О ноябре, вечности и дурных привычках

Ennio Morricone

"Le Vent, Le Cri"

Горячий кофе ожёг руку, оставляя болезненный след. Чашка хрупнула об угол столешницы и ускакала вниз, превращая затёртый линолеум в мечту абстракциониста.

— Вот дерьмо! — поджимаю губы и грохаю туркой по чугунной решётке плиты.

Дурная привычка — ругаться. Но соблюдать детские запреты — привычка еще более дурная. У чашки скололась ручка. Верчу два фарфоровых кусочка — большой и малый, пытаюсь приложить один к другому. Зачем? Бессмысленная трата времени. Кидаю обломки в ведро и иду за тряпкой.

Горьковатый аромат щекочет язык, но кофе больше не хочется. Словно с разбитой чашкой пропало и желание. Надо переставить турку в раковину, протереть плиту. Но вместо этого достаю с верхней полки бокал, из холодильника — недовыпитое Шабли с огрызком сулугуни и подхожу к окну.

Четвертый этаж серой "панельки" не может похвастаться панорамным обзором. Кусок дороги мигает светофором и разбегается на перекрёстке. Мутным аквариумом вырастает остановка, с которой Стас ежедневно уезжает на свои мегаважные совещания. За остановкой начинается парк. Я знаю, что он большой, помню каждую аллею, каждую скамейку. Но из окна видна только ограда и несколько потемневших деревьев.

Не выдерживаю, достаю телефон. Когда приходили последние сообщения? Вчера, позавчера? Надо взять себя в руки и выполнить обещанное — заказчик скоро потеряет терпение и потребует назад свой аванс. Надо взять себя в руки… В комнате ждут загрунтованные холсты на подрамниках. Их не видно с кухни, но, как и парк за окном, я легко могу представить три разноцветных прямоугольника у дальней стены.

Вино заканчивается предательски быстро. Отправляю остатки сулугуни обратно в холодильник, попутно провожу ревизию запасов. Не густо. Значит, придётся сделать то, к чему я готовилась несколько дней, — выйти наружу.

Одеваюсь нарочито медленно — руки дрожат. Чёрт, ещё же не вымыла турку? Радостно вжикает молния, куртка возвращается на вешалку. Стоп. Так дело не пойдёт. Дуб, орех, мочало — начинай сначала. Супермаркет в двух шагах от дома, пятнадцать минут туда и обратно. Нужно просто успокоиться и открыть дверь. Нужно успокоиться.

На улице прохожих мало — середина рабочего дня, спальный район. Сорок три шага до выхода из двора, девяносто семь до дороги. Если считать шаги — проще сосредоточиться, не поддаваться панике. Теперь самое тяжёлое — пешеходный переход. Окружающее пространство давит, торопит, зелёный человечек мигает, превращаясь в уродливую кляксу. Под раздражённое шипение колес заскакиваю на край тротуара. На негнущихся ногах прохожу оставшийся путь до магазина, кляня улицу, водителей и свою самоуверенность. Что стоило позвонить Стасу, попросить купить продукты после работы? Так нет, хочется доказать — ему или себе? — что я не окончательно выжила из ума! Что могу выйти из дома, могу приготовить шикарный ужин. Могу заслужить восхищение, а не жалость! И потом, Стас всё равно не купил бы мне вино.

На кассе отбиваю молоко, хлеб, курицу и две бутылки Пино Гриджио — про запас. Начинается обратный отсчет: тридцать девять, девяносто семь, сорок три. Последние шаги стараюсь делать медленнее, но, в результате, чуть не бегу к подъезду, эстафетной палочкой выставив брелок домофона.

У лифта сталкиваюсь с незнакомцем. Высокий шатен в графитовом пальто и невозможно оранжевых кроссовках снова и снова нажимает кнопку.

— Похоже, не работает? — полувопросительная интонация, извиняющаяся улыбка.

— Работает, — бормочу, оттесняя парня. Не особо дружелюбно, но кто же улыбается незнакомцам? — Просто дом старый, иногда вредничает.

Шершавый кругляшёк вспыхивает оранжевым. Не многовато ли оранжевого для одной лестничной клетки? Где-то вверху просыпается "монстр" и, скрипя "суставами", ползёт вниз. Скорее бы!

Взгляд незнакомца буравит ухо:

— Привет.

— Вы это мне или ему? — уточняю на всякий случай, кивая в сторону раскрывшегося лифта.

— Тебе, — смеётся собеседник.

Ненавижу, когда "тыкают" без разрешения, но сейчас сердиться не получается: мешает странная мысль — может, мы знакомы? Заходим в кабину, молча жму "четвёрку".

— Одолжишь перфоратор? — доносится сбоку. — У меня есть чай.

Странный парень, странный разговор. Чувствую себя Алисой, встретившей Шляпника.

— Для чая нужен перфоратор?

