Соседние кресла

 

Соседние кресла

 

Тайлер бежал на работу. Офис его находился на сто тринадцатом этаже, в здании на триста восемьдесят второй перпендикулярной улице. Прежде улицам присваивали разные имена, отражающие какие-то события или личности в истории людей, но цифры проще. Поэтому теперь везде были перпендикулярные и параллельные улицы: "Перпендикулярная семьдесят" или "Параллельная двести один" — и всем всё было понятно, достаточно только уяснить какие улицы параллельные, а какие перпендикулярные.

Вслед за изящной простотой цифр, столь же чистыми стали и сами людские города. Раньше только в компьютерных играх можно было встретить прозрачную хрусталь воздуха, наделяющую каким-то особым, внутренним сиянием буквально всё: металлическую ли вышку, за какой-то надобностью одиноко возвышающуюся на острове посреди реки, или целые мегаполисы небоскрёбов, уходящие в зелёную даль.

Теперь это было доступно людям в их настоящей жизни. Ярчайшее голубое небо, преломляемое гранями стеклянных башен; улицы сверкающие, как только что отмытый хирургический кабинет. Все человеческие города стали такими. Какие-то располагались на чистейшем берегу тёплого моря; какие-то аккуратно встроили в восстановленные лесные массивы, ничуть не вредя им; а какие-то пронзали шпилями высокогорный воздух. В прошлом остались гарь, копоть, вредные выбросы, массовая преступность, огромные социальные ямы, уничтожение природы и жизни. Почти все проблемы, возникнувшие в ходе развития человечества, исчезли. И нельзя было сказать, что это потребовало каких-то неимоверных усилий. Только понимание того, что такая жизнь, обрисованная, а затем воплощённая Зодчими, людям необходима.

Высокотехнологичная идиллия. Все получали от неё преимущества.

Опаздывать Тайлер не хотел, иначе его могли уволить, а такую работу как у него ещё поискать. Точнее нигде больше не найти, ведь работа его была не из тех, о какой говорят, что она "непыльная, главное приносит доход". Нет. Она была тяжёлой, требовала немалой ответственности, но приносила полное удовлетворение. Он любил её всем своим существом, искренне отдавался ей каждый день. За все четыре года работы Тайлер ни разу ни взял отпуск. Даже не подумал об этом.

Изрядно запыхавшись, он ворвался в комфортную прохладу вестибюля и помчался к скоростному лифту, чьи двери не успели закрыться.

— Стойте! Стойте! — крикнул он.

Женщина с тугим пучком на голове, кажется стягивающим не только волосы, но и всю кожу лица, придержала дверь лифта.

— Спасибо! Спасибо! Уф! Спасибо! Чуть-чуть бы и... Уф, одним словом! — жизнерадостно благодарил Тайлер. Дверь закрылась и лифт, освещаемый мягким светом, лившимся со всей поверхности стен, плавно поплыл вверх.

— Каждое утро, — едва раскрывая рот, ответила ему женщина.

— Что? — скорее по привычке переспросил Тайлер, ведь он услышал реплику адресованную ему.

— Вы, кажется, что-то сказали?

Женщина отмалчивалась, поджав губы, она уставилась в белоснежную дверь лифта.

— Проспал, — пожал плечами и извиняющей улыбкой улыбнулся Тайлер. Он всё-таки посчитал своим долгом объясниться, чтобы, не дай Бог, не подумали, что он какой-то безответственный работник.

Женщина сжала губы так сильно, что даже на её бледном, сухом лице, рот стал похож на мраморную щелку. Хотя это нисколько ни подпортило жизнерадостности Тайлера.

"Сто тринадцатый этаж" — откуда-то, словно с другого мира, пропел женский голос.

— Мой, — удовлетворённо кивнул Тайлер и вышел.

