Слишком счастливый человек

 

 

"Моя жизнь была слишком уж счастливой", — вот с такой мыслью я и приставил к виску пистолет.

На столе напротив меня лежали ещё два. Новенькие, с полными магазинами. Хоть один, но должен сработать.

Рука дрогнула, опустилась.

Это нормально. Не каждый день стреляешься. Минутку посижу и закончу начатое.

Прикрыл глаза и в тысячный раз задумался, а с чего это я решил, пулю в голову пустить?

 

***

 

Счастье шло рядом не всегда. Детство моё не радовало добрыми деньками. Садик помню лишь парой запечатлевшихся в памяти картинок, а вот школьные годы до сих пор отчётливо стоят перед глазами. Как меня били, запирали в туалете, рвали книги и тетради. Застенчивым я был в детстве и слабым, но гордым, потому родителям ничего не рассказывал и учителям не жаловался, а одноклассники этим и пользовались.

Больше всего доставалось от забияки Васи Санюка. Временами от него влетало всем в нашем классе, но мимо меня Вася никогда не проходил спокойно. Огреть ладонью по затылку, плюнуть в спину, дать с ноги по пятой точке, а ещё лучше отмутузить хорошенько и для пущего разнообразия портфелем в футбол поиграть. Без таких выкрутасов не проходило и дня.

В общем, не любил я школу. Правильнее даже сказать — ненавидел.

И лишь летом во время каникул всё менялось, но только происходило это не в моём родном Бресте. Он хоть и крупный город, но каждый раз когда я находился на улице, казалось, будто прохожие тычут мне пальцами в спину и смеются. А вот в деревне у бабушки дела обстояли совсем по-другому. Ведь там были друзья... и "чёрный".

Он мою жизнь и изменил, но не будем забегать наперёд, а пойдём по порядку.

Мне тогда двенадцать лет было, а брату Серёжке — семь. В первые же дни каникул родители отвезли нас в деревню Малоречье.

Немножко заврался. Малоречье — это не деревня, а небольшой городок, но, как говорится, перспективный. Новые дома вырастали, как грибы по осени. Только столь любимая мной и братом баба Вера жила не в застроенном многоэтажками районе, а на самой окраине, где сплошь одни частные подворья стояли и никаких тебе высоток.

Выйдешь из дому, по бетонной дорожке по-над цветниками протопаешь, выскочишь за калитку, а там, через дорогу — поле, речушкой наполовину разделённое, а за полем, вдали у самого горизонта — берёзовая роща.

Если же за угол дома завернуть и миновать пару соседских дворов, на асфальтированную дорогу выберешься, а за ней сосновый бор начинался.

Как сейчас помню. Красота! Никак на город не похоже.

В километре от дороги в глубине сосняка пролегали железнодорожные пути. Всего одна ветка соединяла Малоречье и Брест. Но сразу за городом, от неё отходило тупиковое ответвление, метров двести длиной. Там и стоял "чёрный" — грозный, немного пугающий паровоз.

Откуда он взялся, даже старшие не помнили, поэтому и запрещали к нему ходить. Но что запрет детям? Нарушить его за счастье. Тем более что в "чёрном" была тайна, требующая разгадки.

В паровозе пропадали вещи.

Оставишь что-нибудь в кабине, на минуту в сторону отойдёшь, вернёшься, а предмета уже нет.

Взрослые, конечно, не верили. Смеялись, улыбались. Да и я сам сейчас могу понять их чувства. Став "обладателем" двух дочерей, а после — пяти внуков, ощутил всю мощь детской фантазии... Но я отвлёкся.

Лето выдалось жарким. Половина июня и июль прошли без дождей. Леса высохли. Ни грибов, ни ягод не было. Рыба на реке клевала нехотя, и мы, детвора, гуляли также вяло. Кто — мы? Кроме меня и Серёжки из детей по нашей улице ещё бегали десятилетние двойняшки Игорь и Ира Чурик. Тоже не местные, а на лето завезённые. Их бабушка жила по соседству с нашей, оттого и дружили мы чуть ли не с пелёнок.

Укрыться от жары можно было в доме, но там скучно. Ещё на реке, залезть по шею в воду, только идти туда далеко, причём через чистое поле под палящим солнцем. Либо в тени "чёрного" спрятаться. От него тянуло прохладой, хотя, казалось бы, железяка раскалиться должна на солнышке. Вот и бегали мы что ни день к паровозу. Бабушки догадывались, ворчали, но сделать ничего не могли.

