Зимняя любовь
Притворяться, что ты также неуклюжа, как и человеческие женщины, спотыкаться и поскальзываться на льду. Благодарно принимать помощь подхватившего под локоть мужчины, обжечь взглядом, зацепить — он запомнил тебя!
Смотреть в витрины — жёлтые и яркие проёмы в серых, отделанных искусственным камнем, стенах. Подбирать подол длинного платья (твоё племя предпочитает по ряду причин свободные одежды), сходя по зелёному сигналу светофора на проезжую часть через жидкую снежную кашу.
Притворяться человеком.
Когда подходило время, Ребекка-Лиса становилась сосредоточенно и рассеянна одновременно. Она острее ощущала запахи: бензиновые — от машин, шумно разбрызгивающих зимнюю грязь, пота, косметики, мыла и стирального порошка — от людей. От одних из них пахло болезнью и лекарствами, от других — другими людьми. Запахи же толкали Ребекку-Лису на странные поступки, например, ей хотелось зайти в «бургер-бар», светящийся алой витриной с улыбающимся быком, заказать там этот самый бургер и съесть его, сидя за столиком у окна и запивая чаем или кофе. Ничего плохого бы ей от этого не было — лисы вообще живучи и способны питаться чем угодно, а лисье «что угодно» включает в себя куда более экстравагантные вещи, чем картошка фри на пригорелом масле. Однажды, в разгар охоты на ведьм во Франции, Ребекка неделю пряталась в деревенском сарае, поедая издохшую овцу.
Поразмыслив, Ребекка всё же решила от гамбургера пока отказаться, тем более что чай в таких местах, как правило, поганый. Лучше купит его позже, донесёт до дома в коричневом пакете и спокойно съест под нормальный, настоящий чай с её родины. Как ни странно, но она в самом деле родилась в Китае.
Ребекка чувствовала на себе мужские взгляды, но сейчас она не была настроена на охоту — у неё уже был возлюбленный и сейчас она спешила к нему на свидание. При мысли о свидании начинало сладко ныть сердце и хотелось кататься по земле, как шальная кошка. Всем своим существом Ребекка желала его, желала почувствовать на вкус его кожу, запустить пальцы в его волосы.
В такие моменты Ребекке казалось, что она в самом деле любит тех, с кем встречается.
С сумеречного неба сыпал мелкий снежок, шумел Невский, а Ребекка в самом благодушном настроении рассматривала украшенные к новому году витрины. Хоть она и не отмечала этот праздник, но блестящие шары и гирлянды ей нравились.
Идиллию прервал мерзкий звук — лаяла собака и лаяла именно на неё, Ребекку. Ребекка обернулась. «Это» было одето в розовый комбинезон, дергало тонкий поводок и надрывалось. Размером нелепость была примерно с крысу. Лиса почувствовала, как напряглись челюсти — первый признак трансформации.
Нет, не здесь. Усилием воли Ребекка справилась с собой. Лисы, знаете ли, тоже эволюционируют, и теперь тявканье какой-то шавки не заставит их принять свой истинный облик.
Вообще Ребекка хорошо ладила с животными. Она любила кошек, могла остановить понесшую лошадь и не дать овечьему или козьему стаду разбежаться. Но собаки!... Почему люди вообще держат при себе этих мерзких тварей?! Мало ли других? Попугаи, морские свинки, кролики! Можно завести хорька или лемура, наконец! Но нет, они упорно тащат в дом эту мерзость, которая не годится даже для охраны.
— Враг! Враг! Враг! — лаяла собачонка, подскакивая на месте от злости и невозможности броситься на Ребекку.
Надо сказать, что это вызывало уважение. Ребекка могла бы раздавить её каблуком, и собачонка это, скорее всего, понимала, понимала, что в схватке ей не уцелеть, но всё равно выполняла свой долг, тянущийся с тех времён, когда собаки стали жить рядом с людьми.
Враг рода человеческого! Люди, вы что, не видите, это же тварь, нежить, дьявольское отродье, ублюдок тех богов, что ходили по земле до появления первых городов? Что она старше вас всех и ей тысяча лет?