— Чай для тебя, — опять смеётся настырный тип. — Арендная плата за щедрость.

Лифт дёргается, останавливается, не давая возможности подумать над ответом. Оборачиваюсь на выходе:

— Откуда ты знаешь, что у меня есть перфоратор?

— А у тебя его нет?

Скажи: "Нет", — бьётся в голове.

— Есть.

Щелкаю замком, лезу под шкаф в прихожей. Незнакомец ждёт у порога.

— Вот, — протягиваю тяжёлую коробку.

Стас скажет, что я наивная дура! Скажет, что нельзя доверять первым встречным!

— Спасибо, — парень перехватывает ручку и отступает, пропуская вперёд. — Идём?

— Куда? — запинаюсь у входа.

— Пить чай.

Старина-лифт распахивает нутро. Поднимаемся на девятый. Квартира Шляпника встречает дверью с разорванным кожзамом и белёсыми проплешинами синтепона.

— Здесь, кажется, жила старушка, — пытаюсь припомнить соседей по подъезду.

За дверью почти пусто, пахнет краской. В единственной комнате под свисающей с потолка лампочкой скучает стремянка. На лоджии — накрытый оранжевым пледом гамак.

— Что будешь: вафли или смородиновое варенье? — вопрос застаёт врасплох.

Люблю смородиновое варенье, но сейчас почему-то стесняюсь:

— Просто чай.

Кухня выглядит не так аскетично: плита, холодильник, стол с двумя стульями, электрический чайник. Чай не пакетированный — свежезаваренный. Дую на кружку, собираясь с мыслями.

— Я, кстати, Лида. А ты?

— Ноябрь, — улыбается собеседник, намазывая вафлю вареньем.

Хороший бред заразителен.

— Где же остальные братья-месяцы?

Молчание и хруст вафли. Попробуем по-другому:

— Прости, но ты мне не нравишься! — подкрепляю решительность глотком чая. — Ты серый, холодный и дождливый. Лучше будь Июлем или Январём.

— Согласен. Но выбирать тебе, — и указывает взглядом в окно.

Смеюсь:

— Я что, могу назвать любой месяц? И на улице сразу пойдёт снег? Или зацветут подснежники?

— Возможно. Только перестань прятаться.

Почему-то его слова не кажутся шуткой. Почему-то они больно ранят. Странная игра надоедает. Отодвигаю кружку с недопитым чаем, встаю. Ноябрь крепко хватает за запястье.

— Лида, пожалуйста, послушай! — теперь его голос хриплый и отчаянный. — Ты застыла — ни вперед, ни назад! Держишься за прошлое, отталкиваешь будущее…

— Хватит! — вырываю руку и почти бегу к входной двери. Что делать, если она окажется заперта?

— Отпусти его! — слышу за спиной. — У тебя ещё есть выбор…

Открыто. Подхватываю ботинки и куртку, вылетаю в подъезд в одних носках. Ступеньки мелькают перед глазами, как и багровые цифры на стенах лестничных клеток. Царапаю ключом замок, хлопаю дверью и тяжело опускаюсь на пол.

Почему я решила, что он будет за мной гнаться? Нет, неверный вопрос. Почему я вообще к нему пошла? Стас с ума сойдёт, если расскажу ему про встречу… Когда расскажу… Стас… Чёрт, ещё же нужно приготовить ужин! Взгляд останавливается на пакете в углу прихожей. "Хорошо, хоть взяла не замороженную курицу", — вздыхаю с облегчением. И вдруг начинаю безудержно хохотать, сбрасывая оцепенение.

Утро будит голосом Клауса Майне:

"…Is there really no chance

To start once again

I`m loving you…" *

Нащупываю телефон, тыкаю крестик и перекатываюсь на подушку Стаса. Вдруг получится подглядеть его сны? Вчера был какой-то идиотский день: разругались на пустом месте, разбрелись по разным углам. Столько лишнего наговорили! Надо мириться.

Блестят золотистые цветы на шторах, пропуская в комнату серый свет. Далёким приливом бормочет телевизор в соседней квартире. Вылезаю из тёплого кокона одеял и иду умываться. У стены напротив стоят три разноцветных прямоугольника. Когда были последние сообщения от заказчика? Вчера, позавчера? Надо взять себя в руки и выполнить работу! К тому же, аванс давно потрачен. Надо взять себя в руки… Надо! Но только не сегодня. Временная индульгенция притупляет совесть. Одеваюсь, ползу на кухню за дозой "баварского шоколада".

— Вот дерьмо!

Горячий кофе обжигает руку, оставляя болезненный след. Чашка падает вниз, кружится по линолеуму, рисуя коричневатые разводы. Да что со мной сегодня не так?! Грохаю туркой по плите и иду за тряпкой. Смываю с пола кофейный авангард, поднимаю чашку. Облегчённо вздыхаю — целая. Достаю с верхней полки бокал, из холодильника — недовыпитое Шабли и подхожу к окну.