Каждое утро начиналось именно так. Чтобы Тайлер не делал, когда бы ни вставал, как бы заранее ни выходил, но последние кварталы до работы он бежал сломя голову. И, однако, ещё ни разу не было того, чтобы он опоздал хоть на минуту. Вот и сейчас, ровно без пяти минут восемь он сел на своё место. Ещё через минуту уже смотрел обновляемый в реальном времени список людей нуждающихся в его профессиональной, психологической помощи.

Тайлер был психологом. Если точнее, то нейропсихологом. Профессия появилась в соответствии с требованиями времени и была всегда востребована, ведь больных людей, не смотря на всю заботу Зодчих — меньше не становилось. Опасные наваждения всех членов общества требовали срочного внимания, помощи и лечения.

— Ого!

В глазах Тайлера поплыли списки с досье его будущих клиентов.

— Ого, ого, — листал он, что-то отмечая в записной книжке на компьютере.

— Так, понятно, интересно, так, — шептал он сам себе, впитывая информацию.

Наконец, спустя ещё полчаса, список был составлен. Шесть персон. Тайлер задумался к кому же направиться первым. Все их случаи были интересны. Однако один особо выбивался из общего ряда.

 

Рабочий автомобиль привёз Тайлера в богатый квартал примечательный самыми невероятными архитектурными решениями. Порой казалось, или действительно было так, ведь высокие технологии способны на многое, что некоторые дома прямо нарушали все мыслимые физические законы. Тайлер засмотрелся. Ему понравилась многоуровневая архитектура, привносящая "новое слово в пригородном жилом пространстве". Обычная дорога, вдруг, ни с того ни с сего, могла подняться над землёй. Изяществом результат бы несравним с теми громоздкими сооружениями, что раньше строили на месте развязок, мостов. Без опор, канатов она висела прямо над головой. Точно так же были подняты целые пласты земли, на которых покоились коттеджи. Деревья на таких левитирующих островках могли расти снизу, до их верхушек можно было даже дотронуться, если встать на цыпочки и протянуть руку, что совершенно поражало воображение. Всё благодаря технологической революции пришедшей вместе с новым мироустройством.

Тайлер подошёл к одному из домов. Его нарочитый холодный урбанизм, воссозданный, благодаря широкому применению бетона, оттенялся необычным симбиозом с деревьями, растущими прямо из холодного бетона или безжизненного металла. Новейшие технологии, внедрённые Зодчими, позволяли реализовывать самые невероятные, самые контрастные решения, недоступные природе.

Тайлер позвонил в дверь.

— Да? — послышалось с той стороны.

— Тайлер Д. нейропсихолог, позволите войти?

Непродолжительное молчание.

— Разве у меня есть выбор?

— Выбор есть всегда! — с готовностью ответил Тайлер.

— Да, уж. Есть. Входите. Пожалуйста.

Тайлер вошёл. Пациентом оказался мужчина с волевым подбородком, смуглым цветом кожи, чёрными волосами и контрастно-голубыми, выцветшими глазами, смотрящими откуда-то не из этого мира.

— Присаживайтесь, куда хотите, — предложил он, — не всё ли равно, в конце концов. Прошу прощение за мой тон, я немного устал.

— Ничего страшного, спасибо, — устроившись поудобнее Тайлер начал профессионально оценивать обстановку. Всё могло пригодиться в его работе. Ни одна семейная голограмма в гостиной не ускользнула от него.

— Чай? Кофе? Что другое? — поинтересовался пациент.

— Чай если можно. Спасибо.

— Если можно чай. Хорошо.

Пациент направился в кухонную зону, где открыл один из шкафов. Элитные запахи бросились ему в нос. Даже Тайлеру на таком расстоянии почувствовал аромат настоящего чая.

— У вас очень хорошая коллекция, — заметил он.

— Коллекция? — мужчина ответил не сразу. Будто он потерял привязку к реальности, не совсем точно понимая, зачем и откуда у него столько сортов.

— Да, увлекался когда-то, — вежливо-безразлично бросил он, выхватил ближайший пакет, принявшись заваривать чай.