Скорее, вы же умные и можете делать разные вещи, возьмите палки и вилы и забейте её, пусть останутся на земле в снегу и во льду лишь кровавые обрывки шкуры, а после возьмите и сожгите и их! Приведите других, больших собак, пусть они гонят её по улицам, а после разорвут в клочья! Утопите её в холодной Неве, убейте, иначе она уничтожит вас, пожрав ваши сердца!
Ребекка всё это услышала в лае шавки и оскалилась, так быстро, что мимолётную гримасу не заметил никто, кроме собаки, взбесившейся окончательно. Длинногогая, в высоких сапогах, хозяйка подхватила своё сокровище, недоуменно уставилась на рыжую женщину в длинной юбке и вскрикнула: у женщины были янтарные, с узким вертикальным зрачком, глаза.
Когда Влад впервые увидел её, она не показалась ему даже привлекательной. Невысокая (правда, с великолепной тяжёлой грудью и крутыми бёдрами), с широковатым для узкого скуластого лица ртом и длинноватым носом. Волосы густые, рыжие, почти красные. В нелепой длинной богемной юбке с бахромой.
И странное дело — неправильные по отдельности, черты её лица вместе создавали впечатление невероятной, ослепительной красоты, а странная одежда выглядела шиком, насмешкой над модой.
Она была умна, неплохо разбиралась в современном искусстве и знала несколько языков, он не мог сказать точно, сколько. Говорила, что работает переводчиком, и жила в маленькой тёмной, обставленной советской мебелью, с тяжёлыми портьерами с кистями и настоящей изразцовой печью, квартирке на Фонтанке. Окна выходили в запущенный то ли большой сад, то ли в парк, где, когда бы Влад не выглянул в окно, никогда никто не гулял. Что-то в этом его настораживало, но он не мог сказать, что, да и неважно, главное, что он был там с Ребеккой.
Он не помнил, как они познакомились. Вроде бы она сама подошла к нему или же нет? И где это случилось? В баре? В кафе? В любом случае, Ребекка стала самым лучшим в его жизни, его красной бузиной, терпким ядом. От неё всегда пахло перезревшими вишнями и ещё чем-то, что сводило его с ума, а тело её было таким гибким, податливым и сильным одновременно. Он спрашивал, каким спортом она занимается, она отвечала, что ей приходилось много бегать. Он не понимал.
Он был женат и старался, чтобы жена ничего не узнала, впрочем, опытом в такого рода делах он обладал. Да и Ребекка, умница, никогда не требовала от него приездов в любое время суток, дорогих подарков и прочего, что обычно стараются выдоить из мужчин женщины. Но подарки он ей всё равно дарил, не потому что надо, а потому что хотел.
Иногда, сидя на совещании, ему вдруг начинало казаться, что Ребекка где-то рядом, он начинал озираться, пока на него не начинали недоуменно поглядывать. Или же в обеденный перерыв, в ресторане, он вдруг примечал женщину за соседним столиком, почти что вскакивал — Ребекка! Но нет, это оказывалась какая-нибудь крашеная толстуха в балахоне, и непонятно, как он мог принять её за пряно-сладкую Ребекку.
Он никогда не мог угадать, откуда она придёт, вот и сейчас он вздрогнул, когда Ребекка постучала в окошко. Влад выскочил из машины, обежал её, сжал Ребекку в объятиях. Ему уже было плевать, что их увидят.
Ребекка, его Ребекка, она здесь, она пришла, и нет больше тягостного и мучительного ожидания.
То, как Влад чувствовал себя без Ребекки, очень напоминало ломку наркомана, но Влад об этом не думал.
— Ты рано пришла, — сказал он, когда их губы разомкнулись.
— Ты рано приехал, — ответила Ребекка.
— Я не мог ждать.
Они стояли и смотрели друг на друга, и Влад дивился, какие у Ребекки невероятные янтарные глаза.
— Столик на семь заказан, — произнёс Влад. — Ещё полно времени.
— Ты можешь припарковаться заранее, там недалеко есть одно местечко, очень интересное, хочу тебе показать.
Чёрный массивный «мерс» пополз по Малой Морской. Естественно, у Исаакия им припарковаться не удалось, пришлось проехать до Якубовича, но Ребекка сказала, что так даже лучше, не нужно будет долго идти до «её места».
Коты из «котокафе» на Якубовича проводили их всезнающими глазами, Влад же с Ребеккой прошли дальше, пересекли Почтамтский переулок и свернули на Конногвардейский, к дому всех оттенков кофе с молоком, над окнами первого этажа которого тянулся лепной узор с цветами, похожими на шоколадные украшения.
