешил им выступить. Какого же было их изумление, когда в студии они увидели совершенно незнакомого человека. Он был невысок ростом, склонен к полноте, но на этом сходство с Карлсоном заканчивалось. Самозванец вел себя развязно, даже хамовито. Замотанный зачем-то в простыни, он грубил всем, а Филле и Рулле так и вовсе поднял на смех, как только они попытались его разоблачить. Приятели оказались не готовы к такому повороту. Они сидели с видом рыб, выброшенных на берег, открывая рты в безмолвных попытках возразить, но самозванец напирал с таким апломбом, что в итоге друзья покинули студию освистанными и оплёванными.

А вечером Филле позвонил помощник главного редактора и пригласил на съёмки. Он объяснил, что передача с их участием имела бешеный рейтинг, и руководство канала желает продолжить эту тему. Филле попытался было отказаться. Снова подвергнуться такому унижению ни он, ни Рулле не желали, но услышав сумму гонорара, согласился и за себя и за друга.

Свантесон сидел перед подробной картой Стокгольма и цветным маркером рисовал кружочки в тех местах, где замечали Карлсона. Он работал по старинке, без компьютера и специальных программ для выявления закономерностей. "Все программы, — говорил он, — пишут люди, а люди могут ошибаться. Я тоже могу ошибиться, но я и не программа. А полагаясь на программу, люди забывают о том, что ошибки возможны, и тогда они становятся неизбежны". Коллеги подшучивали над ним, считали это чудачеством, но Свантесон был непреклонен, и статистика раскрываемости в его отделе говорила в его пользу.

Вот и сейчас он закончил рисовать кружочки, взял контрастный маркер и принялся писать на них цифры в том порядке, в котором поступали жалобы. Процесс оказался небыстрым, приходилось долго сверяться с делами, выискивать в них даты, время. Наконец, работа была завершена. Свантесон взял простой карандаш и последовательно соединил кружочки. На карте образовалась спираль с центром в квартале, где раньше жил Малыш. А значит, следующее место появления Карлсона можно было предсказать с вероятностью почти сто процентов.

Попасть на крышу дома в Стокгольме легче легкого, если вы работаете в полиции. Достаточно набрать на панели интеркома номер любой квартиры в подъезде, произнести заветные слова: "Откройте дверь, проведение полицейской операции!", и вот вы уже поднимаетесь сначала на чердак, а с него выходите на крышу.

Ждать пришлось долго. За это время вокруг Свантенсона выросла маленькая горка из окурков. Наконец, Карлсон появился. Он описал небольшой круг над крышей. Сванте отчаянно замахал руками. Сейчас он чувствовал себя тем самым Малышом, который убегал на крышу тайком от родителей. Боясь, что в сумерках Карлсон его не заметит, Сванте стал подпрыгивать и кричать. Карлсон заметил! Он описал круг почёта и опустился на крышу на почтительном расстоянии от Малыша.

— А где твои приятели с пукалками? — недоверчиво спросил он вместо приветствия.

— Я один. Карлсон, ты вернулся! — от волнения перехватило дыхание.

— Чем докажешь, что не выстрелишь мне в спину, как в прошлый раз? — не унимался человечек.

— Я без оружия, но у меня кое-что есть для тебя.

С этими словами Сванте полез в карман и извлек заранее припасенное пирожное.

— Не торт, конечно, — он смущенно протянул руку.

Карлсон подошел ближе, недоверчиво принял пирожное и запихнул его в рот целиком.

— Фа, не форф, — резюмировал он с набитым ртом.

— Прости меня за тот раз. Как тебе удалось выжить?

Карлсон уже прожевал и мог говорить нормально:

— Видишь ли, мужчину в полном расцвете сил не так-то легко убить. Я могу выжить в любой ситуации.

Малыш улыбнулся:

— Ты совсем не изменился.

— А ты изменился. Ты стал старый и толстый. И ты теперь тяжёлый, так что мы больше не сможем полетать и пошалить вместе, как раньше.

— Но мы можем выходить вечерами на крышу, смотреть на звёзды и разговаривать. Я буду угощать тебя конфетами и вареньем, а ты будешь рассказывать мне свои невероятные истории.

Так они сидели и разговаривали. Карлсон рассказывал о том, где он был и чем занимался все эти годы разлуки. Малыш рассказывал о себе. В какой-то момент Карлсон перебил его:

— Ты невыносим, Малыш. Тебя послушать, так все умерли. И фрекен Бок, и папа с мамой, и даже Бимбо! Как можно так скучно жить?

Сванте достал очередную сигарету и затянулся:

— К сожалению, люди смертны. Но живы еще Боссе, Бетан. Да, Карлсон, у меня же теперь есть племянники! Жизнь делает новый виток и продолжается.

— Твои брат с сестрой всегда были врединами. Наверняка, их дети такие же.

Они помолчали.

— А ты, Малыш? У тебя есть дети?

— Да как-то не сложилось…

Они расстались под утро. Сванте сообщил Карлсону свой новый адрес, а тот в свою очередь пообещал переехать на крышу его дома, чтобы иметь возможность ночами вместе гулять по крыше.

Со временем, шумиха вокруг странного человечка, заглядывавшего в окна жителей Стокгольма, стихла. Дело так и осталось незакрытым. Ведущие на телевидении нашли новые горячие темы. Филле и Рулле получили свой гонорар, Рулле даже удалось поправить дела и устроиться на работу. Старший офицер Сванте Свантесон подал в отставку и переехал за город. А Карлсон улетел в Ирландию, где по его утверждению жили его родственники, но регулярно навещал Малыша на Рождество, Пасху и шестое июня.

Однажды на телефон Сванте поступил неожиданный звонок, и женский голос произнес:

— Герр Свантесон, скажите, долго еще ждать вашего друга? Скоро зима. Хотелось бы закрыть окно.

Они встретились в кафе. Сванте долго извинялся за свою забывчивость, но женщина не держала на него зла. Её звали Сив Нильсон. Оказалось, у них много общего. Когда пришла пора прощаться, Сванте вдруг осознал, что может никогда больше её не увидеть. В груди защемило. И он сделал то, чего не делал уже много лет — попросил её телефон.

Вскоре Сив переехала к Сванте, и они зажили в его загородном доме. Сив развела во дворе кусты смородины. А когда прилетал Карлсон, она готовила вкуснейший смородиновый пирог, который никто во всей Швеции не умел готовить так вкусно, как Сив.