Распробовав его, Тайлер не стал скупиться на похвалы:

— Очень, очень и очень недурно. Давно, хотя даже не давно, а вообще никогда ни доводилось мне пробовать такой отменный чай. Эти терпкие древесные нотки! а цвет — настоящее золото! Знаете, всё больше по забегаловкам, на ходу всегда перекусываю, чай там соответствующий. Что делать? Такова жизнь, всё на лету. Надо сказать, что только теперь я, кажется, понял настоящий вкус чая.

— Вам так кажется, — всё с той же глухой отстранённостью в голосе ответил мужчина. Хоть они и сидели рядом, но казалось, что их разделяет нечто большее, чем расстояние между креслами.

— Позвольте, но я чувствую.

— Да, как и все мы. Мистер Д., я знаю зачем вы приехали, стандартная процедура. Но вы не сможете меня переубедить. Поверьте.

Тайлер поставил чашку на стол перед собой. Все его пациенты начинали именно с такой фразы, и лишь единицы оказывались правы. У него были весьма и весьма высокие показатели успешно вылеченных, спасённых людей.

— Прошу прощение за просьбу, но позвольте я буду обращаться к вам по имени?

— Как хотите.

— Спасибо. Кир, может быть, у меня есть шанс? Пусть самый маленький, ничтожный, пусть так! но я всё же попробую, хорошо?

Кир пожал плечами.

— Вы оставили заявку сегодня, раним утром. Вы могли же это сделать и позже, на свежую голову.

— Да, наверное, мог. Плохо спалось, если можно так выразиться, поэтому не стал тянуть. Да и служба миграции работает круглосуточно.

— Это так, но вам не кажется теперь, сейчас, что вы поторопились? Судя по вашему внешнему виду, вы растеряны и могли совершить такой поступок необдуманно. Поверьте, нет ничего предосудительного, даже наоборот, общество обрадуется, если вы заберёте заявку. Никто не посчитает вас слабым, ни в коем случае.

— Нет, я не поторопился. Наверное, даже, слишком долго тянул. Это мой осознанный выбор. Просто не спалось сегодня, вот и всё.

— Хорошо, — кивнул Тайлер, — а вы представляете, что стоит за вашим выбором?

 

— Наверное. Да, представляю.

— Наверное?

Кир поднял глаза на нейропсихолога. Насколько у него самого погас голубой свет, раньше неизменно привлекающий к себе всеобщее внимание, настолько у Тайлера глаза полыхали жаждой жизни. Ему нравилось здесь, он любил такую жизнь. Неужели даже эти искры духовного отражения подвластны Зодчим? Кир вздрогнул, когда-то и он так наслаждался, пока не понял, какой это обман. Очевидный, но сознательно не замечаемый.

— Оглядитесь, — Кир обвёл взглядом свой дом, — посмотрите, видите ту вазу? Керамика. Финикийская, ей почти две с половиной тысячи лет, я купил её на аукционе. Долго торговался, поднял цену почти в два раза. Оригинал. Оригинал, — Кир ухмыльнулся, — а этот стол, на который вы поставили кружку, прям на его поверхность — из красного дерева, ему больше трёхсот лет и горячая кружка уже нанесла ему непоправимый вред. Нет, не убирайте. Пусть стоит. Никто из людей, даже самый искусный не сможет удалить отпечаток. Вам нравятся эти ценности, не так ли?

— Я чувствую в них наше прошлое, ощущаю себя причастным к нему. Ведь это наша жизнь, тысячелетняя жизнь! — Тайлер всё же поднял кружку и поставил её себе на колени.

— Да. Только налёт лжи никто не хочет замечать. Как и я раньше. Ведь здесь я был страстным коллекционером, считал себя знатоком искусства древнего и современного. К тому же — очень богатый здесь человек. Знаете, мне очень хочется верить, что всего достиг сам, ведь это моё упорство, привело меня сюда. Моё упорство, понимаете, моё! То, что составляет часть моего характера.