Снаружи сейчас всё монохромное: выцветшие дома, сизое небо, грязные лужи. Даже воздух какой-то серый, потерявший прозрачность. Такой становится вода, когда в неё падает капля чёрной краски.

Вино заканчивается предательски быстро — придётся идти в магазин.

На улице прохожих немного. Промозглый ветер срывает капюшон, нагло лезет под куртку. Супермаркет в двух шагах от дома, пятнадцать минут туда и обратно. Нужно просто успокоиться и считать шаги. Нужно успокоиться…

В магазине беру продукты и две бутылки Пино Гриджио — про запас. В подъезде сталкиваюсь с незнакомцем. Высокий шатен в графитовом пальто и невозможно оранжевых кроссовках ждёт у лифта.

— Привет, — смущённо улыбается парень. — Похоже, не работает.

Странный тип. Почему мне кажется, что он ждёт здесь именно меня? В конце концов, пакет не такой уж тяжёлый. И прохожу мимо лифта к лестнице.

"…I`m still loving you…" — разрывается будильник.

Горячий кофе обжигает руку.

В магазине беру молоко, хлеб, курицу и две бутылки Пино Гриджио.

Сорок три, девяносто семь, тридцать девять. И обратно: тридцать девять, девяносто семь, сорок три.

Вдоль серой улицы, мимо серых людей. И я тоже становлюсь серой, растворяюсь в бесконечности ноября. Поскорее бы закончился этот чёртов день!

Горячий кофе обжигает руку…

Хватит. Хватит! Я так больше не могу! Стас, пожалуйста, прости меня.

Чашка падает вниз и разлетается вдребезги…

— Привет, — смущенно говорит высокий шатен в графитовом пальто и невозможно оранжевых кроссовках. — Лифт не работает.

— Работает. Просто дом старый, — жму на шершавый кругляшёк кнопки, и тот тоже вспыхивает оранжевым.

Заходим в кабину. В голове пульсирует странная мысль — я откуда-то знаю этого парня! Откуда? Не выдерживаю:

— Извините, мы не знакомы?

Господи, что я делаю! Пристаю в лифте к незнакомцу!

— Возможно. Я живу на девятом.

У него грустные ярко-серые глаза. Как серый цвет может быть ярким?

Лифт дёргается и распахивает двери. Четвёртый этаж. Мой этаж.

— Может… выпьем чаю? — слышу из-за спины.

— Может, лучше кофе? — отвечаю прежде, чем понимаю что делаю.

Оборачиваюсь и получаю удивлённый, почти ошеломлённый взгляд. Почему-то вдруг становится легко и смешно:

— Тебя пугаю я или кофе?

Молчание, а затем незнакомец тоже начинает смеяться:

— Наверное… и то, и другое.

Эпилог

Утро началось с солнца. Цветы на шторах бесстыдно заблестели, пропуская в комнату золотистый свет. Стас зажмурился и сильнее закутался в одеяло. Шторы выбирала Лида. Тогда, ещё до аварии.

Сколько прошло с тех пор — два месяца или три? Время слиплось в пульсирующий комок, поселившийся глубоко внутри, за сердцем. Стас не хотел ни о чем думать. Но прошлое раз за разом одерживало верх, ввинчивалось в мозг назойливыми воспоминаниями.

Ноябрь — худшее время для ссор. Обиды, недомолвки, усталость. И какой-то пустяк — разбитая чашка, становится поводом для грандиозного скандала. Ведь так легко обвинять другого в том, в чём, на самом деле, упрекаешь себя. А потом — хлопнувшая дверь и запоздалое чувство стыда. И самая страшная ошибка — бездействие! Почему он сразу не пошёл за Лидой? Может, успел бы её догнать до перекрёстка. Или хотя бы окликнуть…

Стас перекатился по кровати, с силой растёр лицо ладонями. Странно, но сегодня мысли о Лиде не вызывали обжигающей боли. Пульсирующий ком за сердцем начал таять.

Стас огляделся. У стены стояли забытые прямоугольники холстов. Лида в тот день как раз заканчивала работу над заказом, пошла на кухню сварить кофе…

— Прости меня. Прости! — беззвучно сорвалось с губ.

Стас встал с кровати и устроился прямо на полу, у картин. Коснулся гладких, давно высохших красок. На полотне справа сияло вечное солнце, зеленели поля и шумела речка. Слева огненными гроздьями падали осенние листья. А в центре шёл снег. Он покрывал ограду парка, темнеющие деревья. Картина могла бы остаться серой, практически монохромной. Если бы не два ярких пятна — две фигурки, уходящие по аллее: рыжеволосая девушка и высокий парень в невозможно оранжевых кроссовках.

* Scorpions "Still Loving You"