— Здесь, — сказала Ребекка, прижимаясь к Владу.
Они остановились перед очень странной подворотней, размером с обычную дверь, в форме арки, перегороженную решёткой с чугунными розами. За решёткой виднелся кусочек сумрачного заснеженного двора, какие-то голые кусты, крыльцо с ржавым козырьком... Ребекка протянула руку и толкнула калитку.
Влад думал, что Ребекка привела его в какой-то необычно оформленный двор — в Питере таких много, но ни скульптур из железных труб и покрышек, ни раскрашенных стен здесь не оказалось. Только чаша неработающего фонтана в одном углу, похожая на половинку цветка, и кусты вдоль оштукатуренных серовато-бежевых стен. Ни один фонарь не горел, окна тоже были темны, но из-за отражавшегося от снега рассеянного уличного света видно всё было хорошо. Балконы второго этажа, узорчатые, низко нависали над двором, Влад, если бы подпрыгнул, мог бы дотронуться до любого. На одном балконе стояло кресло-качалка, сиденье, как чехол, покрывал снег. Сам же двор был неправильной формы, то ли пяти-, то ли шестиугольный.
— Что здесь? — Влад обернулся к Ребекки.
Но Ребекки не было.
Он не испугался, не разозлился, даже не особо удивился. Он всегда знал, что Ребекка не похожа на других женщин, и ясно, что это какой-то прикол. Сейчас она выйдет из той двери с козырьком, или с хохотом выскочит из-за какого-нибудь угла, они посмеются, поцелуются на лёгком морозце и пойдут в ресторан. Влад прошёлся по двору, дёрнул решётку с розами. Закрыто. Как Ребекка её открыла? Наверное, заранее спрятала магнитный ключ в перчатку.
Сверху летел снежок. Влад не боялся, что Ребекка заперла его здесь, ведь если есть калитка с замком, значит, есть и те, кто ею пользуется. Рано или поздно кто-нибудь выйдет или войдёт и выпустит Влада.
Что-то мелькнуло, быстрое, за спиной, и, кажется, на уровне второго этажа. Влад обернулся — никого. Ему стало не по себе. Только сейчас он заметил, как здесь тихо, ни гудков машин, ни влажного шлёпанья колёс. Только снег падает и падает сверху, с неба, закутанного в ватные, белёсые, уже почти ночные облака, с неба, обрамлённого неровной рамкой крыш и стен.
— Ребекка?
Вроде как топот быстрых лап. Он снова обернулся, снова никого.
— Ребекка, это не смешно! Где ты?!
Влад раздраженно крутанулся на каблуках и замер.
Она сидела на крыльце, ростом с человека, рыжая, почти красная, длинный хвост свешивался со ступенек. Другой хвост по-кошачьи обвивал тело.
— Ребекка?
Она потянула воздух носом и стала спускаться с крыльца. Хвосты волочились за ней, их было много, и они вспыхивали алым, точно под мехом прятались угли. Больше всего она походила на очень крупную лисицу: острые уши, узкая морда, длинные лапы с заметными когтями. Вот только глаза остались прежними, и Влад с ужасом понял, что они всегда были такие — янтарные с вертикальным зрачком. Просто он этого не замечал.
Тварь приближалась. Вот она подняла все свои хвосты, их было девять — Влад сосчитал, и они заалели, осветив серый двор.
Влад повернулся и побежал. Налетел грудью на решётку, дернул. Бесполезно.
— Эй! — закричал он. — Помогите!
— Не ори как баба, — раздался у него за спиной голос Ребекки, приглушенный, наверное, пасть не очень-то приспособлена для человеческой речи. — Всё равно никто не услышит.
Ребекка стояла на четырёх лапах и наблюдала за ним. Хвосты она уронила в снег, отчего он начал подтаивать. Влад попятился от неё вдоль стены.
— Ребекка...
— Я не Ребекка! — с неожиданной яростью рявкнула тварь и прыгнула.
Она ударила Влада в грудь, и тот свалился на спину, ему показалось, что из лёгких вышибли весь воздух. Ребекка сидела у него на груди.
— Меня зовут Кхуиинг*, — уже спокойнее сказала она.