— Так оно и есть!

— Думаете?

— Я уверен. Послушайте. Точнее так. Скажите мне, кратко, зачем вы хотите мигрировать туда?

— Зачем хочу?

— Да, кратко. Как правило, наши желания не требуют много слов. Поэтому, я увижу ваши сомнения, если вдруг вы затруднитесь с ответом.

— Не затруднюсь, тут всё просто.

— Процедура довольно неприятная, к тому же тут о вас заботятся Зодчие. Мы им нужны. Так скажите мне, почему?

— Как жизнь может быть неприятной? В этом и есть моё желание. Я хочу настоящей жизни, понимаете? Без всяких этих, — показал на безупречную обстановку, — без всего этого. Хочу понимать, что всего я добился сам, без помощи. Хочу узнать, каков я настоящий.

— Хорошо, я вас понимаю.

Кир недоверчиво посмотрел в сторону гостя:

— Вы нейропсихолог, — как приговор, произнёс он, — не думайте, что если я оставил заявку на миграцию, то вместе с ней оставил и свой разум. Вы не понимаете. Иначе бы оказались на моём месте.

— Но я же точно такой же человек, как и вы.

— Я знаю.

— И поверьте, я сам когда-то был на вашем месте. И даже перешагнул порог.

Взгляд Кира остановился на госте. Как он, тот, кто по призванию, по профессии своей должен убеждать людей в том, что они живут в сказочной жизни, мог сам мигрировать туда?

— Вы?

Удовлетворённый произведённым эффектом Тайлер подтвердил.

— Да. Я не всегда был нейропсихологом. Даже сказать правду, это моя недавняя профессия. Если хотите, могу вам рассказать, как там.

Кир быстро глянул на нейропсихолога.

— И поверьте, это даст вам пищу для размышлений, — закончил Тайлер.

— Впервые лично вижу человека, побывавшего там. Как вам разрешили вернуться обратно?

— Пришлось много работать там, чтобы вернуться сюда. Вы же не думаете, что это так просто? Это отсюда нет почти никаких преград, но вернуться назад — это уже проблема. Ведь зачем здесь нужен такой человек? а если он опять попросится обратно? а если он сюда хочет вернуться, в лоно нашей современной цивилизации, лишь для того, чтобы пропагандировать миграцию в дикарство? Может ему и нравится там, беззаконие, хаос, но… в самом деле — даже отзвука той жизни не стоит приносить с собой. Думаю, вы согласитесь, что у вас есть выбор, но точно такой же должен быть и у Зодчих. Они имеют право выбрать, кому разрешить вернуться, кто сделает этот мир лучше, а кому не стоит давать второго шанса. Не хочу, чтобы вы повторяли мои ошибки. Я хочу вас уберечь, поймите.

— И всё же, расскажите, пожалуйста. Надеюсь, это не доставит вам неприятностей?

— Нет, я же помогаю вам.

 

— Я заметил, — начал Тайлер издалека, — когда вы показывали артефакты, что у вас есть одна книга. На полке, рядом с вазой лежит. У меня хорошее зрение, — Тайлер улыбнулся, — "Эффект "Сопричастности". Модная в этом году, принесла большой успех автору. Из-за моего профессионального любопытства, ведь именно с таким эффектом мне приходится сталкиваться работая нейропсихологом, я решил её прочесть. Надо сказать, что у автора слог довольно неплох, местами не лишён изящества, главное же — способен увлечь, даже пробудить некие романтические чувства к жизни там. Разбудить любопытство к миграции. Готов спорить, что окончательно решились вы на этот шаг после прочтения.

— Я и раньше задумывался.

— Как и каждый из нас. Ведь это знание давит порой. Даже то, что оно присутствует, как истина с самого нашего рождения, не спасает нас, в определённый момент, от депрессии. Когда вместо истины приходит "знание" якобы сути нашей жизни, многие противятся ей. Потом, конечно, приходит понимание, что всё далеко не так, что иного пути нашего развития быть не может. Это эволюция.