Так до середины августа и протянули, а потом случилась беда.

В тот день ни свет ни заря бабушка уехала на велосипеде в центр. Что-то ей тогда в аптеке срочно понадобилось. Мы же решили время зря не терять. Перекусив булкой и запив чаем, я и Серёжка встретились с двойняшками — их бабуля поутру подолгу возилась с хозяйством, так что про внука и внучку вспоминала только к обеду — и протоптанной тропинкой направились к "чёрному".

Вошли в лес метров на сто, там как раз холм начинался, невысокий, вытянутый параллельно дороге. "Милой горкой" его называли. Туда часто молодёжь ходила, на посиделки у костра с гитарой и, что лукавить, с бутылкой самогонки.

И тогда они там оказались. Мы как услышали голоса на холме, так сразу в обход пошли. Знали ведь, старшие поиздеваются, посмеются, а потом и бабулям растрезвонят, где детвора шляется.

Болезненно лес выглядел. Всё хрустело под ногами. Трава к земле клонилась, листья на кустарниках от жара сворачивались, иголки с елей от одного прикосновения на землю осыпались. И только возле "чёрного" лес прихорашивался. Трава вокруг него торчком вверх стояла, а между шпалами за колесом заяц притаился.

Игорь зарычал на него, словно волчонок молоденький, а "ушастому" хоть бы хны. Зашился глубже под паровоз, и не выгнать из прохладного укрытия.

Серёжка с шумом и гамом в кабину залез. Игорёк взметнулся следом, а вот Ирка удивлённо застыла на месте. Всегда буду помнить её лицо в такие моменты. Губки маленькие вытянет вперёд, щёчки надует и глаза, два кругляшка, вытаращит — такая милая, красивая и восхищённая.

Каждый раз так встречала "чёрного", и каждый раз из оцепенение её выводил Игорёк.

Как загрохотал он тогда чем-то в кабине, как завыл: "У-у-у! Я призрак злобного машиниста!"

Ирка вздрогнула, обозвала брата дураком и лишь после этого полезла в кабину. Ну и я следом, как старший, страхую, чтобы не упала. Всё-таки в нашей компании единственная девочка.

Сразу же как все оказались внутри "чёрного", Игорёк сунул руку в карман.

— У меня монетка есть.

— Ещё мы карты с собой взяли, — добавила Ирка.

— Карты ещё пригодятся, — остепенил подругу я. — Уже и так туз крестовый пропал.

Ирка стала заглядывать в раскрытую топку, а Игорь замахал перед её лицом руками.

— Там он. Там! Голодный машинист!

Она в отместку треснула брата кулачком в плечо и обиженно надулась.

Вот такими были двойняшки. Игорь шалопай, а Ира — по девичьи тонкая и нежная.

Серёжка начал дёргать заклинившие рычаги, а я уселся на железный стул и уставился через окно на заросшие пути. О чём тогда думал, уже и не помню, но вернул меня в реальность возглас брата.

— А у меня вот что ещё есть!

Я аж покраснел от злости, когда увидел в его руках серебряную ложечку.

— Это же из бабушкиного набора!

Она его так любила. Говорила, что это всё что осталось от родителей, от наших прабабушки и прадедушки.

— Не заметит, — показал язык Серёжа и положил ложку на пол. — А если не пропадёт, я назад отнесу.

Рядом с ложкой Игорёк оставил монетку, а Ирка шоколадную конфету. Я же решил подарить "чёрному" старый, с облезлой краской поплавком из гусиного пера.

Мы выпорхнули из прохладной кабины в жаркий лес и устроились в тени старого дуба, в паре метров от паровоза.

— Как вы думаете, что сегодня пропадёт? — раздавая карты, спросила Ирка.

— Ложка, — ответил Серёжа.

Ирка задумалась. Взгляд направила куда-то вверх. Девчонка, что ещё можно сказать. Как про красоту заговорили, так сразу в облаках витает.

— Ты что не знаешь, что все эти... черти серебра боятся. Оборотни, там, вампиры, привидения... — усомнился я в словах брата.

— Да нет там привидений, — встрепенулась Ирка и взглянула на Игоря, а тот клацнул зубами, пытаясь её напугать.

