Невеста Чука
А нам всё равно,
А нам всё равно,
Пусть боимся мы волка и сову.
Дело есть у нас -
В самый жуткий час
Мы волшебную
Косим трын-траву
("песня про зайцев")
"Дитя, я пленился твоей красотой! Неволей иль волей, а будешь ты мой!..."
(Гёте "Лесной царь")
Случилось это как-то раз глухой зимой в одном сибирском посёлоке N.
Трое ребят сидели на завалинке, и травили байки. Дело было к вечеру и делать было нечего, как говорится в известных стихах.
Парень по имени Чук завёл:
— Я вам вот что расскажу, парни: жил в здешних местах давно ещё, до революции, один помещик. Страшно богатый был, но скупой. И была у него дочь, которая никак не могла выйти замуж, хоть наследство и весомое было.
— Так в чём проблема найти жениха, если богатый? — перебил Генка — раз приданое такое знатное, так и охотнички до руки дочурки наверняка должны были найтись.
— Так засада в том, — терпеливо пояснил Чук — что страшная была невеста, как фашистская война. По крайней мере, так рассказывают. И никто, вот буквально никто не хотел брать её в жёны. Даже деньги не помогали. Так вот в какой-то момент, то ли революционеры её папашу прижали, то ли ещё чего неприятного приключилось, да только сбежать ему пришлось из поместья, и поселился он в одном лесном домике. На отшибе в тайге. Выгнал лесника, а может договорился с ним, и зажил отшельником. Ну и дочурку свою с собой взял, ясное дело. Вот так вот всё печально и было, так и померла она в девках. Да только желание выйти замуж у неё при жизни такое сильное было, что не приняла она смерти. И дух её, говорят, витает над тем домиком до сих пор. И кто туда пойдёт, враз души и лишится! Заберёт его мёртвая помещичья дочь и сделает своим женихом!
— Ну-ну-ну — запротестовал Гена— хорош врать-то, а? Что мы тебе пацаны что ли мелкие в такие байки верить?
— Не скажи, Ген... — протянул пока что молчавший Ваня задумчиво — у нас в здешних краях всякое может быть… И клады Колчака, которые пока найти никто не может, и шаманки в гробах по деревьям спящие, и курганы древние… Кто его знает, что и в том домишке поселиться могло!
— История, конечно, страшная — добавил он с непонятным выражением.
А Чук вдруг рассмеялся как-то так задиристо и выпалил:
— Да ладно вам, парни! Чё — и правда поверили, что ли в стариковские байки? В детстве сказок начитались? Или, наоборот — не хватает вам мистики? Да чушь всё это! Ну, было там, может, какое имение, помещик и всё такое… да кто ж в духов-то неупокоеных в наше время поверит! И в этот дом лесника и в мертвечиху в нём?!
Ребята поёжились, но промолчали. Никто не хотел сказать лишнего. С одной стороны дурачками, которые верят в байки не охота выглядеть, а с другой — мало ли, тайга всё-таки. Чего в ней только не бывает.
— Так я вот что предлагаю, парни… — завёл своё Чук — так случилось, что я знаю , где тот домик лесной стоит. Несколько километров отсюда. Так вот — у кого кишка не тонка, пошли сегодня со мной туда прогуляемся!
Вот тут уж ребята и правда не поняли. Генка аж поперхнулся:
— Что нам — делать больше нечего?!
— Посмотрим, что и как… — непринуждённым тоном протянул Чук… — мне вот, лично, просто интересно, а что там такое, о чём рассказывают. Сам я этого домика ещё не видел, но знаю из надёжных источников, где он стоит.
— Ну зачем нам туда идти? — снова не понял Гена
— Да есть ещё одна легенда, связанная с тем местом — как будто бы даже неохотно, но на самом деле, играя на публику продолжил Чук — мол, клад свой тот скупердяй-помещик там закопал. И баблишка там видимо-невидимо. Ну, а баблишко, разумеется, в золоте, ведь именно в нём раньше клады и хранили.