Так бывает со всеми. Но иногда случаются рецидивы. Как правило, они происходят на фоне каких-то потрясений. И тогда с новой силой посещают нас сомнения. Нам кажется невыносимым то, будто мы не принадлежим себе и как только вырвемся из этой золотой клетки, — Тайлер обвёл руками вокруг себя, — я имею в виду весь наш мир, то обретём некую свободу.

Вот на чём очень здорово сыграл автор, не зря он уже полгода держится на первом месте в списке бестселлеров. Всё-таки мы всего лишь люди и подвержены эмоциональным всплескам. Хотя сам автор, как признавался в интервью, никогда бы не мигрировал. Он решил провести, так сказать, художественное исследование, эксперимент, попытался объяснить тех, кто мигрировал и не вернулся. Я, как человек, в некотором роде сведущий в вопросе практически, знаю, что его описания после миграция — лишь выдумки. Как не жаль, но это так: художественно украшенные выдумки.

— Я это понимаю, вы же не думаете, что я и там жду тех светлых дней, какими нас так щедро одаривают здесь?

— Нет, вы не ждёте, но, — Тайлер понизил голос, вглядываясь в потускневшую голубизну глаз, — надеетесь, где-то глубоко внутри себя. Нет, нет! Я не собираюсь вас сейчас переубеждать — надежда великая штука и ни в коем случае нельзя её убивать! Без неё мы бы уже давно вымерли, поубивали бы друг друга, а вернее всего сами себя. Я боюсь другого. Вашего разочарования. Там, поверьте мне, вы не получите никакого откровения. Та жизнь, она — она просто не имеет никакого отношения к реальности! Нашей с вами реальности! Той где мы живём, просыпаемся и, слава Богу, не боимся болезней, войн, эпидемий и шут его знает чего ещё. Всего этого больше нет! Зодчие избавили нас, взяли под свою опеку. Даже самые бедные здесь — короли, в сравнении с теми, кто там. Зодчие позволяют нам творчески развиваться, в конце концов! Развивать в себе самое прекрасное, на что способны, что в нас есть! Вот вы чем занимаетесь?

— Я?

— Да, какая у вас профессия.

— Я художник, — пациент несколько оживился, — может быть, вы слышали, про мои инсталляции "Реальность через компьютерную сеть".

— Как же, как же! Те самые, где впервые была применена техника "акцентированных нюансов"?

— Да, они.

— Кажется, вы получили за них награду от Зодчих?

— Так и есть.

— Они великолепны. И я не подлизываюсь к вам сейчас, говорю искренне, как почитатель искусства. Вы — Творец. Но там у вас ничего этого не будет! Ваш талант, ваш несомненный дар — нужный, полезный, украшающий наш мир — там будет совершенно бесполезен. Не нужен ни-ко-му! Да вы и не сможете, физически не сможете. Я, не будучи творческой личностью, даже и представить себе не могу муки художника, когда он не может выразить себя. И я не говорю про постоянную нужду, антисанитарию, болезни, — Тайлер махнул рукой.

— Стоит только перешагнуть черту, как всё это вас захлестнёт и погубит вашу душу! Вы никогда больше, никогда не сможете творить. Вдумайтесь в это, только представьте. Ведь вы с самого детства занимались этим?

— Да, ещё в детском саду создал свою первую работу.

Тайлер тактично замолчал, давая возможность вспомнить, вновь пережить счастливые минуты прошлого. Молчал и Кир.

— Вы так и не сказали, — почти шёпотом, спросил Кир, — вы сами там были и вернулись. Зачем вы ушли? Какое горе вас туда забросило? Вы же сами сказали, что именно эмоциональное потрясение чаще всего толкает людей на такой поступок.

Какая-то едва уловимая дымка поддёрнула глаза Тайлера, но тут же отогнанная им, сжалась в комок, где-то глубоко внутри него.