— А куда вещи тогда исчезают? — улыбаясь, спросил он.

— Их животные незаметно уносят.

— Прошлый раз, малая, твоя расчёска исчезла, — не унимался Игорь. — И кому она понадобилась? Белочка хвостик расчесывала?

Ирка покраснела. Злиться начала. Вот я и решил, тему разговора в другое русло перевести. Никогда не любил, когда кто-нибудь злится.

— Давайте уже играть. Потом узнаем, что пропало. У меня, кстати, шестёрка козырная.

Игра выдалась весёлой. Смеялись, кричали, друг за другом гонялись, когда кто-то жульничал. Первый раз в дураках остался Серёжка, вторым проиграл Игорёк, а следующие две партийки — Ирка.

Потом мы почувствовали запах дыма.

Словно кто-то рядышком костёр развёл.

Сложили карты и закрутились на месте, не зная, что делать. У ног Ирки заяц проскочил, так она от испуга аж взвизгнула.

Буквально за минуту всю нашу бравую компанию накрыло дымовой завесой.

Сразу дыхание заняло, кашель продрал горло. Не помню уже, кто прокричал: "Лес горит! Бежим!" — но рванули мы прочь не разбирая дороги. Через пути, мимо "чёрного". Что пропадёт, уже никого не интересовало.

Впереди неслись Игорь и Ира. Как бы не стебался брат над сестрой, но в тот момент не бросал. Хоть и бегал быстрее нас всех, мог за пару секунд уйти далеко в отрыв. За ними не отставая следовал Серёжка. Вот за брата было страшно. Малый ещё, долгого забега не выдержит, а значит, придётся под руки брать, когда запыхается. Потому и бежал я последним, держался Серёжки.

Не знаю, заметили ли ребята пламя, но я отчётливо увидел справа между деревьев яркие всполохи. Сухой лес горит быстро.

Ирка на мгновение остановилась — её почти не видно, лишь задымленный силуэт — и вытерла рукой лицо. Игорь обнял сестру и потянул дальше.

Серёжка молодец. Удивил. В тот момент он даже догнал близнецов. А я вот отстал. Чёрт его знает, то ли ноги сплелись, то ли что-то под них попало. Грохнулся плашмя на землю. Иголками еловыми руки поколол, одна в щеку воткнулась.

Поднялся, выдернул иглу и ужаснулся. Вокруг никого, лишь дым, и в какую сторону бежать, не имею ни малейшего понятия.

Воздуха не хватало, перед глазами начали расплываться деревья, и земля из-под ног уходить. Так ещё и казалось, будто в дыму голодные монстры блуждают и ждут пока поджарюсь, чтобы полакомиться мяском ароматным.

Сейчас, конечно, смешно вспоминать детские страхи, но тогда не думал ни о чём: ни о матери, ни о бабушке, ни о Серёжке или о друзьях. Лишь бы всё быстрее закончилось.

Наверное, сошёл бы с ума, но меня неожиданно успокоили.

"Туда иди, там спасение", — прозвучал тихий голос в голове, а ноги словно чужие сами выбрали направление, и я двинулся меж деревьев.

Ноги болели, голова кружилась, из глаз беспрестанно лили слёзы. Лили не только из-за дыма, но из-за страха. Ревел как девчонка.

После каждого шага вытирал майкой лицо, через три — падал. В одно мгновение мысль в голове зародилась: "Может не вставать? Ведь чуть потерпеть — и всё закончится".

Но, нет. Всё равно поднимался и шлёпал дальше. Что удивительно — это понял гораздо позже — мне, полуослепшему, чуть живому пацанёнку, удавалось обходить все кусты и деревья. Ни во что ни разу не врезался!

"Уже рядом", — и вновь заговорил мой таинственный собеседник.

Разглядел промчавшегося мимо лося — здоровый, рога ветвистые, шикарные. В другое время залюбовался бы.

У ног мельтешила живность поменьше: лисы, зайцы и белки. Вот не знал до пожара, что в нашем лесу столько зверья обитает.

Тут то и задумался: ведь зверьё от огня бежит, но совсем не в ту сторону куда я.

И только засомневался, как о себе дал знать мой проводник.

"Стой!" — крикнул он.

В очередной раз протёр глаза и увидел перед собой величественный силуэт "чёрного".

Дикостью могло это показаться. Ведь металлический паровоз от пожара станет как раскалённая сковорода, но голос мне прошептал:

"Там ты будешь в безопасности".

И я поверил.

Влез внутрь и развалился на полу. Дверь оставалась на распашку. Её давно заклинило, и как мы до этого не старались, закрыть не удалось. С одной стороны паровоза лес полыхал красно-жёлтым пламенем, но в кабине "чёрного" не было ни дыма, ни жара, лишь свежий прохладный воздух.

Улёгся на бок, так легче дышалось. Левой рукой начал теребить золотой крестик на груди. Никогда его не снимал. Висел он на крепенькой тесёмочке и не мешал. Привык к нему. А когда нервничал или пугался, начинал распятие в руке крутить и сразу легче становило.

Так и тогда. Успокоился, расслабился, а тут ещё и голос упоительно проговорил:

"Закрой глаза, поспи".

Убеждать не пришлось.

Ах, какой сон увидел! Судите сами.

Мечта любого ребёнка — мне приснился полёт.

Вначале всё вокруг виделось размытым и не чётким. Я летел высоко, вдоль железнодорожного полотна. Лес внизу выглядел колышущейся коричнево-зелёной массой — это до полосы огня, а за ней, там где гореть уже было нечему, расстилалась на сколько глаз хватало мрачная чернота.

Чувствовал, как от восторга размахиваю руками и ногами, но их совсем не видел. Ощущал свое тело, но для взгляда оно оставалось незримым.

Резко свернул к трассе. В лицо ударил порыв ветра. Как же было хорошо и приятно.

Мир начал обретать формы и цвета. Вот уже стали различимы деревья и машины на дороге. Огонь остался позади. Появились звуки. Гул ветра и вой сирены. В сторону Милой горки через лес по грунтовой дороге мчались две пожарные машины.

Но не они меня тогда заинтересовали. По трассе вздрагивая и дёргаясь — видно водитель жал педаль газа до упора — полз старенький "Жигулёнок". Машину окутывало яркое сияние.

"Это они были на Милой горке, — сообщил "чёрный". — Это они подожгли лес, а теперь убегают. Но мы можем их остановить".

Тогда я был ребёнком. Скромным, застенчивым, даже, не побоюсь этого слова, трусливым мальчиком, и вот мне предлагают стать героем. Как тут отказаться? Никто не смог бы.

"Летим!"

Стремительно спикировал вниз и словно призрак пролетел сквозь переднюю часть "Жигули". Даже успел заметить закипевшую воду в радиаторе и движение поршней перед тем, как вновь взмыл вверх и плавно поплыл над машиной.

"Вот и всё, дело сделано".

"Жигулёнок" заглох. Теряя скорость, прокатился ещё пару десятков метров и остановился. Водитель тщетно крутил ключ зажигания, а пассажиры — их было трое: две девушки и парень — пытались отпереть двери. Но "Жигулёнок" ни в какую не хотел их отпускать.

А на встречу нерадивым пленникам ехала милицейская машина.

"Теперь они не уйдут, получат по заслугам", — заверил "чёрный", а я повернул в сторону Малоречья.

Долго ещё летал над городом. Какое это наслаждение! Щемящее, невероятно трепетное чувство свободы. Хотелось только летать. Быстрее и выше.

"Тебе пора возвращаться".

Голос "чёрного" нарушил безмятежное спокойствие. И тут словно бомба в голове взорвалась. Ведь в лесу остались мои друзья — Игорь и Ира — и брат Серёжка!

"Назад! Быстро! Им нужна помощь! А вдруг уже поздно?!"

Хотелось кричать, но голоса не было.

И вновь меня утешил "чёрный":

"Не бойся. С твоими друзьями и братом всё хорошо. Они в безопасности".

"Кто ты?"

"Путешественник, потерпевший крушение, но благодаря тебе, теперь могу продолжить свой путь".

Я увидел свой дом. Летел над ним невысоко, всего в метрах пяти над крышей. От ветра колыхались яблони в саду, яркие цветы на клумбах тянулись ко мне, а по-над землёй стелился реденький дым.

На пороге дома стояла бабушка. Чуть сгорбленная, невысокая и седая. Другой её и не помню. По улице спотыкаясь бежали Игорь, Ира и Серёжа.

"Благодаря мне? — озадачено переспросил у "чёрного". — Я же ничего не сделал?"

"Твой крестик, — сразу же ответил он. — Мне не хватало крупицы золота. Но не беспокойся. Она столь мала, что ты и не ощутишь разницы. Но мы заговорились, а бабушка твоя начинает тревожиться".

А ведь и вправду, ребята уже до неё добежали и наперебой рассказывали о пожаре, а баба Вера прижимала руки к груди и нервно вертела головой.

"Прощай", — вымолвил "чёрный".

Я ничего и подумать не успел. На миг словно глаза закрыл, и вот уже в саду под яблоней лежу. Дышать легко, сам чистенький, на сон клонит — словно и не было никакого пожара.

Как же бабушка плакала, когда меня увидела. Целовала, бранила и опять целовала. А ребята пялились удивлёнными глазами, словно спрашивали: "Как ты тут оказался?" Что я мог им сказать? Правду? Мал был, но всё равно понимал, что никто моему рассказу не поверит. Соврал, что бежал следом, а чтобы сократить путь, пролез под забором и рванул через сад.

На следующий день уже вся округа рассказывала, как малореченские шалопаи, перебрав самогона, подожгли Милую горку. Из-за жары лес вспыхнул в мгновение ока, но пожарные молодцы, среагировали быстро, и к утру следующего дня огонь был потушен. Поджигатели попытались скрыться с места преступления на автомобиле, вот только машина оказалась старой и далеко увезти их не смогла.

После случившегося бабушка ещё долго не спускала с меня и Серёжки глаз, потому-то только через восемь дней мы смогли попасть к паровозу. А его там уже не оказалось. Пустой тупик — и всё.

Ребята удивлённо кружили по шпалам, гадая куда делся "чёрный". Да и я не отставал, усердно делал вид, что не знаю этого и тоже придумывал разные по большей части глупые версии.

А ещё спустя неделю мы разъехались по домам. На носу был сентябрь.

В первый же учебный день Вася Санюк вновь полез задираться, но только на этот раз получил отпор. Да ещё какой! Я разбил ему нос и поставил синяки под глазами. Произошло всё это прямо в коридоре на перемене. Думал, родителей к директору вызовут, на учёт поставят, но нет. Весь класс стал на мою защиту! И через три дня Санюк к нам уже не вернулся, перевели в другую школу.

После каникул я стал смелее, а ещё разговорчивее и веселее. Появилось много друзей, на меня стали обращать внимание девочки. Как на парня, замечу, а не как на куклу для издевок.

И учёба пошла вверх. Из постоянного середнячка перешёл в ряды твёрдых отличников.

Школу окончил с золотой медалью. Без особых проблем поступил в институт и там вновь встретился с Ирой Чурик. Ах да, забыл упомянуть, что после того злополучного лета наши дороги с близняшками разошлись.

По окончанию института мы с Ириной сыграли свадьбу.

Жизнь наша шла мирно и счастливо. Хорошая высокооплачиваемая работа, во время отпусков — отдых на курортах. Я даже занялся исполнением своей давней мечты — начал писать рассказы.

Наши дети выросли, появилась ватага внуков, а мы с Ириной состарились, но всё ещё были вместе и счастливы.

Кто-то скажет, ну и чего же ты кряхтишь, старый пень, и за "ствол" хватаешься? Просто со старостью приходится чаще отдаваться мыслям, чем действиям, силы уж не те, и вот к чему я пришёл.

С момента расставания с "чёрным" жизнь стала совсем иной. Все прошедшие десятилетия какие-либо проблемы проходили мимо меня и моих родственников. Случались мелкие коллизии, но они всегда заканчивались хорошо и выглядели как лёгкое разнообразие повседневности.

Все мои мысли и рассуждения привели к очень интересному выводу. Знаете, почему жизнь прошла так плавно? Да потому что я всё ещё маленький мальчик и лежу в кабине паровоза. Сплю и тихо умираю, надышавшись дыма, а "чёрный" навевает сон, дарит мне то, чего уже не увидеть и не ощутить на яву.

Вот только самые яркие и живые картины в моей памяти рождаются из воспоминаний детства, до близкого знакомства с "чёрным". Всё что происходило потом, запечатлелось лишь как свершившиеся факты. Ощущение счастья с годами стало слишком размытым и обыденным. Проблем нет, и оно потеряло всю свою ценность.

А ведь если я прав, и всё вокруг — это сон, то можно попробовать проснуться.

Словесные и мысленные просьбы к самому "чёрному" оказались криком в пустоту.

Дважды пытался отправиться в путешествие, надеясь, что этот вымышленный мир имеет границы и добравшись до них, мне удастся выбраться в реальность.

Первый раз я двое суток просидел в аэропорту в ожидании своего рейса. Хотел долететь до самой дальней точки мира, где уже бывал и дальше двигаться на автомобиле. Но рейс всё откладывался и откладывался, по неизвестным для меня причинам. Устал ждать, плюнул на полёт и вернулся домой. Через час самолёт взлетел.

На следующий день попытался уехать на машине, но прямо за городом она заглохла. Дальше пошёл пешком. Уже через полтора километра патрульный наряд милиции вернул меня назад. Кстати, машину они также возвратили к дому. Завелась она без проблем.

Неудавшиеся попытки к бегству лишь укрепили мысль о существовании границы, только возможности до неё добраться не было.

Сам собой напросился другой выход — убить себя.

Купил три новеньких пистолета. Спросите, почему три? Всё просто: если не сработает первый — можно списать всё на техническую неисправность, если не выстрелят два — случайность, хоть и маловероятная, но возможная, но вот если и третий подведёт, тогда можно с уверенностью сказать, что я сплю, и "чёрный" не даёт проснуться.

 

 

***

 

Ну, всё, пора. Поднёс первый пистолет к голове. Зажмурился.

Боже! А ведь всё равно страшно.

Нажал на спуск...

Выстрела не услышал, боли не почувствовал, словно ничего не изменилось, только когда открыл глаза, понял, что лежу на холодном металле, а прямо на меня пялится, словно сожрать хочет, мрачная паровозная топка.

Голова от боли раскалывалась, но тело было таким лёгким и молодым. Как же я от него отвык за прошедшие годы. А сколько на самом деле времени то прошло?

Медленно сел и выглянул наружу. С одной стороны лес полыхал во всю, с другой — земля была чёрной от пепла, а в небо тянулись голые, обгоревшие стволы деревьев.

"Чёрт, а ведь их никогда не существовало! Ни моей Ирины, ни детей, ни внуков никогда не было!" — понял, и внутри словно камень на сердце подвесили, стало на столько тяжело и печально.

"Мне жаль, что ты огорчён. Я хотел лишь осчастливить тебя. Сделать жизнь твою чуточку ярче. Да и не предполагал я, что ты останешься жив. Ведь человеческие тела такие хрупкие".

Эх, "чёрный", "чёрный". Небось думал, пока здесь умру — там проживу полноценную, счастливую жизнь. Но вышло совсем не так. Ну, что же, все ошибаются, даже иномиряне или инопланетяне, чёрт знает кто он, этот "чёрный".

Да и злости на него не было. Ведь хотел как лучше, ну а получилось уже, так как получилось. С другой стороны, я же теперь вторую жизнь прожить могу. Кому и когда ещё такой шанс выпадет?

Старик в молодом теле! Ха!

— А Серёжка с двойняшками выбрались из пожара?

"Да. Они целы, — тут же ответил "чёрный". — К нам пробираются спасатели, ещё полчаса и они будут здесь".

— Ты отправишься дальше? Ведь ты взаправду путешественник?

"Да".

Я вновь улёгся на пол и растянулся в полный рост. Хотелось спать, только вот без наведённых снов.

"Ответь, — после недолгого молчания, вновь пришла мысль "чёрного". — Ты был счастлив?"

— Был, но из-за обилия счастья, в один момент оно потеряло свою ценность. Жизнь стала серой и бессмысленной.

"Не понимаю".

— Пожара не хватало! Вот такого как сейчас вокруг полыхает! — воскликнул и схватился за голову.

От боли казалось, что она сейчас лопнет.

— Вот баба Вера редко меня целует и обнимает, любит поворчать, — продолжил говорить почти шёпотом. — Зато когда вернусь отсюда к ней, она будет счастлива безмерно. Расцелует и заобнимает.

Не знаю, понял "чёрный", что я имел ввиду или для нечеловеческой сущности это слишком сложно, но больше от него не пришло ни единой мысли.

Так в тишине и спокойствии прождал спасателей.

А ведь интересное лето получилось. Закончил школу, университет, воспитал детей и внуков — короче, прожил целую жизнь и вдобавок — начал новую.