При мысли о кладе, деньгах и золоте ребята, конечно, зафыркали — не особо, в общем-то верится сразу в такие вещи. Что прям лежит там в лесу где-то клад богатейший и только и ждёт, чтоб трое парней туда пошли и его откопали. Но всё же промолчали.
— А для пущего интереса и впечатления предлагаю пойти туда ночью! Чтоб страшнее было. Заодно и испытаем себя! — добил товарищей Чук
Ребята переглянулись — идея казалась не просто странной, а дурной какой-то, сумасбродной! Зачем? В лес, ночью? Да окоченеть же можно, как минимум!
— Да нафига ночью-то?! Тем более зима сейчас, в сугробах утонем — возмутился Генка
— Хо-олодно… — снова с непонятным выражением протянул Ваня.
— Не, ну понятно, кто струсил, так как хотите — пожал плечами провокатор
— Ну, если только за компанию, то можно, конечно… наверное — Генка был сама уверенность, но вот так вот запросто признать себя трусом не мог позволить
— Да чё вы как девки малые — расхарахорился Чук — я вот предлагаю проверить всех нас на храбрость, пойти вместе в лес к тому домику, а потом зато будет что вспомнить!
В общем, спорили они спорили… И доспорились до того, что всё же решили пойти на эту ночную "вылазку". Условились встретиться за полчаса до полуночи в указанном месте на краю посёлка.
— Главное — это полночь!" — убеждал Чук, — "ведь, как известно, вся нечистая сила именно в полночь и проявляется!
Генка нехотя кивнул, Ванька поёжился, но ничего не сказал. Покивали головами и разошлись по домам до обговоренного срока.
***
На закате небо над тайгой окрасилось кроваво-багряным цветом, а снег казался ещё холоднее и влажнее, чем днём. При взгляде на верхушки елового леса как-то сами собой стали вспоминаться детские сказки про бабок-ёшек, да леших с чертями. Есть что-то в русском лесе особенное, одухотворённое и сказочное.
Двое парней ждали на перекрёстке у лесной опушки третьего. Чук запаздывал. Странно. Раньше он себе такого не позволял.
И вот в тот момент, когда гаденькая мысль всё бросить и разойтись по домам уже потихоньку стала одолевать обоих ребят, Чук всё же показался. Как выяснилось, он нёс с собой пару топоров и три ножа.
Генка с Ванькой недоумённо переглянулись:
— А это зачем? У нас и у самих ножи есть.
— Ну, как хотите, я так, на всякий случай.
Шли они довольно долго, ноги увязали в сугробах, лес казался негостеприимным, чужим. Есть в ночном лесу что-то мистическое, что незаметно глазу днём. Какая-то тайная сила, которую трудно передать словами. Вот это самое чувство и охватывало ребят всё больше и больше. И, надо сказать, мало было в этом приятного.
Шли и шли, времени они не чувствовали, но уже начали уставать. И вот, когда Генка с Ваней уже начали подумывать, а не взбунтоваться ли им, и не повернуть ли назад (а ну её к лешему всю эту затею), как вдруг впереди меж деревьев показался тёмный контур. Когда они подошли к нему, то и вправду увидели небольшую избу. С виду обычная такая, ничего особенного. Но само осознание того, что она тут одна, заброшенная в тайге, и никого вокруг на километры нет — и по спине пробежали мурашки.
Чук первым медленно, но настойчиво шагнул к одной из стен, и увидел крыльцо. Вернее, то, что больше всего на него походило — ведь было темно, а луна на небо, зараза, так и не хотела выходить.
Он медленно поднял ногу и попытался ступить на одну из ступенек. Дерево сразу как-то недружелюбно заскрежетало и заскрипело.
— Чук, а, Чук… Может, пойдём отсюда, а? — каким-то чуть ли не детским голоском протянул Генка. От всякого желания не показаться трусом не осталось и следа — а ну её нафиг эту избу посреди леса! Ну, кому она нужна и зачем?!