— Не смотря на все старания Зодчих, наш мир всё же несовершенен. Я потерял дочь, — глухо ответил он. Будто через внутренние баррикады, выстроенные на месте трагедии, вырвался голос наружу.

— Простите, я не знал.

— Ничего, не страшно. Прошло много лет, я уже вполне смирился с этой утратой, хотя полностью восстановиться не смог. Не нашёл в себе сил создать новую семью, зато решил, что отдам все свои силы, чтобы не позволить другим совершить непоправимое. Ведь далеко не каждому раскаявшемуся достанется второй шанс.

Тайлер читал немой вопрос, не озвученный из вежливости, но, не смотря на свою любовь к этому миру, он оставался человеком. Он не мог сказать неправду, да и она была бы сразу увидена. Тут надо было заполучить доверие. Тайлер не мог допустить, чтобы столь талантливый художник упал в пропасть.

— Да, это была ошибка. Да. Ошибка Зодчих. Так умерла моя дочь. Они признали это, но дочь вернуть не могли. Тогда я ушёл. Как я был на них зол! Ненавидел! Они стояли и смотрели на меня. Такие близкие, такие похожие, прямо как мы, совершенно неотличимые. Как я не старался найти в них хоть какой-то изъян могущий сдать их, могущий крикнуть об их сущности, но нет. Даже казалось, что они более люди, чем мы. Они страдали. Я видел их страдания от своей ошибки. И видел, что они чувствовали мою боль. Но этим они только ещё сильнее злили меня и отдалялись от меня на бесконечную даль. Я ушёл. По какой-то причине Зодчие запретили приходить нейропсихологу ко мне, а их я сам перестал принимать.

— Они приходили к вам лично?

— Да. Ошибки их исключительны, почти никогда не происходят, но вот — я столкнулся с ней. Поэтому они приходили ко мне. Но.… В общем, написал, как и вы заявление, и спустя месяц испытательного срока ушёл. Не мог я видеть их такие человеческие лица. Каким же я был дураком!

Тайлер словно окружил себя воспоминаниями, они стали практически осязаемыми. Киру не составило труда погрузиться в них. В этом помогла ему его натура, восприимчивая к любым эмоциональным всплескам, сделавшая из него художника.

— Там было плохо. В сто раз хуже чем у нас. Нет. В тысячу раз. В миллион. Но, откровенно, я наслаждался своими страданиями. Люди приняли меня хорошо, помогали, но я точно среди теней ходил. Или сам был тенью. Я был там лишь физически. Ведь моя дочь, мои воспоминания о дочери остались здесь. А там, в лучах тусклого солнца, лишь на минуты в день находившего просвет среди туч, в водах грязного, испорченного войнами океана, отравленной почвы, смрада — её никогда не существовало.

И всё же, не могу сказать, что в первое время, жизнь там сильно угнетала. В начале, не буду скрывать, я даже находил удовольствие.

Вот он "я", говорил себе и Зодчим. Как будто они могли видеть это, ведь я оставил их опеку. Каждый день я просыпался назло им. Вот он я! Настоящий, самый какой ни на есть настоящий. Живой. Свободный. Живущий и дышащий! И вокруг меня были настоящие люди. Не нужно было по привычке заглядывать в интерфейс, чтобы понять: человек перед тобой или бот. Все они были людьми. Живыми, настоящими, как и я сам. И не было постоянной мысли, что вокруг тебя какой-то довлеющий свод. Иногда она возникает здесь, не правда ли? Но в этом ли свобода?

Так я прожил какое-то время. Не считал, если честно. Потом… а потом пришло понимание. В одно утро, я проснулся и просто как будто, — Тайлер улыбнулся, — лампочка зажглась. Я не жил там. Существовал. Вот и вся разница. Простая, но сильная, как ядерная бомба. Существование и жизнь. Я выбрал жизнь. Жизнь в том мире, где когда-то и жила моя дочь. Ведь там, её никогда и не существовало. Никогда! Она там была лишь минутным импульсом электрического тока. Нулями и единицами в компьютере Сети. А здесь она вокруг меня постоянно. И тогда я понял, как заблуждался!

Тайлер судорожно вздохнул, сдерживая всколыхнувшиеся чувства.

— Простите, просто, сколько бы времени не прошло. Тяжело и радостно одновременно, потому что я смог одуматься. Сеть впустила меня внутрь себя. Зодчие впустили в родной дом заблудшего сына. Иногда я думаю, что они поступили так специально. Не допустили до меня нейропсихолога, иначе бы я ещё сильнее озлобился и тогда бы никогда не вернулся, даже когда бы осознал свою ошибку. Они дали мне всё понять самому. Понять, что настоящая жизнь другой быть не может, что свобода — не в хаосе человеческого непостоянства, а в разумных, невидимых ограничениях, какими они оберегают нас. Я благодарен Зодчим за это, и за то, что впустили меня обратно, окружили комфортом и вниманием. Ошибки, ведь они бывают, даже такие трагические, но они редки. Иногда случаются, на то воля кого-то, кто выше нас всех. И вот. Теперь я сижу перед вами и прошу: не повторяйте моей ошибки. Живите.

Тайлер замолчал, в глазах его блестели слёзы. Кир весь рассказ слушал опустив голову, он смотрел куда-то под ноги, но ничего не видел.

— Вы знаете, почему я подал заявление? — наконец спросил он. Искренность нежеланного гостя подействовала на него. Когда он увидел на пороге нейропсихолога, то страх и сомнения завладели им. Что если он действительно ошибся? Что если нейропсихолог прав? Но теперь, своим рассказом, мистер Д. напомнил Киру, зачем он это делает. Вернул уверенность. Хотя цель была совершенно противоположная.

— Вы не указали причину.

— Вы были со мной откровенны. Спасибо вам за это. Сети известно. Ей всегда всё известно, но вам я скажу. Моя жена. Из-за неё.

— Она умерла?

— Она выбрала существование, как вы говорите. Три года назад. Я не пошёл за ней, разозлился, — Кир усмехнулся, — сильно разозлился, но всё равно ждал её. Думал, что вернётся, одумается. Ведь все знают такие случаи. Пусть их немного, но они есть. Понимаете — их немного. Большинство не возвращаются.

— Потому что Сеть…

— Нет, не поэтому, — закачал Кир головой, — я тоже так думал, вначале. Объяснение простое, не требующее доказательств, поэтому легко принимаемое на веру, но оно неверное. Не в Зодчих дело, а в нас. Мы — люди — выбираем жизнь. Жизнь. Существуем мы здесь, прозябаем в блестяще оформленной иллюзии. Подождите, пожалуйста, позвольте договорить. Здесь нет никаких невидимых ограничений оберегающих нас, делающих свободными — их и не может быть: мы вне жизни, вне её рамок. Если хотите — мы облажались. Крупно. Вот, что я чувствую.

Кир покачал головой:

— Не знаю, смог ли я объяснить вам то, что, как я теперь понимаю, чувствовала моя жена и я сейчас. Я получил сообщение от неё. Месяц назад. В компьютер. Может она взломала систему, а может мне это приснилось. Потом я перерыл все свои файлы, все письма, все сообщения и ничего не нашёл. Но я помнил всё это, знаю, что мне не привиделось. Как-то же она проникла ко мне, нашла лазейку!

Она звала меня. Её письмо стало моей вспыхнувшей лампочкой, осветившей бутафорию жизни тут. Если моя жена смогла, неужели и я не смогу отказаться от насланного на нас нами же самими дурмана? Она вернулась, и я хочу вернуться туда вслед за ней.

— Туда?

— Да, не во "мрак существования", как видите это вы, а туда, где мы родились, где мы должны быть.

— Позвольте…

Кир поднял руку, остановил нейропсихолога:

— Ответьте: зачем мне существовать тут, посреди этой роскоши, ждать неминуемого одинокого конца, когда моя жизнь — там, с ней?

— Потому что вы можете, не отказываясь от жизни здесь, вернуть свою жену.

— Вернуть?

— Да, это не оглашается, но в исключительных случаях Зодчие могут создать полную копию вашей жены, и жить она будет здесь, рядом с вами.

— Разве такое возможно?

— Конечно. Она будет совершенно неотличима от прежней. И, уверяю вас, вы даже знать этого не будете, они позаботятся об этом. Вы не вспомните ни этого разговора, ничего. Вы будете жить дальше, будете творить, не будете страдать. Будете счастливы.

— Счастлив, творить.… Об этом сейчас и мечтать не смею. Ведь, признаться, я, немного, но, всё же, боюсь. Всю свою жизнь прожил здесь.

— Я предлагаю вам замечательный выход.

— Предлагаете. И всё же, пусть, если потом всё это и забудется, но сейчас то... Сейчас я так не хочу. Не хочу.

И всё же Кир замолчал. Слова нейропсихолога ни могли ни задеть его.

— Мистер Д., — глухо спросил он, — вам ведь наверняка предлагали, почему вы не сделали копию своей дочки?

Тайлер не сразу нашёлся, что ответить. Ему казалось, что он близок, но теперь было ясно, что упускает пациента. Он чувствовал это, только не мог понять, когда Кир прорвался сквозь его доводы, когда оказался по ту сторону стены. За куполом.

— Я храню её в себе, — ответил он, — так лучше для меня.

— А я знаю, что моя жена, ради которой я творил, благодаря которой творил — жива, жива в мире Людей, не Сети, питающейся нами и поддерживающей противоестественную жизнь машин на Земле. Здесь её нет. В конце концов, не такие они и идеальные, если не смогли выиграть в войне, подписали перемирие с нами.

— Но там…

— Там она живёт. А здесь мы все мертвы. Вы мертвы. И я мёртв. Но там впервые оживу. Она зовёт меня.

Тайлер ещё что-то говорил, убеждал, но не мог больше заглянуть за голубизну глаз, где перерождалась душа человека.

— Простите меня, я с самого начала сказал вам, что вы не сможете переубедить меня. Хотя, вы были близки.

Тайлер замолчал, а затем подавлено произнёс:

— Вы это сделаете.

— Да.

— Что я сделал не так, почему не смог убедить вас? Ведь я не врал вам, никому никогда не врал, всегда был искренен!

— Потому что вы видите мираж, наслаждаетесь им, а я увидел правду.

— Я её тоже видел!

— Нет. Вы на неё смотрели, но не видели. Поэтому и вернулись. Обманули себя ложными чувствами к несуществующему. Зодчие крепко привязали вас к своей реальности воспоминаниями о дочери, которая никогда не рождалась на Земле. Это не ваша вина, в конце концов, вы правильно сказали, что мы лишь люди. Нам многому предстоит научиться вновь.

Кир встал. Вслед за ним Тайлер. Целый час он пытался образумить пациента. Но это было так же бесполезно, как зрячего заставить выколоть глаза. Никакие самые верно подобранные слова не могли долететь до цели, ведь цель зрячего простирается гораздо дальше, чем добровольно ослепшего. Ослепший видит только то, что вкладывают в него, а зрячий видит горизонт и заглядывает дальше.

 

Завидев нейропсихолога на пороге дома, автопилот предупредительно подвёл автомобиль к крыльцу. Спустившись на ступеньку вниз, Тайлер спросил:

— Ваша жена, как её зовут?

Кир улыбнулся. Впервые улыбка коснулась и его глаз:

— Зоряна.

— Зоряна, — повторил нейропсихолог имя, как бы пробуя на вкус нечто чуждое его миру, — Зоряна. Позвольте последний вопрос: что она вам написала?

— Всего три слова, — Кир закрыл глаза, — "Пожалуйста, проснись, любимый".