Девятнадцать баранов
Зима в том году загостилась надолго, и снег начал таять только в мае. Проснулись от спячки вешние ручьи, питаемые талою водой с далеких горных вершин, с звенящей радостью устремились они в долину. Зазеленели склоны холмов, проклюнулась сочная трава, зацвели обширные пастбища для скота. Солнце стояло в зените, и пастух повёл стадо в долину на водопой. Овцы пили жадно, далёкий переход утомил и животных, и человека. Девятнадцать баранов в отаре, а за всеми уследить надо. Чабан, скрестив ноги, присел на кошме, расстеленной на лужайке, и достал из торбы скромный завтрак. Лаваш и брынза, приготовленные руками жены, пахли домом и хранили тепло родного очага. Гассан блаженно улыбался, с интересом рассматривал проплывающие над ним облака. Одинокий ястреб парил над поляной, выбирая себе добычу поменьше, чтобы камнем кинуться с высоты и застать жертву врасплох. Пастух любил подолгу глядеть в небо, ему хотелось взметнуть в бездонную синеву и расправить крылья, как эта прекрасная птица! Но звук журчащей из-под камней воды вернул Гассана на землю. Он зачерпнул в кувшин из родника и обернулся на шорох. Чуткий слух никогда не подводил его на горных тропах.
— Салям аллейкум, уважаемый!
С пригорка, перебежками, спускались семеро молодых джигитов в камуфляже. Одни обросшие бородами, другие едва заметным пушком на щеках, грязные, за спинами автоматы. Гассан и бровью не повел, не из пугливых был. В горах без оружия нельзя, стерегись не только зверя, но и человека. Ответил вежливо странникам, руку к сердцу приложил, шаг навстречу сделал.
–Аллейкум асалям! Куда путь держите, уважаемые? Чужаки нервно оглядывались, смотрели исподлобья, щёлкали оружейными затворами. Один насупился, на землю сплюнул, а слова сквозь зубы процедил.
–Это тебе, старик, знать необязательно. Ты нам отдай овец. Всех давай!
Гассан молчал, поглаживая длинную бороду. Раздумывая о чём-то, смотрел как набежавшие тучи скрыли на мгновение солнце. Стало темно и неуютно.
— Отдать вам отару? А что ещё вы захотите отнять у одинокого путника? Когда мой отец был моложе самого старшего из вас, он служил одному могущественному господину, у которого росла дочка красавица. Мой отец полюбил её и украл под ночной звездой. Они бежали высоко в горы, где построили саклю и стали жить вместе. Там родились их дети. И я появился на свет в той хижине. Прошло много лет, а отец моей матери всё искал свою дочь. Он нашел её и позвал назад в отчий дом, обещая несметные сокровища взамен скромной жизни в горах. Она ответила родному отцу отказом. Так ответит вам и её сын. А теперь, ступайте с миром!
Коренастый джигит прищурился, навёл оружие на Гассана, метко целился прямо в лоб.
— Мира у нас не будет! Старик, ты нам сказки не рассказывай! Мы старость уважаем, но слушать тебя долго не станем. Нам много мяса нужно, жрать хотим, шашлык из барашка жарить на костре будем. Ты понял?
Гассан отвёл взгляд в сторону, словно прицела не заметил, и участливо вздохнул.
— Вы голодны и устали с дороги? Я приглашаю вас к себе в аул, тут недалеко, к закату поспеем. Жена моя готовит вкусно и накормит вас лепешками, нальёт сока золотой лозы. Сыны зарежут лучшего барана...
–Что ты несёшь, дед? Кто станет есть твои жалкие объедки, которые оставила старуха на ужин собакам?
Гассан нахмурился, лоб избороздили глубокие морщины, заиграли желваки на скулах.
— А если не отдам овец, что будет?
Коренастый крепыш с пронзительными глазами поправил ремень от карабина и подошел вплотную к чабану.
–Лучше не доводи до этого. Предупреждать не стану дважды. Здесь и сдохнешь, на этом месте. Как собаку зароем. А овец всё равно заберем. Понятно, аксакал?
Пастух голову низко склонил, снял папаху и рывком сбросил бурку на траву. По плечам разметались длинные волосы, словно припорошенные снегом древних вершин.
— Не прощу я вас. В свой дом приглашал, гостями назвал, а вы законы гостеприимства нарушили! Хлеб мой оскорбили и жену. Унизили мать моих детей. Я вызов принимаю, как мужчине положено! Джигиты загоготали, тыкали пальцем в сторону деда, друг друга по плечам толкали, кривлялись.
Коренастый ладонь вверх поднял. Все разом умолкли.
— Драться со мной хочешь, кунак? А не рассыплешься до драки? Время, когда ты был воином, давно прошло!