— Ты... ты что... блин... оборотень? — прохрипел Влад.
Он попытался сбросить Ребекку с себя, не такая уж она была и тяжёлая, даже в новом облике, но обнаружил, что не может даже поднять руки. Тело точно одеревенело.
— Да, — просто ответила Ребекка.
Она задрала морду к небу, слизнула упавшую на нос снежинку. А Влад вдруг понял, что ему казалось странным в квартире Ребекки: там, на Фонтанке, просто не было жилых домов! Только особняк Карловой! Но Влад отчётливо помнил обшарпанную дверь, подъезд... другая дверь. Получается, Ребекка жила на первом этаже, но в парк он смотрел этажа со второго, а то и с третьего!
Тварь, склонив голову набок, рассматривала Влада. Снежинки запутались в меху у неё между ушами.
— И сейчас я возьму твою жизнь.
— Ребекка... Кхуиинг... ты... я же люблю тебя!
Огромная лисица покачала головой.
— Это не любовь, это — похоть. Но ты не волнуйся, я дам тебе свою жизнь. Вполне равноценный обмен.
— Что? Какую жизнь?
— Мою, — лиса смотрела на него, и узкая морда была так близко от его лица, Влад видел, какие у твари острые зубы. — Я живу уже тысячу лет, мне не жалко.
— Тысячу?!
Лиса переступила с лапы на лапу на его груди.
— Да... я была человеком. Давно, в Китае. Родителей не помню. Жила у кого-то. Пасла скот, детей нянчила. Мне давали объедки. Когда мне исполнилось одиннадцать, сын старосты стал приходить ко мне. Но это не спасло меня: зимой, что последовала после неурожайной осени, меня прогнали умирать в горы. Сын старосты... он был богатый...
Когтистая лапа вцепилась Владу в горло, Ребекка низко наклонилась над ним.
— Тогда у богатых были позолоченные носилки, сейчас машины. А он ничего не сделал. Я ушла и легла умирать. Когда меня совсем занесло снегом, пришли они. С огненной кровью. Как я теперь.
— Я...я бы не прогнал тебя!
Когти больно впивались в горло, ещё немного — и проткнут.
— Верю! — Ребекка снова наклонилась к Владу, но лапу с горла убрала. — Лисы всегда держат слово, я обещала тебе жизнь.
Тварь дыхнула ему в лицо, Влад почувствовал знакомый аромат перезрелых вишен и... ощутил то же самое возбуждение, которое всегда чувствовал с Ребеккой. Это было ненормально, дико, но его тело считало по-другому. Влад хотел эту девятихвостую тварь. Ребекка наклонилась к нему совсем низко, янтарные глаза притягивали к себе, и Влада затопило это тяжёлое, янтарное, как в лаве растворяя в себе его мысли, чувства, воспоминания — всё то, что было Владом, так сладко, что Влад не сопротивлялся...
Китайские лавочки с колокольчиками над дверьми и гуси в плетёных корзинах. Запах благовоний. Караван, он ночует в шатре богатого купца. Снежная Россия (холод его не беспокоит). Париж, напудренные парики и неудобные платья. Вена, лёгкие платья, разговоры о Корсиканском Чудовище. Снова Париж, баррикады из перевёрнутых повозок, убитых сбрасывают в Сену, они плюхаются, точно мешки.
Влад больше не был собой, он исчез, растворился в небытие, стал существом с огненной кровью. Столетия проходили, а он оставался прежним, но в то же время менялся, приспосабливался. Ему надо было выживать среди людей. Он был... лисой, той, которую некогда назвали Кхуиинг.
Влад закричал, увидев своё лицо лисьими глазами. Он очнулся, Лиса стояла над ним, морда её была измарана красным, она что-то держала в пасти, и от этого нечто тянулись толстые красные нити. Это было его сердце, Влад снова закричал и захлебнулся кровью. Лиса мотнула головой. Нити оборвались.
Ребекка-Лиса проглотила сердце, посидела рядом с телом с минуту, ощущая внутри жар чужой человеческой жизни. Затем легко вскочила, прыгнула на стену и побежала по ней, точно та была землёй. Перебралась на обледенелую крышу и помчалась по ней, перепрыгнула на соседний дом, потом на соседний с соседним. Девять огненных хвостов стлались за ней, как королевский шлейф.