Хотя какой-то отдалённый край сознания еле слышно говорил: "Да всё это чушь! Это обычная изба в лесу! Самая обычная. Ну что в ней может быть особенного?" Но, как известно — так особенно легко рассуждать дома, сидя в уютном кресле при свете лампы. Но никак не посреди ночной тайги.
И тут началось.
Как только Чук ступил на крыльцо, он вдруг услышал слабое, еле слышное, но настойчивое… как будто бы шипение в воздухе: "Иди ко мне!" Поначалу, он вообще не понял, в чём дело, и сделал скидку на разыгравшееся сознание и бурную фантазию. Но постепенно, всё настойчивее и настойчивее, это шипение стало перерастать в почти что требовательный приказ. Такой, что парень уже не понимал, что происходит.
— Что?
— Ты о чём? — робко сглотнул Егорка
— Да не знаю… Голос какой-то… — от прежней уверенности не осталось и следа
— Голос? — интонация Вани дала понять, что он полностью проникся, хоть и совершенно не понимает, о чём говорит друг. Изба как будто бы завораживала.
— Да какой-то… голос… непонятный. Как будто бы он меня зовёт.
— Да брось, Чук, кажется это всё. Нет тут никаких голосов — попробовал неуверенным голосом подбодрить ведущего Гена. Но ему это всё сильно не нравилось.
— Ребя-ят… Не нравится мне здесь. Айда домой, а? — первым озвучил общие мысли Ваня
"Ну ладно, согласен" — не стал особенно настаивать Чук — "паршивое какое-то местечко, нехорошее. Лучше и впрямь убираться отсюда"
И ребята повернули назад. О пресловутом кладе все даже как-то и не вспомнили.
***
На следующий день мороз усилился, а к ночи закружила вьюга.
И так сложилось, что весь день ребята не встречались, а вечером Чук сидел у окна как будто задумчивый. По крайней мере, так казалось со стороны. На самом деле, он уже всерьёз пытался понять — не сходит ли с ума. Тот голос в голове, который он впервые услышал у проклятой лесной избы не выходил у него из головы. Он звучал в ней.
Теперь парень уже понимал, что это женщина, но всё остальное как-то тихо ускользало. Голос медленно убаюкивал его, гипнотизировал. Звал к себе в лес. И противиться ему становилось всё труднее и труднее.
За окном вилась вьюга и в этой самой вьюге ему слышалось далёкое приглашение, просьба. Просьба, чтобы он пришёл.
***
Когда Чук снова вошёл в лес, но он уже не чувствовал прежнего страха перед неведомым. Тёмные стволы деревьев уже не казались такими мрачными, а окружающая их темнота не таила в себе опасностей. Он шёл на Зов и знал, что его ждут. А вьюга заметала следы.
Когда он добрался до одинокого домика, то почему-то увидел не заброшенную избу лесника, а очень приличного вида особняк, где его ждала красивая девушка, вся в белом свадебном наряде и с улыбкой манила к себе. Лишь краем сознания ему показалось, что свадебный наряд был каким-то странным с виду. Возможно, конечно, скроен по старинной моде, но уж очень он напоминал саван…
***
На следующий день погода была ясная, и все ночные призраки отступили. И все страхи казались уже глупыми и безосновательными.
В посёлке не сразу заметили пропажу человека. А когда заметили, то принялись искать, но безрезультатно.
***
Если бы кто-нибудь на следующий день взглянул с высоты птичьего полёта на тайгу в районе некоего посёлка N, он бы увидел в нескольких километрах от него старую заброшенную избу, окружённую глухой чащобой. Ничего примечательного в ней не было, и скорее всего, какой-нибудь случайный охотник прошёл бы мимо. Но если приглядеться, то около её крыльца в снегу лежал подросток. Он был весь запорошён снегом, и как будто бы тянул руки к кому-то или чему-то, кого видел только он, и на губах у него застыла улыбка.