— Шайтан тебе кунак, с ним скоро говорить будешь. Зачем мне с тобой драться? Бой приму, а вы здесь все поляжете. Если кто передумал — даю время. В горах места всем хватит. Уходите!
Гассан руку на ножны резные положил, огляделся, словно подмоги ожидал. Вертлявый сподручный крепыша оскалился, по-своему истолковал движение старика.
–Исмаиил, смотри, этот овцепас ещё и всерьёз угрожает, кинжал у него! Острый клинок сверкал на солнце, рукоять, украшенная редкостными изумрудами и рубинами, слепила взор удивлённым бандитам. Главарь губами причмокнул, с интересом на старика посмотрел.
— Что скажешь, у тебя кинжал особенный, рухлядь старая? На него надеешься?
— Надеюсь. Дамасская сталь это, честное оружие! В спину бить не стану! — гордо ответил Гассан.
Бледный измождённый юноша, совсем ещё ребёнок, потянул Исмаиила за рукав военной куртки.
— Брат! Оставь его, ты же видишь, что старик из ума выжил! Не трогай аксакала, заклинаю Аллахом! Не к добру это! Чувствую, он нам горе принесёт! Сыновья мстить будут, кровная месть пойдёт, а мы и так прячемся по кустам уже год. Мать все глаза выплакала!
Бородатый главарь хищно сверкнул зубами и отстранил рукой юнца, будто муху назойливую отогнал.
–Заткни рот, Ахмет! Отойди в сторону. Мужчины разговаривают!
Чабан бросил быстрый внимательный взгляд на паренька, горестно покачал головой.
— Отойди, мальчик, и глаза закрой. Тебе на это смотреть не надо. Тебя не трону, обещаю! Слово горца крепче скалы!
Крепыш пропустил слова Гассана мимо ушей.
— Собака лает, а не человек говорит. Кто слушать станет собачий лай? Тебя за этот кинжал только завалить можно. Эй, ты! Откуда у тебя дамасская сталь, ты же дальше аула не бывал нигде, денег в руках никогда не держал?
Старик плечи расправил, сжал рукоять крепко.
— А вот это тебе знать необязательно. Ты и твои щенки — шакалы, а не волки! Вы горы мои осквернили, мой дом топчете, законы не уважаете. Семеро на одного идёте? Налетай! Гассан встретит вас первым! Чабан обнажил клинок и бросился вперед, словно не чувствовал возраста, и страха перед сворой озверевших чужаков с автоматами...
***
В горах темнеет быстро. Вместе с сумерками похолодало, порывистый ветер налетел, как коварный враг со спины. Рядом с отарой, сбившейся в кучу, завыли голодные хищники, терпеливо дожидаясь времени кровавого пиршества. Гассан присел на корточки и омыл лицо юноши прохладной родниковой водой из кувшина. Тот открыл глаза и прошептал:
–Ты всех моих братьев убил, а меня в живых оставил? Зачем? Ты не человек? Ты джинн? Я видел всё, как ты это сделал…
Гассан лишь усмехнулся и вытер окровавленный клинок о траву.
–Ты ещё молод, Ахмет! Тебе можно помочь. Ты единственный вступился за меня. Говори своё желание. Я должен ответить добром на добро. Таков обычай нашего рода.
Мальчишка протянул худенькие руки, словно просил милостыню возле мечети.
–Ты правда исполнишь моё желание? Сделай так, всемогущий господин, чтобы братья мои ожили и всё злое забыли. Мы уйдём отсюда, устроимся в городе на работу, а я пойду учиться. Обещаю!
— Обещаешь? Не вернётесь с оружием осквернять землю предков?
Ахмет покачал головой, размазывая слезы по щекам. Гассан выпрямился во весь рост, вырвал из бороды длинный седой волос, и что-то шепнул вслед шквальному ветру.
— Будет, как ты просил, по твоему слову. Только ему верен оставайся и горам, что всё слышат и помнят. Старик на хмурое небо посмотрел и стал созывать отару, всех девятнадцать баранов поголовно пересчитал. С презрением кинул взгляд в сторону перебитых джигитов.
— А, эти... Они потом встанут, когда я уйду. Я бы им жизнь ни за что не оставил, не достойны! Чему они научат своих сыновей, что передадут дочерям в приданное? Что расскажут внукам? Но ты попросил, а я обещал!
Ахмет с почтением склонился перед старцем.
— Скажи только, уважаемый, откуда клинок такой у тебя волшебный взялся?
Пастух, опираясь на трость, поднимался по горной тропе. Обернулся на прощание.
— От моего отца достался кинжал, а отцу — от деда в наследство, как и имя — Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб!